Шутка не на жизнь, а на смерть

      В конце 90-х я решил поработать обозревателем в мурманской областной газете «Полярная правда». Тогда еще в печати позволялось правдивое свободное высказывание, и за шесть лет работы я многого успел наговорить. Хочу предложить  здешнему читателю несколько тогдашних материалов. Они ничуть не устарели.

      ШУТКА НЕ НА ЖИЗНЬ, А НА СМЕРТЬ

      Обычно Алиса Николаевна, возвращаясь домой, подходя к дверям своей квартиры и зная, что, скорее всего, дома кто-то есть – или муж, или сын, – ключом не пользовалась, звонила. Но сегодня, 2 июня днем, отлично зная, что сын находится дома, она почему-то – Бог весть, почему, – звонить не стала. Открыла дверь своим ключом, вошла в прихожую. Прислонила к стене принесенный с собою хозяйственный пакет, сменила уличные туфли на домашние. Прошла прихожую и повернула на кухню. Навстречу матери из своей комнаты выглянул сын Андрей. Он отчего-то оказался выше обычного ростом, и показывал язык. «Ты зачем это, Андрюша?» - спросила мама, еще ничего не понимая. Потом увидела, что мальчик стоит на малюсеньком детском стульчике, и язык у Андрюши синий.
Мать вскрикнула и бросилась на кухню за ножом.

      Работаю в газете чуть больше полугода, и уже в третий раз пишу о самоубийстве подростков: пора быть обвиненным в некрофильстве. Но мне очень хочется, чтобы средства массовой информации не пропускали ни одного случая детского суицида. От каждой такой смерти следовало бы распространить пучок предостережений. Авось, на него наткнутся родители еще живых детей, и примерят ситуацию на себя, на собственные внутрисемейные отношения, из которых обычно и складывается ситуация самоубийства. Причем, складывается исподволь, часто незаметно для родительских глаз.

      Агаповы жили втроем: отец, мать и сын. Старшая дочь недавно вышла замуж и поехала за мужем в Украину, где, кстати, родилась и сама Алиса Николаевна, мать семейства. Отец, Алексей Петрович, мурманский родом, работал на судоремонтном заводе.
      Андрюша рос вполне благополучным, смышленым ребенком. Много читал, прямо-таки запоем, ночами. Родители, случалось, даже запирали от него книжные полки, но – по себе знаю – замок не препятствие для книгочея. Учеба давалась ему легко, весело. Андрей довольно рано почувствовал, что в обычной средней школе требования к знаниям занижены. Потянулся в морской лицей. Родители заплатили за подготовительные курсы, сын сдал вступительные экзамены, и 8-й класс уже заканчивал в лицее, на судомеханическом.
      Год, правда, выдался нелегкий. Андрей сначала повредил ногу, зимой сломал руку, то есть одно время с трудом писал. Но родители и тут помогли, возили его на занятия, мама вечерами занималась с ним и математикой, и физикой: ей, инженеру по образованию, школьная программа была вполне по силам.
      30 мая в пятницу Андрей практически сдал последний предмет, физику. Вернее, должен был сдать сразу и зачет, и экзамен, но сдал только зачет. Экзамен для всех перенесли на вторник. Главное, однако, было сдать зачет грозному Герману Ивановичу. Экзамен после такого зачета являлся легкой формальностью, тем более что принимать его должна была Арефьева, у которой Андрей занимался на подготовительных.
      Иначе говоря, не учеба заставила Андрея полезть в петлю.
      Но что же тогда?

      Я постарался проследить последние его сутки. В воскресенье он погулял, а после обеда мама убедила его позаниматься вместе: все-таки, хоть экзамен и полусерьезен, но лучше и на нем выглядеть красиво.
      Закончили занятия где-то в половине десятого. Андрей вознамерился еще погулять, но отец не отпустил: поздние гулянию были Андрею строго запрещены. Обиделся, но постепенно отошел. Принял ванну, «ноготки я ему постригла, ушки почистила». «Но «Блиц» я буду смотреть!».  «Блиц» смотреть ему разрешили, всегда разрешали. Вот и в эту ночь, как заметил отец, Андрей не спал еще в четвертом часу. После «Блица» читал.
      Утром мать ушла на работу очень рано, все еще спали. Отец уходил в восемь, и, хотя с вечера была договоренность, что он, уходя на работу, разбудит Андрея, и тот еще позанимается, - отец, зная о ночном бдении сына, пожалел его, не разбудил. Разбудили его ребята, где-то в десять, утащили гулять.
      Мать пришла в половине первого. Сына нет. Но минут через десять является: довольный, сияющий. Тут Алиса Николаевна, конечно, голос повысила: договаривались же, что будет заниматься «магнитными явлениями», а сам усвистал. Прочитав рядовую нотацию среднего накала, вышла в аптеку да на ближайший базарчик за рыбкой для кошки Мурки.
      Не было ее дома всего пятнадцать минут. А когда вернулась, увидела Андрея в петле.
      «Я тогда не растерялась, это я сейчас трясусь. А тогда метнулась за ножом, ремешок перехватила, положила сыночка на ковер, искусственное дыхание делаю. А у него из ротика колбаской пахнет, утренним бутербродом. И ведь он даже не теплый, он горячий, я была уверена, что он вот-вот глазки раскроет. Потом вылетела во двор, а там – никогошеньки: пара пьяных на улице, что с них возьмешь – лыка не вяжут. Побежала к автомату, там женщина разговаривает, я ее умолила: дайте позвонить, сыночек повесился. Вызвала скорую, сама побежала назад, столкнулась со Светой, соседкой, медсестрой знакомой: Света, милая, помоги, сделай что-нибудь! Забежали, она посмотрела, говорит: нет, всё уже…».

