Карл Маркс. Капитал

Карл Маркс. Капитал.
Книга Первая.
Процесс производства капитала.
Отдел Первый.
Товар и Деньги.
Глава Первая.
Товар.
1.Два фактора товара: Потребительская стоимость и стоимость (Субстанция стоимости, Величина стоимости)
Богатство обществ, в которых господствует капиталистический способ производства, выступает как "огромное скопление товаров", а отдельный товар - как элементарная форма этого богатства. Наше исследование начинается поэтому анализом товара.
Товар есть прежде всего внешний предмет, вещь, которая, благодаря ее свойствам, удовлетворяет какие-либо человеческие потребности.
Полезность вещи делает ее потребительской стоимостью. но эта полезность не висит в воздухе. Обусловленная свойствами товарного тела. она не существует вне этого последнего. Поэтому товарное тело, как, например, железо, пшеница, алмаз и т. п., само есть потребительная стоимость, или благо. Этот его характер не зависит от того, много или мало труда стоит человеку присвоение его потребительских свойств.
При рассмотрении потребительских стоимостей всегда предполагается их количественная определенность, например дюжина часов, аршин холста, тонна железа и т. п. Потребительские стоимости товаров составляют предмет особой дисциплины - товароведения.Потребительская стоимость осуществляется лишь в пользовании или потреблении. Потребительские стоимости образуют вещественное содержание богатства, какова бы ни была его общественная форма.При той форме общества, которая подлежит нашему рассмотрению, они являются в то же время вещественными носителями меновой стоимости.
Меновая стоимость прежде всего представляется в виде количественного соотношения, в виде пропорции, в которой потребительские стоимости одного рода обмениваются на потребительские стоимости другого рода, - соотношения, постоянно изменяющегося в зависимости от времени и места. Меновая стоимость кажется поэтому чем-то случайным и чисто относительным, а внутренняя, присущая самому товару меновая стоимость (valeur intrinseque) представляется каким-то  contradictio in adjecto [противоречием в определении]. Рассмотрим дело ближе.
Известный товар, например один квартер пшеницы, обменивается на x сапожной ваксы. или на y шелка, или на z золота и т. д., одним словом - на другие товары в самых различных пропорциях. Следовательно, пшеница имеет не одну-единственную, а многие меновые стоимости. Но так как и x сапожной ваксы, и y шелка, и z золота и т. д. составляют меновую стоимость квартера пшеницы, то x сапожной ваксы, y шелка, z золота и т. д. должны быть меновыми стоимостями, способными замещать друг друга, или равновеликими. Отсюда следует, во-первых, что различные меновые стоимости одного и того же товара выражают нечто одинаковое, и во-вторых, что меновая стоимость вообще может быть лишь способом выражения, лишь "формой проявления" какого-то отличного от нее содержания.
Этим общим не могут быть геометрические, физические, химические или какие-либо иные природные свойства товаров.Их телесные свойства принимаются во внимание вообще лишь постольку, поскольку от них зависит полезность товаров, т.е. поскольку они делают товары потребительскими стоимостями. Очевидно, с другой стороны, что меновое отношение товаров характеризуется как раз отвлечением от их потребительских стоимостей. В пределах менового отношения товаров каждая данная потребительская стоимость значит ровно столько же, как и всякая другая, если только она имеется в надлежащей пропорции.
Как потребительские стоимости товары различаются прежде всего качественно, как меновые стоимости они могут иметь лишь количественные различия, следовательно, не заключают в себе ни одного атома потребительской стоимости.
Если отвлечься от потребительской стоимости товарных тел, то у них остается лишь одно свойство, а именно то, что они - продукты труда. Но теперь и самый продукт труда приобретает совершенно новый вид. В самом деле, раз мы отвлеклись от его потребительной стоимости, мы вместе с тем отвлеклись также от тех составных частей и форм его товарного тела, которые делают его потребительной стоимостью. Теперь это уже не стол, или дом, или пряжа, или какая-либо другая полезная вещь. Все чувственно воспринимаемые свойства погасли в нем. Равным образом теперь это уже не продукт труда столяра, или плотника, или прядильщика, или вообще какого-либо иного определенного производительного труда. Вместе с полезным характером продукта труда исчезает и полезный характер представленных в нем видов труда. исчезают, следовательно, различные конкретные формы этих видов труда; последние не различаются более между собой. а сводятся все к одинаковому человеческому труду, к абстрактно человеческому труду.
Рассмотрим теперь, что же осталось от продуктов труда. От них ничего не осталось, кроме одинаковой для всех призрачной предметности, простого сгустка лишенного различий человеческого труда, т. е. затраты человеческой рабочей силы безотносительно к форме этой затраты. Все эти вещи представляют собой теперь лишь выражения того, что в их производстве затрачена человеческая рабочая сила, накоплен человеческий труд. Как кристаллы этой общей им всем общественной субстанции, они суть стоимости - товарные стоимости.
В самом меновом отношении товаров их меновая стоимость явилась нам как нечто совершенно не зависимое от их потребительских стоимостей. Если мы действительно отвлечемся от потребительной стоимости продуктов труда, то получим их стоимость, как она была только что определена. Таким образом, то общее, что выражается в меновом отношении, или меновой стоимости товаров, и есть их стоимость. Дальнейший ход исследования приведет нас опять к меновой стоимости как необходимому способу выражения, или форме проявления стоимости; тем не менее стоимость должна быть сначала рассмотрена независимо от этой формы.
Итак. потребительская стоимость, или благо, имеет стоимость лишь потому, что в ней овеществлен, или материализован, абстрактно человеческий труд. Как же измерять величину ее стоимости? Очевидно, количеством содержащегося в ней труда, этой "созидающей стоимость субстанции". Количеством самого труда измеряется его продолжительностью. рабочим временем, а рабочее время находит, в свою очередь. свой масштаб в определенных долях времени, каковы: час, день и т. д.
Общественно необходимое рабочее время есть то рабочее время, которое требуется для изготовления какой-либо потребительной стоимости при наличных общественно нормальных условиях производства и при среднем в данном обществе уровне умелости и интенсивности труда.
Итак. величина стоимости данной потребительной стоимости определяется лишь количеством труда, или количеством рабочего времени, общественно необходимого для ее изготовления. Каждый отдельный товар в данном случае имеет значение лишь как средний экземпляр своего рода. поэтому товары, в которых содержатся равные количества труда, или которые могут быть изготовлены в течении одного и того же рабочего времени, имеют одинаковую величину стоимости. Стоимость одного товара относится к стоимости каждого другого товара, как рабочее время, необходимое для производства первого, к рабочему времени. необходимому для производства второго. "Как стоимости, все товары суть лишь определенные количества застывшего рабочего времени".
Следовательно, величина стоимости товара оставалась бы постоянной, если бы было постоянным необходимое для его производства рабочее время. Но рабочее время изменяется с каждым изменение производительной силы труда. Производительная сила труда определяется разнообразными обстоятельствами, между прочим средней степенью искусства рабочего, уровнем развития науки и степенью ее технологического применения, общественной комбинацией производственного процесса, размерами и эффективностью средств производства. природными условиями. Вообще, чем больше производительная сила труда. тем меньше рабочее время. необходимое для изготовления известного изделия, тем меньше кристаллизованная в нем масса труда, тем меньше его стоимость. Наоборот, чем меньше производственная сила труда, тем больше рабочее время, необходимое для изготовления изделия, тем больше его стоимость. Величина стоимости товара изменяется, таким образом, прямо пропорционально количеству и обратно пропорционально производительной силе труда, находящего себе осуществление в этом товаре.
Вещь может быть потребительной стоимостью и не быть стоимостью. Так бывает, когда ее полезность для человека не опосредствована трудом. Таковы: воздух, девственные земли, естественные луга, дикорастущий лес и т. д. Вещь может быть полезной и быть продуктом человеческого труда, но не быть товаром. Тот, кто продуктом своего труда удовлетворяет свою собственную потребность, создает потребительскую стоимость, но не товар. чтобы произвести товар, он должен произвести не просто потребительскую стоимость, но потребительскую стоимость для других, общественную потребительную стоимость. {И не только для других вообще. Часть хлеба, произведенного средневековым крестьянином, отдавалась в виде оброка феодалу. часть - в виде десятины попам. Но ни хлеб, отчуждавшийся в виде оброка, ни хлеб. отчуждавшийся в виде десятины, не становился товаром вследствие того только, что он произведен для других. Для того чтобы стать товаром, продукт должен быть передан в руки того, кому он служит в качестве потребительской стоимости, посредством обмена.} Наконец, вещь не может быть стоимостью, не будучи предметом потребления. Если она бесполезна,то и затраченный на нее труд бесполезен, не считается за труд и потому не образует никакой стоимости.
2.Двойственный характер заключающегося в товарах труда.
Первоначально товар предстал перед нами как нечто двойственное: как потребительская стоимость и меновая стоимость. Впоследствии обнаружилось, что и труд. поскольку он выражен в стоимости, уже не имеет тех признаков, которые принадлежат ему как созидателю потребительных стоимостей. Эта двойственная природа содержащегося в товаре труда впервые критически доказана мною. Так как этот пункт является отправным пунктом, от которого зависит понимание политической экономии, то его следует осветить здесь более обстоятельно.
 
Сюртук есть потребительская стоимость, удовлетворяющая определенную потребность. Для того чтобы создать его, был необходим определенный род производительной деятельности. Последний определяется своей целью, характером операций, предметом, средствами и результатом. Труд, полезность которого выражается таким образом в потребительской стоимости его продукта, или в том, что продукт его является потребительской стоимостью, мы просто назовем полезным трудом. С этой точки зрения труд всегда рассматривается в связи с его полезным эффектом.
Как сюртук и холст - качественно различны между собой и обусловливающие их бытие работы: портняжество и ткачество. Если бы эти вещи не были качественно различными потребительными стоимостями и, следовательно, продуктами качественно различных видов полезного труда, то они вообще не могли бы противостоять друг другу как товары.Сюртук не обменивают на сюртук, данную потребительную стоимость - на ту же самую потребительную стоимость.
В совокупности разнородных потребительных стоимостей, или товарных тел, проявляется совокупность полезных работ, столь же многообразных, разделяющихся на столько же различных родов, видов, семейств. подвидов и разновидностей, одним словом - проявляется общественное разделение труда. Оно состовляет условие существования товарного производства, хотя товарное производство, наоборот, не является условием существования общественного разделения труда. в древнеиндийской общине труд общественно разделен, но продукты его не становятся товарами. Или возьмем более близкий пример: на каждой фабрике труд систематически разделен, но это разделение осуществляется не таким способом, что рабочие обмениваются продуктами своего индивидуального труда. только продукты самостоятельных, друг от друга не зависимых частных работ противостоят один другому как товары.
Итак, в потребительской стоимости каждого товара содержится определенная целесообразная производительная деятельность, или полезный труд. Потребительские стоимости не могут противостоять друг другу как товары, если в них не содержатся качественно различные виды полезного труда. В обществе, продукты которого. как общее правило, принимают форму товаров, т. е. в обществе товаропроизводителей, это качественное различие видов полезного труда. которые здесь выполняются независимо друг от друга, как частное дело самостоятельных производителей, развивается в многочленную систему, в общественное разделение труда.
Для сюртука, впрочем, безразлично, кто его носит, сам ли портной или заказчик портного. В обоих случаях он функционирует как потребительская стоимость. Столь же мало меняет отношение между сюртуком и производящим его трудом тот факт, что портняжный труд становится особой профессией, самостоятельным звеном общественного разделения труда. Там, где это вынуждалось потребностью в одежде. человек портняжил целые тысячелетия, прежде чем из человека сделался портной. Но сюртук, холст и вообще всякий элемент вещественного богатства. который мы не находим в природе в готовом виде, всегда должен создаваться при посредстве специальной, целесообразной производительной деятельности, приспособляющей различные вещества природы к определенным человеческим потребностям. Следовательно, труд как созидатель потребительных стоимостей, как полезный труд. есть не зависимое от всяких общественных форм условие существования людей, вечная естественная необходимость: без него не был бы возможен обмен веществ между человеком и природой, т. е. не была бы возможна сама человеческая жизнь.
Потребительские стоимости: сюртук, холст и т. д., одним словом- товарные тела. представляют собой соединение двух элементов - вещества природы и труда. За вычетом суммы всех различных полезных видов труда, заключающихся в сюртуке. холсте и т. д., всегда остается известный материальный субстрат, который существует от природы, без всякого содействия человека. Человек в процессе производства может действовать лишь так, как действует сама природа, т. е. может изменять лишь формы веществ.
Более того. В самом этом труде формирования он постоянно опирается на содействие сил природы. Следовательно, труд не единственный источник производимых им потребительских стоимостей, вещественного богатства. Труд есть отец богатства, как говорит Уильям Петти, земля - его мать.
Перейдем теперь от товара как предмета потребления к товарной стоимости.
Согласно нашему предположению, сюртук имеет вдвое большую стоимость. чем холст. Но это только количественная разница, которая нас пока не интересует. Мы напомним поэтому, что если стоимость одного сюртука равна двойной стоимости 10 аршин холста. то 20 аршин холста имеют ту же самую величину стоимости, что один сюртук. Как стоимости. сюртук и холст суть вещи, имеющие одну и ту же субстанцию. суть объективные выражения однородного труда. но портняжество и ткачество - качественно различные виды труда. Бывают, однако. такие общественные условия, при которых один и тот же человек попеременно шьет и ткет и где, следовательно, оба эти различные виды труда являются лишь модификациями труда одного и того же индивидуумов, - совершенно так же. как сюртук, который портной шьет сегодня. и брюки, которые он делает завтра, представляют собой лишь вариации одного и того же индивидуального труда. Далее, ежедневный опыт показывает. что в капиталистическом обществе, в зависимости от изменяющегося направления спроса на труд, известная доля общественного труда предлагается попеременно, то в форме портняжества. то в форме ткачества. Это изменение формы труда не совершается. конечно, без известного трения, но оно должно совершаться. Если отвлечься от определенного характера производительной деятельности и, следовательно, от полезного характера труда. то в нем остается лишь одно - что он есть расходование человеческой рабочей силы. Как портняжество, так и ткачество. несмотря на качественное различие этих видов производительной деятельности. представляют собой производительное расходование человеческого мозга. мускулов, нервов, рук и т.д. и в этом смысле - один и тот же человеческий труд.Это лишь две различные формы расходования человеческой рабочей силы. конечно. сама человеческая рабочая сила должна быть более или менее развита. чтобы затрачиваться в той или другой форме. но в стоимости товара представлен просто человеческий труд, затрата человеческого труда вообще. Подобно тому как в буржуазном обществе генерал или банкир играют большую роль, а просто человек - очень жалкую, точно так же обстоит здесь дело и с человеческим трудом. Он есть расходование простой рабочей силы, которой в среднем обладает телесный организм каждого обыкновенного человека, не отличающегося особым развитием. Простой средний труд, хотя и носит различный характер в различных странах и в различные культурные эпохи, тем не менее для каждого определенного общества есть нечто данное. Сравнительно сложный труд означает только возведенный в степень или, скорее, помноженный простой труд, так что меньшее количество сложного труда равняется большему количеству простого. Опыт показывает, что такое сведение сложного труда к простому совершается постоянно. Товар может быть продуктом самого сложного труда. но его стоимость делает его равным продукту простого труда. и, следовательно, сама представляет лишь определенное количество простого труда. Различные пропорции, в которых различные виды труда сводятся к простому труду как к единице их измерения, устанавливаются общественным процессом за спиной производителей и потому кажутся последним установленными обычаем. Ради простоты в дальнейшем изложении мы будем рассматривать всякий вид рабочей силы непосредственно как простую рабочую силу, - это избавит нас от необходимости сведения в каждом частном случае сложного труда к простому.
Стало быть, как в стоимостях сюртука и холста исчезают различия их потребительных стоимостей, так и в труде, представленном в этих стоимостях, исчезают различия его полезных форм - портняжества и ткачества. Если потребительские стоимости сюртук и холст представляют собой лишь соединения целесообразной производительной деятельности с сукном и пряжей, то в качестве стоимостей сюртук и холст суть не более. как однородные сгустки труда; равным образом и затратах труда, содержащихся в этих стоимостях, имеет значение не производительное их отношение к сукну и пряже, а лишь расходование человеческой рабочей силы. Элементами, созидающими потребительные стоимости сюртук и холст, портняжество ткачество являются именно в силу своих качественно различных особенностей; субстанцией стоимости сюртука и холста они оказываются лишь постольку, поскольку происходит отвлечение от их особых качеств, поскольку они обладают одним и тем же качеством, качеством человеческого труда.
Но сюртук и холст - не только стоимости вообще, но в стоимости определенной величины: по нашему предположению, сюртук имеет вдвое большую стоимость, чем 10 аршин холста. Откуда эта разница в величине их стоимости? Причина состоит в том, что холст содержит в себе лишь половину того труда, который заключается в сюртуке. так что для производства последнего надо затрачивать рабочую силу в течение вдвое более продолжительного времени, чем для производства первого.
Поэтому, если по отношению к потребительной стоимости товара имеет значение лишь качество содержащегося в нем труда, то по отношению к величине стоимости имеет значение лишь количество труда, уже сведенного к человеческому труду без всякого дальнейшего качества. В первом случае дело идет о том, как совершается труд и что он производит, во втором случае - о том, сколько труда затрачивается и сколько времени он продолжается. Так как величина стоимости товара выражает лишь количество заключающегося в нем труда, то взятые в известной пропорции товары всегда должны быть равновеликими стоимостями.
Если производительная сила всех полезных видов труда. необходимых для производства одного сюртука, остается неизменной, то величина стоимости сюртуков растет пропорционально их количеству. Если один сюртук представляет x рабочих дней, то 2 сюртука представляют 2 x рабочих дней и т. д. Но допустим, что что труд, необходимый для производства одного сюртука, возрастает вдвое или падает наполовину. В первом случае один сюртук стоит столько, сколько раньше стоили два сюртука, во втором случае два сюртука стоят столько, сколько раньше стоил один, хотя в обоих случаях услуги, оказываемые сюртуком, остаются неизменными, равно как остается неизменным и качество содержащегося в нем полезного труда.Но количество труда, затраченного на его производство. изменилось.
Большее количество потребительной стоимости составляет само по себе большее вещественное богатство: два сюртука больше чем один. Двумя сюртуками можно одеть двух человек, одним - только одного и т. д. Тем не менее возрастающей массе вещественного богатства может соответствовать одновременное понижение величины его стоимости. Это противоположное движение возникает из двойственного характера труда. Производительная сила, конечно, всегда есть производительная сила полезного. конкретного труда и фактически определяет собой только степень эффективности целесообразной производительной деятельности в течение данного промежутка времени. Следовательно, полезный труд оказывается то более богатым, то более скудным источником продуктов прямо пропорционально повышению или падению его производительной силы. Напротив, изменение производительной силы само по себе нисколько не затрагивает труда, представленного в стоимости товара. Так как производительная сила принадлежит конкретной полезной форме труда, то она, конечно, не может затрагивать труда. поскольку происходит отвлечение от его конкретной полезной формы. Следовательно. один и тот же труд в равные промежутки времени создает всегда равные по величине стоимости, как бы ни изменялась его производственная сила. Но он доставляет при этих условиях в равные промежутки времени различные количества потребительных стоимостей: больше, когда производительная сила растет, меньше, когда она падает. То самое изменение производительной силы, которое увеличивает плодотворность труда, а потому и массу доставляемых им потребительных стоимостей, уменьшает, следовательно, величину стоимости этой возросшей массы, раз оно сокращает количество рабочего времени, необходимого для ее производства. И наоборот.
Всякий труд есть, с одной стороны, расходование человеческой рабочей силы в физиологическом смысле, - и в этом своем качестве одинакового, или абстрактно человеческого, труд образует стоимость товаров. Всякий труд есть, с другой стороны, расходование человеческой рабочей силы в особой целесообразной форме, и в этом своем качестве конкретного полезного труда он создает потребительные стоимости.
3.Форма стоимости, или меновая стоимость.
Товары являются на свет в форме потребительных стоимостей, или товарных тел, каковы железо. холст, пшеница и т. д. Это их доморощенная натуральная форма. но товарами они становятся лишь в силу своего двойственного характера, лишь в силу того, что они одновременно и предметы потребления и носители стоимости. Следовательно, они являются товарами, или имеют товарную форму, лишь постольку, поскольку они обладают этой двойной формой - натуральной формой и формой стоимости.
Стоимость [Wertgegenstandlichkeit] товаров тем отличается от вдовицы Куикли, что не знаешь, как за нее взяться. в прямую противоположностьчувственно грубой предметности товарных тел, в стоимость [Wertgegenstandlichkeit] не входит ни одного атома веществаприроды. Вы можете ощупывать и разглядывать каждый отдельный товар, делать с ним что вам угодно, он как стоимость [Wertding] остается неуловимым. Но если мы припомним, что товары обладают стоимостью [Wertgegenstandlichkeit] лишь постольку, поскольку они суть выражения одного и того же общественного единства - человеческого труда, что их стоимость [Wertgegenstandlichkeit] имеет поэтому чисто общественный характер, то для нас станет само собой понятным, что и проявляться она может лишь в общественном отношении одного товара к другому. В самом деле мы исходим из меновой стоимости, или менового отношения товаров, чтобы напасть на след скрывающейся в них стоимости.
Мы должны возвратиться теперь к этой форме проявления стоимости.Каждый знает - если он даже ничего более не знает, - что товары обладают общей им всем формой стоимости, резко контрастирующей с пестрыми натуральными формами их потребительных стоимостей, а именно: обладают денежной формой стоимости. Нам предстоит здесь совершить то, чего буржуазная политическая экономия даже и не пыталась сделать, - именно показать происхождение этой денежной формы, т. е. простледить развитие выражения стоимости, заключающегося в стоимостном отношении товаров. от простейшего, едва заметного образа и вплоть до ослепительной денежной формы. Вместе с тем исчезнет и загадочность денег.
простейшее стоимостное отношение есть, очевидно, стоимостное отношение товара к какому-нибудь одному товару другого рода - все равно какого именно. Стоимостное отношение двух товаров дает, таким образом, наиболее простое выражение стоимости данного товара.
А. Простая, единичная, или случайная, форма стоимости
x товара A=y товара B, или: x товара A стоит y товара B. (20 аршин холста = 1 сюртуку, или: 20 аршин холста стоят одного сюртука.)
1.Два полюса выражения стоимости: относительная форма стоимости и эквивалентная форма.
Тайна всякой формы стоимости заключена в этой простой форме стоимости. Ее анализ и представляет поэтому главную трудность.
Два разнородных товара A и B, в нашем примере холст и сюртук, играют здесь, очевидно, две различные роли. Холст выражает свою стоимость в сюртуке, сюртук служит материалом для этого выражения стоимости. первый товар играет активную, второй пассивную роль. Стоимость первого товара представлена как относительная стоимость, или он находится в относительной форме стоимости. Второй товар функционирует как эквивалент, или находится в эквивалентной форме.
Относительная форма стоимости и эквивалентная форма - это соотносительные, взаимно друг друга обусловливающие, неразделенные моменты, но в тоже время друг друга исключающие или противоположные крайности, т. е. полюсы одного и того же выражения стоимости; они всегда распределяются между различными товарами, которые выражением стоимости ставятся в отношение друг к другу. Я не могу, например, выразить стоимость холста в холсте.20 аршин холста =20 аршинам холста не есть выражение стоимости.Это уравнение скорее говорит наоборот: 20 аршин холста есть не что иное. как 20 аршин холста. т. е. определенное количество предмета потребления - холста. Следовательно, стоимость холста может быть выражена лишь относительно, т. е. в другом товаре. Относительная форма стоимости холста предполагает поэтому, что какой-нибудь иной товар противостоит ему в эквивалентной форме. С другой стороны, этот иной товар, фигурирующий в качестве эквивалента, не может в то же время находиться в относительной форме стоимости. Не он выражает свою стоимость. Он доставляет лишь материал для выражения стоимости другого товара.
правда, выражение 20 аршин холста = 1 сюртуку, или 20 аршин холста стоят 1 сюртука, включает в себя и обратное отношение: 1 сюртук=20 аршинам холста, или 1 сюртук стоит 20 аршин холста.Но мне приходится, таким образом, перевернуть уравнение для того, чтобы дать относительное выражение стоимости сюртука, и, раз я это делаю, холст вместо сюртука становится эквивалентом. Следовательно, один и тот же товар в одном и том же выражении стоимости не может принимать одновременно обе формы. Более того: последние полярно исключают друг друга.
Находится ли данный товар в относительной форме стоимости или в противоположной ей эквивалентной форме - это зависит исключительно от его места в данном выражении стоимости,  т. е. от того, является ли он товаром, стоимость которого выражается, или же товаром, в котором выражается стоимость.
2.Относительная форма стоимости.
а)Содержание относительной формы стоимости.
Чтобы выяснить, каким образом простое выражение стоимости одного товара содержится в стоимостном отношении двух товаров, необходимо прежде всего рассмотреть это последнее независимо от его количественной стороны. Обыкновенно же поступают как раз наоборот и видят в стоимостном отношении только пропорцию, в которой приравниваются друг другу определенные количества двух различных сортов товара. при этом забывают, что различные вещи становятся количественно сравнимыми лишь после того, как они сведены к одному и тому же единству. Только как выражения одногои того же единства они являются одноименными, а следовательно, соизмеримыми величинами.
Равняются ли 20 аршин холста одному сюртуку, или они =20, или - x сюртукам, другими словами - стоит ли данное количество холста многих или немногих сюртуков, во всяком случае самое существование такой пропорции предполагает всегда, что холст и сюртуки как величины стоимости суть выражения одного и того же единства, суть вещи, имеющие одну и ту же природу. Холст=сюртуку - это основа уравнения.
Но эти два качественно уравненных друг с другом товара играют не одинаковую роль. Только стоимость холста находит себе выражение. И притом каким образом? Путем его отношения к сюртуку как его "эквиваленту", как к чему-то, на что холст может быть обменен. В этом отношении сюртук служит формой существования стоимости, воплощением стоимости [Wertding], поэтому что только как стоимость он тождествен с холстом. С другой стороны, здесь обнаруживается или получает самостоятельное выражение стоимостное бытие самого холста, потому что лишь как стоимость холст может относиться к сюртуку как к чему-то равноценному или способному обмениваться на него. Когда мы говорим: как стоимости, товары суть простые сгустки человеческого труда, то наш анализ сводит товарык абстрактной стоимости, но не дает им формы стоимости, отличной от их натуральной формы. Не то в стоимостном отношении одного товара к другому. Стоимостный характер товара обнаруживается здесь в его собственном отношении к другому товару.
Когда, например, сюртук, как стоимость [Wertding], приравнивается холсту, заключающийся в первом труд приравнивается труду, заключающемуся во втором. Конечно, портняжий труд, создающий сюртук, есть конкретный труд иного рода, чем труд ткача, который делает холст. Но приравнение к ткачеству фактически сводит портняжество к тому, что действительно одинаково обоих видах труда, к общему им характеру человеческого труда. Этим окольным путем утверждается далее, что и ткачество, поскольку оно ткет стоимость, не отличается от портняжества, следовательно есть абстрактно человеческий труд. Только выражение эквивалентности разнообразных товаров обнаруживает специфический характер труда, образующего стоимость, так как разнородные виды труда, содержащиеся в разнородных товарах, оно действительно сводит к тому, что в них есть общего, - к человеческому труду вообще.
Недостаточно, однако, выразить специфический характер того труда, из которого состоит стоимость холста. Человеческая рабочая сила в текучем состоянии, или человеческий труд, образует стоимость, но сам труд не есть стоимость. Стоимостью он становится в застывшем состоянии, в предметной форме. Для того чтобы стоимость холста была выражена как сгусток человеческого труда, она должна быть выражена как особая "предметность", которая вещно отлична от самого холста и в то же время обща ему и другому товару. Эта задача уже решена.
В стоимостном отношении холста к сюртуку сюртук фигурирует как нечто качественно одинаковое с холстом, как вещь того же самого рода, потому что он есть стоимость. Он играет здесь роль вещи, в которой проявляется стоимость или которая в своей осязательной натуральной форме представляет стоимость. Конечно, сюртук - тело товара сюртук - есть только потребительная стоимость.Сюртук столь же мало выражает собой стоимость, как и первый попавшийся кусок холста. Но это доказывает лишь, что в пределах своего стоимостного отношения к холсту сюртук значит больше, чем вне его, - подобно тому как многие люди в сюртуке с золотым шитьем значат больше, чем без него.
В производстве сюртука в форме портняжного труда действительно затрачена человеческая рабочая сила. Следовательно, в нем накоплен человеческий труд. С этой стороны сюртук является "носителем стоимости", хотя это его свойство и не просвечивает сквозь его ткань, как бы тонка она ни была. И в своем стоимостном отношении к холсту он выступает лишь этой своей стороной, т. е. как воплощенная стоимость, как стоимостная плоть. Несмотря на то, что сюртук выступает застегнутым на все пуговицы, холст узнает в нем родственную себе прекрасную душу стоимости.
Но сюртук не может представлять стоимости в глазах холста без того, чтобы для последнего стоимость не приняла формы сюртука. Так индивидуум A не может относиться к индивидууму B как к его величеству без того, чтобы для A величество как таковое не приняло телесного вида B, - потому-то присущие величеству черты лица, волосы и многое другое меняются с каждой сменой властителя страны.
Следовательно, в том стоимостном отношении, в котором сюртук образует эквивалент холста, форма сюртука играет роль формы стоимости. Стоимость товара холст выражается поэтому в теле товара сюртук. стоимость одного товара - в потребительной стоимости другого. Как потребительная стоимость, холст есть вещь, чувственно отличная от сюртука; как стоимость, он "сюртукоподобен", выглядит совершенно так же, как сюртук. Таким образом холст получает форму стоимости, отличную от его натуральной формы. Его стоимостное бытие проявляется в его подобии сюртуку, как овечья натура христианина - в уподоблении себя агнцу божию.
Итак, посредством стоимостного отношения натуральная форма товара B становится зеркалом стоимости товара A. Товар A, относясь к товару B как к стоимостной плоти, как к материализации человеческого труда, делает потребительскую стоимость B материалом для выражения своей собственной стоимости. Стоимость товара A, выраженная таким образом в потребительной стоимости товара B, обладает формой относительной стоимости.
b) Количественная определенность относительной формы стоимости
Каждый товар, стоимость которого должна быть выражена, представляет собой известное количество данного предмета потребления, например 15 шеффелей пшеницы. 100 фунтов кофе и т.д. Это данное количество товара содержит в себе определенное количество человеческого труда. Следовательно, форма стоимости должна выражать собой не только стоимость вообще, но количественно определенную стоимость, или величину стоимости. Поэтому в стоимостном отношении товара A к товару B, холста к сюртуку, товар вида сюртук не только качественно отождествляется с холстом как стоимостной плотью вообще, но определенному количеству холста. например 20 аршинам, приравнивается определенное количество стоимостной плоти, или эквивалента, например 1 сюртук.
Уравнение "20 аршин холста = 1 сюртуку, или 20 аршин холста стоят 1 сюртука" предполагает, что в одном сюртуке содержится ровно столько же субстанции стоимости, как и в 20 аршинах холста, что оба эти количества товаров стоят равного труда, или равновеликого рабочего времени. Но рабочее время, необходимое для производства 20 аршин холста или 1 сюртука, изменяется с каждым изменением производственной силы труда в портняжестве или ткачестве.
Действительные изменения величины стоимости не отражаются, как мы видим, достаточно ясно и полно в относительном выражении величины стоимости, или в величине относительной стоимости. Относительная стоимость товара может изменяться, несмотря на то. что стоимость его остается постоянной. Его относительная стоимость может оставаться постоянной, несмотря на то, что стоимость изменяется, и наконец, одновременные изменения величины стоимости и относительного выражения этой величины стоимости отнюдь не всегда целиком совпадают.
3. Эквивалентная форма
Мы видели, что когда какой-либо товар A (холст) выражает свою стоимость в потребительной стоимости отличного от него товара B (сюртуке), он в то же время придает этому последнему своеобразную форму стоимости, форму эквивалента. товар холст обнаруживает свое собственное стоимостное бытие тем, что сюртук, не принимая никакой формы стоимости, отличной от его телесной формы, приравнивается к холсту. Таким образом, холст фактически выражает свое стоимостное бытие тем, что сюртук может непосредственно обмениваться на него. Эквивалентная форма какого-либо товара есть поэтому форма его непосредственной обмениваемости на другой товар.
Если данный вид товара, например сюртуки, служит другому виду товара, например холсту, в качестве эквивалента, если, таким образом, сюртуки приобретают характерное свойство - находиться в форме, непосредственно обмениваемой на холст, то этим отнюдь еще не указывается та пропорция, в которой сюртуки и холст могут обмениваться друг на друга. Она зависит, поскольку дана величина стоимости холста, от величины стоимости сюртуков. Является ли сюртук эквивалентом, а холст относительной стоимостью, или, наоборот, холст эквивалентом, а сюртук относительной стоимостью, величина стоимости сюртука в любом случае определяется рабочим временем, необходимым для его производства, следовательно - независимо от формы его стоимости. Но раз товар вида сюртук занимает место эквивалента в выражении стоимости, величина его стоимости, как таковая, не получает никакого выражения. Более того: она фигурирует в стоимостном уравнении только как определенное количество данной вещи.
В действительности эквивалентная форма товара не содержит никакого количественного определения стоимости.
Первая особенность, бросающаяся в глаза при рассмотрении эквивалентной формы, состоит в том, что потребительская стоимость становится формой проявления своей противоположности, стоимости.
Так как относительная форма стоимости товара, например холста, выражает его стоимостное бытие как нечто совершенно отличное от его тела и свойств последнего, например как нечто "сюртукоподобное", то уже само это выражение указывает, на то, что за ним скрывается некоторое общественное отношение. Как раз противоположный характер носит эквивалентная форма. Ведь она состоит именно в том, что данное тело товара, скажем сюртук, данная вещь как таковая, выражает стоимость, следовательно, по самой природе своей обладает формой стоимости. Правда, это справедливо лишь в пределах того стоимостного отношения, в котором товар холст относится к товару сюртук как к эквиваленту. Но так как свойства данной вещи не возникают из ее отношения к другим вещам, а лишь обнаруживаются в таком отношении, то кажется, будто сюртук своей эквивалентной формой, своим свойством непосредственной обмениваемости обладает от природы, совершенно так же как тяжестью или свойством удерживать тепло. Отсюда загадочность эквивалентной формы, поражающая буржуазно-грубый взгляд экономиста лишь тогда, когда эта форма предстает перед ним в готовом виде - как деньги. тогда экономист пытается разделаться с мистическим характером золота и серебра, подсовывая на их место менее ослепительные товары и все с новым и новым довольствием перечисляя список той товарной черни, которая в свое время играла роль товарного эквивалента. Он и подозревает, что уже самое простое выражение стоимости: 20 аршин холста = 1 сюртуку, дает разгадку эквивалентной формы.
Тело товара, служащего эквивалентом, всегда выступает как воплощение абстрактно человеческого труда и всегда в то же время есть продукт определенного полезного, конкретного труда. Таким образом, этот конкретный труд становится выражением абстрактно человеческого труда. Если, например, сюртук служит не более как вещью, в которой осуществлен абстрактно  человеческий труд, то и портняжный труд, который фактически в нем осуществлен, служит не более как формой осуществления абстрактно человеческого труда.
Итак, вторая особенность эквивалентной формы состоит в том, что конкретный труд становится здесь формой проявления своей противоположности, абстрактно человеческого труда.
Но так как это конкретный труд, портняжество, выступает здесь как простое выражение лишенного различий человеческого труда, то он обладает формой равенства с другим трудом, с трудом, содержащимся в холсте; поэтому, несмотря на то, что он, подобно всякому другому производящему товары труду, является трудом частным, он все же есть труд в непосредственно общественной форме. Именно поэтому он выражается в продукте, способном непосредственно обмениваться на другой товар. Третья особенность эквивалентной формы состоит, таким образом, в том, что частный труд становится формой своей противоположности, т. е. трудом в непосредственно общественной форме.
4. Простая форма стоимости в целом
Простая форма стоимости товара заключается в его стоимостном отношении к неоднородному с ним товару, или в его меновом отношении к этому последнему. Стоимость товара A качественно выражается в способности товара B непосредственно обмениваться на товар A. Количественно она выражается в способности определенного количества товара B обмениваться на данное количество товара A.  Другими словами: стоимость товара получает самостоятельное выражение, когда она представлена как "меновая стоимость". Когда мы в начале этой главы, придерживаясь общепринятого обозначения, говорили: товар есть потребительская стоимость и меновая стоимость, то, строго говоря, это было неверно. Товар есть потребительная стоимость, или предмет потребления, и "стоимость". Он обнаруживает эту свою двойственную природу, когда его стоимость получает собственную, отличную от его натуральной. форму проявления, а именно форму меновой стоимости, причем товар, рассматриваемый изолированно, никогда не обладает этой формой. но обладают ею всегда лишь в стоимостном отношении, или в меновом отношении, к другому, неоднородному с ним товару.
Ближайшее рассмотрение выражения стоимости товара A, содержащегося в его стоимостном отношении к товару B, показало нам, что в пределах этого отношения натуральная форма товара A служит лишь образом потребительной стоимости, или образом стоимости. Скрытая в товаре внутренняя противоположность потребительной стоимости и стоимости выражается, таким образом, через внешнюю противоположность, т. е. через отношение двух товаров, в котором один товар - то, стоимость которого выражается, - непосредственно играет роль лишь потребительной стоимости, а другой товар - тот, в котором оимость выражается, - непосредственно играет роль лишь меновой стоимости. Следовательно, простая форма стоимости товара есть простая форма проявления заключающейся в нем противоположности потребительной стоимости и стоимости.
Продукт труда во всяком обществе есть предмет потребления, но лишь одна исторически определенная эпоха развития превращает продукт труда в товар, - а именно та, при которой труд, затраченный на производство полезной вещи, выступает как "предметное" свойство этой вещи, как ее стоимость. Отсюда следует. что простая форма стоимости товара есть в то же время простая товарная форма продукта труда. что поэтому развитие товарной формы совпадает с развитием формы стоимости.
 
1) Развернутая относительная форма стоимости
Стоимость данного товара, например холста, выражается теперь в бесчисленных других элементах товарного мира. Каждое другое товарное тело становится зеркалом стоимости холста. Таким образом, только теперь сама эта стоимость действительно выступает как сгусток лишенного различий человеческого труда. Это потому что образующий ее труд теперь вполне отчетливо выражен как труд, равнозначный всякому другому человеческому труду, независимо от того, какой натуральной формой обладает последний и овеществляется ли он в сюртуке, пшенице, железе, золоте и т. д. Поэтому в силу своей формы стоимости холст вступает теперь в общественное отношение не с одним только товаром другого вида, а со всем товарным миром. Как товар, он гражданин этого мира. В то же время бесконечный ряд выражений товарной стоимости показывает,  что она относится с полным безразличием ко всякой особой форме потребительной стоимости, в которой она проявляется.
В первой форме - 20 аршин холста = 1 сюртуку - может казаться простой случайностью, что эти два товара обмениваются друг на друга в определенном количественном соотношении. Напротив, во второй форме тотчас же обнаруживается скрывающаяся за этим основа, по существу отличная от случайного проявления и определяющая собой это последнее. Стоимость холста остается одинаковой по своей величине независимо от того, выражается ли она в сюртуке, кофе, железе и т. д., - в бесконечно разнообразных товарах, принадлежащих самым различным владельцам. Случайное отношение двух индивидуальных товаровладельцев отпадает. Становится очевидным, что не обмен регулирует величину стоимости товара, а наоборот, величина стоимости товара регулирует его меновые отношения,
2) Особенная эквивалентная форма
Каждый товар: сюртук, чай, пшеница, железо и т. д., в выражении стоимости холста выступает в качестве эквивалента и потому в качестве стоимостного тела. Определенная натуральная форма каждого из этих товаров есть теперь особенная эквивалентная форма наряду со многими другими. Равным образом многообразные определенные, конкретные виды полезного труда, содержащиеся в различных товарных телах, выступают теперь лишь в качестве особенных форм осуществления и проявления человеческого труда вообще.
3) Недостатки полной, или развернутой, формы стоимости
Во-первых относительное выражение стоимости товара является здесь незавершенным, так как ряд выражений его стоимости никогда не заканчивается. Цепь, звенья которой состоят из уравнений стоимости,  всегда может быть продолжена путем включения каждого вновь появляющегося товарного вида, доставляющего материал для нового выражения стоимости. Во-вторых, такая цепь образует пеструю мозаику разрозненных и разнородных выражений стоимости. Наконец, если, как это и должно произойти, в этой развернутой форме выражается относительная стоимость каждого товара, то относительная форма стоимости каждого товара есть бесконечный ряд выражений стоимости, отличный от выражения относительной формы стоимости всякого иного товара. Недостатки развернутой относительной формы стоимости отражаются, в свою очередь, и на соответствующей ей эквивалентной форме. Так как натуральная форма каждого отдельного товарного вида является здесь особенной эквивалентной формой наряду с бесчисленными другими особенными эквивалентными формами, то существуют вообще лишь ограниченные эквивалентные формы. из которых каждая исключает все остальные. Равным образом определенный, конкретный, полезный вид труда, содержащийся в каждом особенном товарном эквиваленте, является лишь особенной. следовательно не исчерпывающей, формой проявления человеческого труда. Правда. последний получает свою полную или исчерпывающую форму проявления в совокупности этих особенных форм проявления. Тем не менее он не обладает здесь единой формой проявления.
Впрочем, развернутая относительная форма стоимости состоит лишь из суммы простых относительных выражений стоимости, или уравнений, первой формы. например:
20 аршин холста = 1 сюртуку,
20 аршин холста = 10 ф. чаю и т. д.
Но каждое из этих уравнений содержит и тождественное с ним обратное уравнение:
1 сюртук = 20 аршинам холста,
10 ф. чаю = 20 аршинам холста и т. д.
В самом деле: если кто-нибудь обменивает свой холст на многие другие товары и, следовательно, выражает его стоимость в ряде других товаров, то многие другие товаровладельцы обязательно должны, очевидно, также обменять свои товары на холст, следовательно должны выразить стоимость своих различных товаров в одном и том же третьем товаре, в холсте. Итак, обернем ряд: 20 аршин холста = 1 сюртуку, или 10 ф. чаю, или = и т. д., т. е. выразим лишь то обратное отношение, которое по существу дела уже заключается в этом ряду, тогда получится:
 
1) Измененный характер формы стоимости
Теперь товары выражают свои стоимости: 1) просто, так как они выражают их в одном единственном товаре, и 2) единообразно, так как они выражают их в одном и том же товаре. Форма их стоимости проста и обща им всем, следовательно, всеобща.
Формы 1 и 2 достигали лишь того, что стоимость данного товара выражалась как нечто отличное от его собственной потребительной стоимости, или его товарного тела.
Вновь полученная нами форма 3 выражает стоимости товарного мира в одном и том же выделенном из него виде товара, например в холсте, и представляет, таким образом, стоимости всех товаров через равенство их с холстом. Как нечто равное холсту, стоимость каждого товара отличается теперь не только от своей собственной потребительной стоимости, но и от всякой потребительной стоимости, и тем самым выражает собой то, что имеется общего у данного товара со всеми другими. Следовательно, только эта форма действительно устанавливает отношения между товарами как стоимостями, или заставляет их выступать по отношению друг к другу в качестве меновых стоимостей.
В форме своего равенства холсту все товары оказываются теперь не только качественно равными, т. е. стоимостями вообще, но в то же время и количественно сравнимыми величинами стоимости. Так как они отражают величины своих стоимостей в одном и том же материале - в холсте, то эти величины стоимости взаимно отражаются одна в другой. Например, 10ф. чаю = 20 аршинам холста, и 40 ф. кофе = 20 аршинам холста. Следовательно, 10 ф. чаю = 40 ф. кофе. Или: водном фунте кофе заключена только четвертая часть того количества субстанции стоимости, труда, которое содержится в 1 фунте чаю.
Всеобщая относительная форма стоимости товарного мира придает исключенному из этого мира товару-эквиваленту, холсту, характер всеобщего эквивалента. Его собственная натуральная форма становится образом стоимости, общим для всего товарного мира, холст приобретает способность непосредственно обмениваться на все другие товары. Его телесная форма играет роль видимого воплощения, всеобщей общественной оболочки всякого человеческого труда. Ткачество, частный труд, производящий холст, находится в то же время в форме всеобщей и общественной, в форме равенства со всеми другими видами труда. Бесчисленные уравнения, из которых  состоит всеобщая форма стоимости, приравнивают труд, осуществленный в холсте, поочередно ко всем видам труда, содержащимся в каждом другом товаре, и тем самым делают ткачество всеобщей формой проявления человеческого труда вообще. Таким образом, труд, овеществленный в товарной стоимости, получает не только отрицательное выражение как труд, от которого отвлечены все конкретные формы и полезные свойства действительных видов труда, но отчетливо выступает и его собственная положительная природа. Последняя состоит в том, что все действительные виды труда сведены к общему для них характеру человеческого труда, к затрате человеческой рабочей силы.
Всеобщая форма стоимости, которая представляет продукты труда просто в виде сгустков лишенного различий человеческого труда, самим своим построением показывает, что она есть общественное выражение товарного мира. Она раскрывает, таким образом , что в пределах этого мира всеобще человеческий характер труда образует его специфический общественный характер.
2) Отношение между развитием относительной формы стоимости и эквивалентной формы.
Степени развития относительной формы стоимости соответствует степень развития эквивалентной формы. Однако - и это важно отметить развитие эквивалентной формы есть лишь выражение и результат развития относительной формы стоимости.
Простая, или единичная, относительная форма стоимости товара делает другой товар единичным эквивалентом. Развернутая форма относительной стоимости - это выражение стоимости товара во всех других товарах - придает последним форму разнообразных особенных эквивалентов. Наконец, один особенный вид товара получает форму всеобщего эквивалента, потому что все другие товары делают его материалом для своей единой всеобщей формы стоимости.В той самой степени, в какой развивается форма стоимости вообще, развивается и противоположность между двумя ее полюсами - относительной формой стоимости и эквивалентной формой.
3) Переход от всеобщей формы стоимости к денежной форме.
Всеобщая эквивалентная форма есть форма стоимости вообще. Следовательно, она может принадлежать любому товару. С другой стороны, какой-либо товар находится во всеобщей эквивалентной форме (форме 3) лишь тогда и постольку, когда и поскольку он. как эквивалент, выталкивается всеми другими товарами из их среды. И лишь с того момента, когда такое выделение оказывается окончательным уделом одного специфического товарного вида, - лишь с этого момента единая относительная форма стоимости, товарного мира приобретает объективную прочность и всеобщую общественную значимость.
Специфический товарный вид, с натуральной формой которого общественно срастается эквивалентная форма, становится денежным товаром, или функционирует в качестве денег. играть в товарном мире роль всеобщего эквивалента делается его специфической общественной функцией, а следовательно, его общественной монополией. Это привилегированное место среди товаров, которое в форме 2 фигурировали как особенные эквиваленты холста, а в форме 3 все выражали свою относительную стоимость в холсте, исторически завоевал определенный товар, а именно золото. Поставим поэтому в форме 3 на место товара холст товар золото. Получится:
 
При переходе от формы 1 к форме 2 и от формы 2 к форме 3 имеют место существенные изменения. Напротив, форма 4 отличается от формы 3 только тем, что теперь вместо холста формой всеобщего эквивалента обладает золото. Золото в форме 4 играет ту же роль, как холст в форме 3, - роль всеобщего эквивалента. Прогресс состоит лишь в том, что форма непосредственной всеобщей обмениваемости, или всеобщая эквивалентная форма, теперь окончательно срослась в силу общественной привычки с натуральной специфической формой товара золото.
