Русалка

  Мне всегда хотелось понять, насколько сильна наша вера в Бога в повседневной жизни, в различных ситуациях, обстоятельствах, и что может явиться причиной её ослабления или утраты.
  Когда-то, очень давно, ещё до школы, мы с младшей сестрой, и другими детьми, играли возле дома, в огороде, близ дороги. Было очень жарко и поэтому мы постоянно бегали в дом к бабушке, где пили квас, компот из трёхлитровых банок, молоко из кринок, которые стояли в сенцах на широкой скамейке. Играли в какие-то свои, привычные игры, по определённой схеме, с некоторой импровизацией, вдохновением.
  В этот день через наше село шли паломники на богомолье, в основном это были женщины разных возрастов и изредка мужчины, видимо для охраны, и каких-то хозяйственных нужд.
  Дело в том, что здесь проходил старинный маршрут в монастырь, он находился дальше, километров двадцать пять от нас, где-то на болотах, в глухих местах. После революций обитель,  ещё какое-то время функционировала, но затем, и её постигла участь других культовых объектов.
  Имущество, а у них были какие-то мастерские, конюшни, овчарни, сады, огороды. Растащили по домам, по колхозам, разломали, спалили, а монахов разогнали. Наиболее рьяных поборников веры, загнали в ссылку, лагеря. Времена были суровые, тогда, брат ты мой, с оппозиционерами особо не цацкались, если что ни так, то будь любезен, получай по макушке… А то и в расход… Не церемонились... Некогда было рассусоливать… Ускоренные суды, «тройки» всякие… Или они появились позже?
  А ведь до этого, ещё в начале прошлого века, народ-то был уж больно шибко верующий, особливо казаки, мужики, да и рабочие, уж ни такие атеисты были. Разночинцы всякие шалили, среди них много богохульников было, поначитались пропагандистской литературы, попали под влияние революционеров, агитаторов. Наиболее испорчены были студенты, гимназисты чуть поменьше… Семинаристы, тем более. Вот они ростки-то и проросли, дали всходы. Как ныне бандеровцы на Украине.
  Большевики понимали, чтобы расшатать старый миропорядок, надо опоры вышибить, а вера и была той опорой. Кто-то говорит, что-то уж слишком быстро выветрилось из сознания сограждан религиозное воспитание. Но надо понимать, что дискредитация традиционных ценностей велась целенаправленно, длительное время, и её зёрна проникли на все уровни общественной жизни. Организаторами переворота были дворяне, наследники декабристов. О чём тут говорить?
  Раньше люди миром жили, сообща судили-рядили, хозяйством занимались, коллективное сознание формировалось на протяжение веков. С петровских времён, а может быть и пораньше, мы начали на запад всё больше поглядывать, обезьянничать, перенимать у них всё, что ни попадя… Вот и доигрались. Русское сознание-то было в основном деревенским, почитай до восьмидесяти процентов населения проживало в сельской местности ещё в начале двадцатого века. А это же особый уклад, миропорядок. Тут тебе и песни, частушки, поговорки, гадания, заговоры, сказки. Целомудрие какое-то сохранялось. Это даже Гальдер в своих воспоминаниях отмечал, а уж казалось бы какой лютый русофоб был, но и тот не смог отрицать очевидного…
  А писатели наши, проводники русской идеи, по своей сути были апологетами усадебной, хоть и специфической, но сельской жизни. И вот всё это, враз накрылось медным тазом, пеплом развеялось…
  Не сразу, конечно. Столыпин, ведь тоже разрушал сельский быт, вполне себе по-большевистски выкорчёвывал, по петровски, хотя, размах не тот…
  Была попытка создать новый архетип, в европейском, а где-то и в американском стиле.
Ну и что? Доигрались, как это у нас обычно бывает, разнесли всё в пух и прах, а на ровном месте, — чёрт знает что построили…
  Кстати, ленинцы, сталинцы, достаточно быстро это осознали, и решили закрутить салазки уже порядком оборзевшим непманам, ведь колхозы, это своеобразная замена крестьянской общины, с элементами крепостного права… Упрощённо конечно, но по сути, так…
  Для нас, воспитанных в советском духе,  вообще всё это полной дичью было, я имею в виду, религиозные символы, традиции, хотя, во второй половине двадцатого века такого атеистического пресса уже и не было. В первом классе, я помню, учительница, добрая женщина, объясняла нам, что Бога нет, ссылаясь на полёт Гагарина, не увидел он его в иллюминатор, видите ли...
  Наверное, в этом уже большого смысла и не было, с позиции идеологов государства, власти.
Возникло ощущение, что процесс окончательно завершён и обратного пути нет.
  Вспоминаю историю, рассказанную мне моей бабушкой по матери, кстати, ровесницей последней революции.
  В одном из соседних сёл, где проживали и казаки, и переселенцы, построили церковь, довольно большую, красивую. Она до сих пор стоит, пережив все советские перипетии: была и складом и клубом.  Пытались растащить тракторами, но не смогли, потому что на курином желтке построено… Ни хухры-мухры, я подобные истории слышал во многих сёлах, где стояли храмовые стены без куполов, полов. И что интересно, эти раскуроченные руины, выглядели попристойнее всех других строений, вполне себе целых, действующих. Потому что предки умели видеть красоту, чувствовали перспективу…
  Так вот, когда храм построили, освятили, решили поднять колокол. Видимо, довольно внушительный, так как на эту процедуру вышли почти все селяне, прихожане. Пришли нарядные: девки, бабы, старики, попы с крестами, кадилами. Ну, и, как заведено, приехало какое-то уездное, губернское духовное и светское начальство. Сейчас почти также, правда, молодёжь стремится увильнуть… Проделали необходимые процедуры: окропили, освятили, пропели молитвы.
  Тогда ещё не было особой техники, поэтому поднимать было принято вручную, впряглось всё мужское население, от подростков до старцев, которые покрепче.
  А здесь следует сказать, что те времена, было принято вступать в браки в более юном возрасте, и семьи были многодетными. Моя прабабка по матери замуж вышла в четырнадцать лет, что никого не удивило, таких было много. Не у всех конечно было по десять детей, но по трое, четверо, обычное дело. По известным причинам: нужны были работники, жили меньше, пенсий не было, а за родителями кто-то должен был дохаживать. По логике, чем больше детей, тем больше их помощь родителям. При условии правильного воспитания, конечно. А то ведь, дети всякие бывают… Некоторые не продлевают, а укорачивают жизнь.
  Вначале, всё вроде бы шло неплохо, но затем, на середине пути, что-то застопорилось, колокол не продвигался к колокольне. В чём возникла загвоздка, я уже не помню, а бабушки давно нет, но, чтобы не расколоть, колокол несколько раз возвращали в исходную позицию, и поднимали опять.
  Всё перепробовали, и крестились, и молились, не идёт, и всё тут…
  Все взмокли, ничегошеньки не получается, многие просто, валились с ног.
