Чёртова высота

Ленинградская (Синявинская) высота Безымянная 45.0
( из воспоминаний участника прорыва блокады Ленинграда
 Алексея Васильевича Пахомова, поэта, прозаика, члена Союза писателей России)
Воспоминания легли в основу повести А. Пахомова «Высота». Орёлиздат, 1995, 48 с., илл. ISBN 5-87025-010-2
  На этой высоте ныне стоят как часовые обелиски в память о советских воинах из разных воинских частей, павших при взятии той неприступной немецкой цитадели. Среди них, самый крайний, рядом с бьющим из-под земли родничком, стоит наш обелиск из серого гранита, с выбитыми на его лицевой стороне словами: «Советским воинам – слава! Вы приумножили подвиги чудо-богатырей Суворова.». На обратной стороне обелиска можно прочитать надпись: «12 августа 1943 года эту высоту штурмом взяли сапёры 106-го инж. б-на Ленфронта». А внизу на мраморной плите –
фамилии и имена моих погибших однополчан.
  Прочитав эти слова, кто-то вероятно задумается: чудо-богатыри? Кто они такие, сапёры 106-го? Как они воевали, кто ими командовал? Думаю, что об этом многим хотелось бы узнать поподробнее, особенно молодым людям.
  Ответы на эти и другие вопросы частично можно найти в музее обороны Ленинграда, где среди прославленных имён наших воинов есть портрет одного из тех сапёров, бывшего командира 2-й роты 106-го ОМИБ (отдельного моторизованного инженерного батальона) – Николая Николаевича Богаева, кавалера ордена Александра Невского и ещё пяти орденов и медалей. Имя этого человека не раз упоминает начальник инженерного управления Ленфронта генерал Б.В. Бычевский в своей книги воспоминаний «Город-фронт». О нём писали военные корреспонденты ленинградских газет в статьях «Сапёр города-фронта», «Университет боя», «Портрет из музея обороны», о его боевых заслугах рассказано в книге «Семь дней января», написанной полковником в отставке Д.К. Жеребовым в соавторстве с бывшим командиром 106-го инженерного батальона, непосредственно возглавлявшим штурм указанной высоты, полковником в отставке Иваном Ивановичем Соломахиным.
    Конечно, кроме Н.Н. Богаева в нашем 106-м ОМИБ было немало и других бесстрашных и отважных бойцов, многие из них пали смертью храбрых при штурме этой высоты 12 августа 1943 года, многие были ранены и контужены, о которых тоже следует рассказать и помянуть их добрым словом.
ОБЕЛИСКИ
Где теперь на маленькой высотке
Обелиски смотрят в синеву,
Жизнь была до ужаса короткой,
Смерть людей косила как траву.