Золото лишь потому противостоит другим товарам как деньги, что оно раньше уже противостояло им как товар. Подобно всем другим товарам, оно функционировало и как эквивалент - как единичный эквивалент в единичных актах обмена и как особенный эквивалент наряду с другими товарами-эквивалентами. Мало-помалу оно стало функционировать, в более или менее широких кругах, как всеобщий эквивалент. Как только оно завоевало себе монополию на это место в выражении стоимостей товарного мира, оно сделалось денежным товаром, и лишь с того момента, когда оно уже стало таким денежным товаром, форма 4 начинает отличаться от формы 3, другими словами - всеобщая форма стоимости превращается в денежную форму.
Простое относительное выражение стоимости товара, например холста, в товаре, уже функционирующем как денежный товар, например в золоте, есть форма цены. Следовательно, "форма цены" холста такова:
20 аршин холста = 2 унциям золота, или, если 2 ф. ст. составляют монетное название двух унций золота.
20 аршин холста = 2 фунтам стерлингов.
Трудность понятия денежной формы ограничивается трудностью понимания всеобщей эквивалентной формы. следовательно всеобщей формы стоимости вообще, формы 3. Форма 3 разрешается ретроспективно в форму 2, в развернутую форму стоимости, а конституирующим элементом этой последней является форма 1: 20 аршин холста = 1 сюртуку, или x товара A=y товара B. Простая товарная форма есть поэтому зародыш денежной формы.
4) Товарный фетишизм и его тайна
На первый взгляд товар кажется очень простой и тривиальной вещью. Его анализ показывает, что это - вещь, полная причуд, метафизических тонкостей и теологических ухищрений. Как потребительная стоимость. он не заключает в себе ничего загадочного, будем ли мы его рассматривать с той точки зрения, что он своими свойствами удовлетворяет человеческие потребности, или с той точки зрения, что он приобретает эти свойства как продукт человеческого труда. Само собой понятно, что человек своей деятельностью изменяет формы веществ природы в полезном для него направлении. Формы дерева изменяются, например, когда из него делают стол. И, тем не менее, стол остается деревом - обыденной, чувственно воспринимаемой вещью. но как только он делается товаром, он превращается в чувственносверхчувственную вещь. Он не только стоит на земле на своих ногах, но становится перед лицом всех других товаров на голову, и эта его деревянная башка порождает причуды, в которых гораздо более удивительного, чем если бы стол пустился по собственному почину танцевать.
Мистический характер товара порождается. таким образом, не потребительной его стоимостью. Столь же мало порождается он содержанием определений стоимости. Потому что, во-первых, как бы различны ни были отдельные виды полезного труда, или производительной деятельности, с физиологической стороны это - функции человеческого организма, и каждая такая функция, каковы бы ни были ее содержание и ее форма. по существу есть затрата человеческого мозга, нервов, мускулов, органов чувств и т. д. Во-вторых, то, что лежит в основе определения величины стоимости, а именно продолжительность таких затрат, или количество труда, совершенно отчетливо отличается от качества труда. Во всяком обществе то рабочее время, которого стоит производство жизненных средств, должно было интересовать людей, хотя и не в одинаковой степени на разных ступенях развития. Наконец, раз люди так или иначе работают друг на друга, их труд получает тем самым общественную форму.
Итак, откуда же возникает загадочный характер продукта труда, как только этот последний принимает форму товара? Очевидно, из самой этой формы. Равенство различных видов человеческого труда приобретает вещную форму одинаковой стоимостной предметности продуктов труда: измерение затрат человеческой рабочей силы их продолжительностью получает форму величины стоимости продуктов труда: наконец, те отношения между производителями, в которых осуществляются их общественные определения труда, получают форму общественного отношения продуктов труда.
Следовательно, таинственность товарной формы состоит просто в том, что она является зеркалом, которое отражает людям общественный характер их собственного труда как вещный характер самих продуктов труда, как общественные свойства данных вещей, присущие им от природы; поэтому и общественное отношение производителей к совокупному труду представляется им находящимся вне их общественного отношения вещей. Благодаря этому quid pro quo [появлению одного вместо другого] продукты труда становятся товарами. вещами чувственно-сверхчувственными, или общественными. так световое воздействие вещи на зрительный нерв воспринимается не как субъективное раздражение самого зрительного нерва, а как объективная форма вещи, находящийся вне глаз. Но при зрительных восприятия свет действительно отбрасывается одной вещью, внешним предметом, на другую вещь, глаз. Это - физическое отношение между физическими вещами. Между тем товарная форма и то отношение стоимостей продуктов труда, в котором она выражается , не имеют решительно ничего общего с физической природой вещей и вытекающими из нее отношениями вещей. Это - лишь определенное общественное отношение самих людей, которое принимает в их глазах фантастическую форму отношения между вещами. Чтобы найти аналогию этому, нам пришлось бы забраться в туманные области религиозного мира. Здесь продукты человеческого мозга представляются самостоятельными существами. одаренными собственной жизнью, стоящими в определенных отношениях с людьми и друг с другом. То же самое происходит в мире товаров с продуктами человеческих рук. Это я называю фетишизмом, который присущ продуктам труда, коль скоро они производятся как товары, и который, следовательно, неотделим от товарного производства.
Этот фетишисткий характер товарного мира порождается, как уже показал предшествующий анализ, своеобразным общественным характером труда, производящего товары.
Предметы потребления становятся вообще товарами лишь потому, что они суть продукты не зависимых друг от друга частных работ. комплекс этих частных работ образует совокупный труд общества. Так как производители вступают в общественный контакт между собой лишь путем обмена продуктов своего труда, то и специфически общественный характер их частных работ проявляется только в рамках этого обмена.
Другими словами, частные работы фактически осуществляются как звенья совокупного общественного труда лишь через те отношения, которые обмен устанавливает между продуктами труда, а при их посредстве и между самими производителями.Поэтому последним. т.е. производителям, общественные отношения их частных работ кажутся именно тем, что они представляют собой на самом деле, т. е. не посредственно общественными отношениями самих лиц в их труде, а, напротив, вещными отношениями лиц и общественными отношениями вещей.
Лишь в рамках своего обмена продукты труда получают общественно одинаковую стоимостную предметность, обособленную от их чувственно различных потребительных предметностей. Это расщепление продукта труда на полезную вещь и стоимостную вещь осуществляется на практике лишь тогда, когда обмен уже приобрел достаточное распространение и такое значение, что полезные вещи производятся специально для обмена, а потому стоимостный характер вещей принимается во внимание уже при самом их производстве. С момента частные работы производителей действительно получают двойственный общественный характер. С одной стороны, как определенные виды полезного труда, они должны удовлетворять определенную общественную потребность и таким образом должны оправдать свое назначение в качестве звеньев совокупного труда, в качестве звеньев естественно выросшей системы общественного разделения труда. С другой стороны, они удовлетворяют лишь разнообразные потребности своих собственных производителей, поскольку каждый особенный вид полезного частного труда может быть обменен на всякий иной особенный вид полезного частного труда и, следовательно, равнозначен последнему. Равенство видов труда, toto coelo [во всех отношениях] различных друг от друга, может состоять лишь в отвлечении от их действительного неравенства, в сведении их к тому общему им характеру, которым они обладают как затраты человеческой рабочей силы, как абстрактно человеческий труд. Но мозг частных производителей отражает этот двойственный общественный характер их частных работ в таких формах, которые выступают в практическом обиходе, в обмене продуктов: столо быть, общественно полезный характер их частных работ он отражает в той форме, что продукт труда должен быть полезен, ноне для самого производителя, а для других людей; общественный характер равенства разнородных видов труда он отражает в той форме, что эти материально различные вещи, продукты труда, суть стоимости.
Следовательно, люди сопоставляют продукты своего труда как стоимости не потому, что эти вещи являются для них лишь вещными оболочками однородного человеческого труда. Наоборот. Приравнивая свои различные продукты при обмене один к другому как стоимости, люди приравнивают свои различные виды труда один к другому как человеческий труд. Они не сознают этого, но они это делают. Таким образом,у стоимости не написано на лбу, что она такое. Более того: стоимость превращает каждый продукт труда. в общественный иероглиф. В последствии люди стараются разгадать смысл этого иероглифа, проникнуть в тайну своего собственного общественного продукта, потому что определение предметов потребления как стоимостей есть общественный продукт людей не в меньшей степени, чем, например, язык. Позднее научное открытие, что продукты труда, поскольку они суть стоимости, представляют собой лишь вещное выражение человеческого труда, затраченного на их производство, составляет эпоху в истории развития человечества, но он отнюдь не рассеивает вещной видимости общественного характера труда. Лишь для данной особенной формы производства, для товарного производства, справедливо, что специфически общественный характер не зависимых друг от друга частных работ состоит в их равенстве как человеческого труда вообще и что он принимает форму стоимостного характера продуктов труда. Между тем, для людей, захваченных отношениями товарного производства. эти специальные особенности последнего - как до, так и после указанного открытия - кажутся имеющими всеобщее значение, подобно тому как свойства воздуха - его физическая телесная форма - продолжают существовать, несмотря на то, что наука разложила воздух на его основные элементы.
Глава вторая.
Процесс обмена.
Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаровладельцы должны относиться друг к другу как лица, воля которых распоряжаться этими вещами: таким образом, один товаровладелец лишь по воле другого, следовательно каждый из них лишь при посредстве одного общего им обоим волевого акта. может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой собственный. Следовательно, они должны признавать друг в друге частных собственников. Это юридическое отношение. формой которого является договор, - все равно закреплен ли он законом или нет, - есть волевое отношение, в котором отражается экономическое отношение. Содержание этого юридического, или волевого, отношения дано самим экономическим отношением.
Лица существуют здесь одно для другого лишь как представители товаров, т. е. как товаровладельцы. В ходе исследования мы вообще увидим, что характерные экономические маски лиц - это только олицетворение экономических отношений. в качестве носителей которых эти лица противостоят друг другу.
Товаровладельца отличает от его товара именно то обстоятельство, что для товара каждое другое товарное тело служит лишь формой проявления его собственной стоимости. Прирожденный уравнитель и циник. товар всегда готов обменять не только душу, но и телосо всяким другим товаром, хотя бы этот последний был наделен наружностью, еще менее привлекательной, чем у Мариторнес. Это отсутствующую у товара способность воспринимать конкретные свойства других товарных тел товаровладелец пополняет своими собственными пятью и даже более чувствами. Его товар не имеет для него самого непосредственной потребительной стоимости. Иначе он не вынес бы его на рынок. Он имеет потребительскую стоимость для других. Для владельца вся непосредственная потребительная стоимость товара заключается лишь в том, что он есть носитель меновой стоимости и, следовательно, средство обмена. Поэтому владелец стремится сбыть свой товар в обмен на другие, в потребительной стоимости которых он нуждается. Все товары суть непотребительные стоимости для своих владельцев и потребительные стоимости для своих невладельцев. Следовательно, они должны постоянно перемещаться из рук в руки. Но этот переход из рук в руки составляет их обмен, а в обмене они относятся друг к другу как стоимости и реализуются как стоимости. Значит, товары должны реализоваться как стоимости, прежде чем они получат возможность реализоваться как потребительные стоимости.
С другой стороны, прежде чем товары смогут реализоваться как стоимости, они должны доказать наличие своей потребительной стоимости, потому что затраченный на них труд идет в счет лишь постольку, поскольку он затрачен в форме, полезной для других.Но является ли труд действительно полезным для других, удовлетворяет ли его продукт какой-либо чужой потребности, - это может доказать лишь обмен.
Каждый товаровладелец хочет сбыть свой товар лишь в обмен на такие товары, потребительная стоимость которых удовлетворяет его потребности. Постольку обмен является для него чисто индивидуальным процессом. С другой стороны, он хочет реализовать свой товар как стоимость, т. е. реализовать его в другом товаре той же стоимости, независимо от того, имеет ли его собственный товар потребительную стоимость для владельцев других товаров или нет.Постольку обмен является для него всеобще общественным процессом. Но один и тот же процесс не может быть одновременно для всех товаровладельцев только индивидуальным и только всеобще общественным.
Присмотревшись к делу внимательнее. мы увидим, что для каждого товаровладельца всякий товар играет роль особенного эквивалента его товара, а потому его собственный товар -  роль всеобщего эквивалента всех других товаров. Но так как в этом сходятся между собой все товаровладельцы, то ни один товар не является всеобщим эквивалентом, а потому товары не обладают и всеобщей относительной формой стоимости, в которой они отождествлялись бы как стоимости и сравнивались друг с другом как величины стоимости. Таким образом, они противостоят друг другу вообще не как товары, а только как продукты, или потребительные стоимости.
В этом затруднительном положении наши товаровладельцы рассуждают как Фауст: "В начале было дело". И они уже делали дело, прежде чем начали рассуждать. Законы товарной природы проявляются в природном инстинкте товаровладельцев. Они могут приравнивать свои товары друг к другу как стоимости, а значит, и как товары, лишь относя их к какому-нибудь другому товару, лишь противопоставляя их ему как всеобщему эквиваленту. Это показал анализ товара. Но только общественное действие может превратить определенный товар во всеобщий эквивалент. Поэтому общественное действие все прочих товаров выделяет один определенный товар, в котором все они выражают свои стоимости. Тем самым натуральная форма этого товара становится общественно признанной формой эквивалента. Функция всеобщего эквивалента становится при помощи указанного общественного процесса специфической общественной функцией выделенного товара. Последний делается деньгами.
Денежный кристалл есть необходимый продукт процесса обмена, в котором разнородные продукты труда фактически приравниваются друг к другу и тем самым фактически превращаются в товары. Исторический процесс расширения и углубления обмена развивает дремлющую в товарной природе противоположность между потребительной стоимостью и стоимостью. Потребность дать для оборота внешнее выражение этой противоположности ведет к возникновению самостоятельной формы товарной стоимости и не унимается до тех пор, пока задача эта не решена окончательно путем раздвоения товара на товар и деньги. Следовательно, в той же самой мере, в какой осуществляется превращение продуктов труда в товары, осуществляется и превращение товара в деньги.
В непосредственном обмене продуктов каждый товар является непосредственно средством обмена для своего владельца и эквивалентом для своего невладельца, - однако лишь постольку, поскольку товар этот представляет для последнего потребительную стоимость.Следовательно, обмениваемый предмет еще не получает никакой формы стоимости, не зависимой от его собственной потребительной стоимомсти, или от индивидуальных потребностей обменивающихся лиц. Но необходимость такой формы развивается по мере того, как возрастает число и многообразие товаров, вступающих в процесс обмена. Задача возникает одновременно со средствами ее разрешения. Оборот товаров, в котором товаровладельцы обменивают свои собственные изделия на различные другие изделия и приравнивают их друг к другу, никогда не совершается без того, чтобы при этом различные товары различных товаровладельцев в пределах их оборотов не обменивались на один и тот же третий товар и не приравнивались ему как стоимости. Такой третий товар, становясь эквивалентом для других различных товаров, непосредственно приобретает всеобщую, или общественную, форму эквивалента, хотя и в узких пределах. Эта всеобщая форма эквивалента появляется и исчезает вместе с тем мимолетным общественным контактом, который вызвал ее к жизни. Попеременно и мимолетно выпадает она на долю то одного, то другого товара. Но с развитием товарного обмена она прочно закрепляется исключительно за определенными видами товаров, или кристаллизуется в форму денег. С каким именно видом товара она срастается, это сначала дело случая. Однако в общем и целом два обстоятельства играют здесь решающую роль. форма денег срастается или с наиболее важным из предметов, которые получаются путем обмена извне и действительно представляют собой естественно выросшую форму проявления меновой стоимости местных продуктов, или же- с предметом потребления, который составляет главный элемент местного отчуждаемого имущества, как, например, скот.
По мере того как обмен товаров разрывает свои узколокальные границы и поэтому товарная стоимость вырастает в материализацию человеческого труда вообще. форма денег переходит к тем товарам. которые по самой своей природе особенно пригодны для выполнения общественной функции всеобщего эквивалента, а именно к благородным металлам.
Что "золото и серебро по природе своей не деньги, но деньги по своей природе - золото и серебро", доказывается согласованностью естественных свойств этих металлов с функциями денег. Но пока мы знаем только одну функцию денег: служить формой проявления товарной стоимости, или материалом, в котором величины товарных стоимостей находят себе общественное выражение. Адекватной формой проявления стоимости, или материализацией абстрактного и, следовательно, одинакового человеческого труда, может быть лишь такая материя, все экземпляры которой обладают одинаковым качеством. С другой стороны, так как различие величин стоимости носит чисто количественный характер, то денежный товар должен быть способен к чисто количественным различиям, т. е. должен обладать такими свойствами, чтобы его можно было делить на произвольно мелкие мелкие части и вновь составлять из этих частей. Золото и серебро обладают этими качествами от природы.
Потребительная стоимость денежного товара удваивается. Наряду с особенной потребительной стоимостью. принадлежащей ему как товару, - например, золото служит для пломбирования зубов, является сырым материалом для производства предметов роскоши и т. д., - он получает формальную потребительную стоимость, вытекающую из его специфически общественных функций.
Так как все другие товары суть лишь особенные эквиваленты денег, а деньги - их всеобщий эквивалент, то они как особенные товары относятся к деньгам как к товару всеобщему.
Мы уже видели, что форма денег есть лишь застывший на одном товаре отблеск отношений к нему всех остальных товаров. Следовательно, тот факт, что деньги являются товаром, может показаться открытием лишь тому, кто исходит из их готовой формы, с тем чтобы анализировать их задним числом. Процесс обмена дает товару, который он превращает в деньги, не его стоимость, а лишь его специфическую форму стоимости.
Смешение этих двух определений приводит к тому, что стоимость золота и серебра начинают считать воображаемой. Так как деньги в известных своих функциях могут быть заменены простыми знаками денег, то отсюда возникла другая ошибка - что деньги только знаки. С другой стороны, в этом заблуждении сквозит смутная догадка, что денежная форма вещей есть нечто постороннее для них самих и что она только форма проявления скрытых за ней человеческих отношений.
Мы видели, как уже в самом простом выражении стоимости, х товара А = у товара В, создается иллюзия, будто бы вещь, в которой выражается величина стоимости другой вещи. обладает своей эквивалентной формой независимо от этого отношения товаров, обладает ею как неким от природы присущим ей общественным свойством. Мы проследили, как укрепляется эта иллюзия. Она оказывается завершенной, когда форма всеобщего эквивалента срастается с натуральной формой определенного товара, или откристаллизовывается в форму денег. При этом создается впечатление, будто не данный товар становится деньгами только потому, что в нем выражают свои стоимости все другие товары, а, наоборот, будто бы эти последние выражают в нем свои стоимости потому, что он - деньги. Посредствующее движение исчезает в своем собственном результате и не оставляет следа. Без всякого содействия со своей стороны товары находят готовый образ своей стоимости в виде существующего вне их и наряду с ними товарного тела. Эти вещи - золото и серебро - в том самом виде, как они выходят из недр земных, вместе с тем оказываются непосредственным воплощением вского человеческого труда. Отсюда магический характер денег. В том сторое общества, который мы сейчас изучаем, отношения людей в общественном процессе производства чисто атомистические. Вследствие этого их производственные отношения принимают вещный характер, не зависимый от их контроля и сознательной индивидуальной деятельности. Это проявляется прежде всего в том, что продукты их труда принимают вообще форму товаров. Таким образом, загадка денежного фетиша есть лишь ставшая видимой, слепящая взор загадка товарного фетиша.
Глава третья.
Деньги, или обращение товаров
1.Мера стоимостей.
В этой работе я везде предполагаю, ради упрощения, что денежным товаром является золото.
Первая функция золота состоит в том, чтобы доставить товарному миру материал для выражения стоимости, т. е. для того чтобы выразить стоимости товаров как одноименные величины, качественно одинаковые и количественно сравнимые. Оно функционирует, таким образом, как всеобщая мера стоимостей, и прежде всего в силу этой функции золото - этот специфический эквивалентный товар - становится деньгами.
Не деньги делают товары соизмеримыми. Наоборот. Именно потому, что все товары как стоимости представляют собой овеществленный человеческий труд и, следовательно, сами по себе соизмеримы, - именно поэтому все они и могут измерять свои стоимости одним и тем же специфическим товаром, превращая таким образом этот последний в общую для них меру стоимостей, т. е. в деньги. Деньги как мера стоимости есть необходимая форма проявления имманентной товарам меры стоимости, - рабочего времени.
Выражение стоимости товара в золоте: ч товара А=у денежного товара, есть денежная форма товара, или его цена. Теперь достаточно только одного уравнения: 1 тонна железа = 2 унциям золота, чтобы представить стоимость железа в общественно значимой форме.
Этому уравнению уже нет надобности маршировать плечом к плечу в ряду стоимостных уравнений других товаров, потому что эквивалентный товар, золото, уже обладает характером денег. Поэтому всеобщая относительная форма стоимости товаров снова возвращается теперь к своему первоначальному виду - к простой, или единичной, относительной форме стоимости. С другой стороны, развернутое относительное выражение стоимости, или бесконечный ряд относительных выражений стоимости, становятся специфически относительной формой стоимости денежного товара. Но этот ряд теперь уже общественно дан в товарных ценах. Читайте справа налево отметки любого прейскуранта. и вы найдете выражение величины стоимости денег во всех возможных товарах. Но зато деньги не имеют цены. Чтобы участвовать в этой единой относительной форме стоимости других товаров, они должны были бы относиться к самим себе как к своему собственному эквиваленту.
Цена, или денежная форма товаров, как и вообще их стоимостная форма, есть нечто, отличное от их чувственно воспринимаемой реальной телесной формы, следовательно - форма лишь идеальная, существующая лишь в представлении. Стоимость железа, холста, пшеницы и т. д. существует, хотя и невидимо, в самих этих вещах; она выражается в их равенстве с золотом, и их отношении к золоту, в отношении, которое, так сказать, существует лишь в их голове.Хранителю товаров приходится поэтому одолжить им свой язык или навесить на них бумажные ярлыки, чтобы поведать внешнему миру их цены. Так как выражение товарных стоимостей в золоте носит идеальный характер, то для этой операции может быть применимо также лишь мысленно представляемое, или идеальное. золото. Каждый товаровладелец знает, что он еще далеко не превратил свои товары в настоящее золото, если придал их стоимости форму цены, или мысленно представляемого золота, и что ему не нужно ни крупицы реального золота для того, чтобы выразить в золоте товарные стоимости на целые миллионы. Следовательно, свою функцию меры стоимостей деньги выполняют лишь как мысленно представляемые, или идеальные, деньги. Это обстоятельство породило самые нелепые теории денег.Хотя функцию меры стоимостей выполняют лишь мысленно представляемые деньги, цена всецело зависит от реального денежного материала. Стоимость, т. е. количество человеческого труда, содержащегося, например, в одной тонне железа, выражается в мысленно представляемом количестве денежного товара, содержащем столько же труда. Следовательно, смотря по тому. золото, серебро или медь служит мерой стоимости, стоимость тонны железа выражается в совершенно различных ценах, или в совершенно различных количествах золота, серебра или меди.
Если мерой стоимости служат одновременно два различных товара, например золото и серебро, то цены всех товаров получают два различных выражения: золотые цены и серебрянные цены; и те и другие спокойно уживаются рядом, пока остается неизменным отношение между стоимостями золота и серебра, например 1:15. Но всякое изменение этого отношения стоимостей нарушает существующее отношение между золотыми и серебряными ценами товаров и таким образом доказывает фактически, что двойственность меры стоимости противоречит ее функции.
Товары, цены которых определены, все принимают такую форму: a товара А = х золота; b товара B = y золота; c товара C = z золота и т. д., где a, b, c представляют определенные массы товаров A, B, C, а x, y, z - определенные массы золота. Товарные стоимости превратились, таким образом, в мысленно представляемые количества золота различной величины. т .е. несмотря на пестрое разнообразие своих товарных тел, превратились в величины одноименные, в величины золота. Как такие различные количества золота они сравниваются между собой и соизмеряются друг с другом, причем возникает техническая необходимость сводить их к какому-либо фиксированному количеству золота как единице измерения. Сама эта единица измерения путем дальнейшего деления на определенные части развертывается в масштаб. Золото, серебро, медь еще до своего превращения в деньги обладают таким масштабом в виде весовых делений: так, если единицей измерения служит, например, фунт, то, с одной стороны, он разделяется дальше на унции и т. д., с другой стороны, путем соединения фунтов, получаются центнеры и т. д. Поэтому при металлическом обращении готовые названия весового масштаба всегда образуют и первоначальные названия денежного масштаба, или масштаба цен.
Как мера стоимостей и как масштаб цен деньги выполняют две совершенно различные функции. Мерой стоимостей они являются как общественное воплощение человеческого труда. масштабом цен - как фиксированный вес металла. Как мера стоимости они служат для того, чтобы превращать стоимости бесконечно разнообразных товаров в цены, в мысленно представляемые количества золота; как масштаб цен они измеряют эти количества золота. Мерой стоимостей измеряются товары как стоимости; напротив, масштаб цен измеряет различные количества золота данным его количеством, а не стоимость данного количества золота весом других его количеств. Для масштаба цен определенный вес золота должен быть фиксирован как единица измерения. Здесь, как и при всяком другом определении одноименных величин, решающее значение имеет устойчивость соотношения мер. Следовательно, масштаб цен выполняет свою функцию тем лучше, чем неизменнее одно и то же количество золота служит единицей измерения. Мерой стоимостей золото может служить лишь потому, что оно само представляет продукт труда и, следовательно. стоимость потенциально переменную.
Очевидно прежде всего, что измерение стоимости золота никоим образом не отражается на его функции в качестве масштаба цен. Как бы ни изменялась стоимость золота, стоимости определенных количеств его сохраняют между собой одно и то же отношение. Если бы стоимость золота упала даже в тысячу раз, 12 унций золота по-прежнему обладали бы в двенадцать раз большей стоимостью, чем одна унция золота, а при определении цен дело идет лишь об отношениях различных количеств золота друг к другу. Так как, с другой стороны, при понижении или повышении стоимости золота вес одной унции его остается неизменным, то остается неизменным также и вес частей унции; следовательно, золото как фиксированный масштаб цен всегда оказывает одни и те же услуги, как бы ни изменялась его стоимость.
Изменение стоимости золота не препятствует также его функции в качестве меры стоимости. Оно затрагивает все товары одновременно и потому caeteris paribus [ при прочих равных условиях] не изменяет их взаимных относительных стоимостей, несмотря на то, что эти последние выражаются то в более высоких, то в более низких золотых ценах, чем выражались раньше.
Как при выражении стоимости одного товара в потребительной стоимости какого-либо другого товара, так и при оценке товаров золотом предпологается лишь одно: что в данное время производство определенного количества золота стоит данного количества труда. Что касается движения товарных цен вообще. то к нему приложимы развитые выше законы простого относительного выражения стоимости.
при неизменной стоимости денег общее повышение товарных цен может произойти лишь при том условии, если повышаются стоимости товаров; при неизменной стоимости товаров - если понижается стоимость денег. И наоборот. При неизменной стоимости денег все товарные цены могут понижаться лишь при том условии, если понижаются товарные стоимости; при неизменных товарных стоимостях - если повышается стоимость денег. Отсюда отнюдь не следует, что повышение стоимости денег всегда вызывает пропорциональное понижение товарных цен, а понижение стоимости денег - пропорциональное повышение товарных цен. Это справедливо лишь по отношению к товарам, стоимость которых остается неизменной. Например, такие товары, стоимость которых повышается одновременно и в одинаковой мере со стоимостью денег, сохраняют свои цены неизменными. Если их стоимость повышается медленее или быстрее, чем стоимость денег, то понижение или повышение их цен определяется разницей между движением их стоимости и движением стоимости денег и т. д.
Цена есть денежное название овеществленного в товаре труда. Величина стоимости товара выражает, таким образом, необходимое, имманентное самому процессу созидания товара отношение его к общественному рабочему времени. С превращением величины стоимости в цену это необходимое отношение проявляется как меновое отношение данного товара к находящемуся вне его денежному товару. Но в этом меновом отношении может выразиться как величина стоимости товара, так и тот плюс или минус по сравнению с ней, которым сопровождается отчуждение товара при данных условиях. Следовательно, возможность количественного несовпадения цены с величиной стоимости, или возможность отклонения цены от величины стоимости, заключена уже в самой форме цены. И это не является недостатком этой формы - наоборот, именно эта отличительная черта делает ее адекватной формой такого способа производства, при котором правило может прокладывать себе путь сквозь беспорядочный хаос только как слепо действующий закон средних чисел.
Но форма цены не только допускает возможность количественного несовпадения величины стоимости с ценой, т. е. величины стоимости с ее собственным денежным выражением, она может скрывать в себе качественное противоречие, вследствие чего цена вообще перестает быть выражением стоимости, хотя деньги представляют собой лишь форму стоимости товаров. Вещи, которые сами по себе не являются товарами, например совесть, честь и т. д., могут стать для своих владельцев предметом продажи и,  таким образом, благодаря своей цене приобрести товарную форму. Следовательно, вещь формально может иметь цену. не имея стоимости. Выражение цены являются здесь мнимым, как известные величины в математике. С другой стороны, мнимая форма цены - например. цена не подвергавшейся обработке земли, которая не имеет стоимости, так как в ней не овещестлен человеческий труд, может скрывать в себе действительное стоимостное отношение или отношение, производное от него. Форма цены предполагает отчуждаемость товаров за деньги и необходимость такого отчуждения. С другой стороны, золото функционирует как идеальная мера стоимости только потому, что оно уже обращается как денежный товар в меновом процессе. В идеальной мере стоимостей скрывается, таким образом. звонкая монета.
2. Средство обращения
А) Метаморфоз товаров
Мы видели, что процесс обмена товаров заключает в себе противоречащие и исключающие друг друга отношения. Развитие товара не снимает этих противоречий, но создает форму для их движения. Таков и вообще тот метод, при помощи которого разрешаются действительные противоречия. Так, например, в том, что одно тело непрерывно падает на другое и непрерывно же удаляется от последнего, заключается противоречие. Эллипсис есть одна из форм движения, в которой это противоречие одновременно и осуществляется и разрешается.
Поскольку процесс обмена перемещает товары из рук, где они являются непотребительными стоимостями, в руки, где они являются потребительными стоимостями, постольку этот процесс есть общественный обмен веществ. Продукт одного полезного вида труда становится на место продукта другого полезного вида труда. Товар, достигнув пункта, где он служит в качестве потребительной стоимости, выпадает из сферы товарного обмена и переходит в сферу потребления. Нас интересует здесь лишь первая сфера. Поэтому мы будем рассматривать весь процесс лишь со стороны формы, следовательно лишь смену форм, или метаморфоз, товаров, которая опосредствует общественный обмен веществ.
Совершенно неудовлетворительное понимание этой смены форм обусловливается, если даже не считать неясности в самом понимании стоимости, тем обстоятельством, что каждое изменение формы товара совершается путем обмена двух товаров: простого товара и денежного товара. Когда обращают внимание только на этот вещественный момент, обмен товара на золото, упускают из виду как раз то. что следовало бы видеть прежде всего, а именно то, что происходит с формой товара. Упускают из виду, что золото, рассматриваемое только как товар, еще не есть деньги и что другие товары при помощи своих цен сами относят себя к золоту как своему собственному денежному образу.
Товары вступают в процесс обмена непозолоченными, неподсахаренными, в чем мать родила. Процесс обмена порождает раздвоение товара на товар и деньги, внешнюю противоположность, в которой товары выражают имманентную им противоположность между потребительной стоимостью и стоимостью. В этой противоположности товары как потребительная стоимость противостоят деньгам как меновой стоимости. Вместе с тем та и другая сторона этой противоположности есть товар. т. е. единство потребительной стоимости и стоимости. Но это единство различий на каждом из двух полюсов представлено противоположно, а потому оно выражает вместе с тем их взаимоотношение. Товар реально есть потребительная стоимость, его стоимостное бытие лишь идеально проявляется в цене, выражающей его отношение к золоту, которое противостоит ему как реальный образ его стоимости. Наоборот, вещество золота играет роль лишь материализации стоимости, т. е. денег. Поэтому золото реально есть меновая стоимость. Его потребительная стоимость пока лишь идеально обнаруживается в ряде относительных выражений стоимости, при помощи которых оно относится к противостоящим ему товарам как к совокупности своих реальных потребительных форм. Эти противоположные формы товаров представляют собой действительные формы их движения в процессе обмена.
Итак, процесс обмена товара совершается в виде следующей смены форм:
Товар - Деньги  - Товар
Т - Д - Т
Со стороны своего вещественного содержания это движение представляет собой Т - Т, обмен товара на товар, обмен веществ общественного труда, обмен веществ, в конечном результате которого угасает и самый процесс.
Т - Д. Первый метаморфоз товара, или продажа. Переселение товарной стоимости из плоти товара в плоть денег есть, как я это назвал в другом месте, salto mortale  товара. Первый метаморфоз товара, его превращение из товарной формы в деньги, всегда является в то же время вторым противоположным метаморфозом какого-либо другого товара, обратным превращение последнего из денежной формы в товар.
Д - Т. Второй, или заключительный, метаморфоз товара - купля. Так как деньги есть образ всех других товаров, отделившийся от них, или продукт их всеобщего отчуждения, то они представляют собой абсолютно отчуждаемый товар. Они читают все цены в обратном направлении и отражают таким образом во всех товарных телах как в покорном материале для своего собственного превращения в товар. Вместе с тем цены, эти влюбленные взоры, бросаемые товарами на деньги, указывают последним границу их способности к перевоплощения. а именно их собственное количество. Так как товар, превращаясь в деньги, исчезает как таковой, то на деньгах не остается следов того. как именно они попали в руки владельца и что именно в них превратилось. Деньги  non olet [не пахнут], каково бы ни было их происхождение. Если, с одной стороны, деньги представляют проданный товар, то, с другой стороны, они представляют товары, которые можно купить.
Д - Т, т. е. купля, есть в то же время продажа, или Т - Д; следовательно, последний метаморфоз данного товара есть в то же время первый метаморфоз какого-либо другого товара.
Полный метаморфоз товара. в своей простейшей форме, предполагает четыре крайних точки и три personae dramatis [действующих лица]. Сначала товар противостоит деньгам как образу своей стоимости, который "по ту сторону", в чужом кармане, обладает своей вещноосязательной реальностью. Следовательно, товаровладельцу противостоит владелец денег. Как только товар превратился в деньги, они становятся его мимолетной эквивалентной формой, потребительная стоимость или содержание которой существует " по ее сторону", в других товарных телах. Деньги, конечный пункт первого превращения товара, представляют собой в то же время исходный пункт второго превращения. Следовательно, продавец в первом акте процесса является покупателем во втором акте, где ему противостоит третий товаровладелец как продавец.
Две противоположно направленные фазы движения товарного метаморфоза образуют кругооборот: товарная форма, сбрасывание товарной формы, возвращение к товарной форме. Во всяком случае сам товар определяется здесь противоположным образом. У исходного пункта он является непотребительной стоимостью, у конечного пункта он - потребительная стоимость для своего владельца. Точно так же деньги сначала выступают как твердый кристалл стоимости, в которой превращается товар, а затем расплываются в мимолетную эквивалентную форму товара.
Два метаморфоза, образующие полный кругооборот одного товара, представляет собой в то же время противоположные частичные метаморфозы двух других товаров. Один и тот же товар (холст) открывает ряд своих собственных метаморфозов и в то же самое время завершает полный метаморфоз другого товара (пшеницы). Во время своего первого превращения, в акте продажи, он выступает в обеих этих ролях своей собственной персоной. А превратившись в золотую куколку, в виде которой он сам приходит путь всякого товарного тела, он вместе с тем завершает первый метаморфоз некоторого третьего товара. Таким образом, кругооборот, описываемый рядом метаморфозов каждого товара, неразрывно сплетается с кругооборотами других товаров. процесс в целом представляет собой обращение товаров.
Как посредник в процессе обращения товаров, деньги приобретают функцию средства обращения.
В) Обращение денег
Смена форм, в которой совершается вещественный обмен продуктами труда,  Т -Д - Т, обусловливает, что одна и та же стоимость, образуя в качестве товара исходный пункт процесса, снова возвращается к этому же пункту в виде товара. таким образом, это движение товаров представляет собой кругооборот. С другой стороны, эта же самая форма исключает кругооборот денег. Результатом ее является непрерывное удаление денег от их исходного пункта, а не возвращение к нему. До тех пор, пока товар в руках продавца сохраняется в своем превращенном виде, в виде денег, товар этот находится в стадии своего первого метаморфоза, т. е. он осуществил лишь первую половину своего обращения. Когда процесс - продажа ради купли - закончен, то деньги, в свою очередь, удалились из рук своего первоначального владельца.
Таким образом, общее количество денег, функционирующих в течение каждого данного отрезка времени в качестве средств обращения, определяется, с одной стороны, суммой цен всех обращающихся товаров, а с другой стороны, большей или меньшей быстротой противоположно направляемых процессов товарного обращения, от чего зависит, какая часть общей суммы цен может быть реализована при помощи одной и той же денежной единицы. Но сама эта сумма цен товаров зависит как от массы, так и от цены каждого отдельного вида товаров. Эти три фактора: движение цен, масса обращающихся товаров и быстрота обращения денег, могут изменяться в различных направлениях и в различных пропорциях: поэтому подлежащая реализации сумма цен, а следовательно, и обусловленная ею масса средств обращения могут также претерпевать многочисленные комбинации. Здесь мы отметим лишь комбинации, которые играют наиболее важную роль в истории товарных цен.
Закон, согласно которому количество средств обращения определяется суммой цен обращающихся товаров и средней скоростью обращения денег, может быть выражен еще следующим образом: при данной сумме стоимостей товаров и данной средней скорости их метаморфозов количество обращающихся денег или денежного материала зависит от собственной стоимости последнего.
С) Монета, знак стоимости
Из функции денег как средства обращения возникает их монетная форма. Весовая часть золота, мысленно представленная в цене, или денежном названии товаров, должна противостать последним в процессе обращения как одноименный кусок золота, или монета. Как и установление масштаба цен, чеканка монет попадает в руки государства. В тех различных национальных мундирах, которые носят на себе золото и серебро в качестве монет и которые они снова снимают, появляясь на мировом рынке, обнаруживается разделение между внутренней, или национальной, сферой товарного обращения и всеобщей сферой мирового рынка.
Следовательно, золотая монета и золото в слитках различаются между собой только по внешности, и золото постоянно может быть превращено из одной формы в другую. Путь. на которой вступает золото, выйдя из монетного двора, ведет его, в конце концов, к плавильному тиглю. А именно, в обращении золотые монеты стираются, одна больше, другая меньше, Название золотой монеты и количество ее золотой субстанции, ее номинальное и ее реальное содержание начинают мало-помалу расходиться. Одноименные золотые монеты приобретают различную стоимость, так как они имеют теперь различный вес. Золото как средство обращения отклоняется от золота как масштаба цен и вместе с тем перестает быть действительным эквивалентом товаров, цены которых оно реализует. История этой неразберихи составляет главное содержание истории монетного дела в течение Средних веков и Нового времени вплоть до 18-го столетия. Естественная тенденция процесса обращения, стремящаяся превратить золотое бытие монеты в видимость золота, т. е. сделать из монеты лишь символ ее официального металлического содержания, признана даже самым современным законодательством: последнее определяет ту степень потери металла, которая делает золотую монету негодной к обращению, т. е. демонетизирует.
Если само обращение денег отделяет реальное содержание монеты от номинального содержания, отделяет ее металлическое бытие от ее функционального бытия, то в нем уже скрыта возможность заместить металлические деньги в их функции монеты знаками из другого материала или простыми символами.
Металлическое содержание серебряных и медных знаков произвольно определяется законом. В обращении они снашиваются еще быстрее, чем золотая монета. Их монетная функция становится поэтому фактически совершенно не зависимой от их веса, т. е. от всякой стоимости. Монетное бытие золота окончательно отделяется от его стоимостной субстанции. Благодаря этому вещи, относительно не имеющие никакой стоимости, - бумажки, получают возможность функционировать вместо золота в качестве монеты. В металлических денежных знаках их чисто символический характер еще до изветсной степени скрыт. В бумажных деньгах он выступает с полной очевидностью. Как видим, ce nest que le premier pas qui coute [ труден лишь первый шаг].
Мы имеем здесь в виду лишь государственные бумажные деньги с принудительным курсом. Они вырастают непосредственно из металлического обращения. Наоборот, кредитные деньги предполагают условия, которые нам, пока мы остаемся в пределах простого товарного обращения, еще совершенно неизвестны. Только мимоходом отметим. что, подобно тому как бумажные деньги в собственном смысле этого слова возникают из функции денег как средства обращения, естественный корень кредитных денег составляет функция денег как средства платежа.
3.Деньги
Товар, который функционирует в качестве меры стоимости, а поэтому также, непосредственно или через своих заместителей, и в качестве средства обращения, есть деньги. Поэтому золото (или серебро) - деньги. Золото функционирует как деньги, с одной стороны, в тех случаях, когда оно должно выступать в своей золотой (или серебряной) телесности, как денежный товар, т. е. там, где оно выступает не чисто идеально, - как в функции меры стоимости, - и не как нечто, способное быть замещенным своими представителями - как в функции средства обращения. С другой стороны, золото (или серебро) функционирует как деньги в тех случаях, когда его функция - независимо от того, выполняет ли оно эту функцию само, своей собственной персоной, или через своих заместителей, - закрепляет за ним роль единственного образа стоимости, или единственного адекватного бытия меновой стоимости, в противовес всем другим товарам, которые выступают только как потребительные стоимости.
А) Образование сокровищ
Непрерывный кругооборот двух противоположных товарных метаморфозов, или постоянная смена актов продажи и купли. проявляется в неустанном обращении денег, или в их функции perpetuum mobile [непрерывно действующего механизма] обращения. Деньги иммобилизуются или превращаются, как говорит Буагильбер, из meuble [движимого] в immeuble [недвижимое], из монеты в деньги, как только прерывается ряд метаморфозов, и продажа уже не дополняется непосредственно следующей за ней куплей.
Уже с самых первых зачатков товарного обращения возникают необходимость и страстное стремление удерживать у себя продукт первого метаморфоза - превращенную форму товара, или его золотую куколку. Товар продают не для того, чтобы купить другие товары, а для того, чтобы заместить товарную форму денежной. Из простого посредствующего звена при обмене веществ эта перемена формы становится самоцелью. Отчужденная форма товара встречает препятствия к тому, чтобы функционировать в качестве абсолютно отчуждаемой формы товара, или в качестве лишь его мимолетной денежной формы. Вследствие этого деньги окаменевают в виде сокровища, и продавец товаров становится собирателем сокровищ.
При дальнейшем развитии товарного производства каждый товаропроизводитель должен обеспечить себе nexus rerum, известный "общественно признанный залог". Его потребности непрерывно вновь и вновь заявляют о себе и непрерывно побуждают его покупать чужие товары, в то время как производство и продажа его собственного товара стоит времени и зависит от случайностей. Чтобы купить, не продавая, он должен сначала продать, не покупая. Кажется, что эта операция, если представить ее как общее правило, сама себе противоречит. Однако в местах их добычи благородные металлы непосредственно обмениваются на другие товары. Здесь имеет место продажа (со стороны товаровладельцев) без купли ( со стороны владельцев золота или серебра). И последующие продажи без следующих за ними актов купли лишь опосредствуют дальнейшее распределение благородных металлов между всеми товаровладельцами. Таким образом во всех пунктах обращения накопляются золотые и серебряные сокровища самых различных размеров. Вместе с возможностью удерживать товар как меновую стоимость или меновую стоимость как товар пробуждается жажда золота. С расширение товарного обращения растет власть денег, этой абсолютно общественной формы богатства, всегда находящейся в состоянии боевой готовности.
"Золото - удивительная вещь! Кто обладает им, тот господин всего, чего он захочет. Золото может даже душам открыть дорогу в рай" (Колумб, в письме с Ямайки, 1503г.)
Так как по внешности денег нельзя узнать, что именно превратилось в них, то в деньги превращается все: как товары, так и не товары. Все делается предметом купли-продажи. Обращение становится колоссальной общественной ретортой, в которую все втягивается для того, чтобы выйти оттуда в виде денежного кристалла. Этой алхимии не могут противостоять даже мощи святых, не говоря уже о менее грубых res sacrosanctae, extra commercium hominum [священных предметах, исключенных из торгового оборота людей]. Подобно тому как в деньгах стираются все качественные различия товаров, они, в свою очередь, как радикальный уравнитель, стирают всяческие различия. Но деньги - сами товар, внешняя вещь, которая может стать частной собственностью всякого человека. Общественная сила становится таким образом частной силой частного лица. Античное общество поносит поэтому деньги как монету, на которую разменивается весь экономический и моральный уклад его жизни. Современное общество, которое еще в детстве своем вытащило Плутона за волосы из недр земных, приветствует золото как блестящее воплощение своего сокровеннейшего жизненного принципа. Наряду с непосредственной формой сокровища развивается его эстетическая форма, обладание золотыми и серебряными предметами. Последнее растет вместе с ростом богатства буржуазного общества. "Soyons riches ou paraissons riches" ["Будем богаты или будем казаться богатыми] (Дидро). Таким образом, с одной стороны, образуется все более и более расширяющийся рынок для золота и серебра, не зависимый от их денежной функции, с другой стороны - скрытый источник предложения денег, действующий особенно интенсивно в периоды общественных бурь.
В) Средство платежа
В рассмотренной нами непосредственной форме товарного обращения одна и та же величина стоимости всегда имелась вдвойне: в виде товара на одном полюсе, в виде денег на противоположном полюсе. Товаровладельцы вступали поэтому в соприкосновение между собой лишь как представители имеющихся в наличности взаимных эквивалентов. Однако с развитием товарного обращения развиваются отношения, благодаря которым отчуждение товаров отделяется во времени от реализации их цены. Здесь достаточно будет отметить лишь наиболее элементарные из этих отношений. Один вид товаров требует более длинного, другой - более короткого времени для своего производства. Производство различных товаров связано с различными временами года. Один товар рождается у самого своего рынка, другой должен совершить путешествие на отдаленный рынок. поэтому один товаровладелец может выступить в качестве продавца раньше, чем другой выступит в качестве покупателя. При частом повторении одних и тех же сделок между одними и теми же лицами условия продажи товаров регулируются условиями их производства. С другой стороны, пользование известным видом товаров, например домом, продается на известный промежуток времени. В таких случаях лишь по истечении срока покупатель действительно получает потребительную стоимость товара. Он покупает поэтому товар раньше, чем оплачивает его. Один товаровладелец продает наличный товар, а другой покупает, выступая как просто представитель денег или как представитель будущих денег. Продавец становится кредитором, покупатель - должником. Так как здесь изменился метаморфоз товара, или развитие его стоимостной формы, то и деньги приобретают другую функцию. Они становятся средством платежа.
