Продолжение. Фантазии на тему спасения...

В начале марта прилетел ответ:
Мой мельник бурно радовался чуду
Спасения моего. И 101 совет,
И пожеланий всяких груду.

Москва осталась в стороне от тракта,
Без суеты добрался до Рязани.
На постоялом же дворе, мне не уйти от факта,
Что повстречался тот - из Радова хозяин.

Меня он не признал, попутчику был рад:
Тогда давно мой облегчил карман,
Расспрашивал про город Ленинград,
Про то, как Ваньки строят горожан обман.

Мы выехали рано поутру,
На  этот раз он был не столь словоохотлив.
Бубенчики звенели на ветру.
Один раз я спросил: «Как жизнь, охотник?»

Он не ответил, погружённый в думы,
Повизгивали санные полозья.
Возница был нахохленный, угрюмый,
Дела, должно быть, были «морда козья».

Мелькали по бокам колодцы,
Околицы, часовни и амбары.
На окнах хат задёрнутые шторы,
Поникшие, заброшенные храмы.

В сгустившейся тяжёлой темноте
Насторожённо засветились окна.
Прошли пред ними 8 страшных лет
И даже окна растеряли стёкла.

От прежнего величия села
Остались тополя да под железом кровли…
Чертополохом заросли поля,
В хлевах мычат голодные коровы.

Тальянка приумолкла и басы рассохлись,
Её далёкий плач не слышен ввечеру.
Собачий лай затих – собаки передохли,
Тетерева токуют кое-как в бору.

Зачем же вы сошли, хозяева - крестьяне,
С дороги торной на замшелую тропу.
Ваш путь был верен, обманули вас, селяне,
Не воскресить вам прежнюю страну.

Но вот и светляки, и колесо до неба,
Звенит седой ручей, дыханье пирогов.
Мой мельник выбежал встречать с ковригой хлеба,
Не может, как всегда, связать и пару слов.

"Сергуха, за милую душу, отдам колесо и жернов,
Да, как же, едри твою в душу
Без Радова выдержать  мог.
Да ставь же скорее, старуха,
На стол самовар и пирог!"

Да, в марте озябнуть не трудно
И даже в его конце.
Был вечер таинственно-чудный
С тоской и слезами в лице.

Воспоминания, сожаления и горечь
О хаосе, царящем на селе.
Никто крестьянам не придёт на помощь,
Всё лучшее осталось в сизой мгле.

За чаркой помянули и Кузена,
Невинно павшего по воле ГПУ.
И, чтобы впредь не получить рефрена,
Меня решили скрыть, как от козы траву.

Лука прошёл к бюро, лукаво улыбаясь,
Мне адресованное передал письмо.
Под лондонской печатью, не скрываясь,
Писала Анна, предо мной оно.

Я помню наизусть текст прежнего послания
И полагал, что сказано довольно,
Но добрые слова звучали из изгнания
И не могли не ворохнуть меня невольно.

Допили самовар и пироги остыли.
Забрезжил утренний неверный свет,
А мысли мрачные во мне надсадно ныли
С надеждою от Бога получить совет.

Мне постелили ложе на полатях:
На сеновале спать не наступил черёд.
Мне предстояло в разных ипостасях
Прожить у мельника не месяц и не год.

Март обанкротился и зазвенел апрель,
Совсем не тот апрель 17-го года.
Раскрылось солнце, принеся капель,
Скворцы примчались, ожила природа.

На утренней заре я вышел в сад,
Под сапогом звенели тонко льдинки.
Как другу закадычному был саду рад.
Скворцы в берёзах распевали под сурдинку.

Журавль колодезный застыл как часовой
С ружьём в руке, как по команде: «Смирно!»
Стоял во фрунте с непокрытой головой
И утра ждал, и жизни, непременно мирной.

Чудесна свежесть мартовского утра!
В такое утро народиться б снова
И прокричать природе: «Аллилуйя!»
Прожить иначе свою жизнь готов я.

Невдалеке за гладью водоёма
Берёзки с ивами схлестнулись в перебранке.
Что их подвигло? Задорность клёна,
Мигнувшего берёзам спозаранку?

Величественное колесо,
Как рекрут, сознающий свой манёвр,
Приказа ожидало, вороньё
Расселось по дубам, трепля собакам нервы.

Туманом невесомым принакрылись вишни,
Стыдливо наготу свою скрывая,
От тополя, внимательного к ближним,
Воздушный поцелуй от ели принимая.

продолжение следует...