Это строфа из моего поэтического сборника «Весна возвращается», а само стихотворение посвящено бывшему старшему сержанту, а в последствии полковнику в отставке Семёну Семёновичу Куприну, героически сражавшемуся при штурме той Синявинской высоты, на которой он был тяжело ранен. Событиям, связанным с этой высотой мною написано немало стихотворений. Однако бой и командиры 106-го ОМИБ РГК отличились не только в штурме Синявинской высоты, но и во многих других операциях. Но не упомянуть об участии нашего батальона в прорыве блокады Ленинграда, где батальон Соломахина решал сложную проблему, а именно, обеспечение переправы тяжёлых танков Т-34 и КВ по льду через Неву. Это было бы не совсем понятно для читателя, так как борьба за овладение Синявинскими высотами, то незаконченная страница прорыва блокады Ленинграда, чему посвящена книга «Семь дней января» участников эти боёв Д.К. Жеребова и И.И. Соломахина.
   Они свидетельствуют о том, как войска Ленинградского и Волховского фронтов, моряки Краснознамённого Балтийского флота, выполняя приказ Родины, разгромили гитлеровские войска на шлиссельбургско- синявинском выступе и прорвали блокаду Ленинграда. Тот прорыв явился переломным моментом в битве за город Ленина на Неве в 1941-1944 г.г., после чего инициатива военных действий на том участке фронта перешла к советским войскам. Но так как то непросто понять нашему молодому поколению, потому я подчеркну отдельные моменты операций подробней, используя в том числе мемуары непосредственных участников описываемых событий.
    Дело в том, что за 16 месяцев гитлеровы возвели на шлиссельбургско- синявинском выступе три основных оборонительных рубежа с развитой системой траншей и ходов сообщений, с их опорными пунктами, до предела насыщенными противотанковыми и противопехотными заграждениями, превратив их в неприступную крепость,
Которую невозможно было обойти.
   Это был замОк в блокадном кольце: «фляшенхальс»- (бутылочное горло), подступы к которому были прикрыты минными полямии проволочными заграждениями. Они простреливались сотнями вражеских орудий и миномётов с Синявинских и Кельколовских высот, возвышавшихся над болотами и торфоразработками. На 25-30 метров, откуда просматривалось всё пространство до Ладоги и Невы.
Кроме того, между опорными пунктами и на болотах, где нельзя было отрыть траншей, через каждые 200-300 метров немы возвели деревянно-земляные заборы, состоящие из двух бревенчатых стен с земляным заполнением, толщина и высота которых достигала 1,5-2-х метров. И всё это в сочетании с минно-заградительным огнём представляло огромные преграды.
   Вражескую крепость с запада прикрывала Нева, левый берег которой высотой 12-14 метров, иссечённый оврагами,
был насыщен Дотами и Дзотами, пулемётными и артиллерийскими площадками. Скаты берегов реки враг поливал водой, чтобы они зимой оледенели, а подступы к нему прикрывались проволочными и минновзрывными заграждениями. Вот почему вражеский берег ленинградские воины называли «Невским Измаилом». Ледяной покров реки изобиловал торосами, трещинами и полыньями, прикрытыми тонким льдом и снегом.
   Согласно директивы Верховного главнокомандующего И.В. Сталина и его заместителя генерала армии Г.К. Жукова в ноябре 1942 года, командующими Волховского фронта К.А. Мерецковым и войсками Ленинградского фронта Л.А. Говоровым было решено: силами двух фронтов разгромить группировку противника в районе Липки, Гайтолово, Московская Дубровка, Шлиссельбург и таким образом разорвать блокадное кольцо Ленинграда. Операция по прорыву блокады носила кодовое название «Искра». Ленинградский фронт главный удар должен был наносить в направлении на Марьино, Синявино, форсировав Неву, захватывая и сокрушая опорные пункты на левом берегу, овладеть Арбузовым, Рабочим посёлком №2, Шлиссельбургом, а затем населёнными пунктами Анненское, Мусталово, Рабочими посёлками №6, 5 и 1.
     Волховский фронт, находившийся от Ленинградского в 12-14 километрах, должен был наносить главный удар на 12-ти километровом участке Липки на Ладоге –Рабочий посёлок №8 –Роща круглая. Уничтожить вражескую группировку в восточной части Шлиссельбургско-Синявинского выступа и соединиться с 67-й армией Ленфронта. К началу 1943 года двумя фронтами для прорыва блокады было сосредоточено 282 тысячи солдат и офицеров, 4300 орудий и миномётов, 214 зенитных орудий, 530 танков, 637 реактивных установок, около 900 самолётов 13-й и 14-й воздушных армий. Кроме того в операции участвовали войска ПВО Ленфронта и ВВС КБФ. Шла напряжённая учёба войск.
    Начальниками инженерных войск Ленинградского и Волховского фронтов генералами Б.В. Бычевским и А.Ф. Хреновым были созданы сапёрные штурмовые отряды, задачей которых было действовать впереди первых эшелонов пехоты. Командование Ленфронта тренировало воинов форсировать Неву, преодолевать повреждённые участки льда, штурмовать высокие обледенелые берега, прикрытые оборонительными сооружениями.
    По льду реки на противоположный берег нужно было уложить через каждые полтора метра шпалы-лежни, а по ним рельсы-колеи из трёх-четырёх брёвен двадцатисантиметровой толщины, причём отёсанные на два канта и уложенные по брёвнам, скреплённых между собой скобами, а с лежнями и льдом – вертикальными стальными штырями диаметром до 25 миллиметров. Такая конструкция практиковалась впервые, но при переправе танков себя полностью оправдала. Всё это, конечно, требовало от сапёров огромных усилий. Для изготовления этой переправы потребовалось одних только брёвен около двух тысяч кубометров. Этой работой занимались военно-строительные отряды, в основном из женщин. Они безропотно переносили все тяготы и лишения фронтовой обстановки и как солдаты переднего края несли потери при налётах вражеской авиации и артобстрелах. Таким образом ударные группировки Ленинградского и Волховского фронтов к 25 января 1942 года были готовы к прорыву блокады.
    Утро 12 января 1943 года было морозным, мела позёмка. Заиндевевшие кроны деревьев хранили тишину перед боем, которую только изредка разрывали очереди дежурных пулемётов да одиночные выстрелы снайперов. Дымились трубы печей вражеских позиций. Гитлеровцы находились в тёплых убежищах, в то время как в траншеях нашего переднего края в готовности ринуться на врага сидели, тесно прижавшись друг к другу, тысячи солдат прорыва, воины Ленинградского и Волховского фронтов. Все опасались только одного: только бы враг не упредил, только бы не нанёс артналёта по нашим скученным боевым порядкам.
    И вот в 9 часов 30 минут залп «Катюш» прорезал морозный воздух: час возмездия пробил. Началась операция «Искра». Дрогнуло Приладожье от грохота тысяч орудий и гвардейских миномётов Ленинградского и Волховского фронтов, тяжёлых орудий КБФ. Плотность огня доходила до 2-3 снарядов на каждый квадратный метр укреплений врага.