Роли кредитора и должника возникают здесь из простого товарного обращения. Изменение формы последнего накладывает эту новую печать на продавца и покупателя. Следовательно, первоначально это совершенно такие же мимолетные, выполняемые попеременно одними и теми же агентами обращения роли, как и роли продавца и покупателя. Однако эта противоположность уже с самого начала носит не столь невинный характер и обнаруживает способность к более прочной кристаллизации. Но те же самые роли могут возникнуть и независимо от товарного обращения. Так. например, в античном мире классовая борьба протекает преимущественно в форме борьбы между должником и кредитором и в Риме кончается гибелью должника-плебея, который замещается рабом. В Средние века та же борьба оканчивается гибелью должника-феодала, который утрачивает свою политическую власть вместе с утратой ее экономического базиса. Однако денежная форма, - а ведь отношение должника к кредитору обладает формой денежного отношения - здесь лишь отражает в себе антагонизм глубже лежащих экономических условий жизни.
Но возвратимся к сфере товарного обращения. Одновременное появление эквивалентов, товара и денег, на противоположных полюсах процесса продажи прекратилось. Деньги функционируют теперь, во-первых, как мера стоимости при определении цены продаваемого товара. Установленная контрактом цена последнего измеряет собой обязательство покупателя, т. е. ту денежную сумму, которую он должен уплатить к определенному сроку. Во-вторых, деньги функционируют как идеальное покупательное средство. Хотя они существуют лишь в виде денежного обязательства покупателя, они осуществляют переход товара из рук в руки. Только по наступлении срока платежа средство платежа действительно вступает в обращение, т. е. переходит из рук покупателя в руки продавца. Средство обращения превратилось в сокровище вследствие того, что процесс обращения прервался на первой фазе, т. е. деньги, эта превращенная форма товара, были извлечены из обращения. Средство платежа вступает в обращение, но лишь после того, как товар уже вышел из него. Деньги уже не опосредствуют процесса. Они самостоятельно завершают его как абсолютное наличное бытие меновой стоимости, или как всеобщий товар. Продавец превратил товар в деньги, чтобы удовлетворить при их помощи какую-либо потребность, созидатель сокровищ. - чтобы консервировать товар в денежной форме, должник-покупатель - чтобы иметь возможность уплатить. Если он не уплатит. его имущество будет подвергнуто принудительной продаже. Итак, теперь, в силу общественной необходимости, возникающей из отношений самого процесса обращения, образ стоимости товара - деньги - становится самоцелью продажи.
Покупатель превращает деньги обратно в товар прежде, чем он превратил товар в деньги, т. е. он совершает второй метаморфоз товара раньше первого. Товар продавца обращается, но при этом реализует свою цену лишь в виде часто правового требования на получение денег. Он превращается в потребительную стоимость раньше, чем успевает превратиться в деньги. Его первый метаморфоз осуществляется лишь задним числом.
За каждый данный период процесса обращения обязательства, по которым наступает срок платежа, представляют сумму цен тех товаров, продажа которых вызвала эти обстоятельства к жизни. Масса денег, необходимая для реализации такой суммы цен, зависит прежде всего от быстроты обращения средств платежа. Она обусловливается двумя обстоятельствами: сцеплением отношений кредиторов и должников, когда А, получая деньги от своего должника В, уплачивает их своему кредитору С и т. д., и продолжительностью промежутков между различными сроками платежа. Цепь следующих один за другим платежей, или осуществляемых задним числом первых метаморфозов, существенно отличается от рассмотренного ранее сплетения рядов метаморфозов. В движении средств обращения не только выражается связь между продавцами и покупателями, самая эта связь возникает лишь в денежном обращении и вместе с ним. Напротив, движение средств платежа выражает собой общественную связь, имевшуюся в готовом виде еще до него.
Одновременность и параллельность продаж ограничивают возможность компенсации массы монет увеличением быстроты их обращения. И наоборот, эти же самые обстоятельства создают новый рычаг экономии на средствах платежа. По мере концентрации платежей в одном и том же месте естественно развиваются особые учреждения и методы взаимного погашения платежей. Такую роль играли, например, virements [переводы долгов] в средневековом Лионе. Стоит только сопоставить между собой долговые требования А к В, В к С, С к А и т. д., чтобы в известных пределах взаимно погасить их как положительные и отрицательные величины. Выплатить придется лишь разницу. Чем больше концентрация платежей, тем относительно меньше баланс, тем меньше, следовательно, масса обращающихся средств платежа.
Функция денег как средства платежа заключает в себе непосредственное противоречие. поскольку платежи взаимно погашаются, деньги функционируют лишь идеально как счетные деньги, или мера стоимости. Поскольку же приходится производить действительные платежи, деньги выступают не как средство обращения, не как лишь преходящая и посредствующая форма обмена веществ, а как индивидуальное воплощение общественного труда, как самостоятельное наличное бытие меновой стоимости, или абсолютный товар. Противоречие это обнаруживается с особенной силой в тот момент производственных и торговых кризисов, который называется денежным кризисом. Последний возможен лишь там, где цепь следующих один за другим платежей и искусственная система взаимного погашения их достигли полного развития. При всеобщих нарушениях хода этого механизма, из чего бы они ни возникали, деньги внезапно и непосредственно превращаются из чисто идеального образа счетных денег в звонкую монету. Теперь они уже не могут быть замещены обыденным товаром. Потребительная стоимость товара теряет свою ценность, а стоимость товара исчезает перед лицом ее стоимостной формы. Если мы теперь рассмотрим общую сумму денег, находящихся в обращении в течение данного промежутка времени. то окажется, что она - при данной скорости циркуляции средств обращения и платежа - равняется сумме подлежащих реализации товарных цен плюс сумма платежей, которым наступил срок, минус взаимно погашаемые платежи и, наконец, минус сумма оборотов, в которых дин и те же деньги функционируют попеременно то как средство обращения, то как средство платежа. Кредитные деньги возникают непосредственно из функции денег как средства платежа, причем долговые обязательства за проданные товары, в свою очередь, начинают обращаться, перенося долговые требования с одного лица на другое. С другой стороны, с расширение кредитного дела расширяется и функция денег как средства платежа. В качестве средств платежа деньги получают собственные формы существования. в которых они и находят себе место в сфере крупных торговых сделок, в то время как золотая и серебряная монета оттесняется главным образом в сферу розничной торговли.
При известном уровне развития и достаточно широких размерах товарного производства функция денег как средства платежа выходит за пределы сферы товарного обращения. Деньги становятся всеобщим товаром договорных обязательств. Ренты, подати и т. п. превращаются из поставки натурой в денежные платежи.
С) Мировые деньги
Выходя за пределы внутренней сферы обращения, деньги сбрасывают с себя приобретенные ими в этой сфере локальные формы - масштаба цен, монеты, разменной монеты, знаков стоимости - и опять выступают в своей первоначальной форме слитков благородных металлов. В мировой торговле товары развертывают свою стоимость универсально. Поэтому и самостоятельный образ их стоимости противостоит им здесь в качестве мировых денег. Только на мировом рынке деньги в полной мере функционируют как товар, натуральная форма которого есть вместе с тем непосредственно общественная форма осуществления человеческого труда in abstracto. Способ их существования становится адекватным их понятию.
В сфере внутреннего обращения только один какой-нибудь товар может служить мерой стоимости, а следовательно, и деньгами. На мировом рынке господствует двойная мера стоимости - золото и серебро.
Мировые деньги функционируют как всеобщее средство платежа, всеобщее покупательное средство и абсолютно общественная материализация богатства вообще (universal wealth). Функции средства платежа, средства, служащего для расчетов по международным балансам, преобладает. Отсюда лозунг меркантилистской системы - торговый баланс.Международным покупательным средством золото и серебро служат по существу тогда, когда внезапно нарушается обычное равновесие обмена веществ между различными нациями. Наконец, они функционируют как абсолютно общественная материализация богатства там, где дело идет не о купле или платеже, а о перенесении богатства из одной страны в другую, и где это перенесение в товарной форме исключается или конъюнктурой товарного рынка или самой поставленной целью.
Как для внутреннего обращения, так и для обращения на мировом рынке каждая страна нуждается в известном резервном фонде. Следовательно, функции сокровища возникают частью из функции денег как средства обращения и средства платежа на внутреннем рынке, частью из их функции как мировых денег. Для последней роли всегда требуется действительно денежный товар, золото и серебро во всей их телесности, вследствие чего Джемс Стюарт характеризует золото и серебро, в отличие от их локальных заместителей, как money of the world [мировые деньги].
Отдел второй.
Превращение денег в капитал
Глава четвертая.
Превращение денег в капитал.
1.Всеобщая формула капитала.
Товарное обращение есть исходный пункт капитала. Историческим предпосылками возникновения капитала являются товарное производство и развитое товарное обращение, торговля. мировая торговля и мировой рынок открывают в 16-ом столетии новую мстория капитала.
Если мы оставим в стороне вещественное содержание товарного обращения, обмен различных потребительных стоимостей, и будем рассматривать лишь экономические формы, порождаемые этим процессом, то мы найдем. что деньги представляют собой его последний продукт.Этот последний продукт товарного обращения есть первая форма проявления капитала.
Исторически капитал везде противостоит земельной собственности сначала в форме денег. как денежное имущество, как купеческий и ростовщический капитал. Но нет надобности обращаться к истории возникновения капитала для того, чтобы убедиться, что деньги являются первой формой его проявления. История эта ежедневно разыгрывается на наших глазах. Каждый новый капитал при своем первом появлении на сцене. т .е. на товарном рынке, рынке труда или денежном рынке, неизменно является в виде денег - денег, которые путем определенных процессов должны превратиться в капитал.
Деньги как деньги и деньги как капитал сначала отличаются друг от друга лишь неодинаковой формой обращения.
Непосредственная форма товарного обращения есть Т - Д - Т, превращение товара в деньги и обратное превращение денег в товар, продажа ради купли. Но наряду с этой формой мы находим другую, специфически отличную от нее, форму Д - Т - Д, превращение денег в товар и обратное превращение товара в деньги. куплю ради продажи. Деньги, описывающие в своем движении этот последний цикл, превращаются в капитал, становятся капиталом и уже по своему назначению представляют собой капитал.
Присмотримся ближе к обращению Д  - Т - Д. Подобному простому товарному обращению, оно проходит две противоположных фазы. Первая фаза, Д - Т, купля, представляет собой превращение денег в товар. вторая фаза, Т - Д, или продажа,  - обратное превращение товара в деньги. Единство обеих фаз составляет совокупное движение, в котором деньги обмениваются на товар и потом этот самый товар обменивается опять на деньги, товар покупается ради продажи, или, если оставить в стороне формальные различия между куплей и продажей, на деньги покупается товар и на товар - деньги. Результат, в котором угасает весь процесс, есть обмен денег на деньги, Д - Д. Если я на 100 ф. ст. покупаю 2000ф. хлопка и снова продаю эти 2000 ф. хлопка за 110 ф. ст., то в конечном счете я обменял 100 ф. ст.на 110 ф. ст.. деньги на деньги.
Очевидно, прежде всего, что процесс обращения Д - Т - Д был бы совершенно нелеп и бессодержателен, если бы он представлял собой лишь обходный путь для того, чтобы данную денежную стоимость обменять на ту же самую денежную стоимость, например 100ф. ст. на 100 фунтов стерлингов. Несравненно проще и надежнее метод собирателя сокровищ, который хранит у себя свои 100 ф. ст., вместо того чтобы подвергать их опасностям обращения. С другой стороны, когда купец продает купленный им за 100 ф. ст. хлопок, то совершенно независимо от того. выручает ли он при этом 110 ф. ст., или 100 ф.ст., или даже только 50 ф. ст., его деньги описывают своеобразный и оригинальный путь, совершенно отличный от простого товарного обращения, когда, например, крестьянин продает хлеб и на вырученные деньги покупает себе одежду. Итак, прежде всего мы должны охарактеризовать формальные различие между кругооборотами Д - Т - Д и Т - Д - Т. вместе с тем обнаружится и различие по существу, скрывающееся за этими формальными различиями.
Посмотрим сначала. что общего в обеих этих формах.
Оба кругооборота распадаются на одни и те же противоположные фазы :Т - Д, продажа, и Д - Т, купля. В каждой из обеих фаз противостоят друг другу одни и те же два вещных элемента - товар и деньги и два лица в одних и тех же характерных экономических масках  - покупатель и продавец. Каждый из обоих кругооборотов представляет собой единство одних и тех же противоположных фаз, и оба раза это единство осуществляется при посредстве трех контрагентов, из которых один только продает, другой только покупает, а третий попеременно покупает и продает.
Но что уже с самого начала распределяет кругообороты Т - Д - Ти Д - Т - Д, так это обратная последовательность одних и тех же противоположных фаз обращения. Простое товарное обращение начинается продажей и заканчивается куплей. обращение денег как капитала начинается куплей и заканчивается продажей. Там товар. здесь деньги образуют исходный и конечный пункты движения. В первой форме роль посредника во всем процессе играют деньги. во второй, наоборот, - товар.
В обращении Т - Д - Т деньги, в конце концов, превращаются в товар, который служит потребительной стоимостью. Следовательно, тут деньги затрачиваются окончательно. Напротив, в противоположной форме Д - Т - Д покупатель затрачивает деньги лишь для того, чтобы получить деньги в качестве продавца. Покупая товар, он бросает деньги в обращение с тем, чтобы вновь извлечь их оттуда путем продажи того же самого товара. Он выпускает из рук деньги лишь с затаенным намерением снова овладеть ими. Таким образом. деньги здесь лишь авансируются.
В форме Т - Д - Т одни и те же деньги дважды меняют свое место. Продавец получает их от покупателя и уплачивает их другому продавцу. Весь процесс в целом, начинающийся получение денег за товар, заканчивается отдачей денег за товар. Обратно протекает процесс в форме Д - Т - Д. Не одни и те же деньги, а один и тот же товар два раза меняет здесь свое место. Покупатель получает его из рук продавца и снова передает его в руки другого покупателя. Как в простом товарном обращении двукратное перемещение одних и тех же денег вызывает их окончательный переход из одних рук в другие, так здесь двукратная перемена места одним и тем же товаром приводит деньги обратно к их исходному пункту.
Обратный приток денег к их исходному пункту не зависит от того, продается ли товар дороже, чем он был куплен , или нет. Это обстоятельство влияет лишь на величину притекающей обратно денежной суммы. Самое явление обратного притока имеет место. поскольку купленный товар снова продается, т. е. поскольку описывается полностью кругооборот Д - Т - Д. Следовательно, здесь мы находим чувственно воспринимаемую разницу между обращением денег как капитала и их обращением просто как денег.
Кругооборот Т - Д - Т совершенно закончен, как только деньги, вырученные от продажи одного товара, унесены куплей другого товара. И если обратный приток денег к исходному пункту здесь все-таки произойдет, то лишь благодаря возобновлению или повторению всего процесса. Если я продаю квартер хлеба за 3 ф. ст. и на эти 3 ф. ст. покупаю платье, то для меня эти 3 ф. ст. истрачены окончательно. Я уже не имею к ним более никакого отношения. Они принадлежат торговцу платьем. Если бы я продал второй квартер пшеницы, то деньги вернулись бы ко мне обратно, но не вследствие первой сделки, а лишь вследствие ее повторения. Деньги снова удаляются от меня, если я доведу эту сделку до конца, совершив новую куплю. Следовательно, в обращении Т -Д - Т затрата денег не имеют никакого отношения к их обратному притоку. Напротив, в Д - Т - Д обратный приток денег обусловливается самим характером их затраты. Без этого обратного притока всю операцию надо признать неудавшейся или процесс прерванным и еще незаконченным, так как недостает его второй фазы - продажи, дополняющей и завершающей куплю.
Кругооборот Т - Д - Т имеет своей исходной точкой один товар, а конечной точкой другой товар. который выходит из обращения и поступает в потребление. Потребление, удовлетворение потребностей, одним словом - потребительная стоимость есть, таким образом, конечная цель этого кругооборота. Напротив, кругооборот Д - Т - Д имеет своим исходным пунктом денежный полюс и, в конце концов, возвращается к тому же полюсу. Его движущим мотивом, его определяющей целью является поэтому сама меновая стоимость,.
В простом товарном обращении оба крайние пункта имеют одну и ту же экономическую форму. Оба они - товары. И притом товары равной стоимости. Но зато они качественно различные потребительные стоимости, например хлеб и платье. Обмен продуктов, обмен различных веществ, в которых выражается общественный труд, составляет здесь содержание движения. иначе обстоит дело в обращении Д -Т - Д. на первый взгляд оно представляется, вследствие своей тавтологичности, бессодержательным. Оба крайние пункта имеют одну и ту же экономическую форму. Оба они - деньги, следовательно не являются качественно различными потребительными стоимостями, ибо деньги представляют собой как раз такой превращенный образ товаров, в котором погашены все особенные потребительные стоимости последних. Сначала обменять 100 ф. ст. на хлопок, а затем снова обменять этот хлопок на 100 ф. ст., т. е. окольным путем деньги на деньги, то же на то же, - такая операция представляется столь же бесцельной, сколь и нелепой. одна денежная сумма может вообще отличаться от другой денежной суммы только по величине..Процесс Д - Т - Д обязан поэтому своим содержанием не качественному различию между своими крайними пунктами, - так как оба они деньги, - а лишь их количественной разнице. В результате этого процесса из обращения извлекается больше денег, чем первоначально было брошено в него. Хлопок, купленный, например. за 100 ф. ст., снова продается за 100 + 10 ф. ст., или 110 фунтов стерлингов.
 
Это приращение, или избыток над первоначальной стоимостью, я называю прибавочной стоимостью (surplus value). Таким образом, первоначально авансированная стоимость не только сохраняется в обращении, но и изменяет свою величину, присоединяет к себе прибавочную стоимость, или возрастает. И как раз это движение превращает ее в капитал.
Деньги образуют поэтому исходный и заключительный пункт всякого процесса возрастания стоимости. Она была равна 100 ф. ст., теперь она равна 110 ф. ст. и т. д. Но сами деньги играют здесь роль лишь одной из форм стоимости, потому что их здесь две. не приняв товарной формы, деньги не могут стать капиталом. Таким образом, здесь деньги не выступают против товаров полемически, как при накоплении сокровищ. Капиталист знает, что всякие товары, какими бы оборвышами они ни выглядели, как бы скверно они не пахли, суть деньги в духе и истине, евреи внутреннего обрезания, и к тому же чудотворное средство из денег делать большее количество денег.
Если в простом обращении стоимость товаров в противовес их потребительной стоимости получала в лучшем случае самостоятельную форму денег, то здесь она внезапно выступает как саморазвивающаяся, как самодвижущаяся субстанция, для которой товары и деньги суть только формы. Более того. Вместо того чтобы выражать собой отношение товаров, она теперь вступает, так сказать, в частное отношение к самой себе. Она отличает себя как первоначальную стоимость от себя самой как прибавочной стоимости, подобно тому как Бог Отец отличается от самого себя как Бога Сына, хотя оба они одного возраста и в действительности составляют лишь одно лицо. Ибо лишь благодаря прибавочной стоимости в 10 ф. ст. авансированные 100 ф. ст. становятся капиталом, и как только они стали им, как только родился сын, а через сына и отец. тотчас снова исчезает их различие, и оба они едины: 110 фунтов стерлингов.
Стоимость становится, таким образом, самодвижущейся стоимость, самодвижущимися деньгами, и как таковая она - капитал.Она выходит из сферы обращения, снова вступает в нее, сохраняет и умножает себя в ней, возвращается назад в увеличенном виде и снова и снова начинает один и тот же кругооборот. Д - Д', деньги, порождающие деньги, - money which begets money, - таково описание капитала в устах его первых истолкователей, меркантилистов.
Купить, чтобы продать, или, точнее, купить, чтобы продать дороже, Д - Т - Д', представляет на первый взгляд форму , свойственную лишь одному виду капитала  - купеческому капиталу.Но и промышленный капитал есть деньги, которые превращаются в товар и потом путем продажи товара обратно превращаются в большее количество денег. Акты, которые совершаются вне сферы обращения в промежутке между куплей и продажей, нисколько не изменяют этой формы движения. Наконец, в капитале, приносящем проценты, обращение Д - Т - Д представлено в сокращенном виде, в своем результате без посредствующего звена, в своем, так сказать, лапидарном стиле, как Д - Д', как деньги, которые равны большему количеству денег, как стоимость, которая больше самой себя.
Таким образом, Д - Т - Д' есть действительно всеобщая формула капитала, как он непосредственно проявляется в сфере обращения.
2.Противоречия всеобщей формулы.
Та форма обращения, в которой денежная куколка превращается в капитал, противоречит всем развитым раньше законам относительно природы товара, стоимости, денег и самого обращения. От простого товарного обращения ее отличает обратная последовательность тех же самых двух противоположных процессов, продажи и купли. Но каким чудом такое чисто формальное различие может преобразовать самое природу данного процесса?
Более того: этот обратный порядок существует лишь для одного из трех деловых друзей, вступающих между собой в сделку. Как капиталист, я покупаю товар у А и продаю его затем В; как простой товаровладелец, я продаю товар В и потом снова покупаю товар у А. Для деловых друзей А и В этого различия не существует. Они выступают лишь в качестве продавца и покупателя товаров. Я сам противостою им всякий раз как простой владелец денег или товаровладелец, как покупатель или как продавец. Как при той, так и при другой последовательности метаморфозов я противостою одному из них только как покупатель, другому - только как продавец: одному только в качестве денег, другому - только в качестве товара, но я никому из них не противостою в качестве капитала или в качестве капиталиста, т. е. как представитель чего-то такого. что было бы больше, чем деньги, или больше, чем товар, чего-то такого, что могло бы производить какое-либо иное действие, кроме того, которое свойственно деньгам или товарам. Для меня купля у А и продажа В образуют один последовательный ряд. Но связь между этими двумя актами существует только для меня. А нет никакого дела до моей сделки с В, В никакого дела до моей сделки с А. Если бы я захотел объяснить им ту особую мою заслугу, что я перевернул порядок следования сделок, то они доказали бы мне, что я заблуждаюсь относительно самого этого порядка следования, что сделка в целом не началась куплей и не кончилась продажей, а наоборот, началась продажей и завершилась куплей. В самом деле: мой первый акт, купля, есть продажа с точки зрения А, мой второй акт, продажа, есть купля с точки зрения В. Не удовольствовавшись этим, А и В заявят кроме того, что весь этот порядок следования есть совершенно излишний фокус-покус. А Мог бы прямо продать свой товар В, В прямо купить у А. Вместе с тем вся сделка превращается в односторонний акт обычного товарного обращения - продажу с точки зрения А, куплю с точки зрения В. Таким образом, перевернув порядок следования актов, мы отнюдь не вышли из сферы простого товарного обращения: нам приходится поэтому посмотреть, допускает ли природа самой этой сферы возрастание входящих в нее стоимостей, а следовательно, образование прибавочной стоимости.
Итак, поскольку обращение товара обусловливает лишь изменение формы его стоимости, оно обусловливает, если явление протекает в чистом виде, обмен эквивалентов. Даже вульгарная политическая экономия, несмотря на полное непонимание того, что такое стоимость, всякий раз, когда пытается на свой лад рассматривать явление в чистом виде, предполагает, что спрос и предложение взаимно покрываются, т.е что влияние их вообще уничтожается. Следовательно, если в отношении потребительной стоимости оба контрагента могут выиграть, то на меновой стоимости они не могут оба выиграть. Здесь господствует скорее правило: "Где равенство, там нет выгоды".Хотя товары и могут быть проданы по ценам, отклоняющимся от их стоимостей, но такое отклонение является нарушением законов товарообмена. в своем чистом виде он есть обмен эквивалентов и, следовательно, не может быть средством увеличения стоимости.
Поэтому за попытками рассматривать обращение товаров как источник прибавочной стоимости скрывается обыкновенно quid pro quo, смешение потребительной стоимости и меновой стоимости.
Если обмениваются товары или товары и деньги равной меновой стоимости, т. е. эквиваленты, то, очевидно, никто не извлекает из обращения большей стоимости, чем пускает в него. В таком случае не происходит образования прибавочной стоимости. В своей чистой форме процесс обращения товаров обусловливает собой обмен эквивалентов.
Итак, образование прибавочной стоимости, а потому и превращение денег в капитал не может быть объяснено ни тем, что продавцы продают свои товары выше их стоимости, ни тем, что покупатели покупают их ниже их стоимости.
Как ни вертись, а факт остается фактом: если обмениваются эквиваленты, то не возникает никакой прибавочной стоимости, и если обмениваются неэквиваленты, тоже не возникает никакой прибавочной стоимости. Обращение, или товарообмен, не создает никакой стоимости.
Как видим, прибавочная стоимость не может возникнуть из обращения; следовательно, для того чтобы она возникла, за спиной обращения должно произойти нечто такое, чего не видно в самом процессе обращения. Но может ли прибавочная стоимость возникнуть откуда-либо еще; кроме процесса обращения? Итак, капитал не может возникнуть из обращения и так же не может возникнуть вне обращения. Он должен возникнуть в обращении и в то же время не в обращении.
Мы получили, таким образом, двойственный результат.
Превращение денег в капитал должно быть раскрыто на основе имманентных законов товарообмена, т. е. исходной точкой должен послужить нам обмен эквивалентов. Наш владелец денег, который представляет собой пока еще только личину капиталиста, должен купить товары по их стоимости, продать их по их стоимости и все -таки извлечь в конце этого процесса больше стоимости, чем он вложил в него. Его превращение в бабочку, в настоящего капиталиста, должно совершиться в сфере обращения, и в то же время не в сфере обращения. Таковы условия проблемы. Hic Rhodus, hic salta!
3. Купля и продажа рабочей силы.
Изменение стоимости денег, которым предстоит превратиться в капитал, не может совершиться в самих деньгах, ибо как покупательное средство и средство платежа они лишь реализуют цену товаров, покупаемых на них или оплачиваемых ими, между тем как застывая в своей собственной форме, они превращаются в окаменелости неизменных величин стоимости. Столь же мало может возникнуть это изменение из второго акта обращения, из перепродажи товара, так как этот акт лишь превращает товар из его натуральной формы опять в денежную. Следовательно, изменение должно произойти с товаром, покупаемым в первом акте Д - Т, а не с его стоимостью, так как обмениваются эквиваленты. причем товары оплачиваются по их стоимости. Таким образом, это изменение может возникнуть только из потребительной стоимости товара как таковой, т. е. только из его потребления. Но извлечь стоимость из потребления товара нашему владельцу денег удастся лишь в том случае, если ему посчастливится открыть в пределах сферы обращения, т. е. на рынке, такой товар, сама потребительная стоимость которого обладала бы оригинальным свойством быть источником стоимости, - такой товар, действительное потребление которого было бы овеществлением труда, а следовательно, созиданием стоимости. И владелец денег находит на рынке такой специфический товар; это - способность к труду, или рабочая сила.
Под рабочей силой, или способности к труду, мы понимаем совокупность физических и духовных способностей, которыми обладает организм, живая личность человека, и которые пускают им в ход всякий раз, когда он производит какие-либо потребительные стоимости.
Но для того чтобы владелец мог найти на рынке рабочую силу как товар, должны быть выполнены различные условия. Обмен товаров, сам по себе, не содержит никаких иных отношений зависимости, кроме тех, которые вытекают из его собственной природы. А раз это так, рабочая сила может появиться на рынке в качестве товара лишь тогда и лишь постольку, когда и поскольку она выносится на рынок или продается ее собственным владельцем, т. е. тем самым лицом, рабочей силой которого она является. Чтобы ее владелец мог продавать ее как товар, он должен иметь возможность распоряжаться ею, следовательно, должен быть свободным собственником своей способности к труду, своей личности. Он и владелец денег встречаются на рынке и вступают между собой в отношения как равноправные товаровладельцы, различающиеся лишь тем. что один - покупатель, а другой продавец, следовательно оба - юридически равные лица. Для сохранения этого отношения требуется, чтобы собственник рабочей силы продавал ее постоянно лишь на определенное время, потому что, если бы он продал ее целиком раз и навсегда, то он продал бы вместе с тем самого себя, превратился бы из свободного человека в раба, из товаровладельца в товар. Как личность, он постоянно должен сохранять отношение к своей рабочей силе как к своей собственности, а потому как к своему собственному товару, а это возможно лишь постольку, поскольку он всегда предоставляет покупателю пользоваться своей рабочей силой или потреблять ее лишь временно, лишь на определенный срок, следовательно, поскольку он, отчуждая рабочую силу, не отказывается от права собственности на нее.
Второе существенное условие. необходимо для того, чтобы владелец денег мог найти на рынке рабочую силу как товар, состоит в том, что владелец рабочей силы должен быть лишен возможности продавать товары, в которых овеществлен его труд, и, напротив, должен быть вынужден продавать как товар самое рабочую силу. которая существует лишь в его живом организме.
Для того чтобы кто-то имел возможность продавать отличные от его рабочей силы товары, он должен. конечно, обладать средствами производства, например сырьем, орудиями труда и т. д. Сапоги нельзя сделать, не имея кожи. Работнику необходимы кроме того жизненные средства. Никто. даже мечтатель, созидающий "музыку будущего", не может жить продуктами будущего, не может жить за счет потребительных стоимостей, производство которых еще не закончено; с первого дня своего появления на земном шаре человек должен потреблять ежедневно. потреблять, прежде чем он начнет производить и в то время как он производит. Если продукты производятся как товары. то после того как закончено их производство. они должны быть проданы и только после своей продажи могут удовлетворять потребности производителя. Ко времени, необходимому для производства, присоединяется время, необходимое для продажи.
Таким образом, владелец денег лишь в том случае может превратить свои деньги в капитал. если найдет на товарном рынке свободного рабочего. свободного в двояком смысле: в том смысле, что рабочий - свободная личность и располагает своей рабочей силой как товаром и что, с другой стороны, он не имеет для продажи никакого другого товара, гол как сокол. свободен от всех предметов. необходимых для осуществления своей рабочей силы.
Вопрос, почему это свободный рабочий противостоит в сфере обращения владельцу денег, не интересует владельца денег. который находит рынок труда в готовом виде как особое подразделение товарного рынка. И нас он пока интересует столь же мало. Мы теоретически исходим из фактического положения вещей, так же как владелец денег исходит из него практически. Одно во всяком случае ясно. Природа не производит на одной стороне владельцев денег и товаров, а на другой стороне владельцев одной только рабочей силы. Это отношение не является ни созданным самой природой, ни таким общественным отношением. которое было бы свойственно всем историческим периодам. Оно, очевидно. само есть результат предшествующего исторического развития, продукт многих экономических переворотов, продукт гибели целого ряда более старых формаций общественного производства.
И те экономические категории, которые мы рассматривали раньше, также носят на себе следы своей истории. Существование продукта в качестве товара предполагает определенные исторические условия. Чтобы стать товаром, продукт должен производиться не как непосредственное средство существования для самого производителя. Если бы мы пошли дальше в своем исследовании и спросили себя: при каких условиях все или, по крайней мере. большинство продуктов принимает форму товара, то мы нашли бы, что это происходит лишь на основе совершенно специфического, а именно капиталистического способа производства. Но такое исследование выходило бы за рамки анализа товара. Товарное производство и товарное обращение могут иметь место и тогда, когда подавляющая масса продуктов предназначается непосредственно для собственного потребления, не превращается в товары, и, следовательно, общественный процесс производства далеко еще не во всем своем объеме подчинен господству меновой стоимости. Для превращения продукта в товар разделение труда внутри общества должно развиваться в такой степени, чтобы разграничение потребительной стоимости и меновой стоимости, начинающееся при непосредственной меновой торговле. было вполне закончено. Но эта ступень развития присуща исторически самым различным общественно-экономическим формациям.
Если мы остановим свое внимание на деньгах, то увидим. что они предполагают известный уровень товарного обмена. Различные формы денег - простой товарный эквивалент, или средство обращения, или средство платежа. сокровище и мировые деньги - указывают, смотря по различным размерам применения и сравнительному преобладанию той или другой функции. на весьма различные ступени общественного процесса производства. Тем не менее. как показывает опыт. достаточно сравнительно слабого развития товарного обращения. чтобы могли образовываться все эти формы. Иначе обстоит дело с капиталом. Исторические условия его существования отнюдь не исчерпываются наличием товарного и денежного обращения. Капитал возникает лишь там. где владелец средств производства и жизненных средств находит на рынке свободного рабочего в качестве продавца своей рабочей силы. и уже одно это историческое условие заключает в себе целую мировую историю. Поэтому капитал с самого своего возникновения возвещает наступление особой эпохи общественного процесса производства.
Этот своеобразный товар,  рабочая сила, подлежит теперь нашему ближайшему рассмотрению. Подобно всем другим товарам он обладает стоимостью. Чем определяется последняя?
Стоимость рабочей силы. как и всякого другого товара, определяется рабочим временем. необходимым для производства, а следовательно, и воспроизводства этого специфического предмета торговли. Поскольку рабочая сила - стоимость, в ней самой представлено лишь определенное количество овеществленного общественного среднего труда. Рабочая сила существует только как способность живого индивидуума. Производство рабочей силы предполагает, следовательно, существование последнего. Раз существование индивидуума дано. производство рабочей силы состоит в воспроизводстве самого индивидуума, в поддержании его жизни. Для поддержания своей жизни живой индивидуум нуждается в известной сумме жизненных средств. Таким образом. рабочее время. необходимое для производства рабочей силы. сводится к рабочему времени. необходимому для производства этих жизненных средств, или стоимость рабочей силы есть стоимость жизненных средств. необходимых для поддержания жизни ее владельца. Но рабочая сила осуществляется лишь путем внешнего ее проявления. она осуществляется только в труде. В процессе ее осуществления. в труде. затрачивается определенное количество человеческих мускулов, нервов, мозга и т. д.. которое должно быть снова возмещено. Эта усиленная затрата предполагает усиленное возмещение. Собственник рабочей силы, трудившийся сегодня. должен быть в состоянии повторить завтра тот же самый процесс при прежних условиях силы и здоровья. Следовательно. сумма жизненных средств должна быть достаточна для того. чтобы поддержать трудящегося индивидуума как такового в состоянии нормальной жизнедеятельности. Сами естественные потребности, как то: пища. одежда, топливо. жилище и т. д.. различны в зависимости от климатических и других природных особенностей той или другой страны. С другой стороны, размер так называемых необходимых потребностей, равно как и способы их удовлетворения, сами представляют собой продукт истории и зависит в большей мере от культурного уровня страны. между прочим в значительной степени и от того, при каких условиях, а следовательно. с какими привычками и жизненными притязаниями сформировался класс свободных рабочих.Итак. в противоположность другим товарам определение стоимости рабочей силы включает в себя исторический и моральный элемент. Однако для определенной страны и для определенного периода объем и состав необходимых для рабочего жизненных средств в среднем есть величина данная.
Собственник рабочей силы смертен. Следовательно, чтобы он непрерывно появлялся на рынке, как того требует непрерывное превращение денег в капитал, продавец рабочей силы должен увековечить себя, "как увековечивает себя всякий индивидуум, т. е. путем размножения". Рабочие силы, исчезающие с рынка вследствие изнашивания и смерти, должны постоянно замещаться по меньшей мере таким же количеством новых рабочих сил. Сумма жизненных средств, необходимых для производства рабочей силы. включает в себя поэтому жизненные средства таких заместителей, т. е. детей рабочих, и таким путем увековечивается на товарном рынке раса этих своеобразных товаровладельцев.
Для того чтобы преобразовать общечеловеческую природу так, чтобы она получила подготовку и навыки в определенной отрасли труда, стала развитой и специфической рабочей силой. требуется определенное образование или воспитание, которое, в свою очередь, стоит большей или меньшей суммы товарных эквивалентов. Эти издержки на образование различны в зависимости от квалификации рабочей силы. Следовательно, эти издержки обучения - совершенно ничтожные для обычной рабочей силы - входят в круг стоимостей, затрачиваемых на ее производство.
Итак, стоимость рабочей силы сводится к стоимости определенной суммы жизненных средств. Она изменяется поэтому с изменением стоимости этих жизненных средств, т. е. с изменением величины рабочего времени, необходимого для их производства.
Часть жизненных средств, например продукты питания, топливо и т. д., потребляется ежедневно и потому ежедневно же должна возмещаться. Другие жизненные средства, как платье, мебель и т. д., потребляются в течение более или менее продолжительных промежутков времени, а потому и подлежат возмещению лишь по истечении более продолжительного времени. Одни товары покупаются или оплачиваются ежедневно, другие еженедельно, раз в четверть года и т. д. Но как бы ни распределялась сумма этих расходов в течение, например. года, она должна быть покрыта из средних, поступающих изо дня в день доходов.
 
Пусть в этой необходимой для среднего дня товарной массе заключено 6 часов общественного труда; тогда в рабочей силе ежедневно овеществляется половина дня общественного среднего труда, т. е. требуется половина рабочего дня для ежедневного производства рабочей силы. Это количество труда, необходимое для ежедневного производства рабочей силы, составляет ее дневную стоимость,  или стоимость ежедневно воспроизводимой рабочей силы. Если полдня среднего общественного труда выражается в массе золота в 3 шиллинга, или в один талер, то талер есть цена, соответствующая дневной стоимости рабочей силы. Если владелец рабочей силы ежедневно продает ее за один талер, то ее продажная цена равно ее стоимости, и по нашему предположению владелец денег, снедаемый желанием превратить свой талер в капитал, действительно уплачивает эту стоимость.
Низшую, или минимальную, границу стоимости рабочей силы образует стоимость той товарной массы. без ежедневного притока которой носитель рабочей силы, человек, не был бы в состоянии возобновлять свой жизненный процесс,  т. е. стоимость физически необходимых жизненных средств. Если цена рабочей силы падает до этого минимума, то она падает ниже стоимости, так как при таких условиях рабочая сила может поддерживаться и проявляться лишь в хиреющем виде. Между тем стоимость всякого товара определяется тем рабочим временем, которое требуется для производства товара нормального качества.
Своеобразная природа этого специфического товара, рабочей силы, выражается, между прочим, в том, что по заключении контракта между покупателем и продавцом его потребительная стоимость не переходит еще фактически в руки покупателя. Его стоимость, подобно стоимости всякого другого товара, была определена раньше, чем он вступил в обращение, потому что определенное количество общественного труда уже было затрачено на производство рабочей силы, но ее потребительная стоимость состоит лишь в ее позднейших активных проявлениях. Таким образом, отчуждение силы и ее действительное проявление, т. е. наличное бытие в качестве потребительной стоимости, отделяются друг от друга во времени. Но при продаже таких товаров, формальное отчуждение потребительной стоимости которых отделяется во времени от ее фактической передачи покупателю, деньги покупателя функционируют обыкновенно как средство платежа. Во всех странах с капиталистическим способом производства рабочая сила оплачивается лишь после того, как она уже функционировала в течение срока, установленного договором при ее купле, например в конце каждой недели. Таким образом, везде рабочий авансирует капиталисту потребительную стоимость своей рабочей силы; он предоставляет покупателю потреблять свою рабочую силу раньше, чем последний уплатил ее цену, одним словом  - везде рабочий кредитует капиталиста. Что этот кредит не пустая выдумка, показывает не только потеря кредитором заработной платы в случае банкротства капиталиста, но и целый ряд фактов. оказывающих более продолжительное влияние.
Мы познакомились теперь с тем. как определяется стоимость, уплачиваемая владельцем денег владельцу этого своеобразного товара, рабочей силы. Ее потребительная стоимость, которую владелец денег, в свою очередь, получает при обмене, обнаружится лишь в процессе действительного использования, в процессе потребления рабочей силы. Все необходимые для этого процесса вещи, как сырой материал и т. п., владелец денег покупает на товарном рынке и оплачивает полной ценой. Процесс потребления рабочей силы есть в то же время процесс производства товара и прибавочной стоимости. Потребление рабочей силы, как и всякого другого товара, совершается за пределами рынка, или сферы обращения.
Отдел третий.
Производство абсолютной прибавочной стоимости.
Глава пятая.
Процесс труда и процесс увеличения стоимости.
1.Процесс труда
Потребление рабочей силы - это сам труд. Покупатель рабочей силы потребляет ее, заставляя работать ее продавца. Последний вследствие этого становится actu [на деле] осуществляющей себя рабочей силой, рабочим, между тем как раньше он был таковым лишь potentia [потенциально]. Для того чтобы выразить свой труд в товарах, он должен прежде всего выразить его в потребительных стоимостях, в вещах, которые служат для удовлетворения тех или иных потребностей. Следовательно, капиталист заставляет рабочего изготовлять какую-либо особую потребительную стоимость, какую-либо определенную вещь. То обстоятельство, что производство потребительный стоимостей, или благ, совершается для капиталиста и под его контролем, нисколько не изменяет общей природы этого производства. Поэтому процесс труда необходимо рассмотреть сначала независимо от какой бы то ни было определенной общественной формы.
Труд есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой. Веществу природы он сам противостоит как сила природы. Для того чтобы присвоить вещество природы в форме, пригодной для его собственной жизни, он приводит в движение принадлежащие его телу естественные силы: руки и ноги, голову и пальцы. Воздействуя посредством этого движения на внешнюю природу и изменяя ее, он в то же время изменяет свою собственную природу. Он развивает дремлющие в ней силы и подгоняет игру этих сил своей собственной власти. Мы не будем рассматривать здесь первых животнообразных инстинктивных форм труда. Состояние общества, когда рабочий выступает на товарном рынке как продавец своей собственной рабочей силы, и то его уходящее в глубь первобытных времен состояние, когда человеческий труд еще не освободился от своей примитивной. инстинктивной формы, разделено огромным интервалом. Мы предполагаем труд в такой форме, в которой он составляет исключительное достояние человека. Паук совершает операции. напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем. что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, т .е. идеально. Человек не только изменяет форму того, что дано природой; в том, что дано природой, он осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий и который он должен подчинять свою волю. И это подчинение не есть единичный акт. Кроме напряжения тех органов, которыми выполняется труд, в течение всего времени труда необходима целесообразная воля, выражающаяся во внимании, и притом необходима тем более, чем меньше труд увлекает рабочего своим содержанием и способом исполнения, следовательно, чем меньше рабочий наслаждается трудом как игрой физических и интеллектуальных сил.
Простые моменты процесса труда следующие: целесообразная деятельность, или самый труд, предмет труда и средство труда.
Земля (с экономической точки зрения к ней относится и вода), первоначально обеспечивающая человека пищей, готовыми жизненными средствами существует без всякого содействия с его стороны как всеобщий предмет человеческого труда. Все предметы, которые труду остается лишь вырвать из их непосредственной связи с землей, суть данные природой предметы труда. Например, рыба, которую ловят, отделяют от ее жизненной стихии - воды, дерево, которое рубят в девственном лесу, руда, которую извлекают из недр земли. напротив, если сам предмет труда уже был, так сказать профильтрован предшествующим трудом, то мы называем его сырым материалом, например уже добытая руда, находящаяся в процессе промывки. всякий сырой материал есть предмет труда. но не всякий предмет труда есть сырой материал. Предмет труда является сырым материалом лишь в том случае, если он уже претерпел известное изменение при посредстве труда.
Средство труда есть вещь или комплекс вещей, которые человек помещает между собой и предметом труда и которые служат для него в качестве проводника его воздействий на этот предмет. Он пользуется механическими, физическими, химическими свойствами вещей для того, чтобы в соответствии со своей целью применить их как орудия воздействия на другие вещи. Предмет, которым человек овладевает непосредственно, - мы не говорим о собирании готовых жизненных средств, например плодов, когда средствами труда служат только органы тела рабочего, - есть не предмет труда, а средство труда. Так данное самой природой становится органом его деятельности, органом, который он присоединяет к органам своего тела, удлиняя таким образом, вопреки Библии, естественные размеры последнего. Являясь первоначальной кладовой его пищи, земля является также и первоначальным арсеналом его средств труда. Она доставляет ему, например, камень, которым он пользуется для того, чтобы метать. тереть, давить, резать и т. д. Сама земля есть средство труда, но функционирование ее как средства труда в земледелии, в свою очередь. предполагает целый ряд других средств труда и сравнительно высокое развитие рабочей силы. Вообще, когда процесс труда достиг хотя бы некоторого развития, он нуждается уже в подвергшихся обработке средствах труда. В пещерах древнейшего человека мы находим каменные орудия и каменное оружие. Наряду с обработанным камнем, деревом. костями и раковинами главную роль, как средство труда, на первых ступенях человеческой истории. играют прирученные, следовательно уже измененные посредством труда, выращенные человеком животные. Употребление и созидание средств труда, хотя и свойственны в зародышевой форме некоторым видам животных, составляют специфически характерную черту человеческого процесса труда, и потому Франклин определяет человека как "a toolmaking animal", как животное , делающее орудия. Такую же важность, какую строение останков костей имеет для изучения организации исчезнувших животных видов, останки средств труда имеют для изучения исчезнувших общественно-экономических формаций. Экономические эпохи различаются не тем. что производится, а тем, как производится, какими средствами труда. Средства труда не только мерило развития человеческой рабочей силы, но и показатель тех общественных отношений, при которых совершается труд. в числе самих средств труда механические средства труда, совокупность которых можно назвать костной и мускульной системой производства, составляют характерные отличительные признаки определенной эпохи общественного производства гораздо больше, чем такие средства труда, которые служат только для хранения предметов труда и совокупность которых в общем можно назвать сосудистой системой производства. как например, трубы, бочки, корзины, сосуды и т. д. Лишь в химическом производстве они играют важную роль.
Кроме тех вещей, посредством которых труд воздействует на предмет труда и которые поэтому так или иначе служат проводниками его деятельности, в более широком смысле к средствам процесса труда относятся все материальные условия, необходимые вообще для того, чтобы процесс мог совершаться. Прямо они не входят в него, но без них, он или совсем невозможен, или может происходить лишь в несовершенном виде. Такого рода всеобщим средством труда является опять-таки сама земля. потому. что она дает рабочему locus standi [место, на котором он стоит], а его процессу - сферу действия (field of employment). Примером этого же рода средств труда, но уже предварительно подвергшихся процессу труда, могут служить рабочие здания, каналы, дороги и т. д.
Итак, в процессе труда деятельность человека при помощи средств труда вызывает заранее намеченное изменение предмета труда. Процесс угасает в продукте. Продукт процесса труда есть потребительная стоимость, вещество природы, приспособленное к человеческим потребностям посредством изменения формы. Труд соединился с предметом труда. Труд овеществлен в предмете, а предмет обработан. То. что на стороне рабочего проявлялось в форме деятельности [Unruhe], теперь на стороне продукта выступает в форме покоящегося свойства [ruhende Eigenschaft], в форме ьытия. Рабочий прял, и продукт есть пряжа.
Если рассматривать весь процесс с точки зрения его результата - продукта, то и средство труда и предмет труда оба выступают как средства производства. а самый труд - как производительный труд.
Когда одна потребительная стоимость в виде продукта выходит из  процесса труда, в него входят в качестве средств производства другие потребительные стоимости, продукты предыдущих процессов труда. Одна и та же потребительная стоимость, являясь продуктом одного труда, служит средством производства для другого труда. поэтому продукты представляют собой не только результат, но в то же время и условие процесса труда.
За исключением добывающей промышленности, которая находит свой предмет труда в природе - как горное дело, охота, рыболовство и т. д. (земледелие лишь постольку, поскольку впервые обрабатывается девственная почва),  - все отрасли промышленности имеют дело с таким предметом, который представляет собой сырой материал, т. е. предмет труда, уже профильтрованный процессом труда, и который сам уже является продуктом труда. Так, например, семена в земледелии. Животные и растения. которых обыкновенно считают продуктами природы, в действительности являются продуктами труда не только прошлого года, но в своих современных формах и продуктами видоизменений, совершавшихся на протяжении многих поколений под контролем человека, при посредстве человеческого труда. Что же касается собственно средств труда, то даже для самого поверхностного взгляда громадное большинство их обнаруживает следы прошлого труда.