И здесь происходит следующее явление, выходит, то ли сельский, то ли церковный староста, допустим, какой-нибудь Ерофей Дмитриевич и громко так говорит:
— Мужики, ну вы хоть совесть-то поимейте, побойтесь хоть Бога-то!.. —  надо сказать, что большинство прихожан, внимательно за всем происходящим наблюдало, но не осознало смысла, сказанного уважаемым человеком, что он имел в виду?..
— Митрич, ты разъясни нам, дуракам, по-простецки, что ни так? — озвучил растерянность православных, один из стоящих в цепи, плюгавенький такой мужичок.
— И нечего тут разъяснять, снохачи должны выйти из шеренги, дело-то богоугодное, а они пакостники всю святость нарушают… Из-за них окаянных не можем колокол возвысить, чёрт всё путает…
  После этой фразы, надо сказать, не сразу, через некоторую паузу, из строя, неохотно, робко начали выходить некоторые граждане, в основном солидные главы семей, виновато глядя на удивлённых родственников, земляков, сослуживцев. Надо отметить, что некоторые взгляды, были неодобрительными и даже более того… Иные миряне смотрели с завистью на грешников, особенно на тех, у кого снохи были гладкие, в соку. И понятно, а как же не завидовать таким счастливчикам, такое счастье привалило, в руки пришло, как не попользоваться? Другие, особенно несдержанные, богобоязненные, плевались и даже, чертыхались...
  Здесь я должен пояснить, что снохачами в деревнях звали мужчин, которые жили с жёнами сыновей. То есть, свёкры. Происходило это по разным причинам, это и совместное проживание молодых с родителями, и деспотичность глав кланов, и материальная зависимость от родителей.
  Да, и по случаю ранней  женитьбы, здорового образа жизни, некоторые патриархи были вполне себе ещё крепкими мужчинами. А сыновья ещё не набрали должного лоска, сноровки…
  Или, были заняты на полях, по службе, а старики, всё-таки, больше были при доме, при хозяйстве, все женщины под их началом, присмотром так сказать…
  И вот теперь, тайное стало явным, собравшийся народ и власти не знали как реагировать на происходящее, завороженно наблюдали за исходом сладострасцев из рядов истинно верующих, растерянно улыбались, смущались, качали головами.
  Но, когда из ряда, позже всех, вышел, крестясь, дед Игнат, начался безудержный хохот, со слезами и визгом. Дело в том, что он был уже давно вдовцом, а у него было четверо определившихся сыновей, и он, в силу преклонного возраста, жил у каждого из них в семье, какое-то время, на иждивении… Сам-то, он был полтора метра с кепкой, с фуражкой то есть, а сыновья, вымахали под два метра… Переплюнул всех. Вот и пойми после этого женщин, чего им надо?.. А может быть, он просто не расслышал, или вышел из солидарности с другими патриархами?..
  Вот такие были дела и в те, вроде бы вполне себе посконные, сермяжные, стародавние времена… А с другой стороны, этот случай подтверждает факт наивности и набожности наших предков, которые готовы были пожертвовать личной репутацией ради общего блага, несмотря на некоторые вольности в смысле вопросов общежития и семейной нравственности. Кстати, колокол подняли...
  Но мой дальнейший рассказ будет вовсе не об этом, а о совсем другом событии, которое имеет прямое отношение к нашей семье, можно сказать родовое предание. Но о нём уже многие родственники не помнят, а я, благодаря бабушке, матери, запомнил на всю жизнь. Попытаюсь пересказать с некоторыми неточностями, времени уже сколько прошло, почти век минул…
  Была у моей бабушки старшая сестра, звали её Татьяной, красавица и певунья, кровь с молоком, стройная, довольно высокая.
  Было ей  на тот момент, где-то лет шестнадцать, семнадцать, что по тому времени, как мы уже говорили, было существенно, самая пора для замужества. Вот, её и просватали, с ближайшей подругой, которая жила на одной улице, в доме наискосок. Подругу звали Анастасией, тоже видная была девица, румяная, статная с большущей косой. Обе казачки, привычные к труду, бойкие, острые на язык, на выданье. И вот решили они перед свадьбой в город попасть, чтобы денег к свадьбе подкопить, да и кое-какими товарами обзавестись, взять отрез там на платье, туфельки модные, серёжки, колечки, безделушки всякие, до которых женский пол падок…
  Надо сказать, что многие селяне так поступали, продавали домашнюю продукцию: яйцо, мёд, сало, шерсть, картошку, сметану, масло и прочую снедь. Кто ремёслами владел, мог на этом заработать. Плотничали, слесарили, столярили. Были среди казаков и мужиков неплохие кузнецы, шорники, бондари. Их продукцию с удовольствием приобретали местные жители, и горожане не брезговали.  Были такие умельцы, что заказами были обеспечены на годы, знай только не спи, работай, и всё у тебя будет для дома, жизни. Отец бабушки был известный охотник и рыбак, что тоже давало определённый доход, достаток семье. Но видимо на тот момент, возникли какие-то проблемы. А может быть, просто решили воспользоваться возможностью,  перед свадьбой вырваться на свободу, чтобы после в полной мере впрячься в семейную сбрую, и тащить воз уже до конца своих дней?  Сейчас сложно с определённостью сказать что-то на этот счёт. Много воды утекло...
  И вот, подруги, испросив родительского дозволения, загрузились всем, что было необходимо, отправились в дорогу с двоюродным братом отца Татьяны, который, в свою очередь, привозил необходимый товар из города брату, на продажу. Ну и как водилось в те времена, задержался, погостил, попировал, помог по хозяйству, с покосом, с дровами, а теперь поехал обратно, с оказией прихватив двух девиц.
  Так было надёжнее, как-то спокойнее, всё-таки свой, родной человек. Надо сказать, что времена-то были неспокойные, после Гражданской войны. Кое-где шалили ещё, разбойничали, хотя такого как при Колчаке и Дутове уже не было, люди потихоньку вновь стали обживаться, богатеть, к земле возвращаться, навык ещё до конца не был утрачен.
   Нэп, постепенно, проникал в сознание советских граждан, возрождая инстинкты буржуазного поведения, и этому соблазну не противились даже бывшие красноармейцы, которые сгоряча, активно разрушали основы частной собственности. Экспроприировали экспроприаторов, в том числе. Не так просто отказаться от этой пагубной привычки жить хорошо, однако.
  Так вот, телегу загрузили основательно, дядькина лошадь, за время его пребывания у брата, отдохнула, так как её особо не задействовали в работах, всё больше старались на своих, лишь изредка, в экстренных случаях, впрягали её. Когда требовалось из-за угрозы ненастья, сено быстрее свести, сметать. Сухое чтоб было, не сгнило, без соли и прочего колдовства, да и с солью в те времена было не просто. Это мы сейчас немножко разбаловались с изобилием, некоторым достатком, а в те времена и кусок сахара был запредельным лакомством.