   Метко стреляли по врагу и бойцы флотских батарей, командоры эсминцев «Строгий», «Стройный», «Опытный», канонерских лодок «Зея», «Ока». В конце подготовки тысячи бомб и реактивных снарядов обрушили на врага лётчики 13-й и 14-й воздушных армий. Артиллерия и миномёты перенесли огонь вглубь обороны врага. В 11 часов 15 минут перешли в наступление Волховские дивизии. У Рощи Круглой оркестр звал: «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой!..». Спустя 35 минут, в 11.50 на невский лёд под звуки «Интернаионала» стремительно скатились передовые части ленинградских дивизий. Слышавшие грохот этой битвы, затаив дыхание, ленинградцы говорили: «Началось!». Первыми к левому берегу Невы устремились воины штурмовых групп разграждения и команды сапёров для обозначения на льду дорожных трасс и устройства выездов на противоположной стороне реки. Однако некоторые участки таких выездов сапёрам приходилось отвоёвывать в рукопашных схватках. Особенно жаркий бой был за овладение одним из оврагов, намеченным для выезда танков. «В этом бою подлинное мастерство проявил командир инженерной роты лейтенант Н.Н. Богаев, он быстро перестроил своих сапёров в боевые порядки штурмовых групп, умело направлял их действия. Почти без потерь, использовав внезапность, - пишет И.И. Соломахин, - сапёры овладели оврагом при этом уничтожив много фашистов, а на правый берег отправили первую группу пленных и трофеи. «Много было героических примеров наших солдат и офицеров проявлено в этих боях. Но враг отчаянно сопротивлялся. Из трёх переправ через Неву у нас уцелела только центральная в районе Марьино, по которой переправлялись наши тяжёлые танки. Бои носили ожесточённый характер. Семь дней и только в 9 часов 30 минут 18 января 1943 года на восточной окраине Рабочего посёлка №1 солдаты и командиры 123-й бригады Ленинградского фронта встретились с бойцами и командирами 372-й стрелковой дивизии Волховского фронта. Вражеский коридор, проходивший через Рабочие посёлки №1 и №5, был ликвидирован к 12 часам 18.01.1943,
в результате чего противник был отброшен на Синявинские высоты, после чего в посёлке установилась тишина, но уже в 14 часов произвели сильнейший артминомётный обстрел селения, где были наши войска. Он продолжался больше часа.
     Прорвав блокаду, войска 67-й и 2-й ударных армий развернули фронт в сторону Синявинских высот. Ожесточённые бои развернулись у 8-й ГЭС и Анненского, у высоты 43,3, но попытки продолжить наступление в южном направлении  и расширить полосу прорыва оказались безуспешными. В район Синявинских высот противник подтянул пять дивизий хорошо вооружённых . И наши войска перешли к обороне.
    В прорыве блокады Ленинграда наши войска проявили мужество и героизм, показали образцы боевого мастерства, отваги и находчивости.132-я и 327-я стрелковые дивизии, особо отличившиеся в боях, были преобразованы в 63-ю и 64-ю гвардейские, а 61-я легкотанковая бригада стала 30-й гвардейской. 22 тысячи воинов, особо отличившиеся, были награждены орденами и медалями Родины, а 25 самых отважных удостоены звания Героев Советского Союза. Для восстановления сухопутных коммуникаций Ленинграда с Большой землёй за 13 суток был построен новый железнодорожный путь длинною 33 километра, по которому уже утром 7 февраля 1943 года на Филяндский вокзал поступило только масла 800 тонн.
      Очень высоко были оценены героизм и доблесть защитников Ленинграда Президентом США Ф. Рузвельтом в грамоте, адресованной городу 17 мая 1944 года: «От имени народа Соединённых Штатов Америки я вручаю эту грамоту городу Ленинграду в память о его доблестных воинах  и его верных мужчинах, женщинах и детях, которые будучи изолированы захватчиком от основной части народа и не смотря на постоянные бомбардировки и несказанные страдания от холода, голода и болезней, успешно защищали свой любимый город в течении критического периода с 8-го сентября 1941 года по 18 января 1943 года и символизировали этим неустрашимый дух народов Союза Советских Социалистических Республик и всех народов мира, сопротивляющихся агрессии.» Это также отмечала и буржуазная пресса. Так, военный обозреватель агентства Рейтер указывал, что «прорыв германской укреплённой линии южнее Ладожского озера, является таким же ударом по престижу Гитлера, как и сокрушительное поражение германских войск у Сталинграда».
    Но ширина коридора, пробитого советскими войсками южнее Ладожского озера, составляла всего лишь 8-12 километров. Ленинград продолжал оставаться прифронтовым городом, подвергавшимся артиллерийским обстрелам врага, потому бои в тех местах не утихали. Однако после неоднократных и тщетных попыток пехоты с помощью артподготовок овладеть Синявинской высотой, командир 106-го ОМИБ И.И. Соломахин предложил командованию фронта захватить эту высоту силами своего батальона ночью, втихую, внезапной атакой. Бесшумно предстояло преодолеть 500 метров трясины чтобы подобраться к высоте, сделать проходы в минных полях и проволочных заграждениях, а уж потом начать основной штурм. И командование согласилось. И тут уж я, как участник этих событий, постараюсь рассказать всё, что видел, что прочувствовал как рядовой 19-летний сапёр, потому что этого невозможно забыть никогда.
   Да, сапёры 106-го хорошо знали и любили своего командира Ивана Ивановича Соломахина, которого между собой называли «батей». Он был таким умным, начитанным, с красивым благородным лицом. Всегда подтянутым, стройным. Всегда носил очки в роговой оправе. И хотя он был строг, но очень внимательным к своим подчинённым. Когда он приходил в роту или беседовал с солдатами батальона, то рядом было бесполезно показывать какое угодно кино, потому что никто из солдат не уйдёт с места, где наш комбат беседовал с ними.
    Солдаты и офицеры безгранично верили своему командиру и готовы были идти за ним в огонь и в воду, поэтому и он был уверен в своих подчинённых, предлагая и беря на себя такую ответственность как захват своими орлами неприступной высоты.
     Когда началась учёба по подготовке к штурму высоты, нас стали лучше кормить, что мы заметили сразу. Потом стали возить штурмовать по ночам какую-то высоту, причём иногда по два раза за ночь. Нас учили ползать по-пластунски, при появлении ракет мгновенно замирать на месте и не шевелиться. На нас было полное снаряжение: каски, винтовки, подсумки, противогазы, пехотные лопаты и котелки. Гранат были деревянными, патронов боевых не давали.
    На высоте той сидело наше командование и наблюдатели, которые очень строго придирались, если замечали бегущего при свете ракет или кто издавал какой-нибудь звук, а этот звук подавали чаще всего котелки, звякая при ударе о ветки или камни.
    И тогда сразу с высоты гремели трещотки, а то значит, что вас заметили и всё надо повторить сначала. Ох, мы и уставали за ночь и злились на тех, кто не сумел незамеченным и без шума проползти к «злополучной» высоте.
    Не помню сколько ночей мы так ползали, но в конце наших тренировок и мы узнали, что нас готовят штурмовать какую-то Синявинскую высоту и что наша «учебная» чуть ли не копия той, а уж все огневые точки и окопы на ней сделаны согласно данных аэрофотосъёмки, это точно.
    А в это время наши разведчики уже не первую ночь сидели на переднем крае нашей обороны и изучали режим вражеского огня ночью, световые сигналы, пути проходов в проволочных заграждениях минных полях, вражеские огневые точки. Всё это потом нам очень пригодилось. Об этом у меня даже есть стихи:
УЧЁБА
Который раз мы за ночь лезем в гору,
                Штурмуя лезем в логово к врагу?
                Пот градом льёт…Да, нелегко сапёрам
                Учиться на высоком берегу.
А наши люди на переднем крае
Все вражьи точки день и ночь секут:
Готовится к сраженью «штурмовая»,
И каждый день рассчитан до секунд.
Придёт пора и пот наш пригодится,
Сослужит службу в яростном бою.
Нужна наука, чтоб с врагами биться
И побеждать! На то я и стою.