Сырой материал Может образовывать главную субстанцию продукта или же принять участие в его образовании только как вспомогательный материал. Вспомогательный материал или потребляется средствами труда, как. например, уголь паровой машиной, смазка колесами, сено рабочей лошадью, или присоединяется к сырому материалу, чтобы произвести в нем вещественное изменение, - как, например, хлор к небеленому холсту, уголь к железу, краска к шерсти, - или же способствует осуществлению самого труда. как, например, материалы. употребляемые для освещения и отопления рабочего помещения. В собственно химическом производстве различие между главным материалом и вспомогательным материалом исчезает, потому что ни один из применяемых сырых материалов не появляется вновь в качестве субстанции продукта.
Так как каждая вещь обладает многочисленными свойствами и потому пригодна для различных способов использования, то один и тот же продукт может служить сырым материалом в очень различных процессах труда. Например, зерно является сырым материалом для мельника, крахмалозаводчика, винокура, скотовода и т. д. В качестве семян оно становится сырым материалом для своего собственного производства. Точно так же уголь выходит из горной промышленности как продукт и входит в нее как средство производства.
Один и тот же продукт в одном и том же процессе труда может служить средством труда и сырым материалом. например, скот при его откармливании является подвергающимся обработке сырым материалом и в то же время средством для приготовления удобрения.
Продукт, существующий в готовой для потребления форме. может снова сделаться сырым материалом для другого продукта. как, например, виноград - сырым материалом для вина. Или же труд оставляет свой продукт в таких формах, в которых последний может найти применение только как сырой материал. Сырой материал в этом состоянии называется полуфабрикатом и, быть может, точнее можно было бы называть его промежуточным фабрикатом, как, например, хлопок, нитки. пряжа и т. д. Являясь уже продуктом, сам первоначальный сырой материал должен, однако, пройти еще целый ряд различных процессов, в которых он в постоянно изменяющемся виде каждый раз снова функционирует как сырой материал вплоть до последнего процесса труда, из которого он выходит уже как готовое жизненное средство или готовое средство труда.
Итак. выступает ли известная потребительная стоимость в качестве сырого материала. средства труда или продукта, это всецело зависит от ее определенной функции в процессе труда. от того места. которое она занимает в нем, и с переменой этого места изменяются и ее определения.
Поэтому, вступая в качестве средств производства в новые процессы труда, продукты утрачивают характер продуктов. Они функционируют здесь уже только как материальные факторы живого труда. Для прядильщика веретено только средство, которым он прядет, лен - только предмет, который он прядет. Конечно, нельзя прясть без материала прядения и без веретена. Поэтому наличие этих продуктов предполагается при начале прядения. Но то обстоятельство, что лен и веретено суть продукты прошлого труда. так же безразлично для самого этого процесса. как для акта питания безразлично то обстоятельство, что хлеб - продукт прошлого труда крестьянина, мельника, пекаря и т. д. Наоборот. Если средства производства и обнаруживают в процессе труда свой характер продуктов прошлого труда, то лишь благодаря своим недостаткам. Нож, который не режет, пряжа. которая постоянно рвется и т. д.,  живо напоминают о ножовщике А и прядильщике В. В удавшемся продукте изглажен всякий след участия прошлого труда в создании его потребительных свойств.
Машина, которая не служит в процессе труда. бесполезна. Кроме того. она подвергается разрушительному действию естественного обмена веществ. Железо ржавеет, дерево гниет. Пряжа, которая не будет использована для тканья или вязанья, представляет собой испорченный хлопок. Живой труд должен хватить эти вещи, воскресить их из мертвых, превратить их из только возможных в действительные и действующие потребительные стоимости. Охваченные пламенем труда, который ассимилирует их как свое тело. призванные в процессе труда к функциям, соответствующим их идее и назначению, они хотя и потребляются, но потребляются целесообразно, как элементы для создания новых потребительных стоимостей, новых продуктов, которые способны войти как жизненные средства в сферу индивидуального потребления или как средства производства в новый процесс труда.
Итак, если имеющиеся в наличии продукты являются не только результатом процесса труда. но и его условиями, то с другой стороны, их вступление в процесс труда, т. е. их контакт с живым трудом, служит единственным средством для того. чтобы сохранить и использовать эти продукты прошлого труда как потребительные стоимости.
Труд потребляет свои вещественные элементы, свой предмет и свои средства, пожирает их, а потому является процессом потребления. Это производственное потребление тем отличается от индивидуального потребления, что в последнем продукты потребляются как жизненные средства живого индивидуума, в первом - как жизненные средства труда, т. е. действующей рабочей силы этого индивидуума. Поэтому продукт индивидуального потребления есть сам потребитель, результат же производственного потребления - продукт, отличный от потребителя.
Поскольку средства труда и предмет труда сами уже являются продуктами, труд потребляет продукты для производства продуктов или пользуется продуктами как средствами производства продуктов. Но подобно тому как первоначально процесс труда совершается лишь между человеком и землей, существующей без его содействия, так и теперь в процессе труда все еще принимают участие средства производства, которые даны природой и не представляют собой соединение вещества природы с человеческим трудом.
Процесс труда, как мы изобразили его в простых и абстрактных его моментах, есть целесообразная деятельность для созидания потребительных стоимостей, присвоение данного природой для человеческих потребностей, всеобщее условие обмена веществ между человеком и природой, вечное естественное условие человеческой жизни, и потому он не зависим от какой бы то ни было формы этой жизни, а напротив. одинаково общ всем ее общественным формам. Поэтому у нас не было необходимости в том, чтобы рассматривать рабочего в его отношении к другим рабочим. Человек и его труд на одной стороне. природа и ее материалы на другой - этого было достаточно. как по вкусу пшеницы невозможно узнать, кто ее возделывал, так же по этому процессу труда не видно. при каких условиях он происходит: под жестокой ли плетью надсмотрщика за рабами или под озабоченным взором капиталиста, совершает ли его Цинциннат, возделывающий свои несколько югеров, или дикарь, камнем убивающий зверя.
Процесс труда, как процесс потребления рабочей силы капиталистом. обнаруживает две своеобразных особенности.
Рабочий работает под контролем капиталиста, которому принадлежит его труд. капиталист наблюдает за тем. чтобы работа совершалась в надлежащем порядке и чтобы средства производства потреблялись целесообразно, следовательно. чтобы сырой материал не растрачивался понапрасну и чтобы с орудиями труда обходились бережно, т. е. чтобы они разрушались лишь настолько, насколько этого требует их употребление в работе.
А во-вторых: продукт есть собственность капиталиста, а не непосредственного производителя, не рабочего. Капиталист оплачивает, например, дневную стоимость рабочей силы. Следовательно, потребление ее. как и всякого другого товара, - например лошади. которую он нанимает на один день, - в продолжение дня принадлежит ему. Покупателю товара принадлежит потребление товара, и владелец рабочей силы, отдавая свой труд, фактически отдает лишь проданную им потребительную стоимость. С того момента. как он вступает в мастерскую капиталиста, потребительная стоимость его рабочей силы, т. е. ее потребление, труд, принадлежит капиталисту. Куплей рабочей силы капиталист присоединил самый труд как живой фермент к мертвым, принадлежащим ему же элементам образования продукта. Сего точки зрения процесс труда есть лишь потребление купленного им товара, рабочей силы, но он может потреблять ее лишь при том условии, если присоединит к ней средства производства. процесс труда есть процесс между вещами, которые купил капиталист, между принадлежащими ему вещами.Поэтому продукт этого процесса принадлежит ему в той же мере. как продукт процесса брожения в его винном погребе.
2.Процесс увеличения стоимости.
Продукт - Собственность капиталиста - есть известная потребительная стоимость: пряжа, сапоги и т. д. но хотя сапоги. например, некоторым образом образуют базис общественного прогресса и хотя наш капиталист - решительный прогрессист, он,  тем не менее, производит сапоги не ради них самих. Потребительная стоимость при товарном производстве вообще не представляет собой вещи, "quon aime pour lui-meme" ["которую любят ради нее самой"]. Потребительные стоимости вообще производятся здесь лишь потому и постольку, поскольку они являются материальным субстратом, носителями меновой стоимости. И наш капиталист заботится о двоякого рода вещах. Во-первых, он хочет произвести потребительную стоимость, обладающую меновой стоимостью, предмет, предназначенный для продажи, т. е, товар. И во-вторых, он хочет произвести товар. стоимость которого больше суммы стоимости товаров, необходимых для его производства, больше суммы стоимости средств производства и рабочей силы. на которые он авансировал на товарном рынке свои наличные деньги. Он хочет произвести не только потребительную стоимость, но и товар, не только потребительную стоимость, но и стоимость, и не только стоимость, но и прибавочную стоимость.
Присмотримся к делу поближе. Дневная стоимость рабочей силы составляла 3 шилл., потому что в ней самой овеществлена половина рабочего дня, т. е. потому что жизненные средства, ежедневно необходимые для производства рабочей силы, стоят половину рабочего дня. Но прошлый труд, который заключается в рабочей силе, и тот живой труд, который она может выполнить, ежедневные издержки по ее сохранению и ее ежедневная затрата - это две совершенно различные величины. Первая определяет ее меновую стоимость, вторая составляет ее потребительную стоимость. То обстоятельство, что для поддержания жизни рабочего в течении 24 часов достаточно половины рабочего дня. нисколько не препятствует тому, чтобы рабочий работал целый день. Следовательно, стоимость рабочей силы и стоимость, создаваемая в процессе ее потребления, суть две различные величины. Капиталист, покупая рабочую силу, имел в виду это различие стоимости. Ее полезное свойство. ее способность производить пряжу или сапоги. было только conditio sine qua non [необходимым условием], потому что для создания стоимости необходимо затратить труд в полезной форме. Но решающее значение имела специфическая потребительная стоимость этого товара, его свойство быть источником стоимости, притом большей стоимости, чем имеет он сам. Это - та специфическая услуга, которой ожидает от него капиталист. И он действует при этом соответственно вечным законам товарного обмена. В самом деле, продавец рабочей силы, подобно продавцу всякого другого товара. реализует ее меновую стоимость и отчуждает ее потребительную стоимость. Он не может получить первой, не отдавая второй. потребительная стоимость рабочей силы, самый труд, так же не принадлежит ее продавцу, как потребительная стоимость проданного масла - торговцу маслом. Владелец денег оплатил дневную стоимость рабочей силы, поэтому ему принадлежит потребление ее в течение дня, дневной труд. То обстоятельство. что дневное содержание рабочей силы стоит только половину рабочего дня, между тем как рабочая сила может действовать. работать целый день. что поэтому стоимость, создаваемая потреблением рабочей силы в течение одного дня, вдвое больше, чем ее собственная дневная стоимость. есть лишь особое счастье для покупателя, но не составляет никакой несправедливости по отношению к продавцу.
Наш капиталист заранее предвидел этот казус, который как раз и заставил его улыбаться. Поэтому рабочий находит в мастерской необходимые средства производства не только для шестичасового, но и для двенадцатичасового процесса труда. Если 10 ф. хлопка впитывали 6 рабочих часов и превращались в 10 ф. пряжи, то 20 ф. хлопка впитают 12 рабочих часов и превратятся в 20 ф. пряжи. Рассмотрим продукт удлиненного процесса труда. В этих 20 ф. пряжи теперь овеществлено 5 рабочих дней: 4 в потребленном количестве хлопка и веретен, 1 впитан хлопком в процессе прядения. Но денежное выражение 5 рабочих дней есть 30 шилл., или 1 ф. ст. 10 шиллингов.Это и есть, следовательно, цена 20 ф. пряжи. Фунт пряжи по-прежнему стоит 1 шилл. 6 пенсов. Но сумма стоимостей товаров, брошенных в процесс, составляла 27 шиллингов. Стоимость пряжи составляет 30 шиллингов. Стоимость продукта возросла на 1/9 по сравнению с авансированной на его производство стоимостью. Таким образом 27 шилл. превратились в 30 шиллингов. Они принесли прибавочную стоимость в 3 шиллинга. Наконец фокус удался. Деньги превратились в капитал.
Превращая деньги в товары, которые служат вещественными элементами нового продукта, или факторами процесса труда, присоединяя к их мертвой предметности живую рабочую силу, капиталист превращает стоимость - прошлый, овеществленный, мертвый труд - в капитал, в самовозрастающую стоимость, одушевленное чудовище, которое начинает "работать" "как будто под влиянием охватившей его любовной страсти".
Если мы сравним теперь процесс образования стоимости и процесс увеличения стоимости, то окажется, что процесс увеличения стоимости есть не что иное, как процесс образования стоимости, продолженный далее известного пункта. Если процесс образования стоимости продолжается лишь до того пункта,  когда уплаченная капиталом стоимость рабочей силы будет возмещена новым эквивалентом, то это будет простой процесс образования стоимости. Если же процесс образования стоимости продолжается далее этого пункта. то он становится процессом увеличения стоимости.
Итак, выведенное уже раньше из анализа товара различие между трудом, поскольку он создает потребительную стоимость, и тем же самым трудом, поскольку он создает стоимость, теперь выступает как различие между разными сторонами процесса производства.
Как единство процесса труда и процесса образования стоимости, производственный процесс есть процесс производства товаров; как единство процесса труда и процесса увеличения стоимости, он есть капиталистический процесс производства, капиталистическая форма товарного производства.
Глава шестая.
Постоянный капитал и переменный капитал.
Различные факторы процесса труда принимают различное участие в образовании стоимости продукта.
Рабочий присоединяет к предмету труда новую стоимость, присоединяя к нему определенное количество труда, каковы бы ни были конкретное содержание, цель и технический характер этого труда. С другой стороны, стоимости потребленных средств производства мы вновь находим в виде составных частей стоимости продукта, например стоимость хлопка и веретен - в стоимости пряжи. Следовательно, стоимость средств производства сохраняется, переносясь на продукт. Это перенесение совершается во время превращения средств производства в продукт, в процессе труда. Оно совершается посредством труда. Но каким образом?
Рабочий не работает вдвойне в одно и то же время: один раз, для того чтобы своим трудом присоединить к хлопку стоимость, а другой раз. для того чтобы сохранить старую стоимость хлопка, или, что то же, для того чтобы на продукт, на пряжу, перенести стоимость хлопка, который он перерабатывает. и веретен, которыми он работает. Старую стоимость он сохраняет путем простого присоединения новой стоимости. Но так как присоединение новой стоимости к предмету труда и сохранение старых стоимостей в продукте суть два совершенно различных результата. достигаемых рабочим в одно и то же время, хотя и это время он работает не вдвойне, то эта двойственность результата, очевидно, может быть объяснена лишь двойственным характером самого его труда. В одно и то же время труд, в силу одного своего свойства. должен создавать стоимость, а в силу другого свойства должен сохранять или переносить стоимость.
Каким образом каждый рабочий присоединяет рабочее время, а потому и стоимость? Всегда только в форме своего своеобразного производительного труда. Прядильщик присоединяет рабочее время только тем. что он прядет, ткач только тем, что он ткет. кузнец только тем, что он кует. И только вследствие той целесообразной формы, в которой они вообще присоединяют труд, а потому и новую стоимость, вследствие прядения, ткачества, ковки, средства производства - хлопок и веретена, пряжа и ткацкий станок. железо и наковальня становятся элементами созидания продукта. новой потребительной стоимости. Старая форма их потребительной стоимости исчезает, однако только затем, чтобы появиться в новой форме потребительной стоимости. Но уже при рассмотрении процесса образования стоимости оказалось. что, поскольку потребительная стоимость потребляется целесообразно для производства новой потребительной стоимости, рабочее время, необходимое для создания использованной потребительной стоимости. составляет часть рабочего времени. необходимого для создания новой потребительной стоимости, т. е. представляет собой рабочее время, переносимое с потребленных средств производства на новый продукт. Следовательно. рабочий сохраняет стоимости потребленных средств производства или переносит их на продукт как составные части стоимости последнего не путем присоединения своего труда вообще. а вследствие особого полезного характера, вследствие специфически производительной формы этого присоединяемого труда. Как такая целесообразная производительная деятельность - прядение, ткачество, ковка,  - труд одним своим прикосновением воскрешает средства производства из мертвых; одушевляя эти средства производства, он превращает их в факторы процесса труда и соединяется с ними в продукты.
Простым количественным присоединением труда присоединяется новая стоимость, вследствие же особого качества присоединяемого труда старые стоимости средств производства сохраняются в продукте. Это двустороннее действие одного и того же труда, как следствие двойственного характера последнего, наглядно обнаруживается в различных явлениях.
Лишь постольку, поскольку средства производства во время процесса труда утрачивают стоимость, существовавшую в форме старых потребительных стоимостей этих средств производства, они переносят стоимость на новую форму продукта. Максимум потери стоимости, которую они могут претерпеть в процессе труда, очевидно ограничен той первоначальной величиной стоимости, с которой они вступают в процесс труда, или рабочим временем, необходимым для их собственного производства. Поэтому средства производства никогда не могут присоединить к продукту стоимость большую, чем та, которой они обладают независимо от обслуживаемого ими процесса труда. Как бы полезен ни был известный материал труда, известная машина, известное средство производства, все же, если они стоят 150 ф. ст.. скажем 500 рабочих дней, они никогда не присоединят более 150 ф. ст. к тому продукту, для создания которого они служат. Их стоимость определяется не тем процессом труда, в который они входят как средство производства, а тем процессом труда. из которого они выходят как продукт. В процессе труда они служат только как потребительная стоимость, как вещь с полезными свойствами, и потому они не передавали бы продукту никакой стоимости, если бы не обладали стоимостью до своего вступления в процесс.
В то же время как производительный труд превращает средство производства в элементы образования нового продукта, с их стоимостью совершается своего рода переселение души. Из потребленного тела она переселяется во вновь сформированное. Иначе обстоит дело с субъективным фактором процесса труда, с проявляющейся в действии рабочей силой. в то время как труд благодаря его целесообразной форме переносит стоимость средств производства на продукты и тем самым сохраняет ее, каждый момент его движения создает добавочную стоимость, новую стоимость. Предположим. что процесс производства обрывается на том пункте, когда рабочий произвел эквивалент стоимости своей собственной рабочей силы. когда он, например. шестичасовым трудом присоединил стоимость в 3 шиллинга. Эта стоимость образует избыток стоимости продукта над теми элементами последней. которые совим происхождением обязаны стоимости средств производства. Это - единственная новая стоимость, возникшая в этом процессе, единственная часть стоимости продукта, произведенная самим этим процессом. Конечно. она просто возмещает те деньги, которые были авансированы капиталистом при купле рабочей силы и израсходованы самим рабочим на жизненные средства. По отношению к этим израсходованным 3 шилл. новая стоимость в 3 шилл. выступает как просто воспроизводство первых. Но она действительно воспроизведена. а не только по видимости. как стоимость средств производства. Возмещение одной стоимости другой опосредствовано здесь созданием новой стоимости.
Однако мы уже знаем. что процесс труда продолжается за те пределы. в которых воспроизводится и присоединяется к предмету труда просто эквивалент стоимости рабочей силы. Вместо 6 часов. которых для этого было бы достаточно, процесс продолжается, например, 12 часов. Следовательно. действием рабочей силы не только воспроизводится ее собственная стоимость, но и производится кроме того избыток стоимости. Эта прибавочная стоимость образует избыток стоимости продукта над стоимостью элементов, потребленных для образования продукта. т. е. над стоимостью средств производства и рабочей силы.
Изобразив те различные роли. которые различные факторы процесса труда играют в образовании стоимости продукта, мы тем самым охарактеризовали функции различных составных частей капитала в процессе его собственного возрастания. Избыток всей стоимости продукта над суммой стоимости элементов. участвующих в его образовании. есть избыток возросшего в своей стоимости капитала над первоначально авансированной капитальной стоимостью. Средства производства, с одной стороны, рабочая сила - с другой, представляют собой лишь различные формы существования, которые приняла первоначальная капитальная стоимость. в результате совлечения с себя денежной формы и своего превращения в факторы процесса труда.
Итак, та часть капитала, которая превращается в средства производства, т. е. в сырой материал, вспомогательные материалы и средства труда. в процессе производства не изменяет величины своей стоимости. Поэтому я называю ее постоянной частью капитала. или короче, постоянным капиталом.
Напротив, та часть капитала, которая превращена в рабочую силу. в процессе производства изменяет свою стоимость. Она воспроизводит свой собственный эквивалент и сверх того избыток. прибавочную стоимость, которая. в свою очередь, может изменяться, быть больше или меньше. Из постоянной величины эта часть капитала непрерывно превращается в переменную. Поэтому я называю ее переменной частью капитала, или, короче. переменным капиталом. Те самые составные части капитала. которые с точки зрения процесса труда различаются как объективные и субъективные факторы. как средства производства и рабочая сила, с точки зрения процесса увеличения стоимости различаются как постоянный капитал и переменный капитал.
Подобно тому как изменение в стоимости средств производства. хотя оно и оказывает свое отраженное действие уже после вступления их в процесс производства, не изменяет их характера как постоянного капитала. точно так же изменение отношения между постоянным и переменным капиталом не затрагивает их функционального различия. Например. технические условия процесса труда могут преобразоваться настолько, что там. где раньше 10 рабочих с 10 орудиями малой стоимости обрабатывали сравнительно небольшое количество сырого материала. теперь 1 рабочий при помощи дорогой машины перерабатывает в сто раз большее количество сырого материала. В этом случае постоянный капитал, т. е. масса стоимости применяемых средств производства. намного возрастает, а переменная часть капитала, авансированная на рабочую силу, намного уменьшается. Однако это изменение касается только отношения между величинами постоянного и переменного капитала. или того отношения, в котором весь капитал распадается на постоянную и переменную составные части, но напротив. не затрагивает различия между постоянным и переменным капиталом.
Глава седьмая.
Норма прибавочной стоимости.
1. Степень эксплуатации рабочей силы.
Порожденная авансированным капиталом К в процессе производства прибавочная стоимость, или прирост авансированной капитальной стоимости, выступает прежде всего как избыток стоимости продукта над суммой стоимости элементов его производства.
 
Первоначальный капитал К превратился в К', из 500 ф. ст. - в 590 фунтов стерлингов. Разность между обоими = m, прибавочной стоимости в 90. Так как стоимость элементов производства равна стоимости авансированного капитала, то в действительности простой тавтологией является утверждение. что избыток стоимости продукта над стоимостью элементов его производства равен приросту стоимости авансированного капитала. или равен произведенной прибавочной стоимости.
Мы уже видели. что рабочий в продолжение одной части процесса труда производит только стоимость своей рабочей силы, т. е. стоимость необходимых ему жизненных средств. Так как он производит при отношениях, покоящихся на общественном разделении труда, то он производит свои жизненные средства не непосредственно, а в форме какого-либо особенного товара. например пряжи, производит стоимость, равную стоимости его жизненных средств или тем деньгам, на которые он покупает эти средства. Та часть его рабочего дня. которую он употребляет для этого, будет больше или меньше в зависимости от стоимости его средних ежедневных жизненных средств, т. е. от того среднего рабочего времени, которое ежедневно требуется для их производства. Если в стоимости ежедневных жизненных средств рабочего воплощено в среднем 6 овеществленных рабочих часов, то рабочему приходится работать в среднем по 6 часов в день для того. чтобы произвести эту стоимость. Если бы он работал не на капиталиста. а на самого себя, самостоятельно, ему пришлось бы. при прочих равных условиях, по прежнему работать в среднем такую же часть суток для того, чтобы произвести стоимость своей рабочей силы и таким образом приобрести жизненные средства, необходимые для его собственного сохранения. или постоянного воспроизводства. Но так как в ту часть рабочего дня. в продолжение которой он производит дневную стоимость рабочей силы, скажем 3 шилл., он производит только эквивалент той стоимости, которая уже уплачена ему капиталистом. т. е. просто возмещает вновь созданной стоимостью авансированную переменную капитальную стоимость. то это производство стоимости является просто воспроизводством. Итак, ту часть рабочего дня. в продолжение которой совершается это воспроизводство, я называю необходимым рабочим временем, а труд, затрачиваемый в течение этого времени. - необходимым трудом. Необходимым для рабочих потому. что он независим от общественной формы их труда. Необходимым для капитала и капиталистического мира потому, что постоянное существование рабочего является их базисом.
Второй период процесса труда, - тот. в течение которого рабочий работает уже за пределами необходимого труда, - хотя и стоит ему труда. затраты рабочей силы, однако не образует никакой стоимости для рабочего. Он образует прибавочную стоимость. которая прельщает капиталиста всей прелестью созидания из ничего. Эту часть рабочего дня я называю прибавочным рабочим временем, а затраченный в течение ее труд - прибавочным трудом (surplus labour). Насколько важно для познания стоимости вообще рассматривать ее просто как застывшее рабочее время. просто как овеществленный труд, настолько же важно для познания прибавочной стоимости рассматривать ее просто как застывшее прибавочное время, просто как овеществленный прибавочный труд. Только та форма. в которой этот прибавочный труд выжимается из непосредственного производителя, из рабочего, отличает экономические формации общества, например общество, основанное на рабстве. от общества наемного труда.
Так как стоимость переменного капитала равна стоимости купленной им рабочей силы. так как стоимость этой рабочей силы определяет необходимую часть рабочего дня, а прибавочная стоимость, в свою очередь, определяется избыточной частью рабочего дня. то из этого следует: прибавочная стоимость относится к переменному капиталу, как прибавочный труд относится к необходимому труду. или норма прибавочной стоимости.
Обе части пропорции выражают одно и то же отношение в различной форме: в одном случае в форме овеществленного труда, в другом случае в форме текучего труда.
Поэтому норма прибавочной стоимости есть точное выражение степени эксплуатации рабочей силы капиталом. или рабочего капиталистом.
Как ни прост этот метод, тем не менее представляется уместным дать читателю возможность освоиться посредством нескольких примеров с лежащим в основе этого метода и непривычным для читателя принципом.
2. Прибавочный продукт
Ту часть продукта (1/10 часть 20 ф. пряжи, или два фунта пряжи в примере из раздела 2), в которой выражается прибавочная стоимость, мы называем прибавочным продуктом (surplus produce, produit net). Как норма прибавочной стоимости определяется отношением последней не ко всей сумме капитала, а только к его переменной составной части. так и уровень прибавочного продукта определяется отношением последнего не ко всему остальному продукту, а только к той части продукта. в которой выражается необходимый труд. Как производство прибавочной стоимости есть определяющая цель капиталистического производства. так и степень богатства измеряется не абсолютной величиной продукта, а относительной величиной прибавочного продукта.
Сумма необходимого труда и прибавочного труда, отрезков времени, в которое рабочий производит стоимость, возмещающую его рабочую силу. и прибавочную стоимость, образует абсолютную величину его рабочего времени - рабочий день (working day).
Глава восьмая.
Рабочий день.
Мы исходили из предположения, что рабочая сила покупается и продается по своей стоимости. Стоимость ее, как и стоимость всякого другого товара. определяется рабочим временем, необходимым для ее производства. Следовательно. если для производства жизненных средств рабочего, потребляемых им в среднем ежедневно, требуется 6 часов. то в среднем он должен работать по 6 часов в день. чтобы ежедневно производить свою рабочую силу. или чтобы воспроизводить стоимость, получаемую при ее продаже. Необходимая часть его рабочего дня составляет в таком случае 6 часов и является поэтому, при прочих неизменных условиях, величиной данной. Но этим еще не определяется величина самого рабочего дня.

Предположим. что линия ab изображает продолжительность, или длину, необходимого рабочего времени. равную. скажем 6 часам. смотря по тому. будет ли продолжен труд за пределы ab на 1, 3, 6 часов и т. д., мы получим 3 различных линии: изображающие три различных рабочих дня в 7, 9 и 12 часов. Линия bc, служащая продолжением линии ab, изображает длину прибавочного труда. Так как рабочий день = ab + bc, или ac, то он изменяется вместе с переменной величиной bc. Так как ab есть величина данная, то отношение bc к ab всегда может быть измерено. В рабочем дне 1 оно составляет 1/6, в рабочем дне 2 - 3/6 и в рабочем дне 3 - 6/6. Так как, далее. отношение 
прибавочное рабочее время/необходимое рабочее время
определяет норму прибавочной стоимости, то последняя дана, если известно отношение этих линий. Она составляет в трех приведенных выше рабочих днях соответственно 16 2/3%, 50% и 100%. Наоборот. одна норма прибавочной стоимости не дала бы нам величины рабочего дня. Если бы. например, она равнялась 100%. то рабочий день мог бы продолжаться 8, 10, 12 часов и т. д. Она указывала бы на то. что две составные части рабочего дня. необходимый труд и прибавочный труд, равны по своей величине. но не показала бы, как велика каждая из этих частей.
Итак. рабочий день есть не постоянная, а переменная величина. Правда, одна из его частей определяется рабочим временем, необходимым для постоянного воспроизводства самого рабочего, но его общая величина изменяется вместе с длиной, или продолжительностью. прибавочного труда. Поэтому рабочий день может быть определен. но сам по себе он - неопределенная величина.
Глава девятая.
Норма и масса прибавочной стоимости.
В этой главе, как и раньше. мы предполагаем. что стоимость рабочей силы, следовательно та часть рабочего дня, которая необходима для воспроизводства или сохранения рабочей силы. представляет собой величину данную, постоянную.
При таком предположении вместе с нормой прибавочной стоимости дана и та ее масса, которую отдельный рабочий доставляет капиталисту за определенный период времени. Если, например, необходимый труд составляет 6 часов в день. что в переводе на золото составляет 3 шилл., равные 1 талеру. то 1 талер представляет собой дневную стоимость одной рабочей силы. или капитальную стоимость, авансированную на покупку одной рабочей силы. Далее, если норма прибавочной стоимости = 100%, то этот переменный капитал в 1 талер производит массу прибавочной стоимости в 1 талер, или рабочий доставляет ежедневно массу прибавочного труда в 6 часов.
Но переменный капитал есть денежное выражение совокупной стоимости всех рабочих сил. которые одновременно употребляются капиталистом. Следовательно, его стоимость равно средней стоимости одной рабочей силы, помноженной на число употребляемых рабочих сил. Поэтому при данной стоимости рабочей силы величина переменного капитала прямо пропорциональна числу одновременно занятых рабочих. Таким образом, если дневная стоимость одной рабочей силы = 1 талеру. то необходимо авансировать капитал в 100 талеров, чтобы эксплуатировать 100 рабочих сил, и в n талеров, чтобы ежедневно эксплуатировать n рабочих сил.
Точно так же, если переменный капитал в 1 талер, дневная стоимость одной рабочей силы, производит ежедневно прибавочную стоимость в 1 талер, то переменный капитал в 100 талеров производит ежедневно прибавочную стоимость в 100, а капитал в n талеров - ежедневную прибавочную стоимость в 1 талер x n.
Следовательно, масса производимой прибавочной стоимости равно прибавочной стоимости, доставляемой рабочим днем отдельного рабочего, помноженной на число применяемых рабочих. Но, далее, так как масса прибавочной стоимости, производимой отдельным рабочим, при данной стоимости рабочей силы определяется нормой прибавочной стоимости. то из этого вытекает следующий первый закон: масса производимой прибавочной стоимости равно величине авансированного переменного капитала, помноженной на норму прибавочной стоимости, или определяется сложным отношением между числом одновременно эксплуатируемых одним и тем же капиталистом рабочих сил и степенью эксплуатации отдельной рабочей силы.
Мы постоянно предполагаем не только то. что стоимость средней рабочей силы есть величина постоянная, но и то, что применяемые капиталистом рабочие сведены к среднему рабочему. Бывают исключительные случаи. когда производимая прибавочная стоимость возрастает не пропорционально числу эксплуатируемых рабочих. но тогда и стоимость рабочей силы не остается постоянной.
Поэтому при производстве определенной массы прибавочной стоимости уменьшение одного фактора может быть возмещено увеличением другого.
Отдел четвертый.
Производство относительной прибавочной стоимости.
Глава десятая.
Понятие относительной прибавочной стоимости.
Та часть рабочего дня, которая производит лишь эквивалент оплаченной капиталом стоимости рабочей силы, принималась нами до сих пор за величину постоянную. и она действительно является постоянной величиной при данных условиях производства на данной ступени экономического развития общества. Сверх этого необходимого рабочего времени рабочий может работать 2, 3, 4, 6 и т. д. часов. От размеров этого удлинения зависят норма прибавочной стоимости и величина рабочего дня. Если необходимое рабочее время является, таким образом, постоянным, то весь рабочий день. напротив, представляет собой величину переменную. Предположим теперь, что даны как общая продолжительность рабочего дня. так и его разделение на необходимый и прибавочный труд. Пусть, например, линия a_______c, a________b___c, представляет двенадцатичасовой рабочий день, отрезок ab - десять часов необходимого труда, отрезок bc - два часа прибавочного труда. Возникает вопрос: каким образом может быть увеличено производство прибавочной стоимости, другими словами - каким образом может быть удлинен прибавочный труд без всякого дальнейшего удлинения ac или независимо от всякого дальнейшего удлинения ac?
Несмотря на то, что границы рабочего дня ac даны, bc может быть, по-видимому, удлинено, если не путем расширения за предельный пункт c, который является в то же время конечным пунктом рабочего дня ac, то путем перемещения начального пункта b  в противоположном направлении, в сторону a. Пусть в линии a__b'__b с отрезок b'__b равен половине bc, т. е. равен одному рабочему часу. Если мы предположим теперь. что при двенадцатичасовом рабочем дне ac пункт b отодвигается до b', то bc расширяется до размеров b'c, прибавочный труд увеличивается наполовину. с 2 часов до 3, хотя рабочий день по-прежнему остается двенадцатичасовой. Но это расширение прибавочного труда с bc до b'c, с 2 часов до 3, очевидно, невозможно без одновременного сокращения необходимого труда с ab до ab', с 10 до 9 часов. Удлинению прибавочного труда соответствовало бы в данном случае сокращение необходимого труда, или часть того рабочего времени, которое рабочий до сих пор фактически употреблял на себя, должна превратиться в рабочее время, затрачиваемое на капиталиста. Изменению подверглась бы при этом не длина рабочего дня. а та пропорция. в которой рабочий день распадается на необходимый и прибавочный труд.
С другой стороны, очевидно, что сама величина прибавочного труда дана, если даны продолжительность рабочего дня и стоимость рабочей силы. Стоимость рабочей силы. т. е. рабочее время, необходимое для ее производства. определяет собой рабочее время. необходимое для воспроизводства ее стоимости. Если один час труда выражается в количестве золота, равном половине шиллинга, или 6 пенсам, и если дневная стоимости рабочей силы составляет 5 шилл., то рабочий должен работать ежедневно десять часов. чтобы возместить дневную стоимость своей рабочей силы. уплаченную ему капиталом, или произвести эквивалент стоимости необходимых ему ежедневно жизненных средств. В стоимости этих жизненных средств дана стоимость его рабочей силы, в стоимости его рабочей силы дана величина его необходимого рабочего времени. Но величина прибавочного труда получается путем вычитания необходимого рабочего времени из всего рабочего дня. По вычитании десяти часов из двенадцати остается два, и при данных условиях непонятно, как можно было бы увеличить прибавочный труд за пределы этих двух часов. Конечно, капиталист может уплатить рабочему вместо 5 шилл. только 4 шилл. 6 пенсов или даже еще меньше. Для воспроизводства этой стоимости в 4 шилл. 6 пенсов достаточно было бы 9 рабочих часов, и, таким образом, на долю прибавочного труда теперь пришлось бы из 12-часового рабочего дня вместо двух три часа, а сама прибавочная стоимость повысилась бы с 1 шилл. до 1 шилл. 6 пенсов. Однако такого результата можно было бы достигнуть лишь путем понижения заработной платы рабочего ниже стоимости его рабочей силы. Имея всего 4 шилл. 6 пенсов, производимые им в течение 9 часов, он располагает на 1/10 меньшим количеством жизненных средств, чем раньше, и, следовательно, происходит лишь неполное воспроизводство его рабочей силы. В данном случае прибавочный труд может быть удлинен лишь путем нарушения его нормальных границ, его область может быть расширена лишь путем узурпации части необходимого рабочего времени. Хотя этот метод увеличения прибавочного труда играет очень важную роль в действительном движении заработной платы, здесь он должен быть исключен, так как по нашему предположению все товары, - а следовательно, и рабочая сила - продаются и покупаются по их полной стоимости. Раз это предположено, причиной уменьшения рабочего времени, необходимого для производства рабочей силы или для воспроизводства ее стоимости, может быть не понижение заработной платы рабочего ниже стоимости его рабочей силы, а лишь понижение самой этой стоимости. При данной длине рабочего дня возрастание прибавочного труда происходит вследствие сокращения необходимого рабочего времени, а не наоборот - сокращение необходимого рабочего времени вследствие возрастания прибавочного труда. Для того чтобы в нашем примере необходимое рабочее время уменьшилось на 1/10, т. е. с 10 часов до 9, а следовательно, прибавочный труд возрос с 2 до 3 часов, необходимо действительное понижение стоимости рабочей силы на 1/10.
Но такое понижение стоимости рабочей силы на одну десятую предполагает, в свою очередь, что то же самое количество жизненных средств. которое раньше производилось в течении 10 часов, теперь производится в течении 9 часов. Но это невозможно без повышения производительной силы труда. Пусть, например, при данных средствах производства сапожник может изготовить в течение 12-часового рабочего дня одну пару сапог. Чтобы он мог в тот же срок изготовить две пары сапог, производительная силы его труда должна удвоиться, а она не может удвоиться без изменения средств или методов его труда или того и другого одновременно. Должна, следовательно. произойти революция в производственных условиях его труда, т. е. в его способе производства, а потому и в самом процессе труда. Под повышением производственной силы труда мы понимаем здесь всякое вообще изменение в процессе труда, сокращающее рабочее время, общественно необходимое для производства данного товара, так что меньшее количество труда приобретает способность произвести большее количество потребительной стоимости. Итак, если при исследовании производства прибавочной стоимости в той ее форме, в какой мы ее до сих пор рассматривали. способ производства был предположен нами как нечто данное, то теперь, для понимания производства прибавочной стоимости путем превращения необходимого труда в прибавочный труд, совершенно недостаточно предположить, что капитал овладевает процессом труда в его исторически унаследованной, существующей форме и лишь увеличивает его продолжительность. Необходим переворот в технических и общественных условиях процесса труда, а следовательно, и в самом способе производства, чтобы повысилась производительная сила труда, чтобы вследствие повышения производительной силы труда понизилась стоимость рабочей силы и таким образом сократилась часть рабочего дня. необходимая для воспроизводства этой стоимости.
Прибавочную стоимость, производимую путем удлинения рабочего дня, я называю абсолютной прибавочной стоимостью. Напротив, ту прибавочную стоимость. которая возникает вследствие сокращения необходимого рабочего времени и соответствующего изменения соотношения величин обеих составных частей рабочего дня, я называю относительной прибавочной стоимостью.
Чтобы понизилась стоимость рабочей силы, повышение производительности труда должно захватить те отрасли промышленности, продукты которых определяют стоимость рабочей силы, т. е. или уже принадлежат к числу обычных жизненных средств, или могут заменить последние. Но стоимость товара определяется не только количеством того труда. который сообщает товару окончательную форму, но также количеством труда, содержащегося в средствах производства этого товара. Например, стоимость сапог определяется не только трудом сапожника, но и стоимостью кожи, смолы, дратвы и т. д.
Следовательно, повышение производительной силы труда и соответствующее удешевление товаров в тех отраслях промышленности, которое доставляют вещественные элементы постоянного капитала, т. е. средства труда и материал труда, для изготовления необходимых жизненных средств, также понижают стоимость рабочей силы. Напротив, повышение производительной силы в таких отраслях производства, которые не доставляют ни необходимых жизненных средств, ни средств производства для их изготовления, оставляет стоимость рабочей силы без изменения.
Удешевление товара понижает, конечно, стоимость рабочей силы лишь pro tanto, т. е. лишь в соответствии с тем, насколько товар этот принимает участие в воспроизводстве рабочей силы. Так, например. рубашка есть необходимое жизненное средство, но лишь одно из многих. Удешевление этого товара уменьшает только затраты рабочего на рубашки. Но общая сумма необходимых жизненных средств состоит из различных товаров, являющихся продуктами особых отраслей промышленности, и стоимость каждого такого товара образует всегда соответственную часть стоимости рабочей силы. Эта последняя стоимость уменьшается вместе с необходимым для ее воспроизводства рабочим временем, общее сокращение которого равно сумме его сокращений во всех таких особых отраслях производства. Мы рассматриваем здесь этот общий результат так, как будто бы он был непосредственным результатом и непосредственной целью в каждом частном случае. Когда отдельный капиталист путем повышения производительной силы труда удешевляет свой товар, например рубашки, то он, быть может, вовсе и не задается целью pro tanto понизить стоимость рабочей силы, а следовательно. и необходимое рабочее время; однако, поскольку он, в конце концов, содействует этому результату, он содействует повышению общей нормы прибавочной стоимости. Общие и необходимые тенденции капитала следует отличать от форм их проявления.
Глава одиннадцатая.
Кооперация.
Как мы видели, капиталистическое производство начинается на деле с того момента, когда один и тот же индивидуальный капитал занимает одновременно многих рабочих, следовательно процесс труда расширяет свои размеры и доставляет продукт в большем количестве. Действие многих рабочих в одно и то же время, в одном и том же месте (или, если хотите, на одном и том же поле труда) для производства одного и того же вида товаров, под командой одного и того же капиталиста составляет исторически и логически исходный пункт капиталистического производства. В том, что касается самого способа производства. мануфактура, например, отличается в своем зачаточном виде от цехового ремесленного производства едва ли чем другим, кроме большего числа одновременно занятых одним и тем же капиталом рабочих. Мастерская цехового мастера только расширена.
Та форма труда, при которой много лиц планомерно работает рядом и во взаимодействии друг с другом в одном и том же процессе производства или в разных, но связанных между собой процессах производства, называется кооперацией.
Подобно тому как сила нападения эскадрона кавалерии или сила сопротивления полка пехоты существенно отличны от суммы тех сил нападения и сопротивления, которые способны развить отдельные кавалеристы и пехотинцы, точно так же и механическая сумма сил отдельных рабочих отлична от той общественной силы, которая развивается, когда много рук участвует одновременно в выполнении одной и той же нераздельной операции, когда. например. требуется поднять тяжесть, вертеть ворот. убрать с дороги препятствие. Во всех таких случаях результат комбинированного труда или вовсе не может быть достигнут единичными усилиями, или может быть осуществлен лишь в течение гораздо более продолжительного времени. или же лишь в карликовом масштабе. Здесь дело идет не только о повышении путем кооперации индивидуальной производительной силы, но и о создании новой производительной силы. которая по самой своей сущности есть массовая сила.
Но и помимо той новой силы, которая возникает из слияния многих сил в одну общую, при большинстве производительных работ уже самый общественный контакт вызывает соревнование и своеобразное возбуждение жизненной энергии (animal spirits), увеличивающее индивидуальную производительность отдельных лиц, так что 12 человек в течение одного совместного рабочего дня в 144 часа произведут гораздо больше продукта, чем двенадцать изолированных рабочих, работающих по 12 часов каждый, или один рабочий в течение следующих подряд двенадцати дней труда. Причина этого заключается в том. что человек по самой своей природе есть животное, если и не политическое, как думал Аристотель, то во всяком случае общественное.
Кооперация остается основной формой капиталистического способа производства, хотя в своем простом виде она сама представляет собой лишь особую форму наряду с другими, более развитыми ее формами.
Глава двенадцатая.
Разделение труда и мануфактура.
1. Двоякое происхождение мануфактуры.
Кооперация, основанная на разделении труда, приобретает свою классическую форму в мануфактуре. Как характерная форма капиталистического процесса производства, она господствует в течение мануфактурного периода в собственном смысле этого слова, т. е. приблизительно с половины 16-го столетия до последней трети 18-го века.
Мануфактура возникает двояким способом.
Итак, способ возникновения, образования мануфактуры из ремесла является двояким. С одной стороны, она возникает из комбинации разнородных самостоятельных ремесел, которые утрачивают свою самостоятельность и делаются односторонними в такой степени, что представляют собой лишь друг друга дополняющие частичные операции в процессе производства одного и того же товара. С другой стороны, мануфактура возникает из кооперации однородных ремесленников, разлагает данное индивидуальное ремесло на различные обособленные операции, изолирует эти последние и делает самостоятельными в такой степени, что каждая из них становится исключительной функцией особого рабочего. Поэтому, с одной стороны, мануфактура вводит в процесс производства разделение труда или развивает его дальше, с другой стороны - она комбинирует ремесла. бывшие ранее самостоятельными. Но каков бы ни был ее исходный пункт в том или другом частном случае, ее конечная форма всегда одна и та же: производственный механизм, органами которого являются люди.
2. Частичный рабочий и его орудие.
Приступая к ближайшему анализу, мы должны прежде всего констатировать тот очевидный факт. что рабочий, выполняющий всю жизнь одну и ту же простую операцию, превращает все свое тело в ее автоматически односторонний орган и потому употребляет на нее меньше времени, чем ремесленник, который совершает попеременно целый ряд операций. Но комбинированный совокупный рабочий, образующий живой механизм мануфактуры, состоит исключительно из таких односторонних частичных рабочих. Поэтому в сравнении с самостоятельным ремеслом здесь в течение более короткого времени производится больше продукта, т. е. производительная сила труда повышается. Совершенствуется также самый метод частичной работы после того, как она обособилась в исключительную функцию одного лица. Постоянное повторение одной и той же ограниченной операции и сосредоточение внимания на ней научают опытным путем достигать намеченного полезного результата с наименьшей затратой силы. А так как разные поколения рабочих живут одновременно и совместно работают в одних и тех же мануфактурах, то приобретенные приемы технического искусства закрепляются, накопляются и быстро передаются от одного поколения к другому.
Мануфактура, воспроизводя внутри мастерской и систематически развивая до крайних пределов традиционное обособление ремесел, которое она находит в обществе, тем самым создает виртуозность частичных рабочих. С другой стороны. совершаемое ею превращение частичного труда в жизненное призвание данного человека соответствует стремлению прежних обществ сделать ремесла наследственными, придать им окаменевшие формы каст или, - в том случае, когда определенные исторические условия порождают изменчивость индивидуумов, не совместимую с существованием каст, - формы цехов. Касты и цехи возникают под влиянием такого же естественного закона, какой регулирует образование в животном и растительном мире видов и разновидностей, - с той лишь разницей, что на известной ступени развития наследственность каст и исключительность цехов декретируются как общественный закон.
Однако производительность труда зависит не только от виртуозности работника, но также и от совершенства его орудий. Орудия одного и того же рода, например инструменты режущие, сверлильные, долбежные, ударные и т. д., употребляются в различных процессах труда, и, с другой стороны, в одном и том же процессе труда один и тот же инструмент служит для различных действий. Но как только различные операции процесса труда обособились друг от друга и каждая частичная операция в руках частичного рабочего приняла максимально соответствующую и потому исключительную форму, - с этого момента возникает необходимость изменений в орудиях, служивших ранее для различных целей. Направление этого изменения их формы выясняется на опыте, который показывает какие именно особые трудности представляет пользование орудиями  в их неизменившейся форме. Мануфактуру характеризуют дифференцирование рабочих инструментов, благодаря которому инструменты одного и того же рода принимают прочные формы,  особые для каждого особого их применения, и их специализация, благодаря которой каждый такой особый инструмент действует в полную свою меру лишь в руках специфического частичного работника. в одном Бирмингеме изготовляется до 500 разновидностей молотков, причем не только каждый из них служит для особого производственного процесса, но зачастую несколько разных молотков служат для отдельных операций одного и того же процесса. Мануфактурный период упрощает, улучшает и разнообразит рабочие инструменты путем приспособления их к исключительным особым функциям частичных рабочих.