  Попрощались, пообнимались немного, у казаков не принято было слишком выказывать свои чувства даже в кругу семьи, в стенах дома, не говоря уже о прилюдной демонстрации, перед соседями, прохожими. Получили наказы, письма родственникам, гостинцы, немного денег на первый случай. Денег по большому счёту на руках и не было, разве ещё с царских времён, у кого, где в загашнике, запрятаны монеты кое-какие были. А так, — бартерные сделки, натуральный обмен, как в средневековье.
  Поехали по более короткой дороге, мимо озёр, болот, пашен, лесов, небольших хуторов, заимок. Места довольно дикие, до конца не обжитые, наверное, из-за этого, грибные и ягодные.
  Зверьё немного осмелело, отошло от беспредела междоусобицы, когда невозможно было ускользнуть от человека с ружьём и не только. Оружия всякого хватало, не было дефицита. Я помню, мы ещё в конце двадцатого века, в старинных казачьих домах находили холодное оружие: шашки, кинжалы. Шашками можно было гвозди-сотки без особых последствий разрубать... Находили, в схронах, клады монет царской чеканки.
  Кто-то даже на волков нарывался, реже заходили медведи, кабаны. Там, где были, уже совсем таёжные, горные, труднопроходимые места.
  Путь был не близкий, несколько десятков вёрст. Поэтому выехали очень рано, чтобы засветло доехать до города. Погода днём стояла замечательная, только под вечер с болот и озёр потянула прохладой. Для путников и животных наступало облегчение, редели полчища всяческих кровососов: мошек, комаров, оводов. Но продолжали вылазить грибы, спеть поздние клюква, брусника, голубика, ежевика. На бахчах, дозревали тыквы, арбузы, дыни. Местных, скороспелых сортов, но от этого, не менее вкусные.
  По ходу следования попадались отдельные пешеходы, которые спешили по своим делам, иногда перебрасываясь словами с экспедицией, интересуясь целью поездки, иногда давая дельные, иногда шутливые советы. Кто-то вёз дрова, хворост в город на продажу, а из города уголь, стройматериалы.
  В основном передвигались на лошадях, быках. Автомобили и трактора были редкостью, их пригоняли из МТС на сельхоз работы под присмотром инструкторов .
  Да и было это уже ближе к концу двадцатых годов прошлого века.
  Путешественники, также находились в некотором возбуждении, по крайней мере, в начале маршрута, возничий, может быть, в меньшей степени, чем девушки, которые радовались возможности поменять привычный образ жизни. Пели частушки, песни, соскакивали с телеги на медленном ходу, срывали цветы, из которых потом плели венки. Хохоча бежали за повозкой, энергия так и брызгала из них. Дядя, иногда, в шутку подстёгивал лошадь, якобы, стремясь умчаться от своих спутниц, но затем, останавливался, дожидаясь их. Он, также получал удовольствие, от возможности наконец-то отправиться в дорогу, на встречу с семьёй, и от возможности наблюдать таких озорных и беззаботных божьих созданий. Он невольно заряжался их настроением, хотя всячески пытался это скрыть от них, да и от себя, по-стародавней казачьей привычке.
  День, действительно стоял замечательный, он как бы сконцентрировал в себе сгусток уходящего лета, давая возможность порадоваться теплу и краскам окружающей природы, запахам трав, озёр, родников, почвы.
  Давно уже не было дождей, к обеду стало душно, когда проезжали возле очередного болота, девчонки взмолились:
— Дядь, Паш, давай остановимся, передохнём, искупаемся, жара такая!
— Да, вы, что сдурели, не май месяц чай, вода холодная, простынете! Да и некогда нам прохлаждаться, надо торопиться в город до темна, а то шут его знает в какую хреновину можем вляпаться, — пытаясь быть строгим, топорща усы, пробурчал несговорчивый возница. Но, в конце-концов, уступил, не в состоянии противостоять напору обаянию  и молодости.
— Ну, ладно, только быстро, времени у нас немного, слегка перекусим и в дорогу.
  Этого было вполне достаточно для счастливого визга спутниц, которые соскочили на ходу с телеги и побежали в дальние камыши, чтобы незаметно раздеться, и броситься в воду с шумом, брызгами, фырканьем.
  Озеро обросло вокруг камышом, солодкой, кипреем, венериным башмачком, черемшой, другими травами, которые ковром устилали подступы  к воде.
  Оно было почти правильной овальной формы, на середине, возле кувшинок плавали окрепшие, разжиревшие за лето молодые утки. Глубина его в некоторых местах, доходила до двух и более метров. В пяти метрах от берега была целебная, но ужасно вонючая, грязь, о свойствах которой, было известно ещё в царские времена.
  Возле болота росла клюква. В лесках, чуть поодаль: костяника, земляника, клубника. Ещё дальше: малина, смородина, рябина, ранетки, которыми лакомились обитатели окрестностей, и случайно забредшие путники, всевозможные бродяги. 
  В ранешные времена, сюда частенько наведывались господа, заставляли крестьян строить купальни, в коих и принимали грязевые ванны, в специальных купальных костюмах, под присмотром докторов. Или же приказывали набирать её вёдрами в специальные бочки и увозили их в имения.
  Говорят, что она помогала в лечении ревматизма, кожных заболеваний, снимала головную боль, способствовала росту волос, на голове. А главное, сокращала ипохондрию. Что, само по себе, удивительно.
  Здесь же, на берегу, устраивали пикники, жарили мясо, варили уху. Вот только с рыбой в таких местах обычно неважно, может быть, ловили где-то в другом месте, или покупали у местных рыбаков, по станицам, хуторам, заимкам. Заставляли деревенских детей, за деньги или какое-нибудь угощение, собирать грибы, предпочтение отдавалось шампиньонам, боровикам. Местные же шампиньоны считали почти поганками, не лучше коровников,  здесь же почему-то, их было в изобилии. И ещё, не знаю, насколько точны эти сведения, что будто бы и трюфели находили в наших лесах. Тогда ещё оставались, кое-где, в предгорье, реликтовые дубовые, буковые, грабовые леса.
  Из-за особой грязи, вода даже на солнце, отсвечивала антрацитом, может быть поэтому, озеро звали Чёрненьким. Со временем, оно превратилось в болото. Один бок его упирался в довольно густой лес, из-за которого доносился, время от времени, собачий лай, что говорило о присутствии какого-то жилья. 
  Вода за ночь сильно остывала, но если стоял такой день, как сегодня, она успевала вновь нагреваться, до вполне приемлемой температуры. Даже было хорошо, что она прохладная, быстрее бодрила, освежала. Обе девушки неплохо плавали, так как выросли в окружении разнообразных водоёмов.
  Обнажённые, ещё достаточно загорелые, поджарые от постоянной сельской работы, тела лоснились, переливались на солнце, как какие-то загадочные существа, нимфы или русалки.
  Они, уже были вполне физически сформировавшимися, взрослыми женщинами, со всеми сопутствующими признаками, только осталось дождаться тех, кто оценит этот факт в полной мере, чтобы перейти в другую жизненную фазу.
