Слепец

На моей голове — терновый венец. Под ногами моими — зола да пыль. Моя поступь неровна. Точно подбитый птенец, припадаю на меч — побуревший от крови костыль.

Я от дыма и крови той нынче почти ослеп, продвигаясь наощупь сквозь ряд бездыханных тел тех, в чьих взглядах угас безвозвратно свет. Тех, кто шепотом спросит:

Добился, чего хотел?

Я сражался за мир. За идею. За принципы. Но… Выбирал неумело друзей, доверял льстецам. И когда смолкли птицы, один лишь лукавый змей лил отраву мне в кубок и в уши напополам.

Мое царство болело. Я слал свой народ к чертям. Небеса клял, тартар и всех тех, кого вспомнить мог. Королевство гнило. В моей чаше плескался яд. Наг ластился, сверкая глазами, у ног. Доверительной тенью склонялся к кровати в ночи, прогоняя виденья о будущем и былом. Навевал вместо них колдовские, спокойные, лживые напрочь сны. Обвивал вокруг шеи удавку тугим кольцом...

И реальность ползла — как стекает сквозь пальцы песок. Как ползет на холсте первой трещины хитрый излом. Болью вспыхивал каждый — попеременно — висок, и к земле гнул главу обруч, прозванный царским венцом.

Я тебя не забыл. Хоть и минуло столько лет.

Вот мы встретились вновь, как предрек мне тогда старик — тот, который разбил ворожбы хитросплетенной сеть. Ты ведь помнишь его? Знаю, помнишь. И в страхе бежишь. Я сжимаю руками клинок — серебро и смерть. И горячие капли рубинов текут по лицу. Предо мной полыхает восток. Надо мною — Крест. А за мной остывает твой скользкий, растерзанный труп, с удивленьем, навеки застывшим в глазах. С восхищеньем... Да проку теперь с него, как с узорной оправы в разбитых песочных часах.

Я смотрю на тебя, поражаясь: какой контраст. Я смотрю на тебя, ухмыляясь — и мне не жаль. Я смотрю. И из ножен в голенище сапога извлекаю железный, резной кинжал.