   Потом привезли нас на исходные позиции в нескольких километрах от передовой в какой-то редкий кустарник, где мы разбили палатки, поужинали из полевой кухни, а утром, после завтрака, нам выдали новенькие автоматы КС, боевые патроны, гранаты РГД, термитные шарики и бутылки «КС» с жидкостью для уничтожения вражеских танков, выдали трёхдневный запас сухого пайка, т.е. «НЗ». И мы начали серьёзно готовиться к бою: чистить оружие, точить кинжалы и сапёрные лопаты, делая их обоюдоострыми как бритва.
    А ближе к вечеру все написали письма домой, свернув их треугольниками, а многие, и я в том числе, положили в конверты все имевшиеся у них фотокарточки. Мало ли что в бою может случиться? Но в письмах о штурме высоты ни одним словом никто не упомянул. А потом многие принялись «уничтожать» выданный на НЗ, чтоб в освободившееся в вещмешках место положить побольше боеприпасов.
    И вот снова привожу на эту тему свои стихи, написанные гораздо позже этих событий:

ПЕРЕД НАСТУПЛЕНИЕМ
                Памяти И.И. Соломахина

Солдаты знали перед штурмом:
Атака – это не парад…
Страшней всего: «Ты – трус! Ты – шкурник!»
И выхватит ТТ комбат.
И в ожидании сигнала
Никто судьбу не проклинал.
Кто штык точил и напевал,
Другие в крик: гранат им мало!
А те, кто у костра лежали,
Шутили: «Милых позови!
Старшой! Они нас провожали
К последним станциям любви…»
Старшой шутил: «Ко мне скорее
Связного! Где твоя гармонь?»
…В упор стреляли батареи.
Смыкался фланговый огонь.

