о целостности

– вот ты заладил про свое одиночество, далось оно тебе ?

я пожимаю плечами, не виновато, конечно, но сожалеюще настолько, чтоб собеседнику не было обидно, хотя, конечно, я предпочитаю быть честным, не с собой, с собой быть честным невозможно, что бы там все воодушевленно не думали, но с миром. по правде сказать, только с миром и имеет смысл быть предельно искренним, остальное само подтянется, свяжется в горчащие нити ванильных волокон, обрастет бусами из мякоти сладких жемчужных персиков, кристалликами дождевой воды сизых или витражных ливней и вот ты уже знаешь рецепт весомости. не сложно почти, только времени долго уходит - пока честным научишься быть сколько пройти может.

я действительно думал об одиночестве, о его вкусах, если смешать с чем-то менее приторным, о запахе, о том - клеймо оно все таки или бегает за всеми на привязи как очень преданный, но докучливый ветер.

– наслушаешься своих мудрецов, а мне потом тебя вытаскивать из их легенд, они, знаешь, пятна оставлять могут, даже песками не смыть, и как ты потом ? не отвечай, сам знаю, что как-нибудь, хоть чему-то они тебя и научили, - он вздыхает, пока еще не совсем здешний, сворачивает самокрутку, медленно так, со вкусом, кажется добавляет в смесь соль и лунные блики, и что-то еще, но пока нет возможности разглядеть. набивает горло и руки дымом, становится постепенно, – и про одиночество зачем-то научили, ума не приложу, зачем. чтоб ты менее невыносимым стал, так что ли ? а как следы оставлять не показали…ищи теперь тебя…

– а зачем следы ?

он хитро щурится, довольный небось, что всякую глупость объяснять приходится, а настоящие вещи и так знаются.

– а ты сам подумай.

– иди ты. я имею в виду, зачем следы, коли мы с тобой не той материи ? получается какое-то насилие над реальностью.

он присвистывает, мол, эк тебя, дорогой, угораздило чудес наслушаться. на самом деле, все разговоры наши - чистой воды баловство, абсолютно детское. нам слова никогда нужны не были, а теперь уж и подавно, но слова для таких как мы - своего рода дань уважения чему-то давно и быстро минувшему.
так еще и приятно это - болтать.

– да кто сказал, что тебе непременно надо по ней топтаться. это тоже, конечно можно, но на другом слое, если на то пошло. а вот прошелестеть в листве или там, рябью по воде пройтись - очень целебно.

я знаю все, что он скажет наперед. так уж устроен. поэтому он говорит, чтобы меня не расстраивать. а я улыбаюсь и пью остывший глинтвейн на белом вине.

–…в общем нет у тебя одиночества. и не надейся. одиночества вообще нет.

прослушал ! прослушал все таки. так засмотрелся на тонкий профиль и серебристые венки на запястьях, что прослушал. никогда не пропускал, внимал жадно, взахлеб, так что слова начинали из глаз течь битым стеклом и трещинками. а тут прослушал. и ведь не переспросишь. такие вещи один раз говорятся. или не говорятся вовсе.

он курит, задумчиво проводя пальцами по щербатой поверхности стола. оставляет след.

– собирайся, бери свои воспоминания под ручку и пойдем. или можешь их тут оставить, хозяйка присмотрит.

я знаю, что мы идем танцевать. он приходит ко мне раз в три вечности, пахнущий негой и перченым медом, загорелый под снежным солнцем, обласканный горными хребтами, и утягивает в танец.
в прошлый раз был сад из плакучих ив и трава, звенящая под каблуками. в послепрошлый раз был резной мост, словно выколоченный из разноцветных леденцов.

он уводит меня к берегу, солнце лениво лижет песчаную кайму, море ласково светит.
он утыкается в мое плечо и тихо чертит ногами следы. не настоящие, но весомые.

я думаю о том, что хорошо наверное, быть одиночеством. особенно, когда тебя нет. как сейчас.