— Вы там не закупывайтесь, ещё немного и пора ехать, давайте быстрее! — разнёсся из перелеска строгий голос возницы, который, не распрягая полностью лошади, расположился возле телеги, разворачивая припасы с едой: варёной картошкой, салом, малосольными огурцами и ещё каким-то немудрёной едой. Не торопясь, поев, разглаживая рыжеватые с сединой усы, дядя Павел свернул из старой газеты козью ножку, набил её табаком, и с удовольствием закурил, развалившись для удобства в траве, на собственной телогрейке.
  Когда же Татьяна с Настей подошли к табору, то он, уже, похрапывая, дремал, комично задрав лицо, прикрытое фуражкой.
Видимо, сказались вчерашние посиделки с братом, ядрёный первач, ранние сборы, сытый обед, превосходная погода, свежий воздух, приятная компания.
  Девушки, надев, на мокрое тело платья, распустив густые светлые волосы, прыгая то на одной, то на другой ноге, пытаясь таким образом избавиться от попавшей в уши воды, старались, правда, с трудом, сдержать смех.
  В этот момент они выглядели потрясающе красиво, соблазнительно.
 После, также развязали узелки, и с жадность набросились на еду, разжёвывая её крепкими белыми зубами, проголодались и спешили быстрее насытить желудок. Всё это выглядело естественно, органично, аппетитно, на природе всегда всё кажется вкуснее. Тем более, после того, как проделал такой, достаточно утомительный путь, затратили энергию.
  Сейчас они были на половине пути до города, где предполагали пробыть месяц. Одна должна была заменить заболевшую няньку в семье врачей за пропитание и небольшие деньги. Другая, думала поработать посудомойкой с тёткой, в придорожном трактире. А затем, где-то на Покрова, до Поста, хотели свадьбы сыграть.
  Почти всё задуманное удалось выполнить, заработали даже чуть больше. Родственники ещё помогли, дали подарки, купили небольшие отрезы сатина, батиста, льняные рубашки, другие подарки родственникам, родителям.
  Единственное, что не удалось, найти попутный транспорт, никто из родных не намеревался в ближайшее время ехать в сторону их хутора.
  Дядя Павел, как на грех, приболел, простудился на рыбалке, предлагал подождать ещё с недельку, не согласились, рвались домой, к родителям, а главное, к женихам, сроки поджимали.
  И вот, утром, подруги, с сумками, вещевыми мешками, отправились из города пешком в неблизкий путь. Погода, была достаточно благоприятная, но оделись, всё равно, потеплее: тёплые чулки, кофты, платки, длинные юбки, цигейковые курточки.
  Сейчас цыганки, что-то похожее носят. Купили модные сапожки, чирики, но одевать их не стали, в дорогу жалко, пошли в калошах, просто и удобно.
  В самом начале повезло, на несколько вёрст подвез на быках парень, за соломой поехал, а затем, опять пришлось пешком идти. Несмотря на ношу, девицы были веселы, отдыхали мало. Иногда попадались пешие, реже, конные путешественники. Но большую часть пути они шли в безлюдном пространстве, окружённые природой, её пейзажами, ароматами.
  Было не жарко, но при ходьбе организм согревается, чувствует себя вполне комфортно. Так же, как и в первый раз, взяли с собой запас еды, несколько раз перекусывали.
  Но день теперь сокращался, раньше темнело, погода стала меняться, поднялся ветер, небо посерело, все признаки надвигающегося ненастья. В нашем климате, такие перепады, обычное дело.
 Девицы слегка забеспокоились, но упрямый казачий характер заставлял идти дальше. Они соскучились по дому, хозяйству, привычной работе, поэтому, обсуждали  предстоящую встречу с теми, кого покинули на время, соскучились по женихам, о которых много думали, говорили.
  Всё сильнее темнело, в непогоду это особенно заметно, ощущается.
— Слушай, Настёна, как бы не пришлось нам с тобой на постой проситься, не дойдём мы с тобой до дома, половину пути ещё не одолели, а темень, хоть глаз выколи.
— А, ты, помнишь, где располагался хуторок? — поинтересовалась озадаченная подруга, она обычно полагалась на свою более расторопную и основательную подругу, в вопросах принятия решений.
— Где-то здесь он должен быть, за поворотом, в лесу.
  Надо понимать, что в те времена, большей частью, населённые пункты были не электрифицированы, и определить их положение было не так просто. Дома освещались свечами, а кое-где ещё и лучинами, лишь более состоятельные граждане могли позволить себе керосиновые лампы.
  Но, тем не менее, путешественницы забрели в небольшую деревеньку, в одну улицу, около десяти домов. Она была основана переселенцами то ли из Курской, то ли из Смоленской губернии. Обычно такому населенному пункту присваивалась в название фамилия основателей: Нехаевка, Федоровка, Петровка, Шумаково.  Или по озеру, речке. Со временем, конечно, население перемешалось.
  Так вот, они постучали в ряд домов, и не где их не пустили на ночлег, сказав, что у них и самим-то тесно, на полу, на полатях спят…
  А в одном из домов, сказали, чтобы они шли на заимку, что находится в верстах трёх, будто бы там хозяева путников привечают, за деньги или ещё за что, берут на постой. А непогода всё усиливалась. Что и не удивительно, осень была довольно сухой, напарило, начинался сезон дождей.
  Татьяна с Настей после такой информации заспешили в указанном направлении, чтобы не попасть под ливень, отдельные капли, которого уже начинали пробрызгивать. Темнота только усиливалась, ветер крепчал, завихоривая листья, пыль. Грунтовая дорога, особенно на глиняных участках, начинала разъезжаться, кто-то из девчонок уже поскользнулся. Надо было спешить…
  Заимка возникла внезапно, как чёрт из табакерки, на фоне мрачного неба, и огромных сосен, они растопырились в разные стороны своими колючими ветвями, располагались не часто друг к другу… Проредили, на хозяйственные нужды.
  Дом был добротным, его двор был обнесён высоким дощатым забором, в дали, в углу, Татьяна обратила внимание на прореху, подумала: «Заделать, что ли не могут или для чего-то специально оставили?..» Воровской угол.
  Из трубы шёл дым, что продрогших путниц обнадёжило на возможность некоторого комфорта. Грубо залаяла собака, но, слава Богу, лай к забору не приближался, значит, была на привязи. Через некоторое время на непрекращающийся лай, и крики гостей вышли хозяева, женщина средних лет и парень лет двадцати.
  Открыли завал на воротах, и пригласили подруг в дом, показывая, куда и как следует проходить. Торопились, так как дождь продолжал набирать обороты. Крыша дома была покрыта железом, что говорило о достатке хозяев. В те времена большинство домов были покрыты толью, досками, а где-то и соломой. И шифер-то был в дефиците, а тут железо.   Здание стояло на высоком фундаменте, с полуподвалом, на окнах были резные ставни. Забравшись по высокому крыльцу, все прошли в жилище.
  Хозяева пригласили девушек в горницу, которая освещалась керосиновой лампой, предварительно попросив снять обувь и верхнюю одежду, хозяйка сказала, что просушит их на печи. В углу висел икона, на  которую гостьи перекрестились.