Тем самым он создает одну из материальных предпосылок машины, которая представляет собой комбинацию многих простых инструментов.
Частичный рабочий и его инструмент образуют простые элементы мануфактуры. Обратимся теперь к мануфактуре а ее целом.
3. Разделение труда внутри мануфактуры и разделение труда внутри общества.
Мы рассмотрели сначала происхождение мануфактуры, затем ее простые элементы - частичного рабочего и его орудие, - наконец, ее механизм в целом. Коснемся теперь вкратце отношения между мануфактурным разделением труда и общественным разделением труда, которое составляет общее основание всякого товарного производства.
Если иметь в виду лишь самый труд, то разделение общественного производства на его крупные роды, каковы земледелие, промышленность и т. п., можно назвать общим [im Allgemeinen] разделением труда, распадение этих родов производства на виды и подвиды - частным [im Besonderen] разделением труда, а разделение труда внутри мастерской - единичным [im Einzelnen] разделением труда.
Разделение труда внутри общества и соответственное ограничение индивидуума сферой определенной профессии имеет, как и разделение труда внутри мануфактуры, две противоположные исходные точки развития. В пределах семьи - а с дальнейшим развитием в пределах рода - естественное разделение труда возникает вследствие половых и возрастных различий, т. е. на чисто физиологической почве, и оно расширяет свою сферу с расширением общественной жизни, с ростом населения, особенно же с появлением конфликтов между различными родами и подчинением одного рода другим. С другой стороны, как я уже отметил раньше, обмен продуктами возникает в тех пунктах, где приходят в соприкосновение различные семьи, роды. общины, потому что в начале человеческой культуры не отдельные индивидуумы, а семьи, роды и т. д. вступают между собой в сношения как самостоятельные единицы. Различные общины находят различные средства производства и различные жизненные средства среди окружающей их природы. Они различаются поэтому между собой по способу производства, образу жизни и производимым продуктам. Это - те естественно выросшие различия, которые при соприкосновении общин вызывают взаимный обмен продуктами, а следовательно, постепенное превращение этих продуктов в товары. Обмен не создает различия между сферами производства, но устанавливает связь между сферами, уже различными, и превращает их в более или менее зависимые друг от друга отрасли совокупного общественного производства. Здесь общественное разделение труда возникает посредством обмена между первоначально различными, но не зависимыми друг от друга сферами производства. Там, где исходный пункт образует физиологическое разделение труда, особые органы непосредственно связного целого разъединяются, разлагаются - причем главный толчок этому разложению дает обмен товарами с чужими общинами - и становятся самостоятельными. сохраняя между собой лишь ту связь, которая устанавливается между отдельными работами посредством обмена их продуктов в качестве товаров. В одном случае утрачивает самостоятельность то, что раньше было самостоятельным, в другом случае приобретает самостоятельность раньше несамостоятельное.  
Основой всякого развитого и товарообменом опосредованного разделения труда является отделение города от деревни. Можно сказать, что вся экономическая история общества резюмируется в движении этой противоположности, на которой мы не будем, однако, здесь долее останавливаться.
Если для разделения труда внутри мануфактуры материальной предпосылкой является определенная численность одновременно занятых рабочих, то для разделения труда внутри общества такой предпосылкой являются численность населения и его плотность, которые здесь играют ту же роль, какую играет скопление людей в одной и той же мастерской. Но эта плотность населения есть нечто относительное. Страна, сравнительно слабо населенная, но с развитыми средствами сообщения, обладает более плотным  населением, чем более населенная страна с неразвитыми средствами сообщения; в этом смысле северные штаты Американского союза населены плотнее, чем, например, Индия.
Так как товарное производство и товарное обращение являются общей предпосылкой капиталистического способа производства, то мануфактурное разделение труда требует уже достигшего известной степени зрелости разделения труда внутри общества. Напротив, путем обратного воздействия мануфактурное разделение труда развивает и расширяет общественное разделение труда. По мере дифференцирования орудий труда все более и более дифференцируются и те отрасли производства, в которых эти орудия изготовляются. Когда мануфактурное производство распространяется на какую-либо отрасль промышленности, которая до сих пор была связана с другими как главная или побочная и осуществлялась одним и тем же производителем, то немедленно происходит разделение и взаимное обособление. Если мануфактура овладевает отдельной ступенью производства данного товара, то различные ступени его производства становятся самостоятельными промыслами. Выше уже было указано, что там, где готовый продукт представляет собой чисто механическое соединение частичных продуктов, частичные работы могут, в свою очередь, обособиться в отдельные ремесла. Для того чтобы полнее провести разделение труда внутри мануфактуры, одна и та же отрасль производства делится - в зависимости от различия ее сырья и различных форм, которые может принимать одно и то же сырье, - на различные и притом иногда совершенно новые мануфактуры. Так, в одной только Франции уже в первой половине 18-го столетия ткалось более 100 видов разнообразных шелковых материй. а в Авиньоне, например, существовал закон, согласно которому "каждый ученик должен всецело посвящать себя изучению одного вида производства и не изучать одновременно способов изготовления нескольких продуктов".
Территориальное разделение труда, закрепляющее определенные отрасли производства за определенными районами страны, получает новый толчок благодаря мануфактурному производству, эксплуатирующему всякого рода особенности. В мануфактурный период богатый материал разделению труда внутри общества доставляется расширением мирового рынка и колониальной системой, которые входят в круг общих условий существования мануфактурного периода. Здесь не место исследовать, каким образом разделение труда наряду с экономической областью охватывает все другие сферы общества и везде закладывает основу того узкого профессионализма и специализации, того раздробления человека, по поводу которого уже А. Фергюсон, учитель А. Смита, воскликнул: "Мы - нация илотов, и между нами нет свободных людей!"
Однако, несмотря на многочисленные аналогии и связь между разделением труда внутри общества и разделение труда внутри мастерской, оба эти типа различны между собой не только по степени, но и по существу. Аналогия кажется наиболее бесспорной там, где внутренняя связь охватывает различные отрасли производства. Так, например, скотовод производит шкуры, кожевник превращает их в кожи, сапожник превращает кожу в сапоги. Каждый производит здесь лишь полуфабрикат, а окончательный, готовый предмет есть комбинированный продукт этих отдельных работ. Сюда присоединяются еще различные отрасли труда, доставляющие скотоводу, кожевнику и сапожнику их средства производства. Можно вообразить, подобно А. Смиту, будто это общественное разделение труда отличается от мануфактурного лишь субъективно, только для наблюдателя, который в мануфактуре одним взглядом охватывает различные частичные работы, объединенные пространственно, тогда как в общественном производстве связь эта затемняется благодаря разбросанности его отдельных отраслей на значительном пространстве и благодаря большому числу рабочих, занятых в каждой отрасли. Но что устанавливает связь между независимыми работами скотовода, кожевника и сапожника? Бытие их продуктов к качестве товаров. Напротив, что характеризует разделение труда в мануфактуре? Тот факт, что здесь частичный рабочий не производит товара. Лишь общий продукт многих частичных рабочих превращается в товар. Разделение труда внутри общества опосредствуется куплей и продажей продуктов различных отраслей труда; связь же между частичными работами внутри мануфактуры опосредствуется продажей различных рабочих сил одному и тому же капиталисту, который употребляет их как комбинированную рабочую силу. Мануфактурное разделение труда предполагает концентрацию средств производства в руках одного капиталиста, общественное разделение труда - раздробление средств производства между многими не зависимыми друг от друга товаропроизводителями. В мануфактуре железный закон строго определенных пропорций и отношений распределяет рабочие массы между различными функциями; наоборот, прихотливая игра случая и произвола определяет собой разделение товаропроизводителей и средств их производства между различными отраслями общественного труда. Правда, различные сферы производства постоянно стремятся к равновесию, потому что, с одной стороны, каждый товаропроизводитель должен производить потребительную стоимость, т. е. удовлетворять определенной общественной потребности, - причем размеры этих потребностей количественно различны и различные потребности внутренне связаны между собой в одну естественную систему, - с одной стороны, закон стоимости товаров определяет, какую часть находящегося в его распоряжении рабочего времени общество в состоянии затратить на производство каждого данного вида товара. Однако эта постоянная тенденция различных сфер производства к равновесию является лишь реакцией против постоянного нарушения этого равновесия. Правило, действующее при разделении труда внутри мастерской a priori [заранее]  и планомерно, при разделении труда внутри общества действует лишь a posteriori [задним числом], как внутренняя, слепая естественная необходимость, преодолевающая беспорядочный произвол товаропроизводителей и воспринимаемая только в виде барометрических колебаний рыночных цен. Мануфактурное разделение труда предполагает безусловную власть капиталиста над людьми, которые образуют простые звенья принадлежащего ему совокупного механизма; общественное разделение труда противопоставляет друг другу независимых товаропроизводителей, не признающих никакого иного авторитета, кроме конкуренции, кроме того принуждения, которое является результатом борьбы их взаимных интересов, - подобно тому как в мире животных bellum omnium contra omnes есть в большей или меньшей степени условие существования всех видов. Поэтому буржуазное сознание, которым мануфактурное разделение труда, пожизненное прикрепление работника к какой-нибудь одной операции и безусловное подчинение капиталу частичного рабочего прославляется как организация труда, повышающая его производительную силу, - это же самое буржуазное сознание с одинаковой горячностью поносит всякий сознательный общественный контроль и регулирование общественного процесса производства как покушение на неприкосновенные права собственности, свободы и самоопределяющегося "гения" индивидуального капиталиста. Весьма характерно, что вдохновенные апологеты фабричной системы не находят против всеобщей организации общественного труда возражения более сильного, чем указание, что такая организация превратила бы все общество в фабрику. 
Если анархия общественного и деспотия мануфактурного разделения труда взаимно обусловливают друг друга в обществе с капиталистическим способом производства, то, наоборот, более ранние формы общества, в которых обособление ремесел естественно развивается, затем кристаллизуется и, наконец, закрепляется законом, представляют, с одной стороны, картину планомерной и авторитарной организации общественного труда, с другой стороны - совсем исключают разделение труда внутри мастерской или развивают его в карликовом масштабе, или же лишь спорадически и случайно.
Так. например, первобытные мелкие индийские общины, сохранившиеся частью и до сих пор, покоятся на общинном владении землей, на непосредственном соединении земледелия с ремеслом и на упрочившемся разделении труда, которое при основании каждой новой общины служит готовым планом и схемой. Каждая такая община образует самодовлеющее производственное целое, область производства которого охватывает от 100 до нескольких тысяч акров. Главная масса продукта производится для непосредственного потребления самой общины, а не в качестве товара, и потому само производство не зависит от того разделения труда во всем индийском обществе, которое опосредствуется обменом товаров. Только избыток продукта превращается в товар, притом отчасти лишь в руках государства, к которому с незапамятных времен притекает определенное количество продукта в виде натуральной ренты. В различных частях Индии встречаются различные формы общин. В общинах наиболее простого типа обработка земли производится совместно и продукт делится между членами общины, тогда как прядением, ткачеством и т. д. занимается каждая семья самостоятельно как домашним побочным промыслом. Наряду с этой массой, занятой однородным трудом, мы находим: "главу" общины, соединяющего в одном лице судью, полицейского и сборщика податей; Бухгалтера, ведущего учет в земледелии и кадастр; третьего чиновника, который преследует преступников, охраняет иностранных путешественников и сопровождает их от деревни до деревни; пограничника, охраняющего границы общины от посягательства соседних общин; надсмотрщика за водоемами, который распределяет из общественных водоемов воду, необходимую для орошения полей; брамина, выполняющего функции религиозного культа; школьного учителя, на песке обучающего детей общины читать и писать; календарного брамина, который в качестве астролога указывает время посева, жатвы и вообще благоприятное и неблагоприятное время для различных земледельческих работ; кузнеца и плотника, которые изготовляют и чинят все земледельческие орудия; горшечника, изготовляющего посуду для всей деревни; цирюльника; прачечника, стирающего одежду; серебряных дел мастера и, в отдельных случаях, поэта, который в одних общинах замещает серебряных дел мастера, а в других - школьного учителя. Эта дюжина лиц содержится на счет всей общины. Если население возрастает, на невозделанной земле основывается новая община по образцу старой. Механизм общины обнаруживает планомерное разделение труда, но мануфактурное разделение его немыслимо, так как рынок для кузнеца, плотника и т. д. остается неизменным, и в лучшем случае, в зависимости от величины деревень, встречаются вместо одного два-три кузнеца, горшечника и т. д. Закон, регулирующий разделение общинного труда, действует здесь с непреложной силой закона природы: каждый отдельный ремесленник, например кузнец и т. д., выполняет все относящиеся к его профессии операции традиционным способом, однако совершенно самостоятельно, не признавая над собой никакой власти в пределах мастерской. Простота производственного механизма этих самодовлеющих общин, которые постоянно воспроизводят себя в одной и той же форме и, будучи разрушены, возникают снова в том же самом месте, под тем же самым именем, объясняет тайну неизменности азиатских обществ, находящейся в столь резком контрасте с постоянным разрушением и новообразованием азиатских государств и быстрой сменой их династий. Структура основных экономических элементов этого общества не затрагивается бурями, происходящими в облачной сфере политики.
Как уже было отмечено, цеховые законы, строго ограничивая число подмастерьев, которым имел право давать работу один мастер, тем самым планомерно препятствовали превращению его в капиталиста. Равным образом мастер мог использовать подмастерьев исключительно в том ремесле, мастером которого он сам был. Цех ревностно охранял себя от всяких посягательств со стороны купеческого капитала - этой единственной свободной формы капитала, противостоявшей цехам. Купец мог купить всякие товары, но не труд в качестве товара. Его терпели лишь в роли скупщика продуктов ремесла. Если внешние обстоятельства вызывали прогрессирующее разделение труда, то существующие цехи расщеплялись на подвиды или же наряду со старыми основывались новые цехи, однако без объединения различных ремесел в одной и той же мастерской. Таким образом, хотя обособление, изолирование и развитие ремесел цеховой организацией послужило материальной предпосылкой мануфактурного периода, тем не менее сама цеховая организация исключала возможность мануфактурного разделения труда. В общем и целом рабочий срастался со своими средствами производства настолько же тесно, как улитка с раковиной. и, следовательно, недоставало первой основы мануфактуры: обособления средств производства в качестве капитала, противостоящему рабочему.
В то время как разделение труда в целом обществе - независимо от того, опосредовано оно товарообменом или нет - свойственно самым различным общественно-экономическим формациям, мануфактурное разделение труда есть совершенно специфическое создание капиталистического способа производства.
4. Капиталистический характер мануфактуры.
Сосредоточение значительного числа рабочих под командой одного и того же капитала образует естественный исходный пункт как кооперации вообще, так и мануфактуры. в свою очередь мануфактурное разделение труда делает численный рост применяемых рабочих технической необходимостью. Теперь минимум рабочих, которых должен применять отдельный капиталист, предписывается наличным разделением труда. С другой стороны, выгоды дальнейшего разделения труда обусловлены новым увеличением числа рабочих, которое осуществимо лишь таким способом, что сразу увеличиваются в определенных пропорциях все производственные группы данной мастерской. Но вместе с переменной составной частью капитала должна возрастать и постоянная его часть, причем наряду с увеличением общих условий производства - зданий, печей и т. д., должно увеличиваться -  и гораздо быстрее увеличения числа рабочих - количество сырого материала. Масса сырых материалов, потребляемых в течение данного промежутка времени данным количеством рабочих, увеличивается пропорционально росту производительной силы труда вследствие его разделения. Таким образом, рост минимальной суммы капитала, необходимого для отдельного капиталиста, или растущее превращение общественных жизненных средств и средств производства в капитал есть закон, возникающий из самого технического характера мануфактуры.
В мануфактуре, как и в простой кооперации, функционирующее рабочее тело есть форма существования капитала.
Общественный производственный механизм, составленный из многих индивидуальных частичных рабочих, принадлежит капиталисту. Вследствие этого производительная сила, возникающая из комбинации различных видов труда, представляется производительной силой капитала. Мануфактура в собственном смысле не только подчиняет самостоятельного прежде рабочего команде и дисциплине капитала, но создает кроме того иерархическое расчленение самих рабочих. В то время как простая кооперация оставляет способ труда отдельных лиц в общем и целом неизменным, мануфактура революционизирует его снизу доверху и поражает индивидуальную рабочую силу в самом ее корне. Мануфактура уродует рабочего, искусственно культивируя в нем одну только одностороннюю сноровку и подавляя мир его производственных наклонностей и дарований, подобно тому как в Аргентине убивают животное для того, чтобы получить его шкуру или его сало. Не только отдельные частичные работы распределяются между различными индивидуумами, но и сам индивидуум разделяется, превращается в автоматическое орудие данной частичной работы, и таким образом осуществляется пошлая басня Менения Агриппы, которая изображает человека в виде части его собственного тела. Если первоначально рабочий продает свою рабочую силу капиталу потому. что у него нет материальных средств для производства товара, то теперь сама его индивидуальная рабочая сила не может быть использована до тех пор, пока она не запродана капиталу. Она способна функционировать лишь в связи с другими, а эта связь осуществляется лишь после продажи, в мастерской капиталиста. Ставший неспособным делать что-либо самостоятельное, мануфактурный рабочий развивает производительную деятельность уже только как принадлежность мастерской капиталиста. Как на челе избранного народа было начертано, что он - собственность Иеговы, точно так же на мануфактурного рабочего разделение труда накладывает печать собственности капитала. 
Кооперация, покоящаяся на разделении труда, или мануфактура. вначале представляет собой стихийно выросшее образование. Но как только она приобретает известную устойчивость и достаточную широту распространения, она становится сознательной, планомерной и систематической формой капиталистического способа производства. История мануфактуры в собственном смысле показывает, как характерное для нее разделение труда сначала приобретает целесообразные формы чисто эмпирически, как бы за спиной действующих лиц. а затем. подобно цеховому ремеслу. стремится традицией закрепить раз найденную форму и, в отдельных случаях, закрепляет ее на целые века. Если эта форма изменяется, то - за исключением совершенно второстепенных перемен - всегда лишь в результате революции в орудиях труда. Современная мануфактура, - я не говорю здесь о крупной промышленности, покоящейся на применении машин, - или находит свои disjecta membra poetae уже в готовом виде, - например мануфактура платья в тех крупных городах, где она возникает, - и ей приходится только собрать эти разрозненные члены, или же принцип разделения напрашивается сам собой, требуя просто передачи отдельных операций ремесленного производства (например в переплетном деле) особым рабочим. В таких случаях не требуется  и недели опыта, чтобы найти надлежащую пропорцию между числом рук, необходимых для отправления каждой функции.
Мануфактурное разделение труда путем расчленения ремесленной деятельности, специализации орудий труда, образования частичных рабочих, их группировки и комбинирования в один совокупный механизм создает качественное расчленение и количественную пропорциональность общественных процессов производства, т. е. создает определенную организацию общественного труда и вместе с тем развивает новую, общественную производительную силу труда. Как специфически капиталистическая форма общественного процесса производства - а на той исторической основе, на которой оно возникает, оно может развиваться только в капиталистической форме - оно есть лишь особый метод производить относительную прибавочную стоимость или усиливать за счет рабочего самовозрастание капитала, что обычно называют общественным богатством, "богатством народов" и т. д. Оно не только развивает общественную производительную силу труда для капиталиста, а не для рабочего, но и развивает ее путем уродования индивидуального рабочего. Оно производит новые условия господства капитала над трудом. Поэтому, если, с одной стороны, оно является историческим прогрессом и необходимым моментом в экономическом развитии общества, то, с другой стороны, оно есть орудие цивилизованной и утонченной эксплуатации. 
Политическая экономия, которая как самостоятельная наука возникает лишь в мануфактурный период, рассматривает общественное разделение труда вообще лишь с точки зрения мануфактурного разделения труда как средство с тем же количеством труда произвести больше товара, следовательно удешевить товары и ускорить накопление капитала. В прямую противоположность этому подчеркиванию количественной стороны дела и меновой стоимости, авторы классической древности обращают внимание исключительно на качество и на потребительную стоимость. Вследствие разделения общественных отраслей производства товары изготовляются лучше, различные склонности и таланты людей избирают себе соответствующую сферу деятельности, а без ограничения сферы деятельности нельзя ни в одной области совершить ничего значительного. Таким образом, и продукт и его производитель совершенствуются благодаря разделению труда. Если писатели классической древности и упоминают иногда о росте массы производимых продуктов, то их интересует при этом лишь обилие потребительных стоимостей. Ни одной строчки не посвящено меновой стоимости, удешевлению товаров.
Глава тринадцатая.
Машины и крупная промышленность.
1. Развитие машин.
Машины - средство производства прибавочной стоимости.
В мануфактуре исходной точкой переворота в способе производства служит рабочая сила, в крупной промышленности - средство труда. Поэтому прежде всего необходимо исследовать, каким образом средство труда из орудия превращается в машину, или чем отличается машина от ремесленного инструмента. Конечно, речь идет лишь о крупных, общих, характерных чертах, потому что эпохи истории общества, подобно эпохам истории земли, не отделяются друг от друга абстрактно строгими границами.
Математики и механики - и это повторяют некоторые английские экономисты - говорят, что орудие есть простая машина, а машина есть сложное орудие. Они не видят никакого существенного различия между ними и даже простейшие механизмы, как рычаг, наклонную плоскость, винт, клин и т. д. называют машинами. Действительно, каждая машина состоит из таких простейших механизмов, каковы бы ни были их формы и сочетания. Однако с экономической точки зрения это определение совершенно непригодно, потому что в нем отсутствует исторический элемент. С другой стороны, различие между орудием и машиной усматривают в том, что при орудии движущей силой служит человек, а движущая сила машины - сила природы, отличная от человеческой силы, например животное, вода, ветер и т. д. Всякое развитое машинное устройство состоит из трех существенно различных частей: машины-двигателя, передаточного механизма, наконец, машины-орудия. или рабочей машины. Машина-двигатель действует как движущая сила всего механизма. Она или сама порождает свою двигательную силу, как паровая машина, калорическая машина, электромагнитная машина и т. д., или же получает импульс извне, от какой-либо готовой силы природы, как водяное колесо от падающей воды, крыло ветряка от ветра и т. д. Передаточный механизм, состоящий из маховых колес, подвижных валов, шестерен, эксцентриков, стержней, передаточных лент, ремней, промежуточных приспособлений и принадлежностей самого различного рода, регулирует движение, изменяет, если это необходимо, его форму, например превращает из перпендикулярного в круговое, распределяет его и переносит на рабочие машины. Обе эти части механизма существуют только затем, чтобы сообщить движение машине-орудию, благодаря чему она захватывает предмет труда и целесообразно изменяет его. промышленная революция в 18-ом веке исходит как раз от этой части - от машины-орудия. Она же и теперь образует всякий раз исходный пункт при превращении ремесленного или мануфактурного производства в машинное производство.
Если мы присмотримся ближе к машине-орудию, или собственно рабочей машине, то мы в общем и целом увидим в ней, хотя часто и в очень измененной форме, все те же аппараты и орудия, которыми работают ремесленник и мануфактурный рабочий; но это уже орудия не человека. а орудия механизма, или механические орудия. Мы увидим, что или вся машина представляет собой лишь более или менее измененное механическое издание старого ремесленного инструмента, как в случае с механическим ткацким станком, или прилаженные к остову рабочей машины действующие органы являются старыми знакомыми, как веретена у прядильной машины, спицы у чулочновязальной машины, пилы у лесопильной машины, ножи у резальной машины и т. д. Отличие этих орудий от самого тела рабочей машины обнаруживается еще при их производстве. А именно, эти орудия производятся по большей части все еще ремесленным или мануфактурным способом и затем укрепляются на теле рабочей машины, произведенном машинным способом.
Итак, рабочая машина - это такой механизм, который, получив соответственное движение, совершает своими орудиями те самые операции, которые раньше совершал рабочий подобными же орудиями. Исходит ли движущая сила от человека или же, в свою очередь, от машины - это ничего не изменяет в существе дела. после того как собственно орудие перешло от человека к механизму, машина заступает место простого орудия. Различие между машиной и орудием с первого же взгляда бросается в глаза, хотя бы первичным двигателем все еще оставался сам человек. Количество рабочих инструментов, которыми человек может действовать одновременно. ограничено количеством его естественных производственных инструментов, количеством органов его тела.
Машина, от которой исходит промышленная революция, заменяет рабочего, действующего одновременно только одним орудием, таким механизмом. который разом оперирует множеством одинаковых или однородных орудий и приводится в действие одной двигательной силой, какова бы ни была форма последней. Здесь мы имеем перед собой машину, но пока еще только как простой элемент машинного производства.
Только после того как орудия превратились из орудий человеческого организма в орудия механического аппарата, рабочей машины, только тогда и двигательная машина приобретает самостоятельную форму, совершенно свободную от тех ограничений, которые свойственны человеческой силе. С этого времени отдельная рабочая машина, которую мы рассматривали до сих пор, низводится до степени простого элемента машинного производства. Одна машина-двигатель может теперь приводить в движение много рабочих машин одновременно. С увеличением количества рабочих машин, одновременно приводимых в движение, растет и машина-двигатель, а вместе с тем передаточный механизм разрастается в широко разветвленный аппарат.
Теперь необходимо провести различие между двоякого рода вещами: кооперацией многих однородных машин и системой машин.
В одном случае вся работа производится одной и той же рабочей машиной. Машина выполняет все те различные операции, которые ремесленник выполнял своим орудием, например ткач при помощи своего ткацкого станка, или которые ремесленники последовательно выполняли при помощи различных орудий, причем безразлично, были ли они самостоятельным ремесленниками или членами одной и той же мануфактуры. Например, в новейшей мануфактуре почтовых конвертов, один рабочий фальцевал бумагу фальцбейном, другой смазывал клеем, третий отгибал клапан, на котором отпечатывается девиз, четвертый выбивал девиз и т. д., и при каждой из этих частичных операций каждый отдельный конверт должен был переходить из рук в руки. Одна-единственная машина для изготовления конвертов разом выполняет все эти операции и делает 3000 и более конвертов в час. Одна американская машина для изготовления бумажных пакетов. показанная на лондонской промышленной выставке 1862 г., режет бумагу, смазывает клеем, фальцует и производит 300 штук в минуту. Весь процесс, который в мануфактуре разделен и выполняется в известной последовательности, здесь выполняется одной рабочей машиной, которая действует посредством комбинации различных орудий. Является ли подобная рабочая машина только механическим воспроизведением сложного ремесленного орудия или комбинацией разнородных простых орудий, специализированных мануфактурой, на фабрике, т. е. в мастерской, основанной на машинном производстве, неизменно каждый раз вновь появляется простая кооперация, и притом прежде всего как пространственное скопление однородных и одновременно совместно действующих рабочих машин (рабочего мы оставим здесь в стороне). Так, например, ткацкая фабрика образуется из многих механических ткацких станков, а швейная фабрика - из многих швейных машин, находящихся в одной и той же мастерской. Но здесь существует техническое единство, поскольку многие однородные рабочие машины одновременно и равномерно получают импульс от биения сердца общего первичного двигателя, причем движение это переносится на них посредством передаточного механизма, отчасти тоже общего всем им, так как от него идут лишь особые отводы для каждой отдельной рабочей машины. Подобно тому как многочисленные орудия составляют лишь органы одной рабочей машины, точно так же многие рабочие машины образуют теперь лишь однородные органы одного и того же двигательного механизма.
Но собственно система машин заступает место отдельной самостоятельной машины только в том случае, когда предмет труда проходит последовательный ряд взаимно связанных частичных процессов, которые выполняются цепью разнородных, но дополняющих друг друга рабочих машин. Здесь вновь выступает характерная для мануфактуры кооперация, основанная на разделении труда, но теперь она представляет собой уже комбинацию частичных рабочих машин. Специфические орудия различных частичных рабочих - например, в шерстяной мануфактуре орудия шерстобитов, шерсточесов, ворсильщиков, шерстопрядильщиков и т. д. - теперь превращаются в орудия различных рабочих машин, из которых каждая составляет особый орган, выполняющий особую функцию в системе комбинированного рабочего механизма. В тех отраслях, где система машин вводится впервые, сама мануфактура в общем и целом доставляет для нее естественную основу разделения, а следовательно, и организации процесса производства. Однако с самого начала выступает и одно существенное различие между мануфактурным и машинным производством. В мануфактуре рабочие, отдельные или соединенные в группы, должны выполнять каждый отдельный частичный процесс при помощи своих ручных орудий. Если рабочий и приспосабливается здесь к процессу, то и процесс. в свою очередь, уже заранее приспособлен к рабочему. При машинном производстве этот субъективный принцип разделения труда отпадает. Весь процесс разлагается здесь объективно, в зависимости от его собственного характера, на свои составные фазы, и проблема выполнения каждого частичного процесса и соединения различных частичных процессов разрешается посредством технического применения механики, химии и т. д., причем, разумеется, теоретическое решение должно быть усовершенствовано, как и раньше, с помощью накопленного в широком масштабе практического опыта. Каждая частичная машина доставляет другой машине, непосредственно следующей за нею, сырой материал, и так как все они действуют одновременно, то продукт непрерывно находится на различных ступенях процесса своего образования, постоянно переходит из одной фазы производства в другую. Как в мануфактуре непосредственная кооперация частичных рабочих создает определенные количественные отношения между отдельными группами рабочих, так и в расчлененной системе машин для того, чтобы одни частичные машины непрерывно давали работу другим частичным машинам, необходимо определенное отношение между их количеством, размерами и быстротой действия. Комбинированная рабочая машина, представляющая теперь расчлененную систему разнородных отдельных рабочих машин и групп их, тем совершеннее, чем непрерывнее весь выполняемый ею процесс, т. е. чем с меньшими перерывами сырой материал переходит от первой до последней фазы процесса, следовательно чем в большей мере перемещается он от одной фазы производства к другой не рукой человека, а самим механизмом. Поэтому, если в мануфактуре изолирование отдельных процессов является принципом, вытекающим из самого разделения труда, то, напротив, в развитой фабрике господствует принцип непрерывности отдельных процессов.
Система машин, покоится ли она на простой кооперации однородных рабочих машин, как в ткачестве, или на сочетании разнородных машин, как в прядении, сама по себе составляет большой автомат, раз ее приводит в движение один первичный двигатель, сам порождающий собственное движение. однако система в целом может приводиться в движение, например, паровой машиной, между тем как отдельные рабочие машины для известных движений все еще нуждаются в содействии рабочих, как, например, до введения автоматических мюльмашин оно требовалось для запуска мюлей, а при тонкопрядении требуется еще до настоящего времени; или же определенные части машины для выполнения своих операций должны подобно орудию направляться рабочим, как было в машиностроении до превращения slide rest (поворотного суппорта) в автоматический механизм. Когда рабочая машина выполняет все движения, необходимые для обработки сырого материала, без содействия человека и нуждается лишь в контроле со стороны рабочего, мы имеем перед собой автоматическую систему машин, которая, однако, способна к постоянному усовершенствованию в деталях. Так, например, аппарат, автоматически останавливающий прядильную машину, как только оборвется хотя бы одна нить, и автоматический выключатель, останавливающий усовершенствованный паровой ткацкий станок, как только на ткацком челноке окончится вся уточная нить, являются вполне современными изобретениями. Примером как непрерывности производства, так и проведения автоматического принципа может служить современная бумажная фабрика. На бумажном производстве хорошо вообще изучать в деталях как различие между отдельными способами производства, имеющими в основе различные средства производства. так и связь общественных производительных отношений с различными способами производства; старинное германское бумажное дело дает образец ремесленного производства, Голландия 17-го и Франция 18-го века - образец собственно мануфактуры, а современная Англия - образец автоматического производства в этой отрасли; кроме того, в Китае и Индии до сих пор существует две различные древнеазиатские формы этой же промышленности.
В расчлененной системе рабочих машин, получающих свое движение через посредство передаточных механизмов от одного центрального автомата, машинное производство приобретает свой наиболее развитый вид. На место отдельной машины приходит это механическое чудовище, тело которого занимает целые фабричные здания и демоническая сила которого, сначала скрытая в почти торжественно-размеренных движениях его исполинских членов, прорывается в лихорадочно-бешеной пляске его бесчисленных собственно рабочих органов.
Итак, крупная промышленность должна была овладеть характерным для нее средством производства, самой машиной, и производить машины с помощью машин. только тогда она создала адекватный ей технический базис и стала на свои собственные ноги. С ростом в первые десятилетия 19-го века машинного производства, машина на самом деле постепенно овладевала производством рабочих машин. Однако лишь в последнее десятилетие колоссальное железнодорожное строительство и океанское пароходство вызвали к жизни те циклопические машины, которые применяются при постройке первичных двигателей.
2. Перенесение стоимости машин на продукт.
Мы видели, что производительные силы, возникающие из кооперации и разделения труда, ничего не стоят капиталу. Они суть естественные силы общественного труда. Естественные силы, как пар, вода и т. д., применяемые к производительным процессам, тоже ничего не стоят. Но как человеку для дыхания необходимы легкие , так он нуждается в "создании человеческой руки" для того, чтобы производительно потреблять естественные силы. Для эксплуатации двигательной силы воды необходимо водяное колесо, для эксплуатации упругости пара - паровая машина. С наукой дело обстоит так же, как с естественными силами. Раз закон отклонения магнитной стрелки в сфере действия электрического тока или закон намагничивания железа проходящим вокруг него электрическим током открыты, они уже не стоят ни гроша. Но для эксплуатации этих законов в телеграфии и т. д. требуется очень дорогой и сложный аппарат. Орудие, как мы видели, не вытесняется машиной. Из карликового орудия человеческого организма оно вырастает по размерам и и количеству в орудие созданного человеком механизма. Капитал заставляет теперь рабочего работать не ручным орудием, а машиной, которая сама оперирует своими орудиями. Но если, таким образом, с первого же взгляда ясно, что крупная промышленность, овладев для процесса производства колоссальными силами природы и естествознанием, должна была чрезвычайно повысить производительность труда, то далеко не так ясно, не покупается ли это повышение производительной силы увеличением затраты труда в другом месте. Подобно всякой другой составной части постоянного капитала, машины не создают никакой стоимости, но переносят свою собственную стоимость на продукт, для производства которого они служат. Поскольку они имеют стоимость и поскольку поэтому переносят стоимость на продукт, они образуют составную часть стоимости последнего. Вместо того чтобы удешевлять его, они удорожают его соответственно своей собственной стоимости. Несомненно ведь, что машина и развитая система машин, характерное средство труда крупной промышленности, представляют несравненно большую стоимость, чем средства труда в ремесленном и мануфактурном производствах.
Следует прежде всего отметить, что машины всегда целиком принимают участие в процессе труда и всегда только частью в процессе образования стоимости. Они никогда не присоединяют стоимости больше, чем утрачивают в среднем вследствие своего изнашивания. Таким образом, существует большая разница между стоимостью машины и той частью стоимости, которая периодически переносится с нее на продукт. Существует большая разница между машиной как элементом образования стоимости и машиной как элементом образования продукта. Чем больше период, в течение которого одни и те же машины снова и снова служат в одном и том же процессе труда, тем больше эта разница. Правда, мы видели, что всякое средство труда в собственном смысле, или орудие производства, всегда целиком принимает участие в процессе труда и всегда лишь частями, пропорционально его среднему ежедневному износу, - в процессе образования стоимости. Однако эта разница между пользованием и изнашиванием много больше у машин, чем у орудия, потому что машины, построенные из более прочного материала, живут дольше, а их применение, регулируемое строго научными законами, делает возможной большую экономию в расходовании их составных частей и потребляемых ими средств и, наконец, арена производства у них несравненно шире, чем у орудия. Если не считать средние ежедневные издержки машин и орудий, или ту составную часть стоимости, которую они присоединяют к продукту ежедневным средним износом и потреблением вспомогательных материалов, например масла, угля и т. д., то окажется, что они действуют даром, как силы природы, существующие без содействия человеческого труда. Чем больше размеры производительной деятельности машин по сравнению с производительной деятельностью орудия, тем больше размеры их безвозмездной службы по сравнению с такой же службой орудия. Только в крупной промышленности человек научается заставлять продукт своего прошлого, уже овеществленного труда действовать в крупном масштабе даром, подобно силам природы.
При изучении кооперации и мануфактуры мы видели, что известные общие условия производства, например здания и т. д., экономятся при совместном потреблении по сравнению с потреблением раздробленных условий производства изолированными рабочими, следовательно относительно менее удорожают продукты. При машинном производстве не только корпус рабочей машины совместно потребляется ее многочисленными орудиями, но и одна и та же машина-двигатель вместе с частью передаточного механизма совместно потребляется многими рабочими машинами.
При данной разнице между стоимостью машин и той частью стоимости, которую они ежедневно переносят на свой продукт, та степень, в которой эта часть стоимости удорожает продукт, зависит прежде всего от размеров продукта, как бы от его поверхности.
Если дана та пропорция, в которой стоимость машин переносится на продукт, то величина этой части стоимости зависит от величины стоимости самих машин. Чем меньше труда они сами содержат, тем меньше стоимости они присоединяют к продукту. Чем меньше стоимости они передают продукту, тем они производительнее и тем более приближаются они по своей службе к силам природы. Производство же машин с помощью машин уменьшает их стоимость по сравнению с их размерами и их действием.
Сравнительный анализ цен товаров ручного или мануфактурного производства и тех же товаров, произведенных машинами, дает в общем тот результат, что в машинном продукте часть стоимости, переходящая от средств труда, относительно возрастает, но абсолютно уменьшается. То есть ее абсолютная величина уменьшается, но ее величина в отношении ко всей стоимости продукта, например фунта пряжи, увеличивается.
3.Ближайшие действия машинного производства на рабочего.
Исходным пунктом крупной промышленности послужили, как мы видели, революция в области средств труда, средства же труда, претерпевшие переворот, получают свою наиболее развитую форму в расчлененной системе машин на фабрике. Прежде чем рассматривать, как к этому объективному организму присоединяется человеческий материал, познакомимся с некоторыми общими действиями этой революции на самого рабочего.
А) Присвоение капиталом добавочных рабочих сил.
Женский и детский труд.
Поскольку машины делают мускульную силу излишней, они становятся средством применения рабочих без мускульной силы или не достигших полного физического развития, но обладающих более гибкими членами. Поэтому женский и детский труд был первым словом капиталистического применения машин! Этот мощный заменитель труда и рабочих превратился тем самым немедленно в средство увеличивать число наемных рабочих, подчиняя непосредственному господству капитала всех членов рабочей семьи без различия пола и возраста. Принудительный труд на капиталиста не только захватил время детских игр, но овладел и обычным временем свободного труда в домашнем кругу для нужд самой семьи.
Стоимость рабочей силы определяется рабочим временем, необходимым для существования не только отдельного взрослого рабочего, но и рабочей семьи. Выбрасывая всех членов рабочей семьи на рынок труда, машины распределяют стоимость рабочей силы мужчины на всю его семью. Поэтому они понижают стоимость его рабочей силы. Быть может, купля семьи, раздробленной на 4 рабочих силы, стоит дороже, чем раньше стоила купля рабочей силы главы семьи, но зато теперь 4 рабочих дня заступают место одного, и их цена понижается пропорционально превышению прибавочного труда четырех над прибавочным трудом одного. Для существования одной семьи теперь четверо должны доставлять капиталу не только труд, но и прибавочный труд. Таким образом, машины вместе с человеческим материалом эксплуатации, этой настоящей ареной капиталистической эксплуатации, с самого начала увеличивают и степень эксплуатации.
Машины революционизируют также до основания формальное выражение капиталистического отношения, договор между рабочим и капиталистом. На базисе товарообмена предполагалось прежде всего, что капиталист и рабочий противостоят друг другу как свободные личности, как независимые товаровладельцы: один - как владелец денег и средств производства, другой - как владелец рабочей силы. Но теперь капитал покупает несовершеннолетних или малолетних. Раньше рабочий продавал свою собственную рабочую силу, которой он располагал как формально свободная личность. Теперь он продает жену и детей. Он становится работорговцем. Спрос на детский труд часто и по форме напоминает спрос на негров-рабов, образчики которого мы привыкли встречать в объявлениях американских газет.
В) Удлинение рабочего дня.
Если машина является наиболее могущественным средством увеличения производительности труда, т. е. сокращения рабочего времени, необходимого для производства товаров, то как носительница капитала она становится, прежде всего в непосредственно захваченных ею отраслях промышленности, наиболее могущественным средством удлинения рабочего дня дальше всех естественных пределов. Она создает, с одной стороны, новые условия, позволяющие капиталу дать полную волю этой своей постоянной тенденции; с другой стороны - создает новые мотивы. обостряющие его жажду чужого труда. 
Прежде всего движение и деятельность средства труда приобретают в машине самостоятельный характер по отношению к рабочему. Средство труда становится само по себе промышленным perpetuum mobile [вечным двигателем], который производил бы непрерывно, если бы он не наталкивался на известные естественные границы со стороны своих помощников-людей, на слабость их тела и на их своеволие. Как капитал - а в качестве такового автомат обладает в лице капиталиста сознанием и волей - средство труда поэтому воодушевлено стремлением довести противодействие сопротивляющейся ему, но эластичной человеческой природы до минимума. Да и без того это противодействие ослаблено кажущейся легкостью труда при машине, а также податливостью и покорностью женщин и детей.
Производительность машин, как мы видели, обратно пропорциональна величине той составной части стоимости, которая переносится ими на продукт. Чем продолжительнее период, в течение которого функционирует машина, тем больше масса продукта, на которую распределяется присоединяемая машиной стоимость, и тем меньше та часть стоимости, которую она присоединяет к единице товара. А активный период жизнедеятельности машины определяется, очевидно, длиной рабочего дня или продолжительностью ежедневного процесса труда, помноженной на число дней, в течение которых этот процесс повторяется.
Износ машин отнюдь не с математической точностью соответствует времени пользования ими. Но даже при том предположении, что это соответствие существует, машина, которая служит ежедневно по 16 часов в течение 7 1/2 лет, охватывает такой же период производства и присоединяет к совокупному продукту такую же стоимость, как та же самая машина, если она служит 15 лет всего по 8 часов ежедневно. Но в первом случае стоимость машины была бы воспроизведена вдвое быстрее, чем во втором, и капиталист поглотил бы в первом случае при помощи этой машины столько же прибавочного труда в 7 1/2 лет, сколько во втором случае - в 15 лет.
Материальный износ машины бывает двоякого рода. Один возникает из ее употребления - как монеты изнашиваются от обращения, - другой из неупотребления - как меч от бездействия ржавеет в ножнах. В последнем случае она делается добычей стихий. Износ первого рода в большей или меньшей мере прямо пропорционален употреблению машины, износ второго рода - до известной степени обратно пропорционален употреблению.
Но кроме материального износа машина подвергается, так сказать, и моральному износу. Она утрачивает меновую стоимость, по мере того как машины такой же конструкции начинают воспроизводится дешевле или лучшие машины вступают с ней в конкуренцию. В обоих случаях, как бы еще нова и жизнеспособна ни была машина, ее стоимость определяется уже не тем рабочим временем, которое фактически овеществлено в ней, а тем, которое необходимо теперь для воспроизводства ее самой или для воспроизводства лучшей машины. Поэтому она более или менее утрачивает свою стоимость. Чем короче период, в течение которого воспроизводится вся ее стоимость, тем меньше опасность морального износа, а чем длиннее рабочий день, тем короче этот период. Если машины впервые вводятся в какую-либо отрасль производства, то один за другим следуют все новые и новые методы удешевленного их воспроизводства и новые усовершенствования, охватывающие не только отдельные части или аппараты, но и всю конструкцию в целом. Поэтому в первый период жизни машины этот особый мотив к удлинению рабочего дня действует с наибольшей силой.
При прочих равных условиях и при данной величине рабочего дня эксплуатация удвоенного числа рабочих требует удвоения и той части постоянного капитала, которая затрачивается на машины и здания, и той его части, которая затрачивается на сырой материал, вспомогательные материалы и т. д. С удлинением рабочего дня масштаб производства увеличивается, между тем как часть капитала, затраченная на машины и здания, остается без изменения.
Благодаря этому не только возрастает прибавочная стоимость, но и уменьшаются затраты, необходимые для ее получения. Конечно, это явление в большей или меньшей мере наблюдается вообще при всяком удлинении рабочего дня, но здесь оно имеет более решающее значение, потому что часть капитала, превращаемая в средства труда, здесь вообще играет большую роль. В самом деле, с развитием машинного производства происходит связывание постоянно возрастающей части капитала в такой форме, в которой эта часть, с одной стороны, может постоянно применяться для увеличения стоимости, а с другой стороны, теряет свою потребительную и меновую стоимость, как только прерывается ее контакт с живым трудом.
Машина производит относительную прибавочную стоимость не только тем, что она прямо понижает стоимость рабочей силы и удешевляет ее косвенно, удешевляя товары, необходимые для ее воспроизводства, но и тем, что при своем первом введении, имеющем еще спорадический характер, она превращает труд, применяемый владельцем машины, в труд повышенной эффективности, поднимает общественную стоимость машинного продукта выше его индивидуальной стоимости и таким образом дает капиталисту возможность возмещать дневную стоимость рабочей силы сравнительно меньшей частью стоимости дневного продукта. Поэтому в течение того переходного периода, когда машинное производство остается своего рода монополией, барыши достигают чрезвычайных размеров, и капиталист стремится как можно основательнее использовать "первой страсти миг златой" посредством возможно большего удлинения рабочего дня. Большой барыш обостряет неутолимую жажду еще большего барыша.
Как только машина приобретает в данной отрасли производства всеобщее распространение, общественная стоимость машинного продукта понижается до его индивидуальной стоимости, и тогда обнаруживает свое действие тот закон, что прибавочная стоимость происходит не от тех рабочих сил, которые капиталист заместил посредством машины, а наоборот, от тех рабочих сил, которые он при ней применяет. Источником прибавочной стоимости является только переменная часть капитала, и мы уже видели, что масса прибавочной стоимости определяется двумя факторами: нормой прибавочной стоимости и числом одновременно занятых рабочих. При данной длине рабочего дня норма прибавочной стоимости определяется тем отношением, в котором рабочий день распадается на необходимый труд и прибавочный труд. число же одновременно занятых рабочих, в свою очередь, зависит от отношения переменной части капитала к постоянной. Теперь ясно, что как бы ни расширяло машинное производство путем повышения производительной силы труда прибавочный труд за счет необходимого труда, оно достигает этого результата только таким способом, что уменьшает число рабочих, применяемых данным капиталом. Оно превращает в машины, т. е. в постоянный капитал, не производящий никакой прибавочной стоимости, некоторую часть капитала, который раньше был переменным, т. е. превращался в живую рабочую силу. Но, например, из двух рабочих невозможно выжать столько прибавочной стоимости, сколько из 24. Если каждый из 24 рабочих в двенадцать часов труда доставляет всего один час прибавочного труда, то вместе они составляют 24 часа прибавочного труда, между тем как весь труд двух рабочих составляет всего 24 часа. Таким образом, в применении машин для производства прибавочной стоимости заключается то имманентное противоречие, что из двух факторов прибавочной стоимости, доставляемой капиталом данной величины, машины увеличивают один фактор, норму прибавочной стоимости, только таким способом. что они уменьшают другой фактор, число рабочих. Это имманентное противоречие обнаруживается, как только с всеобщим распространением машины в данной отрасли промышленности стоимость производимого машинами товара становится регулирующей общественной стоимостью всех товаров этого рода; и именно это противоречие, которого не сознает капиталист, опять-таки побуждает капитал к крайнему удлинению рабочего дня, чтобы компенсировать относительное уменьшение числа эксплуатируемых рабочих увеличением не только относительного, но и абсолютного прибавочного труда.
