В последней строфе было ожидание

в  последней  строфе  было  ожидание,
а  некто  заметил  лишь, –   
грязное  слово,  раздразнив  рот,  прыгнуло  в  лист,
убаюканы  сновидения  стёртыми  красками,
посмотри  в  глаза   память 
коматозно   ровняя  дыхание
в  густых  зарослях  паутины…

а  слоёные  встречи  неба  расслаиваются,
заливают  звёзды  шипящим  светом,
мне  ступить  некуда, 
следы  в  подошвы  подшиты,
ещё  рисовал  инеем  град  не  наступившее  прошлое,
межа  до  корки  в  траву  сопливила,
ручей  выжимал себя  в  глотку  прохожему,
по  минному  полю  на  водопой  идущему…

и  ищут  до  сих  пор  потерянное  кривые  зеркала,
что  толку  быть  преждевременным,
когда  поэты  опаздывают  на  стихи,
когда  игла  в  кипятке,
нитки  штопает  холодом,
когда  сторона  стала  в  профиль,
когда  края  обрезали  в  середину,
тогда  стихи  выросли, 
да  не  стали  большими…

а  солнце  рыгает  лучами  внутрь,  если  ночь  пляшет,
и  регулярно  верит, –
всё  вокруг  сплетено,
свито,
лишь  оно  не  плетётся  до  предрассветного  состояния,
как  ушли  Майя,
прекратились  жертвоприношения,
как  нашли  самоубийцы  повод, 
облюбовали  тенями  крыши,
низкий  поклон  ломает  позвоночник  карнизу,
отмывает  замок  дверь  на  ключ.
одна  особенность  осталась  прежней, –
ни  кто  не  знает,  что  поэт  напишет,
оставшись  наедине  с  чистым  листком…

не  торопясь  мысли  себя  загнали,
расстелили  под  большим  лбом  узкую  перину,
закрыли  глаза  веки,
прожилки  решили – синим  взбились,
отражение  сказало – у  тебя  белки  жёлтые, 
косоглазая  судьба  надела  фартук 
подле  плиты  гранитной,
темнело,
фонари  зажигались,
панель  наполняли  бабочки,
эта  жизнь  жестокая  и  беспощадная,
как  огонь  для  них.