— Откуда и куда путь держите? — раздался низкий, вполне себе благожелательный голос, который принадлежал коренастому бородатому мужчине лет сорока пяти, пугачёвского вида, в белой косоворотке, видимо главе семейства.
— Из города идём, к себе, на хутор, — за двоих ответила Татьяна.
  Затем, она же кратко пересказала историю путешествия, отвечая на дополнительные, уточняющие вопросы.  Анастасия, так же, вставляла в речь подруги, предложения, поясняющие  ход повествования.
  Так же выяснилось, что на заимке проживает семья из пяти человек: муж с женой, их два взрослых сына и мать хозяйки, старушка лет под восемьдесят.
  В разговоре в основном участвовал, глава дома, он представился Яковом Степановичем, предварительно спросив их имена.
  Он же объяснил и диспозицию, сказав, что в доме имеется свободная комната, которую предоставляют постояльцам за небольшую плату, но в ней сейчас расположился парень, пришедший на час раньше.
  Яков Степанович сказал, что им удобнее было быт занять комнату, а паренёк, которого звали Фёдор, вполне может разместиться на полатях, на кухне.
  На печи будет спать тёща, которая постоянно зябнет, хворает.
  Таня и Настя согласились с таким предложением, на постели гораздо удобнее, чем на верхотуре, но они бы не против и на полатях, ко всему привыкшие, тем более, за дорогу вымотались, готовы были, хоть на скамейках уснуть.
  Хозяин разбудил Фёдора, белобрысого курносого парня лет двадцати пяти,
он, видимо, был весельчаком по жизни, но в данный момент вид у него был не очень довольный. А кому понравиться, когда его разбудят, да ещё предложат менее комфортные условия? Девчонки виновато извинились, на что он буркнул что-то невразумительное, и, выпив воды, в нижнем белье,  полез на полати. От него, слегка разило перегаром, может быть, хозяева угостили?
  Настя же с Татьяной, прежде чем лечь спать, переоделись, и решили перекусить. Последний раз поели несколько часов назад, и за это время сильно проголодались. Хозяева извинились, сказав, что не смогут обслужить клиентов, так как не рассчитывали на столь поздний приход, а что оставалось из приготовленного днём, доел пришедший раньше, Фёдор.
  Подруги попросили не беспокоиться, объяснив, что у них ещё остался свой харч, в виде пирожков, варёных яиц, хлеба, сала.
  Комната была довольно просторной, чистой, с одной, но большой железной кроватью по центру. Был небольшой шкаф, вешалка. Когда хозяин показывал им апартаменты, Татьяна обратила внимание, что в комнате нет крюка на двери, хозяин, перехватив взгляд, бросил, улыбаясь:
— Мамаша у нас здесь раньше обитала, а у неё, что-то с головой иногда происходит, закроется и не достучаться до неё, глухая к тому же, вот супруга и попросили крючок вырвать. Да вы не беспокойтесь, у нас всё строго, никто к вам не пройдёт…
  Подруги, переглянулись, улыбаясь, сказав, что и так не беспокоятся.
Но про себя так не подумали, всё-таки с крючком было бы надёжнее, спокойнее. В доме чужие мужчины, но успокаивало, что есть женщины.
  Хозяйка, с грустным видом, объяснила, как пройти в туалет, а так же принесла ведро, на всякий случай, если что, дождь-то разыгрался не на шутку, может быть затянет на всю ночь, а то и на сутки.
  Когда хозяева заимки оставили их одних, Татьяна спросила:
— Ну, как тебе, что скажешь?
— Хорошо, а что ещё надо, тепло, сухо! Представляешь, мы с тобой сейчас бы на улице были, по дождю, по грязи, бррр, ужас! А ты что думаешь? 
— Да, вроде бы всё нормально, но не знаю, что-то не так, странно как-то…
— Танюха, что не так, что странно, вечно ты нагоняешь тень на плетень, не боись, подруга, всё нормально!
— А ты не обратила внимания, что у них скотины не слышно, только собака лает? А ведь они постояльцев берут, да и самим, чем-то питаться надо…  А мужики-то вон какие холёные. Но не казаки они, говор не наш, не уральский...
— Может городские?..
— Не крестьяне, возможно, рабочие, а скорее всего, лавочники какие-нибудь… Грамотные.
— Почему ты решила, что скотины нет?
— А, ты, что не чувствуешь, навозом не пахнет, сена не видно.
— Может она у них на выпасе где?..
— Не будь, дурой, если скотина есть, запах быстро не выветрится.
— Вообще-то, да, — согласилась, слегка смутившись, Настя. — А может они закупают  где? Сейчас, тем более, единоличники, зажиточные, убирают скот, мясо в цене упало, выгоднее купить по дешёвке, чем самим держать. Самогон гонят, продают. Выгодно.
  Я и тяте своему говорю, что сокращать надо подворье, иначе разорят нас, раскулачат. А эти может умнее оказались, и всё пустили под нож?..
— Не знаю… Всё равно странно. Ладно, давай спать, туши свечку.
— Ну, хоть лошадь-то должна быть, как без неё?..
— Незаметно. Может быть, нанимают кого, из хуторских? Если с достатком, то так проще.
Ты, же знаешь, что за лошадьми уход должен быть, сноровка, а у городских, откуда?
Подруга вынуждена была согласиться, потому что, уж кто, кто, а они понимали, знали толк в лошадях. Ни одного жеребёнка воспитали, были прекрасными наездницами, вместе с парнями ходили в ночное, где, кстати, и сблизились с будущими женихами.
  После чего подруги, перекрестившись, каждая про себя, прочитали молитву, которой их учили матери и бабки. Хотелось спать, было слышно, как по крыше и стёклам стучит дождь, почти одновременно зевнув, они пожелали друг другу спокойной ночи.
  Проснулась Таня внезапно, то ли от храпа, ей даже показалось вначале, что это отец храпит, а сама она находится дома, а потом всё вспомнив, поняла, что храпит подруга.
И ещё от чего-то, от какого неясного, но знакомого звука, который проникал откуда-то снизу, но идентифицировать она его сразу не смогла. Почему-то, на душе было тревожно, это чувство возникло ещё вечером, на уровне интуиции.
  Полежав, некоторое время с открытыми глазами, она решила встать и пройти босиком по полу, сначала к окну, в котором уже установили наглухо двойные рамы на зиму, забив щели ватой, тряпками, замазкой, замуровав, таким образом, небольшую форточку. В окно толком ничего нельзя было разглядеть, хотя вроде бы, дождь прекратился, по крайней мере, стука капель по крыше не ощущалось. Пол не скрипел, доски были толстыми, хорошо подогнанными, она прошла к двери и чуть приоткрыла её, прислушавшись к тому, что происходит в доме.
  И здесь, вдруг, она опять услышала знакомый шум, который ранее слышала сквозь Настин храп, но не из комнат. Как будто-то кто-то, что-то точил. Этот шум был знаком ей с детства, так отец перед охотой или колкой скота, точил ножи.
