Kris, пёс, тоску принёс

Kris, пёс, тоску принёс в дом,
думай теперь о нём.
Сижу и тоскую,
в меланхолию впасть рискую.

А что, скажи-ка, произошло,
что вместе с ним такое пришло,
от чего будто солярки напился?
Скучающе бросил пару фраз — да и смылся.

Будто промокательную бумагу жуёшь:
сухо, слюны во рту не хватит -
ты ему про своё запоёшь,
про выстраданное — его не прохватит.

Я, как сволочь, душу ему изливаю,
я от жадной радости изнываю,
поделиться не знанием — чувством - хочу,
да без толку, видно, всё одно хлопочу.

Чем он лучше, скажи, той,
глупой, пустой девчонки,
которую я почитал вроде святой,
а потом возненавидел до боли в печонке?

То, что во мне, бурля, клокотало -
её пугало и обжигало.
Она до поры  сглашалась со мной,
готова была даже стать женой —

и тряпки в мечтах перебирала,
а я твердил, что мне одной жизни мало.
Она слушала, головой кивала,
я-то думал, что понимала.

Серёжки, кольца, безделушки,
золотые игрушки.
Женщине всё это надо?
Ладно, чёрт с ним, а кто напишет «Гренаду»?

Тебе твоё , говорит, мне — моё,
нам же теперь жить вдвоём,
значит, надо с интересами друг друга мириться!

Взял я её за белые плечи,
поцеловал за умные речи
и решил не жениться.

Тяжело было, братцы,
с ней расставаться,
да разве о том речь?
Вопрос в том, как огонь сберечь,
да чтоб в другом сердце такой же зажечь.

Впрочем, её я простил,
хватило сил.
Даже письма пишу,
но ему не прощу.

Не прощу за всех, кто на него похож.
У этого зверя скучающей надменности тысяча рож,
и все они кривятся, дуются, мнимым превосходством гордясь,
заполняют бездушием наши улицы,
в разные тоги и джинсы рядясь.

Сумей разглядеть этого зверя,
быстрей захлопни перед ним двери,
случайно впустил — выгони
ради своей же выгоды.

Как его узнать, сам гляди:
скептическая ухмылка впереди,
сзади — серая пустота.
А вокруг, посмотри-ка, какая красота!

Тот зверь — это смерть, а ты живи —
будет тебе с верхом ненависти и любви.

Ложку бери и черпай
из общего котла жизни!
Не будь равнодушной нерпой,
и счастье в глаза  золотом брызнет!