осколки

Вы су́дите по костюму? Никогда не делайте этого.
Вы можете ошибиться и, притом, весьма крупно...
(Михаил Булгаков "Мастер и Маргарита")
                . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
                Между репейником  и  розовым кустом
                фиалочка себя  от зависти  скрывала.
                Безвестною была… Но горестей не знала —
                тот счастлив, кто своим доволен уголком.
                . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
                (Иван Дмитриев "Фиалка и репейник")
 

(слегка ироническое)


Дробный звон разбитой чашки,
в полутьме блестят стекляшки, –
видно схоронилось счастье
где-то за углом…
Что ж чудесного в осколках, –
может статься — кривотолки?
В мусор острые обломки
под моим столом...

Засвистел на плитке чайник,
может друг зайдёт случайно,
прикорну-ка на диване, –
жду ночной звонок…
Есть зефир, конфеты к кофе,
крепенькой наливки што́фик,
а приспичит для здоровья —
плова казано́к…

Заскрипела дверь в бунга́ло,
я струной затрепетала, –
мне судьба тот ча́с послала
милого дружка —
модный фрак, убор из фетра,
осчастливил жестом щедрым,
развеваются по ветру
фа́лды пиджака…

Длится встреча так недолго!
Краткий миг и я примолкла, –
больно колются осколки
в сердце у меня…
На столе — прощальный ужин,
друг безмолвием сконфужен.
Беспощадно скука душит
и́скусом вранья.

Растворилась прихоть счастья
зыбкой дымкой в одночасье, –
мысли в сером и́ле вязнут,
а внутри болит…
Мир раскрасит в цвет шафранный
время — крем-бальзам на раны, –
обезвредит все капканы
горестных обид…

Нет стабильности в формате
броских фраз замысловатых, –
не сыскать в речах чреватых
верные слова…
Пусть посуда напрочь бьётся —
ночь пройдёт, вернётся солнце,
по весне опять проснётся,
прорастёт трава…



Post scriptum:
Осторожность в словах выше красноречия. (Фрэнсис Бэкон)
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Марсель Пруст «Под сенью девушек в цвету»
(из цикла «В поисках утраченного времени»):
 
Удовольствия — это всё равно что фотографии.
То, что мы воспринимаем в присутствии любимого существа, —
это всего лишь негатив. Проявляем же мы его потом, у себя дома,
когда обретаем внутреннюю тёмную комнату,
куда для посторонних «вход воспрещён».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда мы любим, любовь слишком велика, чтобы полностью вместиться в нас;
излучаясь, она направляется к любимому человеку, встречает в нём поверхность,
которая её задерживает, заставляет вернуться к исходной точке, и вот этот удар,
возвращающий нашу влюблённость назад, мы и называем чувствами другого,
и он сильнее нас очаровывает, чем её движение …
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
… характер, который обнаруживается в нас во второй половине нашей жизни,
если и часто, то всё же не всегда является соответствием нашему прежнему характеру,
развивая или заглушая его особенности, подчёркивая или затушёвывая их;
порою это характер совершенно противоположный,
совсем как костюм, вывернутый наизнанку...