Итак, капиталистическое применение машин создает, с одной стороны, новые могущественные мотивы к безмерному удлинению рабочего дня и революционизирует самый способ труда и характер общественного рабочего организма таким образом, что сламывает всякое сопротивление этой тенденции к удлинению рабочего дня; с другой стороны, оно производит, - отчасти подчиняя капиталу раньше недоступные для него слои рабочего класса, отчасти оставляя без работы рабочих, вытесненных машинами, - избыточное рабочее население, вынужденное подчиняться законам, которые диктует ему капитал. Отсюда то примечательное явление в истории современной промышленности, что машина опрокидывает все моральные и естественные пределы рабочего дня. Отсюда тот экономический парадокс, что самое мощное средство для сокращения рабочего времени превращается в вернейшее средство для того, чтобы все время жизни рабочего и его семьи обратить в рабочее время, находящееся в распоряжении капитала для увеличения его стоимости.
С) Интенсификация труда.
Безмерное удлинение рабочего дня, которое производят машины, находящиеся в руках капитала, приводит впоследствии, как мы видели, к реакции со стороны общества, жизненным корням которого угрожает опасность, и тем самым к установлению законодательно ограниченного нормального рабочего дня. На основе последнего приобретает решающую важность явление, с которым мы встречались уже раньше, а именно интенсификацию труда. При анализе абсолютной прибавочной стоимости речь шла прежде всего об экстенсивной величине труда, степень же его интенсивности предполагалась как величина данная, Теперь мы должны рассмотреть превращение экстенсивной величины в интенсивную, в выражение степени.
Само собой разумеется, что по мере развития машин и накопления опыта среди собственно машинных рабочих естественно увеличивается скорость, а потому и интенсивность труда. Теперь спрашивается, каким образом труд интенсифицируется?
Первое следствие сокращения рабочего дня основывается на том самоочевидном законе, что дееспособность рабочей силы обратно пропорциональна времени ее деятельности. Поэтому в известных границах то, что теряется на продолжительности действия силы, выигрывается на ее интенсивности. А о том, чтобы рабочий действительно расходовал больше рабочей силы, об этом заботится капитал посредством метода оплаты. В мануфактурах, например в гончарных заведениях, в которых машины не играют никакой роли или играют лишь незначительную роль, введение фабричного закона с полной убедительностью показало, что простое сокращение рабочего дня поразительно увеличивает регулярность, однообразие. порядок, непрерывность и энергию труда. Однако казалось сомнительным, что такой же результат получится и на собственно фабрике, так как зависимость рабочего от непрерывного и однообразного движения машины давным-давно создала здесь самую строгую дисциплину.
Когда сокращение рабочего дня, которое создает сначала субъективное условие для конденсации труда, т. е. дает рабочему возможность расходовать больше силы в течение данного времени, проводится принудительно, т. е. в законодательном порядке, машина в руках капитала становится объективным и систематически применяемым средством для того, чтобы выжать больше труда в течение данного времени. Это достигается двояким способом: увеличением скорости машин и увеличением количества машин, которое находится под контролем одного и того же рабочего, т. е. увеличением арены труда последнего. Усовершенствования в конструкции машин отчасти необходимы для того, чтобы усилить давление на рабочего, отчасти они сами собой сопровождают интенсификацию труда, потому что ограничение рабочего дня побуждает капиталиста к самой строгой экономии на издержках производства. Усовершенствование паровой машины увеличивает скорость движения ее поршня и в то же время, благодаря большему сбережению силы, дает возможность приводить в движение мотором прежних размеров более обширный механизм, причем потребление угля остается без изменения или даже понижается. Усовершенствование передаточного механизма уменьшает трение и - что так поразительно отличает современные машины от старых - низводит диаметр и вес больших и малых валов к постоянно уменьшающемуся минимуму. Наконец, усовершенствования рабочей машины, увеличивая ее скорость и расширяя ее действие, уменьшают ее размеры, как это видно на примере современного парового ткацкого станка, или увеличивают вместе с корпусом размеры и число ее орудий, как в прядильной машине, или посредством незаметных изменений деталей увеличивают подвижность этих орудий - например, в середине пятидесятых годов скорость веретен в автоматической мюль-машине была увеличена таким образом на 1/5.
4. Фабрика
В начале этой главы мы рассматривали тело фабрики, расчлененную систему машин. Потом мы видели, как машины, присваивая женский и детский труд, увеличивают человеческий материал для капиталистической эксплуатации, как они, безмерно удлиняя рабочий день, захватывают всю жизнь рабочего и как, наконец, их развитие, позволяющее производить чудовищно возрастающие массы продукта все в более и более короткое время, служит систематическим средством для того, чтобы в данный период времени привести в движение больше труда, т. е. чтобы все более интенсивно эксплуатировать рабочую силу. Теперь мы обращаемся к фабрике в ее целом, притом в ее наиболее развитой форме.
Поскольку разделение труда возрождается на автоматической фабрике, оно является прежде всего разделением рабочих по специализированным машинам и распределением масс рабочих, - не образующих, однако, расчлененных групп, - по различным отделениям фабрики, где они работают при расположенных одна возле другой однородных рабочих машинах, т. е. где они соединены лишь простой кооперацией. Расчлененная группа мануфактуры замещается здесь сочетанием главного рабочего с немногими помощниками. Существенное различие наблюдается между рабочими, занятыми действительно при рабочих машинах (сюда же относятся некоторые рабочие, которые наблюдают за машиной-двигателем или ее заправкой), и простыми подручными (почти исключительно дети) этих машинных рабочих. К подручным же в большей или меньшей степени относятся и все feeders (которые просто подают в машину материал труда). Наряду с этими главными категориями выступает количественно незначительный персонал, который занят контролем за всеми машинами и постоянной их починкой, например инженеры, механики, столяры и т. д. Это - высший, частью научно образованный, частью ремесленного характера слой рабочих, стоящий вне круга фабричных рабочих, просто присоединенный к нему. Это разделение труда является чисто техническим.
Всякая работа при машине требует подготовки рабочего с ранних лет для того, чтобы он научился сообразовать свои собственные движения с однообразно-непрерывными движениями автомата. Поскольку совокупность машин сама образует систему разнообразных, одновременно действующих и комбинированных машин, постольку и основанная на ней кооперация требует распределения разнородных групп рабочих между разнородными машинами. Но машинное производство уничтожает необходимость мануфактурно закреплять это распределение, прикреплять одних и тех же рабочих навсегда к одним и тем же функциям. Так как движение фабрики в целом исходит не от рабочего, а от машины, то здесь может совершаться постоянная смена персонала, не вызывая перерывов процесса труда. Самое убедительное доказательство этого дает Relaissystem [система смен], примененная во время бунта английских фабрикантов в 1848-1850 годах. Наконец, та быстрота, с которой человек в юношеском возрасте научается работать при машине, в свою очередь устраняет необходимость воспитывать особую категорию исключительно машинных рабочих. Услуги же простых подручных на фабрике отчасти могут замещаться машинами, отчасти вследствие своей крайней элементарности допускают быструю и постоянную смену лиц, занятых такими работами.  
Хотя машина технически опрокидывает, таким образом, старую систему разделения труда, тем не менее последняя продолжает свое существование на фабрике сначала в силу привычки, как традиция мануфактуры, а потом систематически воспроизводится и закрепляется капиталом в еще более отвратительной форме как средство эксплуатации рабочей силы. Пожизненная специальность - управлять частичным орудием, превращается в пожизненную специальность - служить частичной машине. Машиной злоупотребляют для того, чтобы самого рабочего превратить с детского возраста в часть частичной машины. Таким образом не только значительно уменьшаются издержки, необходимые для воспроизводства его самого, но в то же время получает завершение и его беспомощная зависимость от фабрики в целом, следовательно, от капиталиста. Здесь, как и всегда, необходимо проводить различие между увеличением производительности, вытекающим из развития общественного процесса производства, и увеличением производительности, вытекающим из капиталистической эксплуатации этого процесса.
В мануфактуре и ремесле рабочий заставляет орудие служить себе, на фабрике он служит машине. Там движение орудия труда исходит от него, здесь он должен следовать за движением орудия труда. В мануфактуре рабочие являются членами одного живого механизма. На фабрике мертвый механизм существует независимо от них, и они присоединены к нему как живые придатки.
Машинный труд, до крайности захватывая нервную систему, подавляет многостороннюю игру мускулов и отнимает у человека всякую возможность свободной физической и духовной деятельности. Даже облегчение труда становится средством пытки, потому что машина освобождает не рабочего от труда, а его труд от всякого содержания. Всякому капиталистическому производству, поскольку оно есть не только процесс труда, но в то же время и процесс возрастания капитала, присуще то обстоятельство, что не рабочий применяет условие труда, а наоборот, условие труда применяет рабочего, но только с развитием машины это извращенное отношение получает технически осязаемую реальность. Вследствие своего превращения в автомат средство труда во время самого процесса труда противостоит рабочему как капитал, как мертвый труд, который подчиняет себе живую рабочую силу и высасывает ее. Отделение интеллектуальных сил процесса производства от физического труда и превращение их во власть капитала над трудом получает свое завершение, как уже указывалось раньше, в крупной промышленности, построенной на базе машин. Частичное искусство отдельного машинного рабочего, подвергшегося опустошению, исчезает как ничтожная и не имеющая никакого значения деталь перед наукой, перед колоссальными силами природы и перед общественным массовым трудом, воплощенными в системе машин и создающими вместе с последней власть "хозяина" (master).
5. Борьба между рабочим и машиной.
Борьба между капиталистом и наемным рабочим начинается с самого возникновения капиталистического отношения. Она бушует в течении всего мануфактурного периода. Но только с введением машин рабочий начинает бороться против самого средства труда, этой материальной формы существования капитала. Он восстает против этой определенной формы средств производства как материальной основы капиталистического способа производства.
Почти вся Европа пережила в 17 веке возмущения рабочих против так называемой Bandmuhle (называвшейся также Schnurmuhle или Muhlenstuhl) - машины для тканья лент и галунов. В конце первой трети 17 го века ветряная лесопильня. построенная одним голландцем близ Лондона, была уничтожена в результате бунта черни. Еще в начале 18-го века лесопильные машины, приводимые в движение водой, лишь с трудом преодолевали в Англии сопротивление народа, встречавшее поддержку парламента. В 1758 г., когда Эверет построил первую стригальную машину, приводившуюся в движение водой. ее сожгли 100000 человек, оставшихся без работы. Против scribbling mills [чесальных машин] и чесальных машин Аркрайта 50000 рабочих, которые до того времени жили расческою шерсти, обратились с петицией к парламенту. Массовое разрушение машин в английских мануфактурных округах в течение первых 15 лет 19 го века, направленное в особенности против парового ткацкого станка и известное под названием движения луддитов, послужило антиякобинскому правительству Сидмута, Каслри и т. д. предлогом для самых реакционных насильственных мер. требуются известное время и опыт для того, чтобы рабочий научился отличать машину от ее капиталистического применения и вместе с тем переносить свои атаки с материальных средств производства на общественную форму их эксплуатации.
Борьба, которая велась в мануфактуре из-за размеров заработной платы, принимает мануфактуру как факт и во всяком случае не направлена против ее существования. Поскольку же борьба направлена против образования мануфактур, ее ведут не наемные рабочие, а цеховые мастера и привилегированные города. Поэтому среди авторов мануфактурного периода господствует взгляд на разделение труда как на средство заместить потенциальных рабочих, а не вытеснить действительных. Средство труда, выступив как машина, тотчас же становится конкурентом самого рабочего. Самовозрастание капитала при помощи машин прямо пропорционально числу рабочих, у которых они разрушают условия существования. Вся система капиталистического производства основывается на том, что рабочий продает свою рабочую силу как товар. Разделение труда делает эту рабочую силу односторонней, превращая ее в совершенно частичное искусство управлять отдельным частичным орудием. когда и управление орудием переходит к машине, вместе с потребительной стоимостью рабочей силы исчезает и ее меновая стоимость. рабочий не находит себе покупателя подобно тому, как никто не берет изъятые из обращения бумажные деньги. Часть рабочего класса, которую машина превращает таким образом в излишнее население, т. е. такое, которое непосредственно уже не требуется для самовозрастания капитала, с одной стороны, гибнет в неравной борьбе старого ремесленного и мануфактурного производства против машинного, а с другой - наводняет более доступные отрасли промышленности, переполняет рынок труда и понижает поэтому цену рабочей силы ниже ее стоимости.
Теория компенсации относительно рабочих, вытесняемых машинами.
Действительные факты, искаженные экономическим оптимизмом, таковы: вытесняемые машиной рабочие выбрасываются из мастерской на рынок труда и увеличивают там число рабочих сил, пригодных для капиталистической эксплуатации. В седьмом разделе мы увидим, что это действие машин, которое изображают нам здесь как компенсацию для рабочего класса, в действительности является самым ужасным бичом для него. Здесь отметим только следующее: конечно, рабочие, выброшенные из одной отрасли промышленности, могут искать занятия в какой-либо другой. Если они находят таковое и если таким образом вновь восстанавливается связь между ними и жизненными средствами, которые были освобождены вместе с ними. то это происходит при посредстве нового, дополнительного капитала, ищущего применения, а отнюдь не того капитала. который функционировал уже раньше и теперь превращен в машины. Но если даже и так, то как ничтожны все же их перспективы! Искалеченные разделением труда, эти бедняги столь мало стоят вне своей старой сферы деятельности, что они имеют доступ лишь в немногие низшие, постоянно переполненные и плохо оплачиваемые отрасли труда. Далее, каждая отрасль промышленности ежегодно притягивает новый поток людей, который доставляет ей необходимый контингент для регулярного замещения и роста. Когда же машины освобождают часть рабочих, занятых до того времени в определенной отрасли промышленности, контингент заместителей тоже перераспределяется заново и поглощается другими отраслями труда, между тем как первоначальные жертвы по большей части опускаются и гибнут в переходное время.
Не подлежит никакому сомнению, что машины сами по себе не ответственны за то, что они "освобождают" рабочего от жизненных средств. Они удешевляют и увеличивают продукт в той отрасли, которой они овладевают, и сначала оставляют без изменения массу жизненных средств, производимую в других отраслях промышленности. Следовательно, после введения машин, как и до него, в распоряжении общества находилось все такое же или большее количество жизненных средств для высвобожденных рабочих, если оставить в стороне огромную часть годового продукта, которая расточается неработающими. И в этом - pointe [зацепка] экономической апологетики! Противоречий и антагонизмов, которые неотделимы от капиталистического применения машин, не существует, потому что они происходят не от самих машин, а от их капиталистического применения! А так как машина сама по себе сокращает рабочее время, между тем как ее капиталистическое применение удлиняет рабочий день; так как сама по себе она облегчает труд, капиталистическое же ее применение повышает его интенсивность; так как сама по себе она знаменует победу человека над силами природы, капиталистическое же ее применение порабощает человека силами природы; так как сама по себе она увеличивает богатство производителя, в капиталистическом же применении превращает его в паупера и т. д., то буржуазный экономист просто заявляет, что рассмотрение машины самой по себе как нельзя убедительнее доказывает, что все эти очевидные противоречия суть просто внешняя видимость банальной действительности, сами же по себе, а потому и в теории они вовсе не существуют. Таким образом он избавляет себя от всякого дальнейшего ломания головы и кроме того приписывает своему противнику такую глупость, будто он борется не против капиталистического применения машины, а против самой машины.
Ближайший результат введения машин заключается в том, что они увеличивают прибавочную стоимость и вместе с тем массу продуктов, в которой она воплощается; следовательно, - в том, что вместе с той субстанцией, которую потребляет класс капиталистов и его окружение, они увеличивают и самые эти общественные слои. Возрастание богатства последних и постоянное относительное уменьшение числа рабочих, требуемых для производства необходимых жизненных средств, порождает вместе с новыми потребностями в роскоши и новые средства их удовлетворения. Все большая часть общественного продукта превращается в прибавочный продукт и все большая часть прибавочного продукта воспроизводится и потребляется все в более и более утонченных и разнообразных формах. Другими словами: производство предметов роскоши возрастает. Возрастающие утонченность и разнообразие продуктов вытекают также из новых условий мирового рынка, создаваемых крупной промышленностью. Дело не только в том, что большее количество заграничных предметов потребления выменивается на отечественный продукт, но и в том, что в отечественную промышленность поступает все большая масса заграничных сырых материалов, ингредиентов, полуфабрикатов и т. д., которые служат средствами производства. Вместе с развитием этих отношений мирового рынка увеличивается спрос на труд в транспортной промышленности, и последняя распадается на многочисленные новые подвиды.
6. Отталкивание и притяжение рабочих в связи с развитием машинного производства.
Кризисы в хлопчатобумажной промышленности.
Все находящиеся в здравом уме представители политической экономии признают, что когда вводится вновь машина, это действует как чума на рабочих тех традиционных ремесел и мануфактур, с которыми она прежде всего вступает в конкуренцию. Почти все они оплакивают рабство фабричного рабочего. Но каков тот главный козырь, который все они пускают в ход? Это то, что машины после всех ужасов, относящихся к периоду их введения и развития, в конечном счете не уменьшают, а увеличивают число рабов труда! Да, политическая экономия упивается отвратительной теоремой - отвратительной для всякого "филантропа", который верит в вечность и естественную необходимость капиталистического способа производства, - теоремой, согласно которой даже фабрика, уже основанная на машинном производстве, после определенного периода роста, по окончании более или менее продолжительного "переходного времени", начинает терзать большее число рабочих, чем то, которое первоначально она выбросила на мостовую!
Пока машинное производство расширяется в известной отрасли промышленности за счет традиционного ремесла или мануфактуры, успех его настолько же верен, как, например, успех армии, вооруженной игольчатыми ружьями, против армии, вооруженной луками. Этот первый период, когда машина только еще завоевывает себе сферу действия, имеет решающее значение ввиду тех чрезвычайных прибылей, которые производятся при помощи машины. Эти прибыли не только уже сами по себе являются источником ускоренного накопления, но и привлекают в отрасль производства, оказавшуюся в особо благоприятном положении, значительную часть добавочного общественного капитала, который постоянно образуется вновь и ищет новых сфер применения. Особые выгоды первого периода бури и натиска постоянно повторяются в тех отраслях производства, где машины вводятся впервые. Но когда фабрика достигает известного распространения и определенной степени зрелости, в особенности когда ее собственная техническая основа, машины, начинает, в свою очередь, производиться с помощью машин, когда совершается революция как в добывании угля и железа, так и в обработке металлов и транспортном деле, короче говоря, когда складываются общие условия производства, соответствующие крупной промышленности, тогда машинное производство приобретает ту эластичность, ту способность к быстрому, скачкообразному расширению, пределы которой ставятся лишь сырым материалом и рынком сбыта. Но машины, с одной стороны, прямо ведут к увеличению количества сырого материала, как, например, волокноотделитель увеличил производство хлопка. С другой стороны, дешевизна машинного продукта и переворот в средствах транспорта и связи служат орудием для завоевания иностранных рынков. Разрушая там ремесленное производство, машинное производство принудительно превращает эти рынки в места производства соответствующего сырого материала. Колоссальная скачкообразная расширяемость фабричного производства и его зависимость от мирового рынка необходимо порождают лихорадочное производство и следующее за ним переполнение рынков, при сокращении которых наступает паралич. Жизнь промышленности превращается в последовательный ряд периодов среднего оживления, процветания, перепроизводства, кризиса и застоя. Ненадежность и непостоянство, которым машинное производство подвергает занятость, а следовательно, и жизненное положение рабочего, становятся нормальным явлением, когда устанавливается такая смена периодов промышленного цикла. За исключением периодов процветания, между капиталистами свирепствует ожесточенная борьба за их индивидуальное место на рынке. Их доля на рынке прямо пропорциональна дешевизне продуктов. Кроме вызываемого этим соперничества в употреблении усовершенствованных машин, замещающих рабочую силу, и новых методов производства, всякий раз наступает такой момент, когда удешевления товаров стремятся достигнуть посредством насильственного понижения заработной платы ниже стоимости рабочей силы.
Следовательно, возрастание числа фабричных рабочих обусловливается относительно гораздо более быстрым возрастанием всего капитала, вложенного в фабрики. Но этот процесс совершается лишь в пределах периодов прилива и отлива промышленного цикла. Кроме того, он постоянно прерывается техническим прогрессом, который то замещает рабочих потенциально, то вытесняет их фактически. Такие качественные изменения в машинном производстве постоянно удаляют рабочих с фабрики или запирают фабричные ворота перед новым потоком рекрутов, между тем как просто количественное расширение фабрик поглощает кроме выброшенных и новый контингент рабочих. Таким образом, рабочие непрерывно притягиваются и отталкиваются, перебрасываются то сюда, то туда, и это сопровождается постоянными изменениями пола, возраста и искусства вербуемых рабочих. 
8. Революционизирование крупной промышленностью мануфактуры, ремесла и работы на дому.
А) Уничтожение кооперации, основанной на ремесле и разделении труда.
Мы видели, как машины уничтожают кооперацию, основанную на ремесле, и мануфактуру. основанную на разделении труда, сохраняющего ремесленный характер. Примером первого рода может служить жатвенная машина, которая замещает кооперацию жнецов. 
В) Обратное влияние фабрики на мануфактуру и работу на дому
С развитием фабрики и сопровождающим это развитие переворотом в земледелии не только расширяются размеры производства во всех других отраслях промышленности, но вместе с тем изменяется и их характер. Принцип машинного производства - разлагать процесс производства на его составные фазы и разрешать возникающие таким образом задачи посредством применения механики, химии и т. д., короче говоря, естественных наук, - повсюду становится определяющим. Поэтому машины проникают в мануфактуры, где они находят применение то для одного, то для другого частичного процесса. Тем самым прочный, откристаллизовавшийся строй мануфактуры, возникший из старого разделения труда, разлагается и открывает дорогу непрекращающимся переменам. Да и помимо того в составе совокупного рабочего или комбинированного рабочего персонала совершается коренной переворот. В противоположность мануфактурному периоду, план разделения труда основывается теперь на применении женского труда, труда детей всех возрастов, необученных рабочих, где это только возможно, - короче говоря, на применении "cheap labour", дешевого труда, по характерному английскому выражению. Это относится не только ко всякого рода комбинированному в крупном масштабе производству, применяет ли оно машины или нет, но и к так называемой домашней промышленности, независимо от того, занимаются ли ею рабочие в своих частных квартирах или же в мелких мастерских. Эта так называемая современная домашняя промышленность кроме названия не имеет ничего общего со старинной домашней промышленностью, которая предполагает независимое городское ремесло, самостоятельное крестьянское хозяйство и прежде всего дом у рабочей семьи. Теперь она превратилась во внешнее отделение фабрики, мануфактуры или торгового заведения. Кроме фабричных рабочих, мануфактурных рабочих и ремесленников, которых капитал пространственно концентрирует большими массами и которыми он командует непосредственно, он с помощью невидимых нитей приводит в движение целую армию домашних рабочих, рассеянных в больших городах и в деревне.
С) Современная мануфактура
На нескольких примерах я поясню приведенные выше положения. В сущности читатель уже знает многочисленные иллюстрации из главы о рабочем дне. Металлообрабатывающие мануфактуры в Бирмингеме и окрестностях на работах, по большей части очень тяжелых, применяют 30000 детей и подростков и 10000 женщин. Мы встречаем их здесь во вредных для здоровья меднолитейнях, фабриках пуговиц, на работах по глазуровке, гальванизированию и лакировке. Чрезмерный труд взрослых и малолетних обеспечил различным лондонским газетным и книжным типографиям достойное прозвище "бойни". В переплетных заведениях - такой же чрезмерный труд, жертвами которого здесь являются женщины, девушки и дети. Тяжелый труд малолетних на канатных предприятиях, ночной труд на соляных заводах, свечных и других химических мануфактурах, убийственное применение труда подростков для вращения ткацких станков на шелкоткацких предприятиях, которые не пользуются механической двигательной силой. Одна из наиболее отвратительных, грязных и хуже всего оплачиваемых работ, где преимущественно применяются молодые девушки и женщины, - это сортировка тряпья. 
D) Современная работа на дому.
Теперь я обращаюсь к так называемой работе на дому. чтобы составить себе представление об этой сфере эксплуатации, которую капитал осуществляет на задворках крупной промышленности, и о чудовищности этой эксплуатации, можно было бы рассмотреть, например, внешне совсем идиллический гвоздарный промысел, которым занимаются в некоторых захолустных деревнях Англии. Здесь достаточно будет остановиться на нескольких примерах таких отраслей, как производство кружев и соломенных плетений, в которых еще вовсе не применяются машины или которые конкурируют с машинным и мануфактурным производством.
Е) Переход современной мануфактуры и работы на дому в крупную промышленность. Ускорение этой революции распространением фабричных законов на современную мануфактуру и работу на дому.
Удешевление рабочей силы путем простого злоупотребления рабочей силой женщин и малолетних, путем простого лишения труда всех тех условий, при которых труд и жизнь могут протекать нормально, путем жестокости чрезмерного и ночного труда в конце концов наталкивается на известные естественные границы, которые невозможно преступить, а вместе с тем на эти границы наталкиваются покоящееся на таких основаниях удешевление товаров и капиталистическая эксплуатация вообще. Когда этот пункт, наконец, достигается, - а до этого проходит долгое время, - наступает пора введения машин и быстрого с этого момента превращения раздробленной работы на дому (а также мануфактуры) в фабричное производство.
Самый яркий пример этого движения дает производство "wearing apparel" (предметов одежды). По классификации Комиссии по обследованию условий детского труда, эта отрасль промышленности охватывает производителей соломенных и дамских шляп и колпаков, портных, milliners и dressmakers, белошвеек и швей, корсетниц, перчаточников, башмачников и кроме того многие мелкие отрасли, как, например, производство галстуков, воротничков и т. д.
Переворот в общественном способе производства, этот необходимый продукт преобразования средства производства, протекает среди пестрого хаоса переходных форм. Они изменяются в зависимости от того, в какой мере и насколько давно швейная машина уже захватила ту или иную отрасль промышленности, в зависимости от положения, в каком перед тем находились рабочие, от того, преобладало ли мануфактурное, ремесленное или домашнее производство, от платы за аренду мастерских и т. д. Например, в производстве модных товаров. где труд по большей части уже был организован преимущественно в форме простой кооперации, швейная машина образует поначалу лишь новый фактор мануфактурного производства. В портняжном промысле, производстве сорочек, обуви и т. д. перекрещиваются все формы. Здесь - собственно фабричное производство. Там - посредники получают от капиталиста en chef [главного] сырой материал и группируют в "каморках" и "мансардах" по 10-50 и более наемных рабочих при швейных машинах. Наконец, как это вообще бывает со всеми машинами, поскольку они не образуют расчлененной системы и могут применяться в карликовых размерах, ремесленники или домашние рабочие, при помощи своей семьи или немногих посторонних рабочих, применяют принадлежащие им самим швейные машины.
Эта стихийно совершающаяся промышленная революция искусственно ускоряется распространением фабричных законов на все отрасли промышленности, в которых работают женщины, подростки и дети. Принудительное регулирование продолжительности рабочего дня, перерывов, момента начала и окончания рабочего дня, система смен для детей, исключение всех детей до известного возраста и т. д. побуждают к усиленному применению машин и к замене мускулов, как двигательной силы, паром. С другой стороны, стремление выиграть на помещении то, что теряется на времени, ведет к количественному расширению сообща используемых средств производства - печей, зданий и т. д., - одним словом, усиливается концентрация средств производства и в соответствии с этим сосредоточение рабочих. Каждый раз, когда мануфактуре угрожает применение фабричного закона, страстно повторяется в сущности одно и то же главное возражение: необходима будет затрата большего капитала для того, чтобы при подчинении фабричному закону продолжать дело в старых размерах. Что касается форм, промежуточных между мануфактурой и работой на дому, и самой работы на дому, то с ограничением рабочего дня и детского труда они утрачивают почву. Безграничная эксплуатация дешевой рабочей силы составляет единственную основу их конкурентоспособности.
Существенным условием фабричного производства, в особенности с того времени, как на него распространилось регулирование рабочего дня, является обеспеченность нормального результата, т. е. уверенность в том, что в данный промежуток времени будет произведено определенное количество товара или достигнут намеченный полезный эффект. Далее, установленные законом перерывы регулируемого рабочего дня предполагают, что внезапные и периодические остановки труда возможны без ущерба для продукта, находящегося в процессе производства. Эта обеспеченность результата и возможность прерывать труд, разумеется, легче осуществимы в чисто механических производствах, чем в таких, в которых известную роль играют химические и физические процессы, как, например, в гончарном, белильном, красильном, пекарном промыслах, в большинстве металлообрабатывающих мануфактур. Там, где господствует рутина неограниченного рабочего дня, ночного труда и свободного расточения человеческих сил, во всяком стихийном препятствии скоро начинают видеть вечную "естественную границу" производства. Никакой яд не уничтожает вредных насекомых основательнее, чем фабричный закон уничтожает такие "естественные границы". Никто громче господ из гончарного промысла но кричал о "невозможностях".
На фабричных и мануфактурах, еще не подчиненных фабричному закону, господствует ужасающий чрезмерный труд периодически - во время так называемых сезонов, и в неопределенные моменты - вследствие внезапных заказов. Во внешнем отделении фабрики, мануфактуры и магазина - в сфере работы на дому, и без того совершенно нерегулярной, находящейся в отношении сырого материала и заказов в полной зависимости от произвола капиталиста, который не связан здесь никакими соображениями об использовании помещений, машин и т. д. и ничем не рискует, кроме шкуры самих рабочих, - в этом внешнем отделении систематически выращивается таким образом промышленная резервная армия, которая постоянно готова к услугам капиталиста, которая в одну часть года губится вследствие самого нечеловеческого каторжного труда, а в другую часть года низводится до босяцкого положения из-за отсутствия работы.
9. Фабричное законодательство (Положение об охране здоровья и воспитании). Всеобщее распространение его в Англии.
Фабричное законодательство, это первое сознательное и планомерное воздействие общества на стихийно сложившийся строй его процесса производства, представляет собой, как мы видели, столь же необходимый продукт крупной промышленности, как хлопчатобумажная пряжа, сельфакторы и электрический телеграф. Прежде чем говорить о всеобщем распространении фабричного законодательства в Англии, необходимо кратко упомянуть о некоторых его положениях, не касающихся числа часов рабочего дня.
Положения об охране здоровья, не говоря уже об их редакции, облегчающей для капиталиста их обход, чрезвычайно скудны и фактически ограничиваются предписаниями о побелке стен и некоторыми другими правилами о мерах поддержания чистоты, о вентиляции и защите от опасных машин. В третьей книге мы возвратимся к фанатической борьбе фабрикантов против положения, которым на них были возложены небольшие расходы с целью предохранить от увечья руки и ноги рабочих. Здесь снова нашел себе блестящее подтверждение тот догмат фритредеров, что в обществе с антагонистическими интересами каждый, стремясь к своей собственной пользе, тем самым содействует общему благу.
10. Крупная промышленность и земледелие.
Революция, которую крупная промышленность вызывает в земледелии и в общественных отношениях агентов земледельческого производства, может быть освещена лишь впоследствии. Здесь будет достаточно, предваряя дальнейшее изложение, указать на некоторые ее результаты. Если употребление машин в земледелии по большей части свободно от вредных физических последствий, которые оно приносит фабричному рабочему, то зато оно, как позже мы покажем это подробнее, действует здесь еще интенсивнее в направлении превращения рабочих в "избыточных" и не встречает при этом какого-либо сопротивления.
В сфере земледелия крупная промышленность действует с наибольшей революционностью в том смысле, что она уничтожает оплот старого общества, "крестьянина", и выдвигает на его место наемного рабочего. Таким образом потребность социального переворота и социальные противоположности становятся в деревне одинаковыми с городом. На место самого рутинного и самого нерационального производства приходит сознательное технологическое применение науки. Капиталистический способ производства довершает разрыв того первоначального семейного союза земледелия и промышленности, который соединял друг с другом младенчески-неразвитые формы обоих. но он создает в то же время материальные предпосылки нового, высшего синтеза - союза земледелия и промышленности на их противоположно развившихся форм. Капиталистическое производство, постоянно увеличивая перевес городского населения, которое это производство скопляет в крупных центрах, накопляет тем самым, с одной стороны, историческую силу движения общества вперед, а с другой стороны, препятствует обмену веществ между человеком и землей, т. е. возвращению почве ее составных частей, использованных человеком в форме средств питания и одежды, т. е. нарушает вечное естественное условие постоянного плодородия почвы. Тем самым оно разрушает одновременно физическое здоровье городских рабочих и духовную жизнь сельских рабочих. Но, разрушая чисто стихийно сложившиеся условия этого обмена веществ, капиталистическое производство в то же время вынуждает восстанавливать его систематически в качестве закона, регулирующего общественное производство, и в форме, соответствующей полному развитию человека. В земледелии, как и в мануфактуре, капиталистическое преобразование процесса производства является в то же время источником мучений для производителей, средство труда - средством порабощения, эксплуатации и пауперизации рабочего, общественная комбинация процессов труда - организованным подавлением его индивидуальной жизнедеятельности, свободы и самостоятельности. Рассеяние сельских рабочих на больших пространствах сламывает силу их сопротивления, в то время как концентрация городских рабочих увеличивает эту силу. В современном земледелии, как и в современной городской промышленности, повышение производительной силы труда и большая подвижность его покупаются ценой разрушения и истощения самой рабочей силы. Кроме того, всякий прогресс капиталистического земледелия есть не только прогресс в искусстве грабить рабочего, но и в искусстве грабить почву, всякий прогресс в повышении ее плодородия на данный срок есть в то же время прогресс в разрушении постоянных источников этого плодородия. Чем более известная страна, как, например, Соединенные Штаты Северной Америки, исходит от крупной промышленности как базиса своего развития, тем быстрее этот процесс разрушения. Капиталистическое производство, следовательно, развивает технику и комбинацию общественного процесса производства лишь таким путем, что оно подрывает в то же самое время источники всякого богатства: землю и рабочего.
Отдел пятый.
Производство абсолютной и относительной прибавочной стоимости.
Глава четырнадцатая.
Абсолютная и относительная прибавочная стоимость.
Выше (см. главу 5) процесс труда рассматривался абстрактно, независимо от его исторических форм, как процесс между человеком и природой. Мы говорили там: "Если рассматривать весь процесс с точки зрения его результата - продукта, то и средство труда и предмет труда оба выступают как средства производства, а самый труд - как производительный труд". В примечании 7 было добавлено: "Это определение производительного труда, получающееся с точки зрения простого процесса труда, совершенно недостаточно для капиталистического процесса производства". Это и подлежит здесь дальнейшему исследованию.
Пока процесс труда является чисто индивидуальным, один и тот же рабочий объединяет все те функции, которые впоследствии разделяются. При индивидуальном присвоении предметов природы для своих жизненных целей рабочий сам себя контролирует. Впоследствии его контролируют. Отдельный человек не может воздействовать на природу, не приводя в движение своих собственных мускулов под контролем своего собственного мозга. Как в самой природе голова и руки принадлежат одному и тому же организму, так и в процессе труда соединяются умственный и физический труд. Впоследствии они разъединяются и доходят до враждебной противоположности. Продукт превращается вообще из непосредственного продукта индивидуального производителя в общественный, в общий продукт совокупного рабочего, т. е. комбинированного рабочего персонала, члены которого ближе или дальше стоят от непосредственного воздействия на предмет труда. Поэтому уже самый кооперативный характер процесса труда неизбежно расширяет понятие производительного труда и его носителя, производительного рабочего. Теперь для того, чтобы трудиться производительно, нет необходимости непосредственно прилагать свои руки; достаточно быть органом совокупного рабочего, выполнять одну из его подфункций. Данное выше первоначальное определение производительного труда, выведенное из самой природы материального производства, всегда сохраняет свое значение в применении к совокупному рабочему, рассматриваемому как одно целое. Но оно не подходит более к каждому из его членов, взятому в отдельности.
Однако, с другой стороны, понятие производительного труда суживается. Капиталистическое производство есть не только производство товара, по самому своему существу оно есть производство прибавочной стоимости. Рабочий производит не для себя, а для капитала. Поэтому уже недостаточно того, что он вообще производит. Он должен производить прибавочную стоимость. Только тот рабочий производителен, который производит для капиталиста прибавочную стоимость или служит самовозрастанию капитала. Так, школьный учитель - если позволительно взять пример вне сферы материального производства - является производительным рабочим, коль скоро он не только обрабатывает детские головы, но и изнуряет себя на работе для обогащения предпринимателя. Вложит ли этот последний свой капитал в фабрику для обучения или в колбасную фабрику, от этого дело нисколько не меняется. Поэтому понятие производительного рабочего включает в себя не только отношение между деятельностью и ее полезным эффектом, между рабочим и продуктом его труда, но также и специфически общественное, исторически возникшее производственное отношение, делающее рабочего непосредственным орудием увеличения капитала. Следовательно, быть производительным рабочим - вовсе не счастье, а проклятие. В четвертой книге этой работы, где излагается история теории, будет подробнее показано, что классическая политическая экономия искони видела в производстве прибавочной стоимости решающий признак производительного рабочего. Поэтому с изменением взглядов ее на природу прибавочной стоимости изменяется и ее определение производительного рабочего. Так, по заявлению физиократов, производителен только земледельческий труд, так как только он доставляет прибавочную стоимость. Для физиократов прибавочная стоимость существует исключительно в форме земельной ренты. Удлинение рабочего дня за те границы, в которых рабочий был бы в состоянии произвести только эквивалент стоимости своей рабочей силы, и присвоение этого прибавочного труда капиталом - вот в чем состоит производство абсолютной прибавочной стоимости. Производство абсолютной прибавочной стоимости образует всеобщую основу капиталистической системы и исходный пункт производства относительной прибавочной стоимости. При производстве относительной прибавочной стоимости рабочий день уже с самого начала разделен на две части: необходимый труд и прибавочный труд. С целью удлинить прибавочный труд сокращается необходимый труд посредством методов, позволяющих произвести эквивалент заработной платы в более короткое время. Производство абсолютной прибавочной стоимости связано только с длиной рабочего дня; производство относительной прибавочной стоимости революционизирует в корне как технические процессы труда, так и общественные группировки.
Следовательно, производство относительной прибавочной стоимости предполагает специфически капиталистический способ производства, который с его методами, средствами и условиями сам стихийно возникает и развивается лишь на основе формального подчинения труда капиталу. Вместе с тем формальное подчинение труда капиталу уступает место реальному. 
Здесь достаточно простого указания на промежуточные формы [Zwitterformen], при которых прибавочный труд уже не выжимается из производителя путем прямого принуждения, но не наступило еще и его формальное подчинение капиталу. Тут капитал еще не овладел непосредственно процессом труда. Наряду с самостоятельными производителями, которые занимаются ремеслом или земледелием на основе традиционных прадедовских способов, выступает ростовщик или купец, ростовщический или торговый капитал, который, как паразит, высасывает их. Преобладание в обществе этой формы эксплуатации исключает капиталистический способ производства, хотя, с другой стороны, она может составить переходную ступень к нему, что было в конце Средних веков. Наконец, как показывает пример современной работы на дому, промежуточные формы воспроизводятся кое-где и на почве крупной промышленности, принимая, однако, совершенно измененный вид.
Если, с одной стороны, для производства абсолютной прибавочной стоимости вполне достаточно формального подчинения труда капиталу, достаточно, например, чтобы ремесленник, работавший прежде самостоятельно, на себя самого, или в качестве подмастерья у цехового мастера, превратился в наемного рабочего, находящегося под непосредственным контролем капиталиста, - то, с другой стороны, методы производства относительной прибавочной стоимости являются, как мы видели, в то же время методами производства абсолютной прибавочной стоимости. Ведь чрезмерное удлинение рабочего дня предстало перед нами как характернейший продукт крупной промышленности. Вообще специфически капиталистический способ производства перестает быть простым средством для производства относительной прибавочной стоимости, раз он овладел целой отраслью производства или, более того, всеми решающими отраслями производства. Он становится тогда всеобщей, общественно господствующей формой производственного процесса. Как особый метод производства относительной прибавочной стоимости, он действует теперь лишь постольку, поскольку, во первых, охватывает отрасли промышленности, до того времени подчиненные капиталу лишь формально, следовательно, поскольку он все больше распространяется. Во-вторых, поскольку отрасли промышленности, на которых он уже распространился, непрерывно революционизируются благодаря изменению методов производства.  
С известной точки зрения разница между абсолютной и относительной прибавочной стоимостью представляется вообще иллюзорной. Относительная прибавочная стоимость абсолютна, потому что она предполагает абсолютное удлинение рабочего дня за пределы рабочего времени, необходимого для существования самого рабочего. Абсолютная прибавочная стоимость относительна, так как она предполагает развитие производительности труда, позволяющее ограничить необходимое рабочее время частью рабочего дня. но если обратить внимание на движение прибавочной стоимости, то это кажущееся тождество исчезнет. Раз капиталистический способ производства возник и стал всеобщим способом производства, разница между абсолютной и относительной прибавочной стоимостью дает себе знать, когда дело идет о повышении нормы прибавочной стоимости вообще. Предполагая, что рабочая сила оплачивается по ее стоимости, мы становимся перед такой альтернативой: если дана производительная сила труда и нормальная степень его интенсивности, то норма прибавочной стоимости может быть повышена лишь путем абсолютного удлинения рабочего дня; с другой стороны, при данных границах рабочего дня норма прибавочной стоимости может быть повышена лишь путем изменения относительной величины составных частей рабочего дня, т. е. необходимого и прибавочного труда, что, в свою очередь, предполагает изменение производительности или интенсивности труда, поскольку заработная плата не должна падать ниже стоимости рабочей силы.
Если рабочий все имеющееся в его распоряжении время вынужден затрачивать на производство необходимых жизненных средств для себя и своей семьи, то у него, конечно, не останется времени для безвозмездного труда в пользу третьих лиц. Таким образом, пока производительность труда не достигла определенного уровня, в распоряжении рабочего нет времени для безвозмездного труда, а пока у него нет такого времени, невозможен прибавочный труд, невозможны, следовательно, и капиталисты; но в таких условиях невозможны также рабовладельцы, феодальные бароны, одним словом - какой бы то ни было класс крупных собственников.
Таким образом, можно говорить о естественном базисе прибавочной стоимости, но лишь в том совершенно общем смысле, что в природе нет какого-либо абсолютного препятствия, мешающего одному человеку сложить с себя и переложить на другого труд, необходимый для поддержания его собственного существования. С тем же самым правом можно утверждать, например, что в природе нет абсолютного препятствия, мешающего одному человеку употреблять в пищу мясо другого. Отнюдь не следует, как это иногда делалось, связывать с этой естественно вырастающей производительностью труда мистические представления. Лишь тогда, когда люди своим трудом уже выбились из первоначального животного состояния, когда, следовательно, сам их труд уже до известной степени стал общественным, - лишь тогда возникают отношения, при которых прибавочный труд одного человека становится условием существования другого. На начальных ступенях культуры производительные силы труда ничтожны, но таковы же и потребности, развивающиеся вместе со средствами их удовлетворения и в непосредственной зависимости от развития этих последних. Далее, на указанных первых ступенях относительная величина тех частей общества. которые живут чужим трудом, ничтожно мала по сравнению с массой непосредственных производителей. С ростом общественной производительной силы труда эти части возрастают абсолютно и относительно. Впрочем, капиталистические отношения возникают на экономической почве, представляющей собой продукт длительного процесса развития. Наличная производительность труда, из которой капитал исходит как из своей основы, есть не дар природы, а дар истории, охватывающей тысячи веков.
Если мы отвлечемся от большего или меньшего развития общественного производства, то производительность труда окажется связанной с естественными условиями. Эти последние могут быть целиком сведены к природе самого человека, к его расе и т. п., и к окружающей человека природе. Внешние природные условия экономически распадаются на два больших класса: естественное богатство средствами жизни, следовательно плодородие почвы, обилие рыбы в водах и т. п., и естественное богатство средствами труда, каковы: действующие водопады, судоходные реки, лес, металлы, уголь и т. д.
Глава пятнадцатая.
Изменение в величине цены рабочей силы и прибавочной стоимости.
Стоимость рабочей силы определяется стоимостью привычно необходимых жизненных средств среднего рабочего. Масса этих жизненных средств, несмотря на возможные изменения их формы, для данной эпохи и данного общества дана и потому должна рассматриваться как величина постоянная. Меняется только стоимость этой массы. Еще два фактора входят в определение стоимости рабочей силы. С одной стороны, издержки на ее развитие, меняющиеся с изменением способа производства, с другой стороны - естественные различия между рабочей силой мужчин и женщин, взрослых рабочих и малолетних. Потребление этих различных рабочих сил, обусловленное опять таки способом производства, создает крупную разницу в издержках воспроизводства рабочей семьи и в стоимости взрослого рабочего мужчины. Однако оба эти фактора не принимаются в расчет в дальнейшем исследовании. 
Мы предполагаем: 1) что товары продаются по их стоимости; 2) что цена рабочей силы может иногда подниматься выше стоимости, но никогда не падает ниже ее.
При таком предположении относительные величины цены рабочей силы и прибавочной стоимости определяются тремя обстоятельствами: 1) длиной рабочего дня, или экстенсивной величиной труда; 2) нормальной интенсивностью труда, или его интенсивной величиной, - тем, что определенное количество труда затрачивается в течение данного времени; 3) наконец, производительной силой труда - тем, что в зависимости от степени развития условий производства одно и то же количество труда в течение данного времени может дать большее или меньшее количество продукта.
1. Величина рабочего дня и интенсивность труда постоянны (даны), производительная сила труда изменяется
При этом предположении стоимость рабочей силы и прибавочная стоимость определяется тремя законами.
Во-первых: рабочий день данной величины всегда выражается в одной и той же вновь произведенной стоимости, как бы ни изменялась производительность труда и вместе с ней масса продуктов, а следовательно, и цена единицы товара.
вновь созданная в двенадцатичасовой рабой день стоимость равна, например, 6 шилл., хотя количество произведенных потребительских стоимостей изменяется вместе с производительной силой труда и, стало быть, стоимость в 6 шилл., распределяется на большее или меньшее количество товаров.
Во-вторых: стоимость рабочей силы и прибавочная стоимость изменяются в противоположном направлении. Изменение производительной силы труда, ее возрастание или уменьшение, влияет на стоимость рабочей силы в обратном направлении, а на прибавочную стоимость - в прямом.
Вновь созданная в двенадцатичасовой рабочий день стоимость есть величина постоянная, например 6 шиллингов. Эта постоянная величина равна сумме прибавочной стоимости плюс стоимость рабочей силы, которую рабочий замещает эквивалентом. Само собой разумеется, что из двух слагаемых постоянной величины ни одно не может увеличиться без того, чтобы другое не уменьшилось. Стоимость рабочей силы не может повыситься с 3 шилл. до 4 без того, чтобы прибавочная стоимость не понизилась с 3 шилл. до 2 и наоборот, прибавочная стоимость не может повыситься с 3 шилл. до 4 без понижения стоимости рабочей силы с 3 шилл. до 2. Следовательно, при данных условиях невозможно изменение абсолютной величины стоимости рабочей силы или прибавочной стоимости без одновременного изменения их относительных или сравнительных величин. Они не могут повышаться или понижаться одновременно.
