Волшебные апельсины

«И в Черном море, как в стакане чая,
  Лимонной коркой плавала луна.»

 

Посвящается моей бабушке
Вере Владимировне Лавровой

У нее были зеленые глаза ... Иногда в них можно было видеть бутылочного цвета море с легкой белой каймой пены у берега, точно такое как в ее родном Новороссийске. Она очаровательно ругалась, когда ее отрывали от дела, эпиграммой Марциала. В русской транскрипции это звучит примерно так: «Квод там гранде сапфос…» Мне это всегда напоминало: «Кого там принесло!».
Окна ее трехкомнатной квартиры выходили с одной стороны на белоснежные горы и высокую ель, а с другой на вечно шелестящие тополя, все время имитирующие шум дождя.
С детства я помню куски из “Мастера”, которым зачитывалась вся семья: “В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой ...”.
И “Суламифь” Куприна. Мне казалось, я сама очутилась в тех соломоновых виноградниках, где грозди прозрачные и полные пузырятся на лозе, и в каждой виноградинке отражается солнце.
Я чувствовала запах благовоний, которыми натирала себя прекрасная Суламифь в ожидании любимого. Я сама была Суламифью.
Была и поэзия - цветаевский Дон Жуан в медвежьей дохе и ахматовский сероглазый король.
Еще помню пластинку с “Маленьким принцем” Экзюпери с каким-то неземным голосом Бабаевой: “Мы в ответе за тех, кого приручили”.
Из этих разноцветных осколков и складывалось мое детство ..., где всегда незримо или вполне реально присутствовала моя бабушка.   
Что мне осталось в наследство от бабушки? Самое главное - это любовь к Слову, это чутье по отношению к истинному искусству. Она научила меня наслаждаться ароматом языка. Но красоту эта необыкновенная женщина ощущала не только в искусстве, но и в жизни. Да, она умела жить и получать удовольствие от жизни. Пожалуй, она была эпикурейкой. Нет, в ее жизни были и трагедии, и проблемы, и мучения. Но, все-таки - эпикурейка ...
И еще запахи ... Как-то необыкновенно пахло у нее из кухни, когда я приходила к ней на 4-ый этаж в 32-ую квартиру. Даже если бабушка Лаврова готовила суп - запах петрушки был необыкновенным. Но самым заветным был запах утки с яблоками, я обожала это блюдо. И вот я стучу в дверь, она отвечает не сразу (обычно чем-то занята). Но вот за дверью слышится сильный и звонкий голос: “Кто там?”. И, после моего ответа, радостное: “О, Ирик, заходи”. Я вхожу и сразу принюхиваюсь; и запах утки, тушеной с яблоками, иногда мерещится мне. Видимо, вкусовые и обонятельные ощущения очень быстро могут воскресить картинку из прошлого.
Я помню, как она научила меня есть апельсины. Нет, не дольками, а совершенно особенным способом: нужно очистить небольшое место от корки и затем вгрызаться в мякоть так, чтобы почувствовать настоящий вкус апельсина. Один раз на скамейке в парке именно так мы их и ели. Сок струился по рукам, и приходилось далеко оттопыривать локти, чтобы не испачкать платье. Но это, действительно, были сказочные апельсины.
Может быть, просто, она была немного колдуньей или мягче - волшебницей. И все, к чему она прикасалась, становилось особенным.   
…
Мне приснилась бабушка перед самой годовщиной ее смерти. 24 года  как бабушки не стало, точно могу сказать, сколько ее нет с нами, так как она умерла через несколько дней после рождения моей младшей дочки Аглаи. Бабушка во сне поставила мне на кровать чемодан и стала говорить, что я набрала много ненужных вещей, вынимая из чемодана то какой-то свёрток, то стопку шмоток.                12 февраля была годовщина и я готовила поминальный обед: хаш из говядины с овощами, салат из спаржи, бутерброды с красной рыбой. Решила достать портрет бабушки, а он лежал на балконе в чемодане. Я открыла чемодан и под фотоальбомами увидела портрет бабушки. На нем она была совсем молодая, в легкомысленном беретике, цвета мокрого асфальта. Но главное, стекло на портрете треснуло, глубокий шрам проходил через все лицо. Я вытащила стекло и выбросила его, избавив бабушку от ужасной раздвоенности.  И тут я вспомнила сон о чемодане, она просила меня освободить ее от этой мучительной трещины. Вспомнилась персияночка и Стенька Разин Цветаевой  «сдавило дыхание аж, стеклянный в груди осколок, и ходит как сонный страж стеклянный меж ними полог». Ликвидировала я этот стеклянный полог, будто границу между мирами убрала. Потом поставила портрет на стол и зажгла иерусалимскую свечу, присланную братом из Израиля. Я расплавила над газом кончик свечи и вставила в подсвечник из толстого  прозрачного материала с остатками ароматизированной свечки. Когда пришел Папа, и мы уже сидели за столом, подсвечник вдруг раскололся и стекла разлетелись по столу.