И вдруг, приходит к нам с улыбочкой наш секретарь парторганизации Лёня Соловьёв, тепло поздоровался с каждым за руку и говорит:
- Ну что, орлы, готовимся? Как настроение?
Все почти хором отвечаем ему:
- Нормально!
А кто-то шутя, опорожняя банку с консервами, говорит:
- Вот одна неувязочка, товарищ старший сержант, НЗ никак не умолотим.
Все засмеялись.
- Ну, это ещё не страшно, друзья помогут, - шутит парторг. – А среди вас комсомольцы есть?
- Как не быть, почти все комсомольцы, за исключением старика Лузина,- отвечаем мы.
- О. это хорошо. А не желает ли кто из вас вступить в партию?
- Вступим, кто останется живым после той высоты.
- Ну, это уж на вас не похоже, что за мысли такие? Надо идти в бой с уверенностью в нашей победе и обязательно прийти живыми, - заявил парторг.
Ну, это уж как кому придётся, - сказал кто-то вздыхая.
Остальные все промолчали, глядя в землю и думая каждый о своём.
Ну, а всё-таки? Ну вот вы, например. Он обращается ко мне.
- А я что? Я – как все.
- Нет уж, друзья, давайте поговорим по душам. Как будем драться с фашистами на высоте?
- А там дело будет видно по обстановке. Вообще-то мы люто ненавидим фашистов и драться будем зло, - сказал младший сержант Виноградов, подходя к нам.
- Ну вот, это правильно и коль все так думаете, то надо вступать в партию, - сказал парторг.
Ну, а что для этого нужно?
- Как что? Написать заявление в парторганизацию части: прошу принять кандидатом в члены ВКП/б/.
Ха, сказал кто-то, - а если завтра убьют?
- Конечно, в бою всё может быть. Ну, тогда пишите ниже: если погибну, то прошу считать меня коммунистом.
- Чудно как-то, а, впрочем, давай бумагу.
И, человек пять, в том числе и я, написали заявления и отдали их парторгу.
   В бой идти собирались все: даже старшина с каптенармусом взяли ПТРы. Было приказано: все шинели, документы, котелки оставить в палатках. При себе оставили только солдатские медальончики в карманчиках брюк. На все три кухни остался один повар и какой-то старый хромой солдат.
   Все разбились по парам в отделениях. Все дали клятву друг другу: в случае чего выручать товарища, а если кто погибнет, то оставшийся в живых должен написать письмо родным погибшего и сообщить об обстоятельствах его гибели и месте захоронения. Но строго-настрого было всем приказано: кого бы ни ранило на нейтральной полосе, ни единого звука никто не должен проронить, иначе враг нас обнаружит и уничтожит всех до единого, не допустив до подножья высоты.
И об том мною тоже написаны стихи:

ПЕРЕД ШТУРМОМ

Промозгло чавкала болотная траншея,
                Сапёры резали проходы к высоте.
  Бинты на каждом – «галстуки на шее» -
                Условный знак различья в темноте.
       «Нева-один», «Нева-второй» и «-третий» -
Слова паролей ротам вручены…
- Ракета! Ляг! Иначе враг заметит…
И снова тьма. Ни звука, ни луны.
       Стрельба слепая, вспыхнув, затихала,
Как свет ракет на заданной черте.
     Шла «штурмовая», тихо подползала,
                Бессмертной стать на той высоте.

   Незаметно стемнело. Мы выстроились в полном боевом порядке, по-ротно, по-взводно, во главе со своими командирами и в колонну по одному двинулись к той высоте. Я шёл в группе саратовских ребят: Павла Лащёва, Павла Ионова и Вани Холодова. Под ногами чавкало болото. Впереди у переднего края то там, то тут в небо взмывали, прочертив полукруг, ослепительные ракеты, время от времени трещали пулемётные очереди. Где-то, противно воя в небе, как бы надрываясь и неподалеку шлёпая захлёбывались мины или, истошно воя, над головой пролетал снаряд. Но это была, вроде бы, «слепая стрельба» и не про нас. Но, не исключено было, что и со слепу эта стрельба могла любого из нас загнать на тот свет. Кто-то, видно из наших, бросил в сторону бутылку «КС» и она разорвала темноту ослепительно-ярким пламенем. Видимо у кого-то бутылка с горючей смесью разгерметизировалась и на головке появился огонёк и чтоб она в руке бойца не вспыхнула, от неё надо было срочно избавиться. Впоследствии многим из нас пришлось поступить так же.
Все молчим и вот, мы у цели… Нас разводят по траншеям передовой вдоль фронта, каждому взводу определяют свой проход в проволочном заграждении и минном поле. И вот сигнал по цепочке: всем по одному проползать в свои проходы, а, достигнув высоты, рассредоточиться у её подножья. По команде: серия трёх зелёных ракет, всем идти на штурм высоты, атакуя вражеские позиции.
   На шее у каждого из нас были марлевые повязки, чтобы в темноте наши бойцы знали своих. Пароль каждой роты:       «Нева-один», «Нева-два», «Нева-три». Я ползу не оглядываясь, смотрю только вперёд на высоту и впереди ползущего по проходу. И стоит только заметить вылет вражеской ракеты, мгновенно замираю на месте в любом положении. Все другие бойцы, видимо, делают так же. О! Сколько трупов на нейтральной полосе, замечаю я. Неизвестно чьих, наверное наших, есть совсем разложившиеся, так как нечаянно ткнёшь рукою и сразу это почувствуешь, а затем вытираешь руку о болотистый грунт. Да среди такой чащи трупов ползущего среди них с любой высоты вряд ли скоро заметишь. А для нас в этом может и спасение. Долго ползли. Ну, кажется, всё! Наконец то приползли. Впереди меня младший сержант Виноградов. Он даёт команду шёпотом: рассредоточиться у подножья вдоль высоты.
   И вдруг, серия зелёных ракет, сигнал к штурму, и все поднялись в рост и в полусогнутом состоянии, а кто и на четвереньках вверх полез по крутому подъёму на высоту. Впереди бегущие бросили в траншеи противника по одной гранате и когда я подбежал, то увидел мечущихся по траншее людей в кальсонах, ну это уже было ясно, что это немцы, однако многие из них были уже с оружием в руках. И началась невообразимая потасовка: стрельба, крик, стоны…Всё то, что я не люблю детализировать.
   Позволю себе опять же привести свои стихи, посвящённые этому штурму высоты:


