Последний урок литературы

     Когда я смотрю на классические портреты Пушкина и Лермонтова, а они всегда одни и те же во всех официальных учреждениях : от средней российской школы до мюнхенской Толстовской библиотеки, всегда висят по соседству, всегда хрестоматийно-поучительны и всегда призваны продемонстрировать убийственную унылость отечественного преподавания литературы, – так вот, всякий раз, глядя на них, я вспоминаю петербуржскую ясновидящую фрау Кирхгоф : ту самую, у которой не однажды бывал Пушкин и один раз Лермонтов.
     Она предсказала Пушкину любовь и славу всенародную, скорое получение денег и продвижение по службе, две ссылки, фатальную женитьбу, а самое главное, опасность от белой лошади, белой головы и белого человека (портрет Дантеса верхом).
     Лермонтову же она предсказала одну только скорую и неизбежную смерть от «человека, который не умеет стрелять».
     Это и были два классических предсказания, мало чем отличавшихся от знаменитых литературных предопределений из «Песни о вещем Олеге» или «Фаталиста», где получивший предсказание герой делал все (или многое), чтобы избежать его, но кармический приговор настигал его с другой и неожиданной стороны : таков именно композиционный стержень жанра предопределения.
     Итак, фрау Кирхгоф ясно предостерегла обоих поэтов.
     И когда из туманного будущего начали проступать четкие образы их убийц : «белого человека с белой головой на белом коне» для Пушкина и «человека, который не умеет стрелять» для Лермонтова, оба поэта, помнивших, конечно, о предсказании, должны были догадываться, что близится их последний час : при условии, разумеется, что они верили ясновидящей.
     Однако они не только с готовностью, но даже с некоторой затаенной страстью пошли ему навстречу : Пушкин – чтобы испытать судьбу и разорвать мучительный обруч ревности и бесчестия, Лермонтов – тоже, но заодно и покончить с жизнью.
     Недаром госпожа Кирхгоф допустила в случае Пушкина возможность долгой жизни, если он не погибнет на тридцать седьмом году, тогда как для Лермонтова никакой альтернативы не существовало.
     А почему?
     Да потому что Пушкин совсем не так искал смерть, как Лермонтов.
     И жизнь любил иначе, нежели Лермонтов.
     Но в обоих случаях, получив предсказание, оба поэта сделали все, чтобы оно осуществилось : Лермонтов с фаталистической готовностью отправился на дуэль, сделав со своей стороны все, чтобы она оказалась смертельной (неоднократные и незаслуженные, я бы сказал, оскорбления противника плюс к тому выстрел в воздух), тогда как Пушкин не только не стрелял в воздух, но, будучи уже смертельно ранен, приподнялся и, укусив снег, сделал ответный прицельный выстрел : точь-в-точь как Долохов при дуэли с Пьером Безуховым.
     Так что один шел на смерть, но в случае победы на дуэли готов был жить дальше.
     А другой, если и готов был дальше жить, то, судя по всему, лишь для того, чтобы снова и снова испытывать жизнь в ее, пожалуй, самой загадочной конфигурации, а именно : конфронтации со смертью через предопределение.
     Это ясно и читается в портретных лицах и в первую очередь во взглядах Пушкина и Лермонтова.
     И весь вопрос только в том, догадались ли бы мы о таком прочтении, если бы не знали о финале их жизней или не догадались.
     Скорее всего нет.
     Однако это ничего ровным счетом не меняет.