Курочка в сливках

Двадцать третий на дворе,
Третий мне десяток лет.
Где искать на свете смысл,
если смысла нет нигде?

Спросит меня командир -
об интернет-друзьях моих:
их сначала было много, но потом они ушли.

Маша, Мария,
ты помнишь, как всё было?
Любовью ты была облита,
но была чиста.
Не получишь от меня ни единого куска,
ладно, маленький получишь,
персик, спрячь, и будь добра.
Ты меня не научила
отвечать за слова,
куда пропала ты, Мария,
неужели ты мертва?

(я звонила тебе миллион раз,
почему ты не взяла трубку?
Я писала тебе одну большую поэму,
почему ты до сих пор её не прочла?)

Курочка в сливках стынет на плитке,
кафель прогнил в этой пламенной пытке.
Чайник стоит, кипятится,
когда-нибудь думала, Маша, о том,
как ему тяжело сохраниться?

Сливки стекают по кафелю
согласно ньютонову правилу,
я бы слизала их с пола,
но достаю только до потолка!

Я пыталась вытащить тебя,
перевернув твой дом,
игрушечная Маша под диваном
или под столом?
И кто твой друг?
Определись:
дать тебя распотрошить
и отвезти в дурдом,
или зашить,
порезав руки,
и отвезти в дурдом меня?

«Спасая меня, спаси себя»
- кричит она мне с зашитым ртом.
Да я бы рада тут остаться,
если б это не было грехом.
Спасу себя,
заперев дверь,
и пусть утопится курочка в сливках,
и чайник сгорит,
докипев до абсурда,
но Маша останется здесь
и справится сама.

Маша, Мария,
а помнишь, как всё было?
Измазана соплями,
болтала пузырями,
лежала на плече,
высказывала мне,
как жизнь несправедлива?
Конечно, для тебя не то пальто,
пора бы зарубить здесь, на себе:
Ты помнишь только то,
что выгодно тебе.