      Папа с мамой уверены: Андрюша над ними подшутил. Незадолго перед случившимся заходила Маша – девочка, подружка сына – и сообщила, что Андрюша пообещал своим приятелям «приколоться» над матерью, посмотреть, как она отреагирует. «Ты же знаешь, мама, я люблю прикалываться» - такое Алиса Николаевна от него, действительно, слышала неоднократно.
      Я тоже склонен думать, что это «прикол». Может быть, отчасти спровоцированный свежим маминым выговором. Но только отчасти. Основная причина, конечно, не здесь.
      Андрей не хотел умирать, это абсолютно точно. Об этом говорило всё его предыдущее поведение. Он активно и весело готовился к каникулярному отъезду на Украину, к сестре. Был наряжен семьей во всё новое, купил подарки. Были уже взяты билеты на 10 июня.
      Возможно, его подзадорили ребята. «Ты же обещал. Слабо, что ли?»  В этом возрасте обвинение в трусости непереносимо. Вот он 2 июня и привязал багажный брезентовый ремешок к спортивной перекладине над дверью. И наложил петлю на шею. И ждал, когда войдет мама. Любимая мама. Да, конечно, любимая, но уж больно настырная временами, «достающая» своей неусыпной опекой, пытливым взором осматривающая, пытливым носом вынюхивающая сына, вернувшегося с гулянки: не курил ли, не выпил ли?
      Так вот он и стоял на стульчике в ожидании матери. А пряжка ремешка лежала на сонной артерии. И в какой-то миг незаметно для мальчика артерия оказалась перекрытой. Андрей без боли, без предупреждения потерял сознание, ноги отключились. А позвоночник не выдержал тяжести тела.
      Вот оно как бывает. Вроде бы никто не виноват кроме нелепой случайности, а мальчик погиб. Обыкновенная, хорошая, даже сверх обыкновения хорошая  развитая мальчишеская жизнь вдруг и враз прекратилась.
      Никого не хочу обвинять. «Не судите да не судимы будете…» - это я хорошо помню. Но еще лучше помню, что детству не место в петле. Ее и близко нельзя подпускать к детской шее. Даже в шутку.
      Случайность – игра закономерности. Наверное, эта формула не всегда верна, но здесь наводит на размышления.
      Погиб Андрюша конечно случайно, нелепо, но «прикол» его, однако, был сознательным и имел глубоко накопленную причину.
      Проникновение в эту историю я начал беседой с директором лицея, и уже здесь об Алисе Николаевне говорили как о женщине самоуверенной и властной. Муж ее, Алексей Петрович, изрядно попивал, с этим семейным изъяном Алисе Николаевне после многолетних баталий пришлось смириться, и вся сила ее руководящего характера сосредоточилась на детях. А когда дочь благополучно вышла замуж и уехала, Андрюша остался для матери единственным объектом воспитания.
Она следила за каждым шагом сына: где он, с кем, что и как. Она переходила даже на менее оплачиваемую работу, только бы быть ближе к Андрюше, не выпускать его надолго из поля зрения.
      Камнем преткновения стали вечерние прогулки. Андрюша взрослел, и как все нормальные дети испытывал тягу к самостоятельности. Родительское искусство в этот период заключается в умении вовремя ослаблять и удлинять «поводок», поддергивая его по мере надобности, но и постепенно перелагая на душу подростка ответственность за свое поведение, за свою жизнь в широком смысле этого слова.
Наверное, Алиса Николаевна и сама осознавала проблему, но уж слишком опасалась дурного влияния мальчишеской компании на ее показательного сына: а ну как втянут Андрюшу во что-нибудь этакое. И родители пошли своим путем. В качестве компенсации за вечернее затворничество разрешали сыну смотреть ночной телевизор до упора и когда угодно ложиться спать. И вот мальчик ночью, в одиночестве «оттягивался» перед голубым экраном, рассасывал свою вечернюю обиду на родителей. А одиночество – не лучший советчик. Особенно для подростка.
      Увы, эта история, как и всякая другая, не знает сослагательного наклонения: «что было бы, если…». Что было, то и было. Историю не научишь и не поправишь. Но человеки, слава Богу, могут помаленьку учиться и исправляться. И учимся мы как раз благодаря сослагательному наклонению.
      Что было бы, если Андрюше разрешали бы бегать вместе со сверстниками по вечерним сопкам, жечь костры и т.д., и т.п.?
      Наверное, он бегал бы до сих пор».