  Всё-таки, видимо, Настя права, какая-то скотина в хозяйстве имеется, а то с чего это они бы посреди ночи стали точить ножи? Дурные мысли она от себя гнала. Настю ей будить было жалко, и так, умаялась, пусть спит, утром рано вставать. А сама решила выйти на улицу, освежиться, да и нужду справить, их комната находилась с краю, перед выходом в сенцы. Пол не скрипел и в прихожей, двери также открылись легко, видимо петли были хорошо смазаны, хозяева были добрые, за домом следили. Она вспомнила, что у них в доме, двери из сенец на веранду скрипели, мать давно просила отца, что-то сделать, а он всё отмахивался, некогда…
  На веранде, перед выходом, рядком стояла различная обувь, Татьяна решила надеть чьи-то калоши, прям так, на босу ногу, открыв засов, спустилась с крыльца и пошла по отмосткам, вдоль фундамента, к проёму в заборе. Из дома её было не видно, подоконники были на полметра выше её головы. В туалет она не пошла, опасаясь собаки, конура которой находилась в той же стороне. Кстати собаки не было слышно. Дойдя до угла дома, она постаралась быстро свернуть к забору, осторожно пролезла в отверстие, и зашла по мокрой траве в лесок, под кустики.  С листьев деревьев стекали капли, на волосы, на рубашку. Было прохладно, но не слишком холодно, терпимо.   Проделав всё необходимое, подтёрлась пучком влажной травы, оправила сорочку и пошла к забору.
  И когда уже готова была просунуть в дыру голову, услышала стук открывающейся двери, резко отпрянула назад, присела, приникла к забору, и стала наблюдать за происходящим сквозь небольшую щель в заборе.
  На крыльце стоял другой постоялец, Фёдор, с папиросой в зубах, с взлохмаченной шевелюрой, в кальсонах. Потянувшись, он медленно спустился с крыльца, и, пройдя два шага, предварительно почесав, достал всё необходимое, стал справлять малую нужду, не утруждая себя поисками туалета, не опасаясь быть замеченным, по-простому.
  Настроение у него, по виду, было хорошее, умиротворённое, наверное, продумывал план своих действий на день, а может быть думал о чём-то другом. Наши планы да Богу бы в уши…
— Эк ты, Феденька, ловко устроился! — раздался, вдруг, весёлый голос из дверного проёма, а затем показался и сам источник слов, сияющий Яков Степанович.
  Он, несмотря на столь поздний час, был одет по всей форме, поверх рубахи, была короткая овчинная тужурка, на ногах, яловые сапоги, на голове удобная фетровая шляпа. Широко улыбаясь, он спускался с крыльца, направляясь в сторону несколько опешившего постояльца. Тот, в ответ, несколько натужно, улыбнулся, отступая в сторону, прекратив естественный процесс мочеиспускания, пряча мужское достоинство в штаны, но продолжая при этом, курить…
— Сыро, не пошёл до нужника, ты уж извини, Степаныч, сам-то, поди, тоже не всегда до места доходишь, дело-то обычное, деревенское…
— Да ладно, ты, чудак, не тушуйся, тем более такое хозяйство, как у тебя, не грех честному народу показать, вот девки-то обрадовались бы, увидев тебя в окно! — хохотнул он, одновременно приобнимая парня левой рукой за крепкую шею.
  Татьяна, продолжала наблюдать за происходящим, из-за забора, на миг, оцепенев, до неё долетали не все слова, но общий их смысл она понимала, осознавая, что должно случиться, что-то страшное, неотвратимое.
  Она видела как хозяин, вроде бы шутя, захватил шею Фёдора и начал притягивать его к себе, а тот, несмотря на молодость, и силу, пытался освободиться от захвата, как телёнок, но не мог этого осуществить, так как столкнулся с силой намного превосходящей его… Покраснел от натуги, у рыжих и блондинов это особенно заметно проявляется, но ничего так и не мог сделать, Яков целенаправленно выворачивал его, в удобном для себя направлении, по часовой стрелке. В какой-то момент он развернул его в сторону леска, забора, и ей показалось, что в этот самый момент Федя, мог увидеть её. Что конечно, было маловероятно, всё-таки, она сидела за забором, и было ещё довольно темно, пасмурно. А вот она, обладая прекрасным зрением, многое могла рассмотреть, но лучше, было бы этого не видеть совсем. Она бы многое отдала, чтобы перенестись отсюда куда-нибудь подальше, поближе к родному дому.
— Степаныч, ты чего, не балуй…
  Татьяна видела, как правая рука хозяина ловко скользнула вниз, к сапогу, выхватила из голенища какой-то предмет, а несчастный этого не мог видеть…
  Он что-то ещё пытался произнести, но его слова, вскоре, захлебнулись, горло молниеносно, одним движением, было разрезано лезвием, через несколько секунд, по шее, груди, по белой рубахе, стала стекать вишнёвая кровь, человек, до этого, полный сил, враз обмяк, осел, утратив энергию жизни.
  Выпучив удивлённо глаза, выплюнув, наконец, изо рта недокуренную папиросу. Девушка в шоке зажмурила глаза, ей показалось, что парень хотел что-то ей сказать. Она много раз видела, как забивают скот, и относилась к этому спокойно, такова реальность жизни. Но вот человека на её глазах убивали впервые, и она испытала просто животный ужас.
  Хозяин, который только что гостеприимно улыбался, враз, посерьёзнел:
— Алёшка, Генка, где вы там? Готово, выходите, приступайте к разделке, оттащите его под навес, позовите мать, пусть здесь сполоснёт водой из дождевой бочки, кровища-то из него как из поросёнка хлещет, сытый казачок оказался... Кипяток несите.
  Удивительно, но он был абсолютно чист, ни капельки не попало на его одежду. Видимо, тактика была отработана до автоматизма.
  В проёме дверей показались коренастые фигуры сыновей, один из них улыбаясь с восхищением произнёс:
— Лихо ты его, батя, приложил, даже не взвизгнул!..
— Дурное дело не хитрое, учись пока я живой, — криво улыбаясь, ответил отец. — И ещё, девок, заприте там, а то ненароком по нужде или какой ещё причине выскочат, а их время ещё не пришло, пущай ещё поспят немного…
  Татьяна, наблюдала за всем, происходящем, как в дурном сне. Она чуть не закричала, когда Фёдору перерезали горло, но сдержалась, прокусив ладонь до крови… Её на какое-то время парализовало, она не могла двигаться, оторопела, окостенела. Понимала, что путь в дом ей отрезан, надо немедленно уходить. В который раз пожалела, корила себя за то, что не разбудила Настю. Что с ней теперь будет? Одному Богу известно…
  А, с другой стороны, понимала, что храп подруги отвлекает, даёт основание извергам думать, что они спят без задних ног, обе. Но надо что-то делать. Время идёт, могут хватиться её отсутствия в комнате… Господи, как страшно!