Любому не так то уж просто –
Хоть ночью, хоть днём,
Под треск пулемётов и без,
Идти напролом
Дорогой живого погоста…
Тот знает, кто сам,
Как безумный метался и лез.
Свою оборону
Ужом проползёшь по проходу,
Нейтральную тоже
Непросто, но можно пройти:
Хотя уж и там
Приземлилось немало народу,
На том коротком
Меж жизнью и смертью пути.
И вот под горой ты,
И зубы как будто на месте.
Гранаты под боком,
К винтовкам примкнуты штыки.
И ты за погибших
Готов уже к яростной мести…
Вперёд на врага!
Всем смертям вопреки!

     Завязалась рукопашная схватка, она шла вдоль всей передней траншеи, но скоро закончилась, минут за десять-пятнадцать, не более того.






РУКОПАШНЫЙ

Гранаты в деле. Мы – в атаке.
А за спиною – дня рассвет…
Тот бой потом мы звали «дракой»,
Названия другого нет.
Стреляли редко, били чаще
Штыком, лопаткой, кулаком…
А кто зубами рвал на части,
Слипалась кровь под каблуком.
Да и потом нам было страшно
Идти по трупам там и тут…
А длился бой наш рукопашный
Всего лишь несколько минут.

Но в этой рукопашной погиб командир 1-й роты капитан Федотов, убит командир отделения младший сержант Виноградов, тяжело ранен командир взвода лейтенант Малофеев, слышу во второй траншее, будучи раненым, Саша М. убил острой сапёрной лопаткой дюжего немца, а второму перегрыз горло, но просил никому об этом не рассказывать. Тогда командование на левом фланге нашего батальона взял на себя секретарь партийной организации старший сержант Лёня Соловьёв, который приказал всем кто оказался рядом идти с ним вперёд. За ним мы и ринулись, изгоняя немцев из первой траншеи и ходов сообщения. Но немцы быстро опомнились, видимо к ним подошло пополнение, и они стали нас теснить, при этом был убит ими Павел Ионов. Стали свирепствовать снайперы, которые на наших глазах убили Ваню Холодова, погибла санинструктор Нина Лосева, спасая раненых, медсестра с огнём играла в прятки.
Поймёшь не сразу, чья берёт,
В дыму, где рвутся мины,
Но слышу: «Мальчики, вперёд!
Бей гадов!» - голос Нины.
 И рота двинулась быстра,
 Всё сделали как надо.
 А где же наша медсестра?
Лежит в окопе рядом.
Оказались убитыми также Лузин, Сигов, Максимов, многие были ранены. В основном пошла траншейная драка. Шёл трудный бой и до утра не прекращались схватки.
И нужны были гранаты, а они у нас были уже на исходе. Тогда сержант приказал мне, Лащёву и Габдрашитову  искать по немецким ячейкам, землянкам и щелям их гранаты и срочно нести к нему. Смотрите, говорил он нам, -немецкие гранаты с их длинными ручками летят через наши головы в сторону нашей обороны, а вот они уже подняли перед нами на вытянутых руках свои гранаты и кричат: «Русь сдавайся!», а мы их сейчас успокоим и бросает в их сторону свою лимонку. За ней вторую, чуть подальше. Раздаётся один взрыв, второй. И мы слышим за поворотом траншеи крик, стон, гранат их над бруствером как и не бывало. Вот так, - говорил нам Лёня, - теперь они с полчаса к нам не сунутся, поэтому бегите и несите мне гранаты, а подкрепления боеприпасами мы, видимо, скоро не дождёмся, потому что немец ведёт непрерывный губительный огонь по давно пристрелянной полосе вдоль подножья горы. И мы помчались. Вначале всё складывалось удачно, мы быстро находили немецкие гранаты и подносили их к сержанту Соловьёву, а вместе с ним и сами бросали их в сторону неприятеля. Но вдруг, в одной из траншей мы нашли убитого ножом в спину рядового Габдрашитова. Оказалось, немец прятался в одной из «лисьих нор» о которых мы не имели представления. А это были, как оказалось, такие щели, идущие перпендикулярно траншеям глубоко под землёй и перекрывающиеся гофрированными металлическими полукольцами, сделанными из алюминиевого сплава с дверками, открывающимися на себя, где немы прятались от артобстрелов и бомбёжек. И даже если вход в эту нору будет завален песчаным грунтом, то его можно быстро откопать, вылезти и вовремя встретить интенсивным огнём наших наступающих бойцов, которые потеряли много времени, чтобы преодолеть болотистое пространство в 400 -500 метров. После полудня осколком мины был выведен из строя мой автомат и я было приуныл, но пробегавший мимо сержант быстро поднял мне настроение. Он сказал мне: бери с убитого немца автомат, а патронов и дисков немецких тут навалом и показал мне с какой стороны у него затвор и был очень рад, что на ходу освоил ту науку.