Далее, стоимость рабочей силы не может понизиться, и, следовательно. прибавочная стоимость не может повыситься, если не повышается производительная сила труда; так, в вышеприведенном примере стоимость рабочей силы может понизиться с 3 шилл. до 2 лишь в том случае, если повышенная производительная сила труда позволяет произвести в течение 4 часов ту же самую массу жизненных средств, которая раньше требовала для своего производства 6 часов. Наоборот, стоимость рабочей силы не может повыситься с 3 шилл. до 4, если производительная сила труда не упадет так, что будет требоваться 8 часов для производства той же самой массы жизненных средств, для которой раньше было достаточно 6 часов. Отсюда следует, что увеличение производительности труда понижает стоимость рабочей силы и тем самым повышает прибавочную стоимость, и наоборот, уменьшение производительности труда повышает стоимость рабочей силы и понижает прибавочную стоимость.
В-третьих: возрастание или уменьшение прибавочной стоимости всегда является следствием, но никогда не бывает причиной соответственного уменьшения или возрастания стоимости рабочей силы.
Так как рабочий день есть величина постоянная и выражается в неизменной величине стоимости, так как, далее, каждому изменению величины прибавочной стоимости соответствует противоположное изменение стоимости рабочей силы и так как стоимость рабочей силы может изменяться лишь при изменении производительной силы труда, то отсюда, очевидно, следует, что при указанных условиях всякое изменение величины прибавочной стоимости возникает вследствие обратного изменения величины стоимости рабочей силы. Если раньше мы видели, что никакое изменение абсолютных величин стоимости рабочей силы и прибавочной стоимости невозможно без изменения их относительных величин, то теперь мы видим, что никакое изменение их  относительных величин невозможно без изменения абсолютной величины стоимости рабочей силы.
Согласно третьему закону, изменение величины прибавочной стоимости предполагает изменение стоимости рабочей силы, вызванное изменением производительной силы труда. Граница первого изменения дана новым уровнем стоимости рабочей силы. Однако даже при условии. что обстоятельства позволяют рассматриваемому закону обнаружить свое действие, возможны промежуточные изменения. Стоимость рабочей силы определяется стоимостью определенного количества жизненных средств. С изменением производительной силы труда меняется стоимость этих жизненных средств, а не их масса. При повышении производительной силы труда масса жизненных средств как рабочего, так и капиталиста может расти одновременно и в одной и той же пропорции без какого-либо изменения в отношении величин цены рабочей силы и прибавочной стоимости. Если первоначальная стоимость рабочей силы 3 шилл., а необходимое рабочее время равно 6 часам, и если прибавочная стоимость также 3 шилл., т. е. прибавочный труд равен также 6 часам, то удвоение производительной силы труда при прежнем разделении рабочего дня оставит цену рабочей силы и прибавочную стоимость без изменения. Только теперь каждая из них будет выражаться в двойном количестве, но соответственно удешевленных, потребительных стоимостей. Хотя цена рабочей силы осталась неизменной, она все же стоит теперь выше ее стоимости. Если бы цена рабочей силы упала. но не до нижней границы в 1 1/2 шилл., определяемой ее новой стоимостью, а до 2 шилл. 10 пенсов, 2 шилл. 6 пенсов и т. д., то даже эта упавшая цена все же представляла бы возросшую массу жизненных средств. Таким образом, при повышающейся производительной силе труда цена рабочей силы могла бы падать непрерывно наряду с непрерывным же ростом массы жизненных средств рабочего. Но при этом относительно. т. е. по сравнению с прибавочной стоимостью, стоимость рабочей силы все время уменьшалась бы, и следовательно, все глубже становилась бы пропасть между жизненными уровнями рабочего и капиталиста.
При неизменном количестве рабочих часов интенсивный рабочий день воплощается в более высокой вновь созданной стоимости, а следовательно, если стоимость денег не меняется, - в большем количестве денег. Вновь созданная в течение рабочего дня стоимость изменяется с отклонением его интенсивности от нормального общественного уровня. Тот же самый рабочий день выражается теперь уже не в постоянной, как раньше, а в переменной вновь созданной стоимости, как, например, двенадцатичасовой день повышенной интенсивности в 7 шилл., 8 шилл. и т.д. вместо 6 шилл., в которых выражается двенадцатичасовой рабочий день обычной интенсивности. Очевидно, что раз вновь создаваемая в течение рабочего дня стоимость изменяется, например с 6 до 8 шилл., то обе составные части этой стоимости - цена рабочей силы и прибавочная стоимость - могут возрастать одновременно в равной или неравной степени. Цена рабочей силы и прибавочная стоимость могут одновременно возрасти с 3 шилл. до 4, если вновь созданная стоимость возрастает с 6 шилл. до 8. в данном случае возрастание цены рабочей силы не связано необходимо с повышением этой цены над стоимостью. Оно может, наоборот, сопровождаться падением ее ниже стоимости. Последнее имеет место во всех тех случаях, когда повышение цены рабочей силы не компенсирует ее ускоренного изнашивания.
Нам известно, что, за преходящими исключениями, изменение производительности труда лишь в том случае вызывает изменение в величине стоимости рабочей силы, а следовательно, и в величине прибавочной стоимости, когда продукты рассматриваемой отрасли промышленности входят в обычное потребление рабочего. Это ограничение в данном случае отпадает. Изменяется ли количество затраченного труда экстенсивно или интенсивно, изменению этой величины во всяком случае соответствует изменение величины вновь создаваемой стоимости, какова бы ни была природа тех предметов, в которых эта стоимость воплощается.
Если бы интенсивность труда поднялась во всех отраслях промышленности одновременно и равномерно, то новая повышенная степень интенсивности стала бы обычным общественно нормальным уровнем и, следовательно, уже не учитывалась бы более как экстенсивная величина. Однако и в этом случае средние степени интенсивности труда у различных наций остались бы различными и потому видоизменяли бы применение закона стоимости к рабочим дням различных наций. Более интенсивный рабочий день одной нации выражается в более крупной сумме денег, чем менее интенсивный день другой нации.
2. Производительная сила и интенсивность труда постоянны, рабочий день изменяется.
Рабочий день может изменяться в двух направлениях. Он может сокращаться и удлиняться.
1) Сокращение рабочего дня при данных условиях, т. е. при неизменной производительной силе и интенсивности труда, оставляет без перемены стоимость рабочей силы, а следовательно, и необходимое рабочее время. Оно сокращает прибавочный труд и прибавочную стоимость. с падением абсолютной величины последней падает и ее относительная величина, т. е. ее величина по отношению к неизменной величине стоимости рабочей силы. Только путем понижения цены рабочей силы ниже ее стоимости капиталист мог бы в данном случае избавиться от потерь.
Все ходячие возражения против сокращения рабочего дня предполагают, что явление совершается при допущенных здесь условиях, между тем в действительности имеет место обратное: изменение производительности и интенсивности труда или предшествует сокращению рабочего дня, или непосредственно следует за ним.
2) Удлинение рабочего дня. Пусть необходимое рабочее время 6 часов, или стоимость рабочей силы - 3 шилл., прибавочный труд также 6 часов и прибавочная стоимость 3 шиллинга. Весь рабочий день составляет тогда 12 часов и выражается в продукте стоимостью в 6 шиллингов. Если рабочий день удлиняется на 2 часа и цена рабочей силы остается без изменения, то вместе с абсолютной величиной прибавочной стоимости растет и ее относительная величина. Хотя стоимость рабочей силы по абсолютной своей величине не изменяется, относительно она падает. При условиях, предположенных в разделе 1, относительная величина стоимости рабочей силы не могла бы изменяться без изменения ее абсолютной величины. Здесь, напротив, изменение относительной величины стоимости рабочей силы есть результат изменения абсолютной величины прибавочной стоимости.
Так как вновь созданная стоимость, в которой выражается рабочий день, растет вместе с удлинением его, то цена рабочей силы и прибавочная стоимость могут возрасти одновременно на одну и ту же или на различные величины. Этот одновременный рост возможен, следовательно, в двух случаях: при абсолютном удлинении рабочего дня и при растущей интенсивности труда без такого удлинения.
При удлинении рабочего дня цена рабочей силы может упасть ниже ее стоимости, хотя бы номинально она осталась неизменной или даже повысилась. Ведь дневная стоимость рабочей силы определяется, как мы помним, из расчета нормальной средней продолжительности или нормального периода жизни рабочего и нормального, свойственного человеческой природе превращения жизненной субстанции в движение. До известного пункта повышенное изнашивание рабочей силы, неразрывно связанное с удлинением рабочего дня, может быть компенсировано более высокой оплатой. За пределами этого пункта изнашивание растет в геометрической прогрессии и в то же время разрушаются все нормальные условия воспроизводства и функционирования рабочей силы. Цена рабочей силы и степень ее эксплуатации перестают быть соизмеримыми величинами.
3. Одновременные изменения продолжительности, производительной силы и интенсивности труда.
Очевидно, здесь возможно большое число комбинаций. Могут одновременно изменяться все три фактора или любые два при третьем неизменном. Они могут изменяться в одинаковой или в различной степени, в одном и том же или в противоположных направлениях, причем в последнем случае изменения компенсируются отчасти или вполне. Впрочем, после выводов, сделанных нами в разделах 1, 2 и 3, анализ всех возможных случаев не представляет затруднений. Результат любой возможной комбинации отыскивается, если последовательно рассматривать каждый из факторов как переменный, предполагая остальные постоянными. Поэтому здесь мы отметим вкратце лишь два важных случая.
1) Уменьшающаяся производительная сила труда при одновременном удлинении рабочего дня.
Говоря об уменьшающейся производительной силе труда, мы имеем здесь в виду те отрасли труда, продукты которых определяют стоимость рабочей силы, например, понижение производительной силы труда вследствие возрастающего неплодородия почвы и соответственного вздорожания продуктов земледелия. Пусть рабочий день продолжается 12 часов, а созданная в течение дня новая стоимость составляет 6 шилл., из которых половина возмещает стоимость рабочей силы, а другая половина образует прибавочную стоимость. Следовательно, рабочий день распадается на 6 часов необходимого и 6 часов прибавочного труда. Пусть вследствие вздорожания земледельческих продуктов стоимость рабочей силы повышается с 3 до 4 шилл., следовательно, необходимое рабочее время - с 6 до 8 часов. Если рабочий день остается неизменным, то прибавочный труд падает с 6 до 4 часов, прибавочная стоимость с 3 до 2 шиллингов. Если рабочий день удлиняется на два часа, т. е. с 12 до 14 часов, то прибавочный труд остается равным 6 часам, прибавочная стоимость - 3 шиллингам. Но по сравнению со стоимостью рабочей силы, измеряемой необходимым трудом, величина прибавочной стоимости падает. Если рабочий день удлиняется на 4 часа, с 12 до 16 часов, то отношение прибавочной стоимости к стоимости рабочей силы, прибавочного труда к необходимому, остается без перемены, но абсолютная величина прибавочной стоимости возрастает с 3 до 4 шилл., абсолютная величина прибавочного труда - с 6 до 8 часов, следовательно на 1/3, или на 33 1/3 %. Таким образом, при уменьшении производительной силы труда и одновременном удлинении рабочего дня абсолютная величина прибавочной стоимости может остаться без изменения, в то время как относительная величина ее падает; ее относительная величина может оставаться неизменной, в то время как абсолютная величина растет, и, наконец, при известной степени удлинения рабочего дня может одновременно расти и относительная и абсолютная величина прибавочной стоимости.
В период с 1799 по 1815 г. рост цен на жизненные средства вызвал в Англии номинальное повышение заработной платы, хотя действительная, выраженная в жизненных средствах, заработная плата упала. Отсюда Уэст и Рикардо вывели заключение, что уменьшение производительности земледельческого труда вызвало падение нормы прибавочной стоимости, и сделали это существовавшее только в их фантазии предположение исходным пунктом важного анализа соотношения величин заработной платы, прибыли и земельной ренты. Но в действительности, благодаря возросшей интенсивности труда и насильственному удлинению рабочего дня, прибавочная стоимость возросла в то время и абсолютно и относительно. Это был период, когда чрезмерное удлинение рабочего дня приобрело права гражданства, период, для которого особенно характерны на одной стороне ускоренный рост капитала, на другой - пауперизма.
2) Возрастающая интенсивность и производительная сила труда при одновременном сокращении рабочего дня.
Повышение производительной силы труда и рост его интенсивности в одном отношении: оказывают одинаковое действие. И то и другое увеличивает массу продуктов, производимую в данный промежуток времени. Следовательно, и то и другое сокращает ту часть рабочего дня, которую рабочий употребляет на производство своих жизненных средств или их эквивалента. Абсолютная минимальная граница рабочего дня определяется вообще этой его необходимой, хотя и поддающейся сокращению составной частью. Если бы к ней свелся весь рабочий день, то исчез бы прибавочный труд, что невозможно при режиме капитала. Устранение капиталистической формы производства позволит ограничить рабочий день необходимым трудом. Однако необходимый труд, при прочих равных условиях, должен все же расширить свои рамки. С одной стороны потому, что условия жизни рабочего должны стать богаче, его жизненные потребности должны возрасти. С другой стороны, пришлось бы причислить к необходимому труду часть теперешнего прибавочного труда, именно тот труд, который требуется для образования общественного фонда резервов и общественного фонда накопления.
Чем сильнее растет производительная сила труда, тем больше может быть сокращен рабочий день, а чем больше сокращается рабочий день, тем сильнее может расти интенсивность труда. С общественной точки зрения производительность труда возрастает также с его экономией. Последняя включает в себя не только экономию средств производства, но и устранение всякого бесполезного труда. Хотя капиталистический способ производства принуждает к экономии в каждом отдельном предприятии, тем не менее его анархическая система конкуренции вызывает безмерное расточение общественных средств производства и рабочих сил, а также множество функций, в настоящее время неизбежных, но по существу дела излишних.
При данной интенсивности и производительной силе труда часть общественного рабочего дня, необходимая для материального производства, тем короче, следовательно, время, остающееся для свободной умственной и общественной деятельности индивидуума, тем больше, чем равномернее распределен труд между всеми работоспособными членами общества, тем меньше возможность для одного общественного слоя сбросить с себя и возложить на другой общественный слой естественную необходимость труда. с этой стороны абсолютной границей для сокращения рабочего дня является всеобщность труда. В капиталистическом обществе свободное время одного класса создается посредством превращения всей жизни масс в рабочее время.
Отдел шестой. Заработная плата.
Глава семнадцатая. Превращение стоимости, соответственно и цены, рабочей силы в заработную плату.
На поверхности буржуазного общества заработная плата рабочего представляется в виде цены труда, в виде определенного количества денег, уплачиваемых за определенное количество труда. При этом говорят о стоимости труда и ее денежное выражение называют необходимой или естественной ценой труда. с другой стороны, говорят о рыночных ценах труда, т. е. о ценах, колеблющихся выше или ниже его необходимой цены.
Но что такое стоимость товара? Предметная форма затраченного при его производстве общественного труда. А чем измеряем мы величину стоимости товара? Величиной содержащегося в нем труда. Чем же могла бы определяться стоимость, например, двенадцатичасового рабочего дня? Очевидно лишь 12 часами труда, содержащимися в двенадцатичасовом рабочем дне; но это плоская тавтология.
Для того чтобы быть проданным на рынке в качестве товара, труд во всяком случае должен существовать до этой продажи. Но если бы рабочий имел возможность дать своему труду самостоятельное существование, он продал бы созданный трудом товар, а не труд.
Но и независимо от этих противоречий прямой обмен денег, т. е. овеществленного труда, на живой труд уничтожил бы или закон стоимости, который свободно развивается как раз на основе капиталистического производства, или же самое капиталистическое производство, которое основывается как раз на наемном труде. Пусть, например, рабочий день в 12 часов выражается в денежной стоимости в 6 шиллингов. Если обмениваются эквиваленты, рабочий получит за свой двенадцатичасовой труд 6 шиллингов. Цена его труда будет равна цене продукта труда. В этом случае он не произведет ни какой прибавочной стоимости для покупателя его труда, эти 6 шилл. не превратятся в капитал, вместе с тем исчезнет самая основа капиталистического производства; но как раз на этой основе рабочий продает свой труд, как раз на этой основе его труд является наемным трудом. Или же рабочий получает за 12 часов труда менее 6 шилл., т. е. менее, чем 12 часов труда. 12 часов труда обмениваются на 10, 6 и т. д. часов труда. Это приравнивание неравных величин не только делает невозможным определение стоимости. Такое само себя уничтожающее противоречие не может быть вообще даже высказано или формулировано в качестве закона.
Не поможет делу также попытка вывести обмен большего количества труда на меньшее из различия формы - из того, что в одном случае имеется овеществленный, в другом - живой труд. Это тем более нелепо, так как стоимость товара определяется не количеством труда, действительно овеществленного в нем, а количеством необходимого для его производства живого труда. Пусть товар представляет 6 рабочих часов.
Если будут сделаны изобретения, благодаря которым его можно будет произвести в течение 3 часов, то и стоимость уже произведенного товара понизится наполовину. Теперь товар этот представляет уже только 3 часа необходимого общественного труда вместо прежних шести. таким образом, величина стоимости товара определяется не предметной формой труда, а количеством труда, которое необходимо для производства товара.
Фактически на товарном рынке владельцу денег противостоит непосредственно не труд, а рабочий. То, что продает последний, есть его рабочая сила. когда его труд действительно начинается, он перестает принадлежать ему и, следовательно, не может быть им продан. Труд есть субстанция и имманентная мера стоимостей, но сам он не имеет стоимости.
В выражении "стоимость труда" понятие стоимости не только совершенно исчезает, но превращается в свою противоположность. Это такое же мнимое выражение, как например. "стоимость земли". Но такие мнимые выражения возникают из самих производственных отношений. Это - категории для форм проявления существенных отношений. что вещи в своем проявлении часто представляются в извращенном виде, признано как будто во всех науках, за исключением политической экономии.
Классическая политическая экономия без всякой критики позаимствовала у обыденной жизни категорию "цена труда", чтобы поставить затем вопрос: чем определяется эта цена? Она быстро убедилась, что изменение отношения между спросом и предложением ничего не может объяснить в цене труда, как и в цене всякого другого товара, кроме изменения цены, т. е. колебания рыночных цен ниже или выше определенной величины. Если спрос и предложение покрывают друг друга, то при прочих равных условиях прекращается колебание цен. Но тогда спрос и предложение перестают и объяснять что бы то ни было. При равенстве спроса и предложения цена труда есть его цена, определяемая независимо от соотношения спроса и предложения, его естественная цена; таким-то образом и пришли к "естественной" цене труда как предмету, который собственно и подлежит исследованию. Или же рассматривали колебания рыночной цены за более или менее продолжительный период, например за один год, и находили, что отклонения ее в ту или другую сторону взаимно уравновешиваются на некоторой средней, постоянной величине. Эта средняя величина, конечно, должна определяться иначе, чем определяются взаимно компенсирующиеся отклонения от нее. Эта цена труда, господствующая над случайными рыночными ценами и регулирующая эти последние, так называемая "необходимая цена" (физиократы) или "естественная цена" (А. Смит) труда, может быть, как и у других товаров, лишь его стоимостью, выраженной в деньгах. Таким путем политическая экономия рассчитывала пробиться сквозь случайные цены труда и добраться до его стоимости. Как и у других товаров, стоимость эта определялась затем издержками производства. Но что такое издержки производства рабочего, т. е. издержки, затрачиваемые на то, чтобы произвести или воспроизвести самого рабочего? Этим вопросом для политической экономии бессознательно был подменен первоначальный вопрос, так как, оперируя издержками производства труда как такового, она вращалась в порочном кругу и не двигалась с места. Следовательно, то, что она называет стоимостью труда (value of labour), есть в действительности стоимость рабочей силы, которая существует в личности рабочего и столь же отлична от своей функции, труда, как машина отлична от своих операций. Занятые различием между рыночными ценами труда и его так называемой стоимостью, отношением этой стоимости к норме прибыли, к товарным стоимостям, создаваемым трудом, и т. д., экономисты никогда не замечали, что ход анализа не только ведет от рыночных цен труда к его мнимой "стоимости", но и заставляет самую эту стоимость труда, в свою очередь, свести к стоимости рабочей силы. Не осознав этих результатов своего собственного анализа, некритически применяя категории "стоимость труда", "естественная цена труда" и т. д. как последнее адекватное выражение рассматриваемого стоимостного отношения, классическая политическая экономия запуталась, как мы увидим впоследствии, в неразрешимых противоречиях, дав в то же время прочный операционный базис для пошлостей вульгарной политической экономии, принципиально признающей лишь одну внешнюю видимость явлений.
Посмотрим прежде всего, каким образом стоимость и цена рабочей силы в своей превращенной форме выражаются в виде заработной платы.
Как мы знаем, дневная стоимость рабочей силы рассчитывается сообразно определенной продолжительности жизни рабочего, которой соответствует определенная длина рабочего дня. Допустим, что обычный рабочий день продолжается 12 часов и что дневная стоимость рабочей силы равна 3 шилл., представляющим денежное выражение стоимости, которая воплощает в себе 6 рабочих часов. Если рабочий получает 3 шилл., он получает стоимость своей рабочей силы, функционирующей в течение 12 часов. Выразив теперь эту дневную стоимость рабочей силы в виде стоимости дневного труда, мы получим формулу: двенадцатичасовой труд имеет стоимость в 3 шиллинга. стоимость рабочей силы определяет, таким образом, стоимость труда, или - в денежном выражении - его необходимую цену. Если же цена рабочей силы отклоняется от ее стоимости, то и цена труда отклоняется от его так называемой стоимости.
Так как стоимость труда есть лишь иррациональное выражение для стоимости рабочей силы, то само собой понятно, что стоимость труда всегда должна быть меньше, чем вновь созданная трудом стоимость, потому что капиталист всегда заставляет рабочую силу функционировать дольше, чем это необходимо для воспроизводства ее собственной стоимости. В приведенном выше примере стоимость рабочей силы, функционирующей в течение 12 часов, равна 3 шилл., - стоимости, для воспроизводства которой рабочая сила должна функционировать 6 часов. Между тем вновь созданная стоимость равна 6 шилл., так как фактически рабочая сила функционировала 12 часов, а вновь созданная ею стоимость зависит не от ее собственной стоимости, а от продолжительности ее функционирования. Мы получаем, таким образом, тот на первый взгляд нелепый результат, что труд, создающий стоимость в 6 шилл., сам обладает стоимостью в 3 шиллинга.
Мы видим далее, что стоимость в 3 шилл., в которой выражается оплаченная часть рабочего дня, т. е. шестичасовой труд, выступает как стоимость, или цена, всего двенадцатичасового рабочего дня, включающего в себя шесть неоплаченных часов труда. Итак, форма заработной платы стирает всякие следы разделения рабочего дня на необходимый и прибавочный, на оплаченный и неоплаченный труд. Весь труд выступает как оплаченный труд. При барщинном труде труд крепостного крестьянина на самого себя и принудительный труд его на помещика различаются между собой самым осязательным образом, в пространстве и времени. При рабском труде даже та часть рабочего дня, в течение которой раб лишь возмещает стоимость своих собственных жизненных средств, в течение которой он фактически работает лишь на самого себя, представляется трудом на хозяина. Весь его труд представляется неоплаченным трудом. Наоборот, при системе наемного труда даже прибавочный, или неоплаченный, труд выступает как оплаченный. Там отношение собственности скрывает труд раба на себя самого, здесь денежное отношение скрывает даровой труд наемного рабочего.
Понятно поэтому то решающее значение, какое имеет превращение стоимости и цены рабочей силы в форму заработной платы, т. е. в стоимость и цену самого труда. На этой форме проявления, скрывающей истинное отношение и создающей видимость отношения прямо противоположного, покоятся все правовые представления как рабочего, так и капиталиста, все мистификации капиталистического способа производства, все порождаемые им иллюзии свободы, все апологетические увертки вульгарной политической экономии.
Если всемирной истории потребовалось много времени, чтобы вскрыть тайну заработной платы, то, напротив, нет ничего легче, как понять необходимость, raisons detre [смысл, основание] этой формы проявления.
Обмен между капиталом и трудом воспринимается первоначально совершенно так же, как купля и продажа всякого другого товара. Покупатель дает известную сумму денег, продавец - предмет, отличный от денег. Юридическое сознание видит здесь в лучшем случае лишь вещественную разницу, которая выражается в юридически эквивалентных формулах: "do ut des", "do ut facias", "facio ut des" и "facio ut facias" ["даю, чтобы ты дал", "даю, чтобы ты сделал", "делаю, чтобы ты дал" и "делаю, чтобы ты сделал"].
Далее: так как меновая стоимость и потребительная стоимость сами по себе величины несоизмеримые, то выражения "стоимость труда", "цена труда" кажутся не более иррациональными, чем, например, выражения "стоимость хлопка", "цена хлопка". сюда присоединяется еще то обстоятельство, что рабочий оплачивается после того, как он доставил свой труд. В своей функции средства платежа деньги задним числом реализуют стоимость, или цену, доставленного предмета, следовательно, в данном случае стоимость, или цену, доставленного труда. Наконец, той "потребительной стоимостью", которую рабочий доставляет капиталисту, является в действительности не рабочая сила, а ее функция, определенный полезный труд, труд портного, сапожника, прядильщика и т. д. Что этот же самый труд, с другой стороны, есть всеобщий созидающий стоимость элемент - свойство, отличающее его от всех других товаров, - это обстоятельство ускользает от обыденного сознания.
Если мы станем на точку зрения рабочего, который за свой двенадцатичасовой труд получает стоимость, созданную шестичасовым трудом, скажем 3 шилл., то для него двенадцатичасовой труд действительно есть лишь средство купить 3 шиллинга. Стоимость его рабочей силы может изменяться вместе со стоимостью привычных для него жизненных средств; повыситься с 3 шилл. до 4 или упасть с 3 шилл. до 2; или, при неизменной стоимости рабочей силы, цена ее вследствие колебаний спроса и предложения может подняться до 4 шилл. или упасть до 2 шилл., - во всех этих случаях рабочий одинаково дает 12 часов труда. поэтому всякая перемена в величине получаемого им эквивалента необходимо представляется ему изменением стоимости, или цены, его 12 рабочих часов. Это обстоятельство привело А. Смита, рассматривавшего рабочий день как величину постоянную, к обратной ошибке: к утверждению, что стоимость труда постоянна, несмотря на то, что стоимость жизненных средств изменяется, и потому один и тот же рабочий день может выразиться для рабочего в большем или меньшем количестве денег.
Возьмем, с другой стороны, капиталиста. Он хочет получить возможно больше труда за возможно меньшее количество денег. поэтому практически его интересует лишь разница между ценой рабочей силы и той стоимостью, которую создает ее функционирование. Но он старается купить возможно дешевле все товары и всегда видит источник своей прибыли в простом надувательстве, в купле ниже и продаже выше стоимости. следовательно, он далек от понимания того обстоятельства, что если бы действительно существовала такая вещь, как стоимость труда, и он действительно уплачивал бы эту стоимость, то не могло бы существовать никакого капитала, его деньги не могли бы превратиться в капитал.
К тому же действительное движение заработной платы обнаруживает явления, которые создают видимость доказательства, будто оплачивается не стоимость рабочей силы, а стоимость ее функции, т. е. самого труда. Явления эти мы можем свести к двум большим группам. Во-первых: изменение заработной платы вместе с изменением продолжительности рабочего дня. с таким же правом можно было бы вывести заключение, что оплачивается не стоимость машины, а стоимость ее операций, потому что и машину арендовать на неделю стоит дороже, чем на один день. Во-вторых: индивидуальные различия в заработных платах различных рабочих, выполняющих одну и ту же функцию. Эти индивидуальные различия находим мы и в системе рабского труда, но здесь, где сама рабочая сила продается совершенно открыто без всяких прикрас, они не служат поводом для иллюзий. Разница сводится лишь к тому, что при рабской системе выгода от рабочей силы выше среднего качества и потеря от рабочей силы ниже среднего качества выпадает на долю рабовладельца, а при системе наемного труда - на долю самого рабочего, так как в последнем случае рабочая сила продается самим рабочим, в первом случае - третьим лицом.
Впрочем, о таких формах проявления, как "стоимость и цена труда" или "заработная плата", в отличие от того существенного отношения, которое проявляется - в отличие от стоимости и цены рабочей силы, - можно сказать то же самое, что о всяких вообще формах проявления и о их скрытой за ними основе. Первые непосредственно воспроизводятся сами собой, как ходячие формы мышления, вторая может быть раскрыта лишь научным исследованием. Классическая политическая экономия подходит очень близко к истинному положению вещей, однако не формулирует его сознательно. Это она и не может сделать, не сбросив своей буржуазной кожи.
Глава восемнадцатая.
Повременная заработная плата.
Сама заработная плата принимает, в свою очередь, очень разнообразные формы, о чем нет никаких сведений в руководствах по политической экономии, которые в своем грубом пристрастии к вещественной стороне дела пренебрегают всякими различиями формы. Однако описание всех этих форм относится к специальному учению о наемном труде и, следовательно. не составляет задачи настоящего сочинения. Здесь будет уместно лишь кратко рассмотреть две господствующие основные формы.
Как мы помним, рабочая сила продается всегда на определенный период времени. Поэтому той превращенной формой, в которой непосредственно выражается дневная стоимость рабочей силы, недельная ее стоимость и т. д., является форма "повременной заработной платы", т. е. поденная и т. д. заработная плата. Заметим, прежде всего, что изложенные в пятнадцатой главе законы изменения цены рабочей силы и прибавочной стоимости превращаются в законы заработной платы путем простой перемены формы. Равным образом различие между меновой стоимостью рабочей силы и массой жизненных средств, в которые она превращается, представляется теперь в виде различия между номинальной и реальной заработной платой. Было бы излишне повторять в отношении формы проявления все то, что было изложено относительно существенной формы. Мы ограничимся поэтому немногими характеризующими повременную заработную плату пунктами.
Та сумма денег, которую рабочий получает за свой дневной, недельный и т. д. труд, образует сумму его номинальной заработной платы, т. е. заработной платы в ее стоимостном выражении. Очевидно, однако, что в зависимости от продолжительности рабочего дня, т. е. в зависимости от количества труда, ежедневно доставляемого рабочим, одна и та же поденная, понедельная и т. д. заработная плата может представлять очень различную цену труда, т. е. очень различные денежные суммы за одно и то же количество труда. Таким образом, при повременной плате необходимо, далее, различать общую сумму заработной платы - поденной, понедельной и т. д. - и цену труда. Но как найти эту цену, или денежную стоимость данного количества труда? Мы получим среднюю цену труда, если разделим среднюю дневную стоимость рабочей силы на число часов среднего рабочего дня. Пусть, например, дневная стоимость рабочей силы равняется 3 шилл., или стоимости, вновь созданной в 6 рабочих часов. и пусть рабочий день продолжается 12 часов; тогда цена одного часа труда = 3 шилл./12 = 3 пенсам.
Найденная таким образом цена рабочего часа служит единицей измерения цены труда.
Отсюда следует, что поденная, понедельная и т. п. заработная плата может оставаться неизменной, несмотря на постоянное падение цены труда. Так, например, если обычный рабочий день продолжается 10 часов, а дневная стоимость рабочей силы равна 3 шилл., то цена рабочего часа - 3 3/5 пенса; последняя упадет до 3 пенсов, если рабочий день возрастет до 12 часов, и до 2 2/5 пенса, если рабочий день возрастет до 15 часов. Тем не менее поденная и понедельная плата останутся неизменными. Наоборот, поденная или понедельная плата может возрастать, несмотря на то, что цена труда остается неизменной и даже падает. Так, например, при десятичасовом рабочем дне и дневной стоимости рабочей силы в 3 шилл. цена рабочего часа будет 3 3/5 пенса. Если рабочий вследствие увеличения объема работы при той же самой цене труда станет работать 12 часов в день, то его поденная заработная плата возрастает до 3 шилл. 7 1/5 пенса без всякого изменения в цене труда. Тот же результат получился бы, если бы увеличилась не экстенсивная, а интенсивная величина труда. поэтому повышение номинальной поденной или понедельной платы может сопровождаться неизменной и даже падающей ценой труда. То же самое можно сказать относительно доходов рабочей семьи, поскольку к количеству труда, доставляемому главой семьи, прибавляется труд других ее членов. Таким образом, существуют методы понижения цены труда, независимые от уменьшения номинальной поденной или понедельной заработной платы.
Общий же закон таков: при данном количестве труда в день, в неделю и т. д. размеры поденной или понедельной заработной платы зависят от цены труда, которая, в свою очередь, изменяется или вместе с изменением стоимости рабочей силы, или с отклонением ее цены от стоимости. Если, наоборот, дана цена труда, то поденная или понедельная заработная плата зависит от количества дневного или недельного труда.
Глава девятнадцатая. 
Поштучная заработная плата.
Поштучная заработная плата есть не что иное, как превращенная форма повременной заработной платы, точно так же как повременная заработная плата есть превращенная форма стоимости или цены рабочей силы.
При поштучной заработной плате дело на первый взгляд выглядит так, будто той потребительной стоимостью, которую продает рабочий, является не функция его рабочей силы, не живой труд, а труд, уже овеществленный в продукте, и будто цена этого труда определяется не дробью дневная стоимость рабочей силы/рабочий день данного числа часов, как при повременной заработной плате, а дееспособностью производителя.
Уверенность в правильности такого взгляда должна была бы сильно пошатнуться уже ввиду одного того факта, что обе формы заработной платы существуют одновременно и рядом в одних и тех же отраслях промышленности. Так, например, "лондонские наборщики, как правило. получают поштучную заработную плату, повременная заработная плата является у них исключением. Наоборот, у провинциальных наборщиков повременная заработная плата составляет правило, поштучная - исключение. Корабельные плотники лондонской гавани получают поштучную плату, во всех других английских гаванях - повременную".
В Лондоне в одних и тех же шорных мастерских труд французов оплачивается зачастую поштучно. труд англичан - поденно. На фабриках в собственном смысле этого слова, где вообще преобладает поштучная заработная плата, отдельные рабочие функции по техническим соображениям изымаются из этой оценки и оплачиваются повременно. Все же само собой очевидно, что различие в форме выплаты заработной платы ничуть не меняет ее сущности, хотя одна из этих форм может быть более благоприятной для развития капиталистического производства, чем другая.
Пусть обычный рабочий день состоит из 12 часов, из которых 6 оплачено и 6 не оплачено. Созданная в течение этого дня стоимость пусть будет равна 6 шилл., следовательно, созданная в один рабочий час стоимость - 6 пенсов. Пусть, далее, опыт показал, что рабочий, работающий со средней степенью интенсивности и искусности, следовательно, употребляющий на производство продукта только общественно необходимое рабочее время, доставляет в течение 12 часов 24 штуки продукта, причем в данном случае безразлично, представляют ли эти последние отдельные экземпляры или измеримые части нераздельного продукта. При этих условиях стоимость этих 24 штук - за вычетом содержащейся в них постоянной части капитала - будет 6 шилл., стоимость каждой отдельной штуки - 3 пенса. Рабочий получает 1 1/2 пенса за штуку и, следовательно, зарабатывает 3 шилл. за 12 часов. Подобно тому как при повременной плате безразлично, допускаем ли мы, что рабочий работает 6 часов на себя и 6 на капиталиста, или же что он половину каждого часа работает на себя, а другую половину на капиталиста, - точно так же и здесь безразлично, говорим ли мы, что каждая отдельная штука наполовину оплачена, а наполовину не оплачена, или что цена 12 штук лишь возмещает стоимость рабочей силы, тогда как в других 12 штуках воплощается прибавочная стоимость.
Форма поштучной платы иррациональна в такой же мере, как и форма повременной оплаты. В то время как, например, две штуки товара представляют собой продукт одного рабочего часа и, следовательно, за вычетом стоимости потребленных средств производства, стоят 6 пенсов, рабочий получает за них лишь 3 пенса. В действительности поштучная плата непосредственно не выражает собой никакого стоимостного отношения. Здесь не стоимость штуки товара измеряется воплощенным в ней рабочим временем. а наоборот, затраченный рабочим труд измеряется числом произведенных им штук товара. при повременной заработной плате труд непосредственно измеряется своей продолжительностью, при поштучной заработной плате - количеством того продукта, в котором сгустился труд определенной продолжительности. Цена самого рабочего времени определяется, в конце концов, уравнением: стоимость дневного труда = дневной стоимости рабочей силы. Таким образом, поштучная заработная плата есть лишь модифицированная форма повременной заработной платы.
Глава двадцатая.
Национальные различия в заработной плате.
В пятнадцатой главе мы рассмотрели разнообразные комбинации, которые может повлечь за собой изменение абсолютной или относительной (т. е. по сравнению с прибавочной стоимостью) величины стоимости рабочей силы, причем оказалось, что количество жизненных средств, в которых реализуется цена рабочей силы, может испытывать изменения, независимые или отличные от колебаний этой цены. Как уже было отмечено, путем простого перехода стоимости - соответственно цены - рабочей силы в экзотерическую форму заработной платы, все указанные там законы превращаются в законы движения заработной платы. То, что в пределах этого движения представляется в виде последовательно сменяющих друг друга комбинаций, то для различных стран может представляться как одновременно существующее национальное различие заработных плат. Следовательно, при сравнении заработных плат разных стран необходимо принять во внимание все моменты, определяющие изменения в величине стоимости рабочей силы: цену и объем естественных и исторически развившихся первейших жизненных потребностей, издержки воспитания рабочего, роль женского и детского труда, производительность труда, его экстенсивную и интенсивную величину. Даже самое поверхностное сравнение требует прежде всего сведения средней дневной заработной платы в данном производстве различных стран к рабочему дню одинаковой продолжительности. После такого уравнивания дневных заработных плат повременная плата должна быть переведена на поштучную, так как только эта последняя дает мерило и для производительности и для интенсивности труда. В каждой стране существует известная средняя интенсивность труда; труд, не достигающий этой средней интенсивности, означает затрату на производство данного товара времени больше, чем общественно необходимо в этой стране, и потому не является трудом нормального качества. Только та степень интенсивности, которая поднимается выше национальной средней, изменяет в данной стране измерение стоимости простой продолжительностью рабочего времени. Иначе обстоит дело на мировом рынке, интегральными частями которого являются отдельные страны. Средняя интенсивность труда изменяется от страны к стране; здесь она больше , там меньше. Эти национальные средние образуют, таким образом, шкалу, единицей измерения которой является средняя единица труда всего мира. Следовательно, более интенсивный национальный труд по сравнению с менее интенсивным производит в равное время большую стоимость, которая выражается в большем количестве денег.
Но закон стоимости в его интернациональном применении претерпевает еще более значительные изменения благодаря тому, что на мировом рынке более производительный национальный труд принимается в расчет тоже как более интенсивный, если только конкуренция не принудит более производительную нацию понизить продажную цену ее товара до его стоимости.
Интенсивность и продолжительность национального труда в данной стране поднимается выше интернационального уровня в той самой мере, в какой развивается капиталистическое производство этой страны. Следовательно, различные количества товаров одного и того же вида, производимые в различных странах в разное рабочее время, имеют неодинаковые интернациональные стоимости, выражающиеся в различных ценах, т. е. в денежных суммах, различных по величине в зависимости от различия интернациональных стоимостей. Таким образом, относительная стоимость денег меньше у нации с более развитым, чем у нации с менее развитым капиталистическим способом производства. Отсюда следует, что номинальная заработная плата, т.е. выраженный в деньгах эквивалент рабочей силы, у первой нации будет выше, чем у второй; но это отнюдь еще не значит, что там будет больше и действительная заработная плата, т. е. количество жизненных средств, находящихся в распоряжении рабочего. 
Но если даже оставить в стороне это относительное различие в стоимости денег в различных странах, часто оказывается, что дневная. недельная и т. д. заработная плата у первой нации выше чем у второй, тогда как относительная цена труда, т. е. цена труда по сравнению с прибавочной стоимостью и стоимостью продукта, у второй нации выше, чем у первой.
Отдел седьмой.
Процесс накопления капитала.
Превращение известной денежной суммы в средства производства и рабочую силу есть первое движение, совершаемое стоимостью, которая должна функционировать в качестве капитала. Происходит оно на рынке, в сфере обращения. Вторая фаза этого движения, процесс производства, закончена, поскольку средства производства превращены в товары, стоимость которых превышает стоимость их составных частей, т. е. содержит в себе первоначально авансированный капитал плюс прибавочную стоимость. Эти товары должны быть затем снова брошены в сферу обращения. Надо продать их, реализовать их стоимость в деньгах, эти деньги вновь превратить в капитал и так все снова и снова. Этот кругооборот, неизменно проходящий одни и те же последовательные фазы, образует обращение капитала. 
Первое условие накопления заключается в том, чтобы капиталисту удалось продать свои товары и снова превратить в капитал большую часть полученных за них денег. В дальнейшем предполагается, что капитал совершает свой процесс обращения нормальным образом. подробный анализ этого процесса относится ко второй книге. 
Капиталист. производящий прибавочную стоимость. т. е. высасывающий неоплаченный труд непосредственно из рабочих и фиксирующий его в товарах, первый присваивает себе прибавочную стоимость, но отнюдь не является ее окончательным собственником. Он должен затем поделиться ею с другими капиталистами, выполняющими иные функции в общественном производстве в его целом, с земельным собственником и т. д. 
Таким образом, прибавочная стоимость расщепляется на различные части. Различные ее доли попадают в руки лиц различных категорий и приобретают различные, самостоятельные по отношению друг к другу формы, каковы: прибыль, процент, торговая прибыль, земельная рента и т. д. Эти превращенные формы прибавочной стоимости могут быть рассмотрены лишь в третьей книге.
Итак. с одной стороны. мы предполагаем здесь. что капиталист, производящий товары, продает их по их стоимости, причем мы не будем рассматривать здесь его обратного возвращения на товарный рынок: ни тех новых форм, которые принимает капитал в сфере обращения. ни скрытых в них конкретных условий воспроизводства. С другой стороны, мы предполагаем. что капиталистический производитель является собственником всей прибавочной стоимости или, если угодно. представителем всех участников в дележе ее. Таким образом, сначала мы рассмотрим накопление абстрактно, т. е. просто как момент непосредственного процесса производства.
Впрочем. поскольку накопление совершается, постольку очевидно, что капиталисту удается продать произведенный товар и превратить вырученные от этой продажи деньги обратно в капитал. Далее: распадение прибавочной стоимости на различные доли ничуть не изменяет ее природы и тех необходимых условий, при которых она становится элементом накопления. В какой бы пропорции ни распадалась прибавочная стоимость на часть, удерживаемую самим капиталистическим производителем, и часть, которую он уступает другим, во всяком случае в первую очередь прибавочная стоимость присваивается ее капиталистическим производителем. Следовательно, то, что мы предполагаем при нашем изображении процесса накопления, то происходит и в действительности. С другой стороны, расщепление прибавочной стоимости и последующее движение обращения затемняют простую основную форму процесса накопления. Поэтому анализ последнего в его чистом виде требует предварительного отвлечения от всех явлений, скрывающих внутреннюю игру его механизма.
Глава двадцать первая.
Простое воспроизводство.
Какова бы ни была общественная форма процесса производства, он во всяком случае должен быть непрерывным, т. е. должен периодически все снова и снова проходить одни и те же стадии. Так же как общество не может перестать потреблять, так не может оно и перестать производить. Поэтому всякий общественный процесс производства, рассматриваемый в постоянной связи и в непрерывном потоке своего возобновления, является в то же время процессом воспроизводства.
Условия производства суть в то же время условия воспроизводства. Ни одно общество не может непрерывно производить , т. е. воспроизводить, не превращая непрерывно известной части своего продукта снова в средства производства, или элементы нового производства. При прочих равных условиях оно может воспроизводить свое богатство или поддерживать его на неизменном уровне лишь в том случае, если средства производства, т. е. средства труда, сырые и вспомогательные материалы в натуральном выражении, потребленные в течение. например, года, замещаются равным количеством новых экземпляров того же рода; это последнее отделяется от годовой массы продуктов и снова входит в процесс производства. Итак, определенное количество годового продукта принадлежит производству. Предназначенная с самого начала для производственного потребления. эта часть существует в своем большинстве в таких натуральных формах, которые уже сами по себе исключают индивидуальное потребление.
Если производство имеет капиталистическую форму, то и воспроизводство имеет такую же форму. Подобно тому как процесс труда при капиталистическом способе производства выступает только как средство для процесса возрастания стоимости, точно так же воспроизводство выступает только как средство воспроизвести авансированную стоимость в качестве капитала, т. е. в качестве самовозрастающей стоимости. Характерная экономическая роль капиталиста присуща данному лицу лишь потому, что деньги его непрерывно функционируют как капитал. Если, например, авансированная денежная сумма в 100 ф. ст. превратилась в этом году в капитал и произвела прибавочную стоимость в 20 ф. ст., то она должна повторить ту же самую операцию в следующем году и т. д. Как периодическое приращение капитальной стоимости, или периодический плод функционирующего капитала, прибавочная стоимость приобретает форму дохода, возникающего из капитала.
Если доход этот служит капиталисту лишь фондом потребления, если он так же периодически потребляется, как и добывается, то при прочих равных условиях мы имеем перед собой простое воспроизводство. И хотя оно есть простое повторение процесса производства в неизменном масштабе, тем не менее эта простая повторяемость или непрерывность придает процессу новые черты. или, скорее, устраняет те, которые кажутся характерными для него только как для единичного акта.
Исходным пунктом процесса производства является купля рабочей силы на определенное время, и этот исходный пункт постоянно возобновляется, как только истекает срок, на который был куплен труд, и вместе с тем истекает и определенный период производства, например неделя, месяц и т. д. Однако рабочий оплачивается лишь после того, как его рабочая сила проявила свое действие и реализовала в товарах как свою стоимость, так и прибавочную стоимость. Следовательно. рабочий произвел как прибавочную стоимость, которую мы пока рассматриваем только как потребительный фонд капиталиста. так и фонд для своей собственной оплаты, т. е переменный капитал, - произвел раньше, чем этот последний притекает к нему обратно в виде заработной платы, и он имеет работу лишь до тех пор, пока он непрерывно воспроизводит его. Отсюда упомянутая нами в шестнадцатой главе под цифрой 2 формула экономистов, изображающая заработную плату как долю в самом продукте. Это та часть продукта, непрерывно воспроизводимого самим рабочим, которая непрерывно притекает к нему обратно в форме заработной платы. Конечно. капиталист выплачивает ему эту товарную стоимость деньгами. Но эти деньги есть лишь превращенная форма продукта труда. В то время как рабочий превращает часть средств производства в продукт. часть его прежнего продукта превращается обратно в деньги. его труд в течение прошлой недели или последнего полугодия - вот из какого источника оплачивается его сегодняшний труд или труд наступающего полугодия. Иллюзия, создаваемая денежной формой, тотчас же исчезает. как только мы вместо отдельного капиталиста и отдельного рабочего станем рассматривать класс капиталистов и класс рабочих. в денежной форме класс капиталистов постоянно выдает рабочему классу чеки на получение известной части продукта, произведенного рабочими и присвоенного капиталистами. Эти чеки рабочий столь же регулярно отдает назад классу капиталистов, получая взамен причитающуюся ему часть своего собственного продукта. Товарная форма продукта и денежная форма товара маскируют истинный характер этого процесса.
