Лиличка! - Маяковский на английском

Lilichka!

(in lieu of a letter)

Cigarette smoke ate all the air out.
The room’s
like hell from Kruchenykh’s poem.
Recall —
in that window
back many a year I’d
desperately stroke your hands; I adored them.

Today, heart in iron,
you sit.
Maybe, cursing,
tomorrow
you’ll kick me out,
making me leave.
In the blurred hallway, I’ll struggle, forcing
my tremor-fractured arm down my sleeve.

I’ll run out —
lance my body into the street,
wild, turned insane,
whipped by bereavement.
Don’t let it happen,
my darling,
my sweet.
Let’s say our goodbyes this evening.

Anyway
my love’d be
a heavy kettlebell
tied to your body,
wherever you went.
Let me bawl out in my final yell
the grief of my sore lament.

If an ox by labor is worn out,
seeking comfort in waters,
he’ll go away.
Apart from your love,
there’s no sea
for me,
but it’s blind to tears as for rest I pray.

When a tired elephant yearns for some quiet,
kingly, he’ll lie down, in the sand on fire.
Apart from your love,
there’s no sun
to shine, and
I don’t even know where and who with you are.

If a poet were thus tormented,
he
would trade his sweetheart for money and fame,
whereas
no other ringing is sweeter to me
than the ringing of your beloved name.

I won’t jump down the stairwell,
get poisoned and die,
or the trigger against my temple pull.
Over me,
except for your eyes,
no knife’s cutting-edge has any rule.

Tomorrow you’ll forget
that I crowned you my queen,
and burnt out with love my blooming soul to ashes.
And the carnival of days, raised by the daily spleen,
will tatter my humble books’ flimsy pages.

Will my words, a withered foliage mess,
make you halt and turn round
with avid breath?
Let me at least with my final tenderness
Pave your departing steps.


Оригинал:

Лиличка!

(Вместо письма)

Дым табачный воздух выел.
Комната —
глава в крученыховском аде.
Вспомни —
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще —
выгонишь,
может быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссеча;сь.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя —
тяжкая гиря ведь —
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят —
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон —
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и су;етных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек…
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?
Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.