АВТОМАТ
Мой автомат разбит осколком,
Но, даже падая, ору
И, землю взорванную скомкав,
Дугой, с убитого беру.
Немецкий «шмайссер» мне достался,
Хорош, хотя и не знаком.
И вот уж я к нему прижался
И отвожу затвор рывком.
Хоть слева вроде непривычно,
А в остальном похож на наш.
По «фрицам» бьёт вполне прилично.
- Смотри, голубчик, не промажь!
В тот день он стал мне как награда.
Наука боя дорога:
Я понял, что солдату надо
Владеть оружием врага.

Потом старший сержант Соловьёв мне и Павлу Лащёву дал задание держать оборону траншеи, ведущей в сторону нашей передовой, так называемый «УС», с тем, чтобы немцы нас не обошли. Но мы уже знали, что выше бруствера голову поднимать нельзя, так как немецкие снайперы уже не одного из наших товарищей скосили таким образом. И поэтому, прибежав в этот «УС», мы прежде всего подняли на автомате выше бруствера каску, которая в первую же минуту была немцами прострелена. Тогда мы использовали немецкие пехотные ячейки с амбразурами. Заметили из них ползущих по лощине немцев, дали по ним по две короткие очереди и они застыли на месте. Когда вдруг Павел повернул голову направо и увидел немецкие гранаты, летящие в сторону наших позиций, но уже позади нас.
- Ты гляди, немы то уже где, - говорит мне Павел,- а у нас и гранат даже нет.
Надо было срочно уходить. И мы побежали в сторону овражка, где в конце траншеи лежал вниз лицом убитый наш разведчик. И перепрыгнув через этот овражек, как в прорубь прыгнули в развороченную амбразуру железобетонного ДОТа с торчащей в разные стороны арматурой. И как мы за неё не зацепились, не знаю. Однако, мы вовремя прилетели, так как мгновение спустя вслед за нами в эту же амбразуру влетела немецкая пулемётная очередь. Но каково же было наше удивление, когда в этом ДОТе мы увидели двух незнакомых нам солдат нерусской национальности, спокойно жующих немецкие галеты.
- Вы откуда? – спросили мы их.
- Как откуда? Мы пришли вам на смену.
- Так что же вы тут делаете? Немцы то вот уже тут рядом, нас контратакуют.
Но видим, что они не мычат не телятся, выскочили из ДОТа в траншею, где встретили бегущего нам навстречу Лёню Солоьёва, который нам очень обрадовался, сказав: О, слава богу, а я уж а вас беспокоился, думал, что вас там «фрицы» накрыли. Ну, ладно,- говорит,- нам нужны ещё гранаты, ищите их и несите мне на левый фланг. К нам пришла смена и мы скоро им передадим свои позиции. Только нам успеть бы забрать всех своих раненых и доставить их в госпиталь. И побежал. И я снова метался по траншеям в поисках гранат пока меня не настигла одна из мин, разорвавшаяся на бруствере рядом со мной, отчего был контужен и ранен в левую руку. Пробегавший кто-то из наших, заметил это, поднял меня и направил к нашим санинструкторам Нине Ласкиной и Вале Воробьёвой, которые, находясь на склоне высоты со стороны нашего переднего края, с пистолетами в руках, удерживали бойцов, прибывших к нам на смену оборонять высоту, но вместо этого, некоторые пытались уйти с этой высоты на передний край нашей обороны.
     И, надо сказать, их послушались эти бойцы, вернувшись в траншею. А рядом с нашими санинструкторами в авиационной воронке сидели пленные немцы, которых охранял с автоматом в руках наш легкораненый солдат.
     Оказав мне медпомощь, санинструктора попросили меня доставить нашего тяжелораненого сержанта (кажется по фамилии Любочко) в медсанбат, что находился рядом у подножья соседней высоты. Но это я не слышал, а понял по их губам и жестам и когда они мне на плечи взвалили этого сержанта и жестами указали мне куда надо идти. Сержант оказался очень тяжёлым и я неуклюже поплёлся по склону вниз, с трудом передвигая ноги. И хорошо, что этот перевязочный пункт оказался не очень далеко, иначе я бы его не донёс. Но тут я увидел, что вся траншея, ведущая в землянку где находился перевязочный пункт, забита ранеными, кому необходима медицинская помощь, а принимать некуда, так как те раненые, кому эта помощь уже оказана и их немедленно надо отправлять в передвижной полевой госпиталь для проведения операций, не могут самостоятельно выйти из землянки санбата, а помочь им некому. Поэтому, врач в белом халате с пистолетом в руках,
им размахивая над головой, что-то кричит, подаёт команды двум своим санитарам, пытаясь разрядить обстановку, так как из-за такой скученности раненых невозможно стало продолжать работу. И, смотрю, санитары, протискиваясь сквозь ряды скопившихся раненых, несут на руках тяжело раненого ко мне, чтоб я его доставил в госпиталь, так как ему нужна срочная операция. И они решительно забрали у меня с плеч моего тяжело раненого, а вместо него мне на плечи посадили тяжелораненого только что ими принесённого из землянки после перевязки. Причём, показали на часы, указали направление и подтолкнули идти. И дали понять, что надо успеть преодолеть полосу огневого налёта в ту паузу, которая только что наступила. Но мне это было и так понятно, потому что я и сам не раз наблюдал за этой полосой сплошных разрывов немецких мин и снарядов, где клокотала торфяная жижа.
     Добро, мой тяжелораненый оказался заметно легче того, что я только что сдал санитарам. Пока я подходил к месту, откуда можно было делать рывок, огневой налёт возобновился и я его переждал, немного отдохнув, зато уж когда наступила очередная пауза я двинулся решительно вперёд. Тут уж нечего было разбираться грязь по колено тебе или по пояс. Где ползком, где на четвереньках я преодолел это рубеж. И стоило мне чуть эту полосу преодолеть, как близко от меня, но уже за спиной загрохотал шквал огня. Я дотянулся кое-как до узкоколейки и, обессилев, свалил своего раненого на небольшую насыпь ж/д полотна. Думаю, что же делать дальше? Я сам то себя еле волоку, а с эти раненым мне до полевого госпиталя, что отсюда не ближе чем два километра, мне не добраться. Смотрю, рядом валяется кверху колёсами поржавевшая вагонетка. Посмотрел, колёса вроде на месте. А что, думаю, если попробовать её перевернуть. И попробовал. Неимоверно трудно было, но с четвёртой попытки мне это удалось, вагонетка стала колёсами на рельсы. А дух то мой весь вышел. Как теперь раненого затащить на вагонетку?  Проблема. Но, чувствую, что он это и сам уже понимает и уже ползёт на руках к вагонетке.
    И тут уж мы с ним общими усилиями погрузились. И я её покатил. Не знаю, правда, кто кого вёз? Я её толкал или она мне помогала, однако она мне помогла здорово. Но на крутом повороте вправо, в километре от начала нашего пути, мне встретился солдат, голова которого была перевязанной бинтом, у которого я спросил, как добраться до полевого госпиталя и он мне указал направление куда идти, но лучше меня понял это мой раненый и показал мне жестом, что он знает, как добираться. Но самое трудное мне оказалось снова брать раненого на плечи и тащить по болоту. Не помню уж как, но всё же я доплёлся до этого госпиталя, теряя сознание, когда два санитара взяли моего раненого и быстро понесли на операционный стол (им впоследствии оказался Костя Тисецкий). А меня только под вечер кто-то доставил в расположение части, лечиться в свою санчасть.
    Потом в расположение части стали подходить по одному-по два легкораненые и контуженные наши однополчане, но их оказалось не много, по одному-два на палатку. Они валились с ног, не раздеваясь, в постель, заправленную перед уходом на высоту, и мгновенно засыпали.