  В этот момент, на двор вышла хозяйка с вёдрами, и стала усиленно поливать землю на месте убийства водой из бочки, вода с кровью, после дождя, впитывалась с трудом… Но она продолжала делать свою работу, при этом внимательно оглядывая двор, несколько раз пристально посмотрела в сторону прорехи…
  Сердце Тани наполнилось ужасом, неужели обнаружила пропажу?! Калоши?..
Тут, вдруг, раздался негромкий, как бы просящий, старческий, женский голос:
— Дочка, скажи ты им идолам, пусть хоть девок не трогают, молодые, запросватанные же, жалко… Хватятся их… Беда… Господи, надоуми ты их, что творят, грех-то какой... Ещё насильничать надумают…
— Мам, я же просила тебя не выходить, иди в дом!  Без тебя тошно. Ты же знаешь, как они послушают меня, бесполезно всё это…
  После этих слов, женщина прекратила работу, поднялась на крыльцо, отстранила старуху, подтолкнув её на веранду, закрыв за собой двери.
  Всё, нет надежды на чью-то поддержку, надо бежать немедленно!
Девушка соскочила с места, и чуть пригибаясь, побежала  в сторону густого леса, который оказался настоящей чащей, в горячке она сразу же расцарапала лицо, плечи, грудь. Несколько раз запнулась за валежник, промокла, теряла калоши, оказавшиеся больше на несколько размеров. Возвращалась, искала их в траве, в кустах… Опять бежала, спотыкалась… Вновь теряла обувь…
  В очередной раз, потратив чуть больше времени на поиски, решила бежать босиком, некогда… Каждую минуту могут хватиться.
  Было ещё темновато, по-осеннему, прохладно, сыро. Начал вновь накрапывать дождь. Она бежала уже около часа. Вышла к небольшому болоту, которое было обкошено почти до воды. Пошла дальше, устав бежать, шагом. И тут раздался собачий лай. Её словно ударило током: обнаружили, пустились в погоню?!
  Несколько раз больно прокалывала ноги об острые сучки, прихрамывая, переходила на шаг. Но услышав приближающийся лай, вновь переключалась  на бег. Собаку видимо запирали в сарае, чтобы не мешала. А сейчас пустили по её следу. Хорошо, если ведут на поводке, а если отпустили? Наверняка взяли какую-то её вещь, юбку, платок, чтобы пёс вернее взял след. Интересно, какой он в деле? По виду, помесь кавказца, больше сторожевая, пастушеская порода. Татьяна выросла в семье охотника, и кое-что понимала в этом. Сейчас, у отца, была гончая, Абрек, если бы здесь был он, то догнал бы её за минут десять… Обнаружил бы под землёй, под водой…
  Под водой… она вдруг поняла, что надо искать водоём, там будет проще укрыться от преследователей.  И чудо, как раз после этого, ей удалось выйти к болоту, заросшему камышом. Она понимала, что по воде будет проще скрыть след, запах… Тем более, на помощь пришёл дождь..
  И поэтому, особо не задумываясь, она пошла по траве, по грязи в воду, стараясь не мять травы, камышей, разравнивая после себя проход.
  Заходила, сначала по колени, затем по пояс, дальше, вглубь, чтобы было не видно с берега. Поплыла. Присмотрела лабзу, возле которой, решила затаиться на время.  Наконец, можно было остановиться, отдышаться, оглядеться…  Чтобы приглушить запах тела, намазала лицо, волосы грязью.
  И только теперь, она вдруг сообразила, что это именно то болото, в котором они купались на пути в город, месяц назад. Но теперь всё было по-другому, изменились вода, воздух, время суток. Вода казалось  ещё более чёрной. Она стояла, а изо рта шёл пар, стелясь по глади воды. Казалось, что на её глазах, формируется плёнка льда. Не было уже доброго дяди Паши, но зато её преследовали страшные люди, способные на всё. Они не пощадят.
  Ей стало очень грустно в этот момент, она подумала, что как здорово бы было если бы сейчас на берегу появился отец с друзьями, или жених Егор, с братьями, а лучше, все сразу, весь хутор, или хотя бы, казаки с родной улицы…
  Обнаружили Танюшу, через неделю, она лежала на дороге без сознания.
  Ехали какие-то мужики на мельницу с зерном, и видят на пути лежит простоволосая, в изодранной рубашке девица…
  Подошли, потрогали, — тёплая, пульс ещё бьётся, осторожно подняли, уложили, как могли, на телегу, повезли в ближайшее село.
  Говорят, что по дороге, она временами приходила в себя и рассказывала о том, что с ней произошло, её просили успокоиться, не волноваться, но рассказ запомнили. О чём потом поведали родным.
  Завезли в дом к местной знахарке. Тогда ведь фельдшерские пункты не везде были, тем более в таких глухих местах. Сейчас-то с этим проблемы, а тогда, в конце двадцатых, перед сплошной коллективизацией, и вовсе швах… Бабка, её выхаживала, как могла, прогревала на печи, в бане, поила какими-то отварами, настоями. Но всё бестолку, видимо, нервное потрясение и переохлаждение сыграли свою роль, она таяла на глазах. Истощена была до крайности, питалась ягодами шиповника, рябиной, дичками.
  Как выяснилось, преследователи несколько раз выходили к болоту, заходили в воду, проходили рядом, но она удачно пряталась в лабзе, иногда подныривая под неё, удерживаясь за корни. Собака лаяла, но в воду заходить отказалась. Стал пролетать снежок. Видимо непогода и дождь помогли ей в тот момент. А может быть, кто ещё помог? Всё это время она молилась и Господу и Богородице… Помогли, не отдали в руки изуверам. Уж лучше захлебнуться, утонуть, чем умереть как Фёдор.
  Возможно, в округе были другие болота, которые они также обследовали, что давало шанс. Но они вернулись ещё, она же, успела перейти по камышам на ту сторону, где они были в прошлый раз.
  А затем, уже ближе к вечеру, когда преследователи ушли в другом направлении, она наконец-то, с трудом вышла на берег, просто упав в изнеможении на мокрую траву, и уснула… Сколько проспала, неизвестно…
  Может быть, в этот момент погода потеплела, а может Богородица согрела?
Сейчас уже сложно сказать, но после пробуждения она решила выбираться к людям. По известной дороге идти не решилась, так как сама рассказала злодеям, куда путь держит. Пошла по незнакомому маршруту, а места дикие, заблудилась, закружилась. Несколько раз выходила на старое место. Кто хоть раз блуждал, поймёт, каково это… А тут такая ситуация, голова кругом…
  И вот теперь, она вроде бы спасена, но надежды на выздоровление, ничтожны.
  Нет, чуда не произошло, вскоре она умерла. Отец приехал на лошади и отвёз её на телеге домой, на кладбище…Всю дорогу курил и плакал…
  Злодеев же схватили казаки, сначала, их крепко побили, напрочь вынесли зубы.
  Морды расхлестали в кровь. Но милиционеры сумели, всё-таки, отбить мерзавцев. На допросе выяснилось, что папаша, бандитствовал ещё в Гражданскую, после стал промышлять человечиной… Пристрастился к этому в голодные годы, и сыновей приучил. Приторговывал, тогда частенько подобные истории происходили.
