Мыслитель

Она написала мне в «личку» - прежде чем читать все письмо, я глянул на подпись: Ка. Милла. Так и есть! Я отчетливо понял, что она будет отвечать в этом письме на те самые вопросы, которые она задавала давно – тогда, не то мне, не то, скорее – себе. Мне было совсем не трудно отыскать тот заветный листок – такое я храню заветно и недалеко. Вот и он – лист из изысканного, почти миниатюрного ежедневника, с её едва понятными заметками на тот день:
- проб. (вероятно – пробежка)
- овс.  (конечно же овсянка – её фигуре завидовала вся школа)
- фр. (французский – она уже легко читала и говорила на нём,
         хотя в школе изучала английский)
- бал. ( балет, что же ещё – это была её страсть и потребность)
-  были ещё какие то непонятные знаки, тем более на фр. яз.
   Я быстро перевернул лист и углубился в «вывихи» её молодости, и моей тоже:

- Айседор Дунканович, (именно так она величала меня в своем близком кругу) отчего так уж, заведено на Руси, что учителю позволено безнаказанно лазить в голову и тем более в душу ученику. Меж тем, не такая уж, большая разница, у нас в летах!?

- Признайтесь честно – мне пригодится в жизни «Правило правой руки»? Не лучше ли было бы объяснить мне – кому, когда и как, правильно предложить свою руку и сердце – или такой науки не существует и до сих пор?!

- Вот Вы все учите нас мыслить – а конкретно только и твердите правила и догмы. Может нам следует тоже разоблачиться и принять неудобную позу роденовского «Мыслителя», чтобы самим научиться нетривильно мыслить?!

- А что конкретно ведает философия и наука о человеке и обществе о разнице меж: дырой, прорехой и трещиной – где они могут быть, уже сейчас и в будущем, говоря о нас, ещё почти безгрешных и к чему они могут привести.

- А Вы могли бы поговорить с нами откровенно о: раболепии, ошибках Пушкина, о пустом гробе Александра I и пр. неудобных вопросах, не убоявшись неисполнения утвержденной программы на урок. Мы бы, впрочем,  согласились поговорить об этом и во внеурочное время.

- Отчего это нам «слабо» заиметь свой «Почетный легион» свою «Нобелевку»,  - неужели мы так уж хлипче этих «франциков» и «разных прочих шведов»!?

Было ещё что-то, написанное мелко и зачеркнуто – и я перешел к электронному письму. А в голове всё вертелся и вертелся её образ, стиль, улыбка, пристальный взгляд, в ктором так и читалось: «Вы должны». Вспоминались отрывочные сведения о судьбах её выпуска – говорили, что она уехала-таки во Францию – там, вероятно и осела, ласкаемая ветрами свободы и величия Республики.

Вот оно:

Mon ami, (всё ещё!), я больше чем уверена, что Вы так и не ответили, ни на один из моих вопросов – да и к чему это Вам. А пишу оттого, чтобы хотя бы как-то заиметь повод поговорить с Вами -«Отдохновением моей, некогда, юной и мятущейся души». Это, вероятно, печально ещё и оттого, что женщины созревают и в этом возрасте намного скорее мужчин. Так что, полагаюсь вполне, что мы уже более, чем ровесники. Я уже давно забыла, что есть такое «Правило правой руки» - теперь более полагаюсь на мудрость Соломона: «Многие знания - многие печали.. . а немногие знания - печали еще больше». Я дважды побывала под сенью «Мыслителя». По первости, подумалось: « С ним бы закатиться от вечера до вечера, в кровать – уж, очень любопытно: чем бы он меня ещё наполнил!?». А когда узнала, что лепился он, Роденом, с французского боксера и символизировал поэта Данте, наблюдающего сверху за мучениями грешников… Очевидно грехи мои и повели меня опять туда – под сень его – там я и ощутила себя грешницей, вспомнилась вся грязь моя. Вспоминая Соломона, всё пытаюсь осознать: Вы, нам, знания  «немногие» давали, а мы всё искушали Вас, нам побольше знаний «многих» дать. Вот и Пушкин «много» захотел – первую красавицу Москвы, да ещё дважды, сватал… А ведь мог предположить: с её знанием немецкого языка, в Северной столице – она будет самый дорогой и лакомый подарок для царя.   
   
«Нет в Наталье Гончаровой ничего дурного, ничего порочного, ничего, чего бы не было в тысячах таких, как она, — которые не насчитываются тысячами. Было в ней одно: красавица. Только — красавица, просто — красавица, без корректива ума, души, сердца, дара. Голая красота, разящая, как меч. И — сразила. Просто — красавица. Просто — гений».   
                Марина Цветаева.

За сим закончу, смутно и сумбурно – убоюсь душе Вашей трещину, даже и царапину доставить. Вспоминайте меня мирной – я уже волной остыла, только солнца в душе нет. Ваша ученица, бывшая 
        Ка. Милла. А теперь, уж, просто Мила.

Примечания:

По легенде, «Мыслителем» скульптуру назвали литейщики, отливавшие копии. Сам Роден называл скульптуру «Поэт» - она венчала грандиозную композицию «Врат ада» и изображала Данте, который наблюдает сверху за мучениями грешников. Данте, который понимает, что ему придется спуститься вниз, в самый ад. Роденовский Данте неканоничный – ни волнительной худобы, ни привычного хитона. Скульптор, так легко обнажавший в работах даже своих легендарных современников, и с классиком обходится по-своему. Ему необходима эта обнаженность.

Роден же, согласно своей теории изобразил без одежды и Данте, чтобы подчеркнуть его инфернальный, универсальный характер, не давать никаких привязок к конкретной эпохе. Еще он лепил тощего поэта с французского боксера — потому что это был не реальный Данте, а идеальный мужчина, в духе Микеланджело.       Википедия