ПАЛАТКИ

Стоят палатки,
Серые, простые.
Там без тепла
Постели поостыли.
Глядят палатки
В небо голубое,
Всё ждут ребят,
Что не пришли из боя.
Здесь каждое
Простое одеяло
Ещё вчера
Живого одевало…
Напрасно ждут
Их кухни полевые,
Их пища пропадает
Не впервые.
И котелки напрасно
Удивлённо
Глядят н мир
Взывая поимённо.

Прошло много лет с тех пор, но всё, что глубоко сердечно пережито забыть невозможно. Не знаю, поймут ли меня ныне живущие в смутное время молодые люди, но и они могут оказаться в такой же обстановке и пережить те же ужасы, что и мы, а может быть и хуже, поэтому я бы хотел им подсказать:

Всё меньше нас…Таков закон природы,
Но я хотел бы юным подсказать:
Война грозит и ныне всем народам,
Она в стократ вас может наказать.

Война беспечность людям не прощает,
За благодушие сурово очень мстит…
А нам тревоги годы сокращают,
И память ранами болит.

Да, прошло много времени… И теперь все те, кто ещё остался в живых из моих однополчан, будучи уже старыми, больными, инвалидами войны и труда, участники боёв за нашу любимую Родину, думаю, меня хорошо понимают.
   И теперь иногда встречаясь в сопровождении своих родных и близких вспоминают всё то, что ими пережито и тех друзей-товарищей павших в расцвете сил во время войны и умерших от полученных ран и контузий после её окончания не дожив положенные сроки. Оставшиеся в живых ветеран остаются твёрдыми и несгибаемыми патриотами своей Великой Родины до конца своих дней.
 Мне хочется закончить моё повествование своими стихами, посвящёнными моему фронтовому другу Павлу Лащёву, содержание которых касается нас всех:

На высоте на этой чёртовой
Теперь такая тишина:
Сиди и память перевёртывай,
Ходи как пьяный без вина.

А вспоминать непросто воинам,
Кто ползал здесь на животе,
Кто жил в те годы беспокойные
Словно распятый на кресте.

О, сколько там погибло, мучаясь,
Людей, попавших в пасть войны…
И ты там был, ждал той же участи,
С тех пор виски убелены.

Всё меньше нас, войною меченых,
Сутулясь ходит по земле,
Отдавших молодость Отечеству,
Как предок на Березине.

Но всё равно не унываем мы
И будем биться до конца,
А боль потерь незабываема:
Она стучит во все сердца.

Алексей Пахомов
1990 -1995 гг.