  Бывало, в пирожках, в беляшах обнаруживали человеческие ногти. Их, конечно, осудили, всех, и женщин как соучастниц. Может быть, даже и расстреляли. Точно не знаю. А заимку сожгли к чёртовой матери! Подпалив вместе с ней и часть леса. Потом, на одной сосне, обнаружили обгорелый труп огромной собаки, висевший на цепи. Понаехало милиции, особистов, пытались выяснить, кто бы это мог организовать? Допрашивали отца Татьяны, моего прадеда, но ничего не могли предъявить, у него было абсолютное алиби.
  Нашлось огромное количество хуторян, которые видели его в это время на скамейке возле дома, или в магазине, а кто-то, даже заявил, что выпивали вместе… А может быть и власти не больно шибко искали. В доме том, всё равно никто бы нормальный жить не стал. Проклят навеки. Хотя жилище говорят, основательное было… Говорят, также, что спалить могли женихи с друзьями, братьями. Но не точно, сидеть-то никому не хочется. Как то… Преступники, пытались замести следы, что-то сожги, что-то прикопали.
  Но масштабы злодейства были таковы, что всех следов скрыть не удалось. Были у них подручные на других заимках, в городе. Целая сеть. Сбывали продукцию, вещи, драгоценности жертв, число коих исчислялось десятками, если не сотнями. Всё сходило с рук злодеям, до поры, до времени. Но терпение Бога не безгранично...
  А история на этом не завершается. Помните, в самом начале своего повествования я рассказывал о богомолках? Так вот, мы их потом начали обзывать из палисадника «дурами», «ведьмами», «бабами ягами», «кикиморами», признаюсь, по моей инициативе, я был на год, другой постарше сестры и других детей…
  Они же шли, как ни бывало, видимо всякое видели и слышали за время странствий.
  Привыкли терпеть, как Иисус завещал…
  Но, вдруг, из колонны вышла одна тётка, небольшая такая, сухонькая, и поглядывая в нашу сторону, быстро пошла к воротам, зашла в бабушкин дом. Мы с сестрой, притихли, переглянулись, и, зная характер своей благодетельницы, приготовились к самому худшему сценарию, переместились вглубь палисадника, чтобы при первой же возможности, улизнуть, на картофельный огород, где можно укрыться в ботве, как в джунглях.
  Возмездие не заставило себя долго ждать, минут через пятнадцать, из ворот вышла бабка в чёрном одеянии, поглядев внимательно, но беззлобно, в нашу сторону, также быстро вышла на дорогу, и устремилась, с другими богомольцами, дальше, по курсу.
— Ну ка, басурманы, живо идите сюда! — раздался вскоре возглас из-за ворот, а чуть позже показалась высокая и грузная фигура родной бабы Тали, но басурманов уже и след простыл, мы с сестрой неслись по грядкам овощного огорода в картофельный, прошмыгнув в небольшую щель в плетне, будучи и сами, маленькими… Забежав на середину поля, плюхнулись на землю, там, где ботва была побольше, дополнительно окапываясь, по-пластунски зарываясь в землю...
  Сколько прошло времени неизвестно, сердце билось учащённо, но было и чувство гордости за собственную ловкость, бесстрашие. Настроение резко изменилось, когда над головой просвистела тоненькая ивовая вица и опустилась точно на то место, которое всегда ищет приключений…
  Первому, как старшему, досталось мне, а потом, уже, чуть потише, но не менее эффектно, сестре. Сейчас представляю, как она выслеживала нас, незаметно, бесшумно кралась, при её-то габаритах, каких трудов ей стоило, скрывать улыбку на лице, в момент осуществления экзекуции…
  После порки и нравоучительной беседы, она повела нас в овощной огород ,умываться в чане, чтобы затем накормить до отвала, блинами. Политика кнута и пряника в чистом виде...
  Во время обеда, когда наступил момент полного примирения, я поинтересовался:
— Баб, а кто это такая? — она, внимательно посмотрев на меня, негромко ответила. — Настенька…
  Также, бабушка рассказала, что после бегства Тани, Настя, ещё какое-то время спала, ничего не ведая. А после, почувствовала чей-то взгляд, такое бывает, посторонний, чужой взгляд, проснулась и увидела перед собой хозяйку, которая молча, пристально смотрела на неё… Подруги рядом не было, она догадалась, что что-то произошло…  Вспомнила вечерний разговор. Через минуту ей стало очень страшно. Хозяйка, ничего не говоря, вышла из комнаты, вскоре, она услышала как комнату закрывают на засов снаружи…
  Сколько так в оцепенении она просидела? Неизвестно, ей показалось, что вечность. В комнату вошли мужчины и стали на неё орать, пытаясь узнать, где подруга, она не могла ничего вразумительного сказать, расплакалась, как маленький ребёнок, вытирая лицо кулаками. Она и на самом деле ничего не знала, ей не в чем было признаваться. Поняв это, её оставили в покое, под присмотром матери. Уже на выходе, в дверном проёме, глава семьи, опираясь мощным локтём на косяк, произнёс:
— Смотри, девка, если выясним, что водишь нас за нос, оприходуем тебя по кругу так, что белый свет в копеечку покажется… Поняла?
  Она, шмыгая носом, в ответ кивнула головой. Мужчины бросились на поиски Татьяны.
  Чем всё это завершилось нам уже известно. Ночью, после того как все вернулись, усталые мокрые, злые, Анастасию перевели в подвальное помещение, как более надёжное, для содержания пленницы.
  В принципе, к ней относились неплохо, не издевались, кормили. Но от этого было не легче. Комната подвала была глухой, без окон, отапливаемой, каким-то особым хитрым образом, через общий с домом дымоход. Еда в глотку не лезла. Что она пережила, только Богу известно. Продержали её там несколько дней, на время поисков беглянки. В конце, осознав, что все усилия вернуть Татьяну тщетны, решили, на семейном консилиуме, отпустить узницу, на все четыре стороны. Предварительно запугав, пообещав, из под земли достать, если она начнёт болтать лишнее.
  Её, с собственными вещами, предварительно завязав глаза, вывели в лес и оставили там одну. Татьянины вещи и деньги, они оставили себе, объяснив подруге, что та должна рассказать о возникшей между ними ссоре, после которой пути их разошлись.
  А там, дальше, случиться могло всякое, мало ли, ограбили, похитили, ищи-свищи…
  В те времена, такое часто происходило, ничего удивительного, обычное дело. Народ терялся семьями, улицами. Концы в воду...
  Она ещё долго не верила в своё освобождение, успела попрощаться с жизнью, и так же молилась, дала себе обет в случае спасения уйти в монастырь.
  Несколько дней блуждала по лесам, ослабла, проголодалась, промокла, но в отличие от подруги, была одета, обута. Хотя, также, боялась опять выйти на опасную семейку, иногда ей казалось, что она идёт по кругу, к их дому…
  К людям Настя вышла примерно в то же время, когда обнаружилась Таня…