Итак, переменный капитал есть лишь особая историческая форма проявления фонда жизненных средств, или рабочего фонда, который необходим работнику для поддержания и воспроизводства его жизни и который при всех системах общественного производства он сам постоянно должен производить и воспроизводить. Рабочий фонд постоянно притекает к рабочему в форме средств платежа за его труд лишь потому, что собственный продукт рабочего постоянно удаляется от него в форме капитала. Однако эта форма проявления рабочего фонда ничуть не изменяет того факта, что капиталист авансирует рабочему овеществленный труд самого рабочего. Возьмем барщинного крестьянина. Он работает при помощи собственных средств производства на собственном поле, скажем, 3 дня в неделю. В течение остальных 3 дней недели он выполняет барщинную работу на господском поле. Он постоянно воспроизводит свой собственный рабочий фонд, и этот последний никогда не принимает по отношению к нему форму средства платежа, авансированного в обмен на его труд третьим лицом. Зато и его неоплаченный принудительный труд никогда не получает формы добровольного и оплаченного труда. Но если помещик присвоит себе поле, рабочий скот. семена, одним словом - средства производства барщинного крестьянина, то отныне этому последнему придется продавать свою рабочую силу помещику. При прочих равных условиях он и теперь будет работать, как и прежде, 6 дней в неделю - 3 дня на себя, 3 дня на бывшего помещика, превратившегося теперь в нанимателя. И теперь. как и раньше, он будет употреблять средства производства как таковые, перенося их стоимость на продукт. И теперь. как и раньше, определенная часть продукта будет входить в процесс воспроизводства. Но подобно тому как барщинный труд принимает при этом форму наемного труда, точно так же и рабочий фонд, производимый и воспроизводимый теперь. как и раньше, самим крестьянином, принимает форму капитала, авансируемого крестьянину бывшим помещиком. Буржуазный экономист, ограниченный мозг которого не в состоянии отличать форму проявления от того, что в ней проявляется, закрывает глаза на тот факт, что даже в настоящее время на всем земном шаре рабочий фонд лишь в виде исключения выступает в форме капитала.
Как бы то ни было, переменный капитал утрачивает характер стоимости, авансированной из собственного фонда капиталиста, лишь в том случае, если мы рассматриваем капиталистический процесс производства в непрерывном потоке его возобновления. Но где-нибудь и когда-нибудь этот процесс должен был начаться. Следовательно, исходя из той точки зрения, на которой мы стояли до сих пор. представляется вероятным, что капиталист в известный момент стал владельцем денег посредством какого-то первоначального накопления, независимого от чужого неоплаченного труда, и благодаря этому смог выступить на рынке в качестве покупателя рабочей силы. Между тем уже простая непрерывность капиталистического процесса производства, или простое воспроизводство, вызывает и другие своеобразные изменения, касающиеся не только переменной части капитала, но и всего капитала в целом.
Если прибавочная стоимость, создаваемая периодически, например ежегодно, капиталом в 1000 ф. ст., составляет 200 ф. ст. и если эта прибавочная стоимость потребляется без остатка в течение года. то ясно, что после повторения этого процесса в течение пяти лет сумма потребленной прибавочной стоимости будет равна 200 х 5, или первоначально авансированной капитальной стоимости в 1000 фунтов стерлингов. Если бы годовая прибавочная стоимость потреблялась лишь частично, например лишь наполовину, то указанный результат получился бы лишь после повторения производственного процесса в течение десяти лет, потому что 100 х 10 = 1000. Вообще авансированная капитальная стоимость, деленная на потребляемую ежегодно прибавочную стоимость, дает число лет. или число периодов воспроизводства, по истечении которых первоначально авансированный капитал потребляется капиталистом и, следовательно, исчезает. Представление капиталиста, будто он потребляет лишь продукт чужого неоплаченного труда, прибавочную стоимость, оставляя неприкосновенной первоначальную капитальную стоимость, абсолютно не может изменить этого факта. По истечении известного числа дет принадлежащая ему капитальная стоимость равна сумме прибавочной стоимости, присвоенной им без эквивалента в течение того же самого числа лет, а потребленная им сумма стоимости равна первоначальной капитальной стоимости. Правда, в его руках сохраняется капитал, величина которого не изменилась, причем часть этого капитала, здания. машины и т. д., уже была налицо. когда он приступил к своему предприятию. Но здесь дело идет о стоимости капитала, а не о его материальных составных частях. Если кто-нибудь расточил все свое имущество, наделав долгов на сумму, равную стоимости этого имущества, то все его имущество представляет как раз только общую сумму его долгов. Равным образом, если капиталист потребил эквивалент своего авансированного капитала, то стоимость этого капитала представляет лишь общую сумму безвозмездно присвоенной им прибавочной стоимости. Ни одного атома стоимости старого капитала уже не существует.
Итак, совершенно независимо от всякого накопления, уже простое повторение производственного процесса, или простое воспроизводство, неизбежно превращает по истечении более или менее продолжительного периода всякий капитал в накопленный капитал, или капитализированную прибавочную стоимость. Если даже капитал при своем вступлении в процесс производства был лично заработанной собственностью лица, которое его применяет, все же рано или поздно он становится стоимостью, присвоенной без всякого эквивалента, материализацией - в денежной или иной форме - чужого неоплаченного труда. 
Как мы видели в четвертой главе, для того чтобы превратить деньги в капитал, недостаточно наличия товарного производства и товарного обращения. Для этого необходимо прежде всего, чтобы в качестве покупателя и продавца противостояли друг другу с одной стороны владелец стоимости или денег, с другой стороны - владелец субстанции, образующей стоимость, здесь - владелец средств производства и жизненных средств, там - владелец одной только рабочей силы. следовательно, отделение продукта труда от самого труда. отделение объективных условий труда от субъективного фактора - рабочей силы - было фактически данной основой, исходным пунктом капиталистического процесса производства.
Но что первоначально было исходным пунктом, то впоследствии благодаря простой непрерывности процесса, благодаря простому воспроизводству, создается все снова и снова и увековечивается как собственный результат капиталистического производства. С одной стороны, процесс производства постоянно превращает вещественное богатство в капитал, в средства увеличения стоимости для капиталиста и в средства потребления для него. С другой стороны, рабочий постоянно выходит их этого процесса в том же виде, в каком он вступил в него: как личный источник богатства, но лишенный всяких средств для того, чтобы осуществить это богатство для себя самого. Так как до его вступления в процесс его собственный труд был отчужден от него. присвоен капиталистом и включен в состав капитала, то в ходе процесса этот труд постоянно овеществляется в чужом продукте. Так как процесс производства есть в то же время процесс потребления рабочей силы капиталистом, то продукт рабочего непрерывно превращается не только в товар, но и в капитал. - в стоимость, которая высасывает силу, создающую стоимость, в жизненные средства. которые покупают людей, в средства производства, которые применяют производителей. Таким образом, рабочий сам постоянно производит объективное богатство как капитал, как чуждую ему, господствующую над ним и эксплуатирующую его силу, а капиталист столь же постоянно производит рабочую силу как субъективный источник богатства, отделенный от средств ее собственного овеществления и осуществления, абстрактный, существующий лишь в самом организме рабочего, - короче говоря, производит рабочего как наемного рабочего. Это постоянное воспроизводство или увековечение рабочего есть conditio sine qua non [непременное условие] капиталистического производства.
Потребление рабочего бывает двоякого рода. В самом производстве он потребляет своим трудом средства производства и превращает их в продукты более высокой стоимости, чем стоимость авансированного капитала. Это - его производственное потребление. Это - в то же время потребление его рабочей силы капиталистом, который купил ее. С другой стороны, рабочий расходует деньги, уплаченные ему при купле его рабочей силы, на приобретение жизненных средств. Это - его индивидуальное потребление. Следовательно, производственное и индивидуальное потребление рабочего совершенно различны между собой. в первом он функционирует как движущая сила капитала и принадлежит капиталисту; во втором он принадлежит самому себе и выполняет жизненные функции вне производственного процесса. Результатом первого является существование капиталиста, результатом второго - существование самого рабочего.
При рассмотрении рабочего дня и пр. попутно выяснилось, что зачастую рабочий вынужден превращать свое индивидуальное потребление в чисто случайный эпизод производственного процесса. В этом случае он поглощает жизненные средства лишь для того, чтобы держать "в ходу" свою рабочую силу, как паровая машина - уголь и воду, как колесо - смазочные масла. Здесь его средства потребления являются просто средствами потребления одного из средств производства. его индивидуальное потребление является непосредственно производственным потреблением. однако это представляется злоупотреблением, не связанным с сущностью капиталистического процесса производства.
Иначе выглядит дело, если мы рассматриваем не отдельного капиталиста и не отдельного рабочего, а класс капиталистов и класс рабочих, не единичные процессы производства, а весь капиталистический процесс в его потоке и в его общественном объеме. Когда капиталист превращает в рабочую силу часть своего капитала, он тем самым увеличивает весь свой капитал. Он одним ударом убивает двух зайцев. Он извлекает прибыль не только из того, что он получает от рабочего. но и из того, что он дает рабочему. Капитал, отчужденный в обмен на рабочую силу, превращается в жизненные средства, потребление которых служит для воспроизводства мускулов, нервов, костей, мозга рабочих, уже имеющихся налицо, и для производства новых рабочих. Следовательно, индивидуальное потребление рабочего класса в его абсолютно необходимых границах есть лишь обратное превращение жизненных средств, отчужденных капиталом в обмен на рабочую силу, в рабочую силу, пригодную для новой эксплуатации со стороны капитала. Это - производство и воспроизводство необходимейшего для капиталиста средства производства - самого рабочего. Таким образом, индивидуальное потребление рабочего составляет момент в производстве и воспроизводстве капитала независимо от того, совершается ли оно внутри или вне мастерской, фабрики и т. д., внутри или вне процесса труда, подобно тому как таким же моментом является чистка машины независимо от того, производится ли она во время процесса труда или во время определенных перерывов последнего. Дело нисколько не изменяется от того, что рабочий осуществляет свое индивидуальное потребление ради самого себя, а не ради капиталиста. Ведь и потребление рабочим скотом не перестает быть необходимым моментом процесса производства оттого, что скот сам находит удовольствие в том, что он ест. Постоянное сохранение и воспроизводство рабочего класса остается постоянным условием воспроизводства капитала. Выполнение этого условия капиталист может спокойно предоставить самим рабочим, полагаясь на их инстинкт самосохранения и размножения. Он заботится лишь о том, чтобы их индивидуальное потребление ограничивалось по возможности самым необходимым, и, как небо от земли, далек от южноамериканской грубости, с которой рабочих принуждают есть более питательную пищу вместо менее питательной.
Итак, капиталистический процесс производства самим своим ходом воспроизводит отделение рабочей силы от условий труда. Тем самым он воспроизводит и увековечивает условия эксплуатации рабочего. Он постоянно принуждает рабочего продавать свою рабочую силу, чтобы жить, и постоянно дает капиталисту возможность покупать ее, чтобы обогащаться. Теперь уже не простой случай противопоставляет на товарном рынке капиталиста и рабочего как покупателя и продавца. Механизм самого процесса постоянно отбрасывает последнего как продавца своей рабочей силы обратно на товарный рынок и постоянно превращает его собственный продукт в средство купли в руках первого. В действительности рабочий принадлежит капиталу еще раньше, чем он продал себя капиталисту. Его экономическая несвобода одновременно и обусловливается и маскируется периодическим возобновлением его само продажи, переменной его индивидуальных хозяев - нанимателей и колебаниями рыночных цен его труда.
Следовательно. капиталистический процесс производства, рассматриваемый в общей связи, или как процесс воспроизводства, производит не только товары, не только прибавочную стоимость, он производит и воспроизводит само капиталистическое отношение - капиталиста на одной стороне, наемного рабочего - на другой.
Глава двадцать вторая.
Превращение прибавочной стоимости в капитал.
1. Капиталистический процесс производства в расширенном масштабе. Превращение законов собственности товарного производства в законы капиталистического присвоения.
Раньше мы исследовали, каким образом прибавочная стоимость возникает из капитала, теперь посмотрим, каким образом капитал возникает из прибавочной стоимости. Применение прибавочной стоимости в качестве капитала, или обратное превращение прибавочной стоимости в капитал, называется накоплением капитала.
Рассмотрим сначала этот процесс с точки зрения отдельного капиталиста. Пусть, например, прядильный фабрикант авансирует капитал в 10000 ф. ст., в том числе 4/5 в виде хлопка, машин и т. д. и 1/5 в виде заработной платы. Допустим, что ежегодно он производит 240000 ф. пряжи стоимостью в 12000 фунтов стерлингов. При норме прибавочной стоимости в 100% прибавочная стоимость заключена в прибавочном, или чистом, продукте, составляющем 40000 ф. пряжи, или одну шестую валового продукта, стоимостью в 2000 ф. ст., которая будет реализована при продаже. Сумма стоимости в 2000 ф. ст. есть сумма стоимости в 2000 фунтов стерлингов. Ни по виду, ни по запаху этих денег нельзя узнать, что они - прибавочная стоимость. Тот факт, что данная стоимость является прибавочной стоимостью, указывает лишь, каким путем она попала в руки своего собственника, но нисколько не меняет природы стоимости или денег.
Таким образом, прядильный фабрикант, чтобы превратить в капитал эту вновь поступившую к нему сумму в 2000 ф. ст., должен при прочих равных условиях авансировать 4/5 ее на закупку хлопка и т. д. и 1/5 на закупку новых рабочих-прядильщиков, причем последние найдут на рынке жизненные средства, стоимость которых он им авансировал. Тогда этот новый капитал в 2000 ф. ст. будет функционировать в прядильном деле и, со своей стороны, принесет прибавочную стоимость в 400 фунтов стерлингов.
Капитальная стоимость была первоначально авансирована в денежной форме; напротив, прибавочная стоимость вначале существует как стоимость определенной части валового продукта. Если этот последний продается, превращается в деньги, то капитальная стоимость снова приобретает свою первоначальную форму, а прибавочная стоимость изменяет свою первоначальную форму бытия. Однако начиная с этого момента обе они, и капитальная стоимость и прибавочная стоимость, суть денежные суммы, и их обратное превращение в капитал происходит совершенно одинаковым способом. И ту и другую стоимость капиталист затрачивает на покупку товаров, которые дают ему возможность снова начать изготовление своего продукта и на этот раз уже в расширенном масштабе. Но чтобы закупить эти товары, он должен найти их на рынке.
Его собственная пряжа обращается лишь потому, что он выносит свой годовой продукт на рынок, как это делают со своими товарами и все другие капиталисты. Но прежде чем эти товары попали на рынок, они уже заключались в фонде годового производства, т. е. в общей массе всякого рода предметов, в которые превращается в течение года сумма отдельных капиталов, или совокупный общественный капитал, лишь какая-то доля которого находится в руках каждого отдельного капиталиста. Процессы, совершающиеся на рынке, осуществляют лишь обращение этих отдельных составных частей годового производства, посылают их из рук в руки, но не могут ни увеличить суммы годового производства, ни изменить природы произведенных предметов. Какое употребление может быть сделано из совокупного годового продукта, это зависит, таким образом, от собственного состава последнего, а отнюдь не от его обращения.
Прежде всего годовое производство должно доставить все те предметы (потребительные стоимости), за счет которых могут быть возмещены вещественные составные части капитала, потребленные в течение года. За вычетом этой части остается чистый, или прибавочный, продукт, в котором заключается прибавочная стоимость. Но из чего состоит этот прибавочный продукт? Быть может, из предметов, предназначенных для удовлетворения потребностей и прихотей класса капиталистов, - предметов, входящих, таким образом, в их потребительный фонд? Если бы это было так, то прибавочная стоимость была бы прокучена вся без остатка, и имела бы место всего лишь простое воспроизводство.
Для того чтобы накоплять, необходимо часть прибавочного продукта превращать в капитал. Но, не совершая чуда, можно превращать в капитал лишь такие предметы, которые могут быть применены в процессе труда, т. е. средства производства, и, далее, такие предметы, которые способны поддерживать жизнь рабочего, т. е. жизненные средства. Следовательно, часть годового прибавочного труда должна быть употреблена на изготовление добавочных средств производства и жизненных средств сверх того их количества, которое необходимо для возмещения авансированного капитала. Одним словом, прибавочная стоимость лишь потому может быть превращена в капитал, что прибавочный продукт, стоимостью которого она является, уже заключает в себе вещественные составные части нового капитала.
Но чтобы заставить все эти элементы фактически функционировать в качестве капитала, класс капиталистов нуждается в добавочном количестве труда. Если эксплуатация уже занятых рабочих не может быть увеличена экстенсивно или интенсивно, то должны быть применены добавочные рабочие силы. И об этом также позаботился самый механизм капиталистического производства: он воспроизводит рабочий класс как класс, зависящий от заработной платы, обычный уровень которой достаточен не только для его самосохранения, но и для его размножения. Эти добавочные рабочие силы различных возрастов ежегодно доставляются капиталу самим рабочим классом, так что остается только соединить их с добавочными средствами производства, уже заключающимися в продукте годового производства, и превращение прибавочной стоимости в капитал готово. Итак, накопление капитала, рассматриваемое конкретно, сводится к воспроизводству его в расширяющимся масштабе. Кругооборот простого воспроизводства изменяется и превращается, по выражению Сисмонди, в спираль.
Вернемся теперь опять к нашему примеру. Это - старая история: Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова и т.д. Первоначальный капитал в 10000 ф. ст. приносит прибавочную стоимость в 2000 ф. ст., которая капитализируется. Новый капитал в 2000 ф. ст. приносит прибавочную стоимость в 400 ф. ст., эта прибавочная стоимость также капитализируется, т. е. превращается во второй добавочный капитал, который опять-таки приносит новую прибавочную стоимость в 80 ф. ст., и т. д. 
Мы отвлекаемся здесь от той части прибавочной стоимости, которая проедается самим капиталистом. Столь же мало интересует нас в настоящее время вопрос, присоединяется ли добавочный капитал к первоначальному или же отделяется от него с тем, чтобы самостоятельно увеличивать свою стоимость; использует ли его тот же самый капиталист, который его накопил, или же он перейдет в руки другого капиталиста. Мы не должны только забывать, что наряду с новообразованными капиталами первоначальный капитал продолжает воспроизводить себя и производить прибавочную стоимость и что то же самое можно сказать о каждом накопленном капитале в его отношении к созданному им добавочному капиталу.
Первоначальный капитал образовался путем авансирования 10000 фунтов стерлингов. Откуда их достал их владелец? "Они созданы его собственным трудом и трудом его предков!" - единодушно отвечают нам представители политической экономии, это их предположение действительно кажется тем единственным предположением, которое согласуется с законами товарного производства.
Совершенно иначе обстоит дело с добавочным капиталом в 2000 фунтов стерлингов. Процесс его возникновения нам известен с полной точностью. Это - капитализированная прибавочная стоимость. С самого своего рождения он не заключал в себе ни единого атома стоимости, который бы возник не из чужого неоплаченного труда. Средства производства, к которым присоединяется добавочная рабочая сила, как и жизненные средства, при помощи которых она поддерживает самое себя, есть не что иное как составные части прибавочного продукта, - той дани, которая классом капиталистов ежегодно вырывается у класса рабочих. Если класс капиталистов на часть этой дани закупает добавочную рабочую силу, даже по полной цене, так что эквивалент обменивается на эквивалент, то все же он поступает в этом случае по старому рецепту завоевателя, покупающего товары побежденных ни их же собственные, у них же награбленные деньги.
Если добавочный капитал дает занятие тому самому рабочему, который его произвел, то этот последний должен прежде всего продолжать увеличивать стоимость первоначального капитала и кроме того должен обратно покупать продукт своего прежнего неоплаченного труда при помощи большего труда, чем ему стоял этот продукт. Раз мы рассматриваем это как сделку между классом капиталистов и классом рабочих, то суть дела нисколько не изменяется от того, что за счет неоплаченного труда рабочих, занятых до того времени, получат занятие новые рабочие. Ведь возможно также, что капиталист превратит добавочный капитал в машину, которая выбросит производителя этого добавочного капитала на мостовую и заместит его несколькими детьми. во всяком случае рабочий класс своим прибавочным трудом в течение данного года создал капитал, который в следующем году даст занятие добавочному количеству труда. Вот в чем суть того, что называют: "порождать капитал капиталом".
Предпосылкой накопления первого добавочного капитала в 2000 ф. ст. была сумма стоимостей в 10000 ф. ст., авансированная капиталистом и принадлежащая последнему в силу его "первоначального труда". Напротив, предпосылкой второго добавочного капитала в 400 ф. ст. является не что иное, как предшествующее накопление первого, этих 2000 ф. ст., капитализированную прибавочную стоимость которых и представляют собой 400 фунтов стерлингов. Собственность на прошлый неоплаченный труд оказывается теперь единственным условием текущего присвоения живого неоплаченного труда во все возрастающем объеме. Чем больше капиталист накопил, тем больше он может накоплять.
Поскольку прибавочная стоимость, из которой состоит добавочный капитал №1, есть результат покупки рабочей силы на часть первоначального капитала - покупки. которая вполне соответствует законам товарного обмена и с юридической точки зрения предполагает лишь, что рабочий свободно распоряжается своими собственными способностями, а владелец денег или товаров - принадлежащими ему стоимостями; поскольку добавочный капитал №2 и т. д. является простым результатом добавочного капитала №1, т. е. следствием тех же самых отношений; поскольку каждая отдельная сделка постоянно совершается здесь в полном согласии с законом товарного обмена, т. е. поскольку капиталист всегда покупает рабочую силу, а рабочий всегда ее продает, - и можно даже допустить, что по ее действительной стоимости. - поскольку очевидно, что закон присвоения, или закон частной собственности, покоящийся на товарном производстве и товарном обращении, превращается путем собственной, внутренней, неизбежной диалектики в свою прямую противоположность. Обмен эквивалентом, каковым представлялась первоначальная операция, претерпел такие изменения, что в результате он оказывается лишь внешней видимостью; в самом деле, часть капитала, обмененная на рабочую силу. во-первых, сама является лишь частью продукта чужого труда, присвоенного без эквивалента; во-вторых, она должна быть не только возмещена создавшим ее рабочим, но возмещена с новым избытком. Отношение обмена между капиталистом и рабочим становится, таким образом, только видимостью, принадлежащей процессу обращения, пустой формой, которая чужда своему собственному содержанию и лишь затемняет его. Постоянная купля и продажа рабочей силы есть форма. Содержание же заключается в том, что капиталист часть уже овеществленного чужого труда, постоянно присваиваемого им без эквивалента, снова и снова обменивает на большее количество живого чужого труда. Первоначально право собственности выступало перед нами как право, основанное на собственном труде. По крайней мере, мы должны были принять это допущение, так как друг другу противостоят лишь равноправные товаровладельцы, причем средством для присвоения чужого товара является исключительно отчуждение своего собственного товара, а это последний может быть создан лишь трудом. Теперь же оказывается, что собственность для капиталиста есть право присваивать чужой неоплаченный труд или его продукт, для рабочего - невозможность присвоить себе свой собственный продукт. Отделение собственности от труда становится необходимым следствием закона, исходным пунктом которого было, по-видимому, их тождество.
Таким образом, как бы ни казалось, что капиталистический способ присвоения противоречит первоначальным законам товарного производства, тем не менее этот способ присвоения возникает не из нарушения этих законов, а напротив, из их применения. Беглый ретроспективный взгляд на последовательные фазы движения. заключительным пунктом которых является капиталистическое накопление. еще раз ясно покажет нам все это.
Сперва, мы видели, что первоначальное превращение суммы стоимости в капитал совершалось в полном согласии с законами обмена. Один контрагент продает свою рабочую силу. другой покупает ее. Первый получает стоимость своего товара и тем самым отчуждает его потребительную стоимость, т. е. труд, в руки другого. Затем второй превращает средства производства, уже принадлежащие ему, при помощи этого также принадлежащего ему труда, в новый продукт, который точно так же принадлежит ему по праву.
Стоимость этого продукта заключает в себе, во-первых, стоимость потребленных средств производства. Полезный труд не может потребить эти средства производства, не перенося в то же время их стоимости на продукт; но рабочая сила может быть предметом продажи лишь в том случае, если она способна доставить полезный труд той отрасли промышленности, где имеется в виду ее применить.
Далее, стоимость нового продукта заключает в себе эквивалент стоимости рабочей силы и прибавочную стоимость. И это как раз потому, что рабочая сила, проданная на определенный срок - на день, на неделю и т. д., - обладает меньшей стоимостью, чем та стоимость, которую создает ее потребление в течение этого срока. Но рабочему оплачена меновая стоимость его рабочей силы, и тем самым от него отчуждена ее потребительная стоимость - как это имеет место при каждой купле и продаже. 
Общий закон товарного производства ничуть не затрагивается тем обстоятельством, что этот особенный товар - рабочая сила - имеет своеобразную потребительную стоимость, которая состоит в его способности доставлять труд и, следовательно. создавать стоимость. Итак, если сумма стоимости, авансированная в заработной плате, не только просто вновь оказывается в продукте, но оказывается в нем увеличенной на сумму прибавочной стоимости, то это проистекает отнюдь не из того, что продавца надувают, - он ведь получил стоимость товара, - а лишь из потребления этого товара покупателем.
Закон обмена обусловливает равенство лишь для меновых стоимостей обменивающихся друг на друга товаров. Он даже с самого начала предполагает различие их потребительных стоимостей и не имеет ничего общего с их потреблением, которое начинается лишь тогда, когда акт торговли вполне закончен и завершен.
Следовательно, первоначальное превращение денег в капитал совершается в самом точном согласии с экономическими законами товарного производства и вытекающими из них правом собственности.
Несмотря на это, в результате его оказывается:
1) что продукт принадлежит капиталисту, а не рабочему;
2) что стоимость этого продукта, кроме стоимости авансированного капитала, заключает в себе еще прибавочную стоимость, которая рабочему стоила труда, а капиталисту ничего не стоила и, тем не менее, составляет правомерную собственность последнего;
3) что рабочий сохранил свою рабочую силу и может снова продать ее, если найдет покупателя.
Простое воспроизводство есть лишь периодическое повторение этой первой операции; при этом каждый раз деньги снова превращаются в капитал. Таким образом, здесь закон отнюдь не нарушается - напротив, он получает лишь возможность постоянного осуществления.
И, тем не менее. простого воспроизводства, как мы видели, достаточно для того, чтобы этой первой операции, - поскольку мы рассматривали ее как изолированный процесс. - придать совершенно иной характер.
Область труда, как известно, не единственная область, где первородство творит чудеса.
Дело ничуть не изменится, если простое воспроизводство будет заменено воспроизводством в расширенном масштабе, или накоплением. В первом случае капиталист прокучивает всю прибавочную стоимость, во втором он обнаруживает свою гражданскую добродетель в том, что проедает лишь часть прибавочной стоимости, превращая остальное в деньги.
прибавочная стоимость есть его собственность, она никогда не принадлежала кому-либо другому. Если он авансирует ее на производство, то делает его авансирование из своего собственного фонда совершенно так же, как в тот день, когда он впервые вступил на рынок. что на этот раз его фонд происходит из неоплаченного труда его рабочих, не имеет абсолютно никакого значения. Если рабочий В нанимается за счет прибавочной стоимости, произведенной рабочим А, то, во-первых, А создал эту прибавочную стоимость, получив до последней копейки всю справедливую цену за свой товар, во-вторых, это дело вообще ничуть не касается рабочего В. Все, чего В требует и имеет право требовать, - это чтобы капиталист уплатил ему стоимость его рабочей силы. "Оба еще даже выиграли: рабочий потому, что ему были авансированы плоды его труда (следовало сказать: неоплаченного труда других рабочих), раньше, чем последний был выполнен (следовало сказать: раньше, чем его труд принес свои плоды), - хозяин потому, что труд этого рабочего стоил больше, чем его заработная плата" (следовало сказать: произвел больше стоимости, чем стоимость заработной платы) (Sismondi. "Nouveaux Principes d' Economie Politique' t.1 p.135).
Правда, дело выглядит совершенно иначе, когда мы рассматриваем капиталистическое производство в непрерывном потоке его возобновления и вместо отдельного капиталиста и отдельного рабочего берем их совокупность, класс капиталистов и класс рабочих. Но тем самым мы применили бы критерий, совершенно чуждый товарному производству.
В товарном производстве противостоят лишь друг от друга не зависимые продавец и покупатель. Взаимные отношения между ними обрываются, когда истекает срок заключенного ими договора. Если сделка возобновляется, то уже на основе нового договора, который не имеет ничего общего с предыдущим и лишь случайно может опять свести того же самого покупателя с тем же самым продавцом.
Итак, если товарное производство или какое -либо относящееся к нему явление рассматривать соответственно их собственным экономическим законам, то мы должны каждый акт обмена брать отдельно. вне всякой связи с предшествующими и последующими актами обмена. А так как купли и продажи совершаются лишь между отдельными индивидуумами, то недопустимо искать в них отношений между целыми общественными классами.
Какой бы длинный ряд последовательных воспроизводств и предшествующих им накоплений ни проделал функционирующий в настоящее время капитал, во всяком случае он сохраняет свою первоначальную девственность. Пока при каждом акте обмена, взятом в отдельности, соблюдаются законы обмена, способ присвоения может претерпеть полный переворот, нисколько не затрагивая права собственности, соответствующего товарному производству. Одно и то же право собственности сохраняет свою силу как вначале, когда продукт принадлежит производителю и когда последний, обменивая эквивалент на эквивалент, может обогащаться лишь за счет собственного труда, так и в капиталистический период, когда общественное богатство во все возрастающей мере становится собственностью тех: кто в состоянии постоянно все вновь и вновь присваивать неоплаченный труд других.
Этот результат неизбежен, поскольку рабочая сила свободно продается самим рабочим как товар. Но лишь начиная с этого момента товарное производство принимает всеобщий характер и становится типичной формой производства; лишь с этих пор каждый продукт с самого же начала производится для продажи, и все производимое богатство проходит через сферу обращения. Лишь тогда, когда наемный труд становится базисом товарного производства, это последнее навязывает себя всему обществу; но лишь тогда оно может развернуть также все скрытые в нем потенции. Сказать, что появление наемного труда искажает истинный характер товарного производства, - все равно, что сказать: для того чтобы истинный характер товарного производства остался неискаженным, оно не должно развиваться. В той самой мере, в какой товарное производство развивается сообразно своим собственным имманентным законам в производство капиталистическое, в той же самой мере законы собственности, свойственные товарному производству, переходят в законы капиталистического присвоения.
Мы видели, что даже при простом воспроизводстве весь авансированный капитал, каково бы ни было его первоначальное происхождение, превращается в накопленный капитал, или капитализированную прибавочную стоимость. Но в общем потоке производства весь первоначально авансированный капитал становится вообще бесконечно малой величиной (magnitude evanescens в математическом смысле) по сравнению с непосредственно накопленным капиталом, т. е. с прибавочной стоимостью, или прибавочным продуктом, вновь превращенными в капитал, причем безразлично, функционирует ли он в руках того, кто его накопил, или в чужих руках. Поэтому политическая экономия изображает капитал вообще как "накопленное богатство" (превращенную прибавочную стоимость, или доход), "которое снова применяется для производства прибавочной стоимости", а капиталиста - как "владельца прибавочного продукта". Этот же взгляд, но лишь в иной форме, выражают, когда говорят, что весь наличный капитал есть накопленный или капитализированный процент, потому что процент есть просто часть прибавочной стоимости.
2.Ошибочное понимание политической экономией воспроизводства в расширенном масштабе.
Прежде чем мы приступим к некоторым более точным определениям накопления, или обратного превращения прибавочной стоимости в капитал, необходимо устранить двусмысленность, порожденную классической политической экономией.
Как товары, покупаемые капиталистом для собственного потребления на часть прибавочной стоимости, не могут служить ему в качестве средств производства и увеличения стоимости, так и труд, покупаемый им для удовлетворения своих естественных и социальных потребностей, не является производительным трудом. Покупая такого рода товары или труд, капиталист не превращает затраченной на них прибавочной стоимости в капитал, а наоборот, потребляет или расходует ее как доход. В противоположность стародворянскому принципу, который, по справедливому замечанию Гегеля, "состоит в потреблении имеющегося в наличии" и особенно ярко проявляется в роскоши личных услуг, буржуазная политическая экономия считала исключительно важным провозгласить накопление капитала первой гражданской обязанностью и неустанно проповедовать, что не может накоплять тот, кто проедает весь свой доход вместо того, чтобы добрую долю его расходовать для найма добавочных производительных рабочих, дающих больше, чем они стоят. С другой стороны, политической экономии приходилось бороться с народным предрассудком, который смешивает капиталистическое производство с накоплением сокровищ и считает поэтому, будто накопленное богатство есть богатство, огражденное от разрушения в его данной натуральной форме и, следовательно, изъятое из сферы потребления и даже из сферы обращения. В действительности изъятие денег из обращения было бы прямой противоположностью их употребления в качестве капитала, а накопление товаров в смысле собирания сокровищ было бы чистейшей бессмыслицей. Накопление значительных масс товаров есть результат приостановки обращения или результат перепроизводства. Как бы то ни было, в народном представлении встает, с одной стороны, картина накопленных в потребительном фонде богачей медленно потребляемых благ, с другой стороны, образование запасов - явление, которое свойственно всем способам производства и на котором мы еще остановимся при анализе процесса обращения.
Следовательно, в этих пределах классическая политическая экономия вполне права, когда она подчеркивает как характерный момент процесса накопления то обстоятельство, что прибавочный продукт потребляется рабочими производительными, а не рабочими непроизводительными. Но здесь же начинается и ее ошибка. А. Смит ввел в моду изображать накопление как простое потребление прибавочного продукта производительным рабочим, т. е. изображать капитализацию прибавочной стоимости как простое превращение ее в рабочую силу.
3. Разделение прибавочной стоимости на капитал и доход. Теория воздержания.
В предыдущей главе мы рассматривали прибавочную стоимость, соответственно прибавочный продукт, лишь как индивидуальный потребительный фонд капиталиста, в этой главе мы рассматривали ее до сих пор лишь как фонд накопления. В действительности прибавочная стоимость есть не только первый и не только второй фонд, а то и другое вместе. Часть прибавочной стоимости потребляется капиталистом как доход, другая часть ее применяется как капитал, или накопляется.
При данной массе прибавочной стоимости одна из этих частей будет тем больше, чем меньше другая. При прочих равных условиях отношение, в котором происходит это деление, определяет величину накопления. Но это деление производит собственник прибавочной стоимости, капиталист. Оно, стало быть, является актом его воли. Относительно той части собранной им дани, которую он накопляет, говорят, что он сберегает ее, так как он ее не проедает, т. е. так как он выполняет здесь свою функцию капиталиста, именно функцию самообогащения. 
Лишь постольку, поскольку капиталист есть персонифицированный капитал, он имеет историческое значение и то историческое право на существование, которое, как говорит остроумный Лихновский, " не имеет никакой даты." И лишь постольку преходящая необходимость его собственного существования заключается в преходящей необходимости капиталистического способа производства. Но постольку и движущим мотивом его деятельности являются не потребление и потребительная стоимость, а меновая стоимость и ее увеличение. Как фанатик увеличения стоимости, он безудержно понуждает человечество к производству ради производства, следовательно к развитию общественных производительных сил и к созданию тех материальных условий производства, которые одни только могут стать реальным базисом более высокой общественной формы, основным принципом которой является полное и свободное развитие каждого индивидуума. Лишь как персонификация капитала капиталист пользуется почетом. В этом своем качестве он разделяет с собирателем сокровищ абсолютную страсть к обогащению. Но то, что у собирателя сокровищ выступает как индивидуальная мания, то для капиталиста суть действие общественного механизма, в котором он является только одним из колесиков. Кроме того, развитие капиталистического производства делает постоянное возрастание вложенного в промышленное предприятие капитала необходимостью, а конкуренция навязывает каждому индивидуальному капиталисту имманентные законы капиталистического способа производства как внешние принудительные законы. Она заставляет его постоянно расширять свой капитал для того, чтобы его сохранить, а расширять свой капитал он может посредством прогрессирующего накопления.
Поэтому, поскольку вся деятельность капиталиста есть лишь функция капитала, одаренного в его лице волей и сознанием, постольку его собственное личное потребление представляется ему грабительским посягательством на накопление его капитала; так в итальянской бухгалтерии личные расходы записываются на стороне дебета капиталиста по отношению к его капиталу. Накопление есть завоевание мира общественного богатства. Вместе с расширением массы эксплуатируемого человеческого материала оно расширяет область прямого и косвенного господства капиталиста.
Но первородный грех действует везде. С развитием капиталистического способа производства, накопления и богатства капиталист перестает быть простым воплощением капитала. Он чувствует "человеческие побуждения" своей собственной плоти, к тому же он настолько образован, что готов осмеивать пристрастие к аскетизму как предрассудок старомодного собирателя сокровищ. В то время как классический капиталист клеймит индивидуальное потребление как грех против своей функции и как "воздержание" от накопления, модернизированный капиталист уже в состоянии рассматривать накопление как "отречение" от потребления. "Ах, две души живут в его груди, и обе не в ладах друг с другом!"
При исторических зачатках капиталистического способа производства - а каждый капиталистический parvenue (выскочка] индивидуально проделывает эту историческую стадию - жажда обогащения и скупость господствуют как абсолютные страсти. Но прогресс капиталистического производства создает не только новый мир наслаждений; с развитием спекуляции и кредитного дела он открывает тысячи источников внезапного обогащения. На известной ступени развития некоторый условный уровень расточительности, являясь демонстрацией богатства и, следовательно, средством получения кредита, становится даже деловой необходимостью для "несчастного" капиталиста. Роскошь входит в представительские издержки капитала. К тому же капиталист обогащается не пропорционально своему личному труду или урезыванию своего личного потребления, как это происходит с собирателем сокровищ, а пропорционально количеству той чужой рабочей силы, которую он высасывает, и тому отречению от всех жизненных благ, которое он навязывает рабочим. правда, расточительность капиталиста никогда не приобретает такого bona fide [простодушного] характера, как расточительность разгульного феодала, наоборот, в основе ее всегда таится самое грязное скряжничество и мелочная расчетливость; тем не менее расточительность капиталиста возрастает с ростом его накопления, отнюдь не мешая последнему. вместе с тем в благородной груди капиталиста развертывается фаустовский конфликт между страстью к накоплению и жаждой наслаждений.
"Промышленность Манчестера, - говорится в одном сочинении, опубликованном в 1795 г. д-ром Эйкином, - можно разделить на четыре периода. В течение первого периода фабриканты были вынуждены упорно трудиться для поддержания своего существования".
4. Обстоятельства, определяющие размеры накопления независимо от той пропорции, в которой прибавочная стоимость распадается на капитал и доход. Степень эксплуатации рабочей силы. Производительная сила труда. Увеличение разницы между применяемым капиталом и капиталом потребляемым. Величина авансированного капитала.
Если отношение, в котором прибавочная стоимость распадается на капитал и доход, дано, то величина накопленного капитала, очевидно, зависит от абсолютной величины прибавочной стоимости. Допустим, что 80% капитализируется, 20% проедаются; тогда накопленный капитал будет 2400 ф. ст. или 1200 ф. ст., смотря по тому, составляет ли общая сумма прибавочной стоимости 3000 или только 1500 фунтов стерлингов.
таким образом, в определении величины накопления участвуют все те обстоятельства, которые определяют массу прибавочной стоимости. Подытожим здесь еще раз, но лишь постольку, поскольку они дают новые точки зрения относительно накопления.
Как мы помним, норма прибавочной стоимости зависит прежде всего от степени эксплуатации рабочей силы. Политическая экономия так высоко оценивает эту роль степени эксплуатации, что нередко отождествляет ускоренный рост накопления под влиянием повышения производительной силы труда с ускоренным ростом его под влиянием повышенной эксплуатации рабочего. В отделах о производстве прибавочной стоимости мы постоянно предполагали, что заработная плата, по меньшей мере, равна стоимости рабочей силы. Однако на практике насильственное понижение заработной платы ниже этой стоимости играет слишком важную роль, чтобы хоть вкратце не остановиться на нем. В известных границах оно фактически превращает необходимый фонд потребления рабочего в фонд накопления капитала.
"Заработная плата, - говорит Дж. Ст. Милль, - не имеет производительной силы; это цена одной из производительных сил; заработная плата, как и цена машин, отнюдь не участвует в производстве товаров наряду с самим трудом. Если бы труд можно было получить без купли, заработная плата была бы излишней".
Но если бы рабочие могли питаться воздухом, их нельзя было бы купить ни за какую цену. Следовательно, даровой труд есть предел в математическом смысле этого слова: к нему всегда можно приближаться, никогда, однако, не достигая его. Постоянная тенденция капитала состоит в том, чтобы низвести рабочих до этого нигилистического уровня. Часто цитируемый мною писатель 18-го века, автор "Essay on Trade and Commerce", выдал лишь заветную мечту английского капитала, заявив, что историческая жизненная задача Англии состоит в том, чтобы понизить заработную плату английских рабочих до уровня французских или голландских. Он, между прочим, наивно говорит:
"Если наши бедняки (термин для обозначения рабочих) хотят жить в роскоши...то, конечно, их труд будет дорог... Ведь волосы становятся дыбом, когда подумаешь о тех колоссальных излишествах ("heap of superfluities"), которыми отличается потребление наших мануфактурных рабочих: тут и водка, и джин, и чай, и сахар, заграничные фрукты, крепкое пиво, ситцы, нюхательный и курительный табак и т. д. "
Автор цитирует далее сочинение одного нортгемптонширского фабриканта, который, благочестиво вперив взор свой в небо, вопит:
"Труд на целую треть дешевле во Франции, чем в Англии, ибо французские бедняки напряженно работают и обходятся самым необходимым из пищи и одежды, главные предметы их потребления - это хлеб, фрукты, травы, коренья и сушеная рыба; они очень редко едят мясо и, когда дорога пшеница, очень мало едят хлеба". "К тому же, - продолжает вышеуказанный автор уже от себя, - они пьют только воду и только слабые напитки, так что в действительности тратят поразительно мало денег... Такого положения вещей, конечно, трудно достигнуть, однако его можно достигнуть, как это убедительно доказывает то, что оно существует и во Франции и в Голландии".
Двумя десятилетиями позже один американский краснобай, возведенный в баронское звание янки Бенджамин Томпсон (alias [иначе] граф Румфорд), развивал те же филантропические планы, снискав себе ими великое благоволение бога и людей. Его "Essays" представляют собой поваренную книгу, наполненную всякого рода рецептами, указывающими, как заменить дорогостоящие нормальные предметы потребления рабочих дешевыми суррогатами. Вот особенно удачный рецепт этого удивительного "философа": "5 ф. ячменя, 5 ф. кукурузы, на 3 пенса селедок, на 1 пенс соли, на 1 пенс уксуса, на 2 пенса перцу и зелени, итого на сумму 20 3/4 пенса, получается суп на 64 человека, при этом при средних ценах хлеба стоимость этого может быть еще понижена до 1/4 пенса на душу".
С развитием капиталистического производства фальсификация товаров сделала такие успехи, что идеалы Томпсона стали излишни.
5. Так называемый рабочий фонд.
В ходе нашего исследования выяснилось, что капитал есть не постоянная величина, а эластичная часть общественного богатства, постоянно изменяющаяся а зависимости от того или другого деления прибавочной стоимости на доход и добавочный капитал. Мы видели далее, что даже при данной величине функционирующего капитала захваченные капиталом рабочая сила, наука и земля (под последней с экономической точки зрения следует понимать все предметы труда, доставляемые природой без содействия человека) образуют его эластичные потенции, которые в известных границах расширяют его арену действия независимо от его собственной величины. при этом мы совершенно отвлекались от условий процесса обращения, благодаря которым одна и та же масса капитала может действовать в очень неодинаковой степени. Так как мы предполагали рамки капиталистического производства, следовательно, предполагали чисто стихийно выросшую форму общественного процесса производства, то мы совершенно отвлекались от всякой более рациональной комбинации, осуществляемой на основе наличных средств производства непосредственно и планомерно. Классическая политическая экономия искони питала пристрастие рассматривать общественный капитал как величину постоянную с постоянной степенью действия. Но предрассудок этот застыл в непререкаемую догму лишь благодаря архифилистеру Иеремии Бентаму - этому трезвопедантичному, тоскливо-болтливому оракулу пошлого буржуазного рассудка 19 го века. Бентам среди философов то же, что Мартин Таппер среди поэтов. Оба они могли быть сфабрикованы только в Англии.
С точки зрения его догмы совершенно непостижимы самые обыкновенные явления процесса производства, например его внезапные расширения и сокращения и даже самый факт накопления. Догма эта применялась как самим Бентамом, так и Мальтусом, Джемсом Миллем, Мак-Куллохом и т. д. с апологетическими целями, именно чтобы представить часть капитала. переменный капитал, т. е. капитал, превращенный в рабочую силу, как величину постоянную. Была сочинена басня, что вещественное существование переменного капитала, т. е. та масса жизненных средств, которую он представляет для рабочих, или так называемый рабочий фонд, есть ограниченная самой природой особая часть общественного богатства, границы которой непреодолимы. Чтобы привести в движение ту часть общественного богатства,  которая должна функционировать как постоянный капитал, или - вещественно - как средства производства, необходима определенная масса живого труда. Последняя определяется техникой производства. Но не даны ни число рабочих, нужное для того, чтобы привести эту массу труда в текучее состояние - так как это число меняется вместе с изменением степени эксплуатации индивидуальной рабочей силы, - ни цена рабочей силы; известна только ее минимальная и к тому же очень эластичная граница. Факты, лежащие в основе рассматриваемой догмы, таковы: с одной стороны, рабочий не имеет голоса при распределении общественного богатства на средства потребления нерабочих и на средства производства. с другой стороны, рабочий лишь в исключительно благоприятных случаях может расширить так называемый "рабочий фонд" за счет "дохода" богатых.
Итак, большая часть ежегодно нарастающего прибавочного продукта, отбираемого у английских рабочих без эквивалента, капитализируется не в Англии, а в других странах. но ведь вместе с вывезенным таким образом за границу добавочным капиталом вывозится и часть "рабочего фонда", изобретенного богом и Бентамом.
Глава двадцать третья.
Всеобщий закон капиталистического накопления.
1. Увеличения спроса на рабочую силу по мере накопления при неизменяющемся строении капитала.
В этой главе мы рассматриваем то влияние, которое возрастание капитала оказывает на положение рабочего класса. Важнейшие факторы этого исследования - строение капитала и те изменения, которые претерпевает оно в ходе процесса накопления.
Строение капитала можно рассматривать с двух точек зрения. Рассматриваемое со стороны стоимости, строение определяется тем отношением, в котором капитал делится на постоянный капитал, или стоимость средств производства, и переменный капитал, или стоимость рабочей силы, т. е. общую сумму заработной платы. Рассматриваемый со стороны материала, функционирующего в процессе производства, всякий капитал делится на средства производства и живую рабочую силу; в этом смысле строение капитала определяется отношением между массой применяемых средств производства, с одной стороны, и количеством труда, необходимым для их применения, - с другой. Первое я называю стоимостным строением капитала, второе - техническим строением капитала. Между тем и другим существует тесная взаимозависимость. Чтобы выразить эту взаимозависимость, я называю стоимостное строение капитала, - поскольку оно определяется его техническим строением и отражает в себе изменения технического строения, - органическим строением капитала. В тех случаях, где говорится просто о строении капитала, всегда следует подразумевать его органическое строение.
Многочисленные индивидуальные капиталы, вложенные в определенную отрасль производства, более или менее отличаются по своему строению друг от друга. Средняя из их индивидуальных строений дает нам строение всего капитала данной отрасли производства. Наконец, общая средняя из этих средних строений всех отраслей производства дает нам строение общественного капитала данной страны, и только об этом, в конечном счете, будет речь в дальнейшем изложении.
возрастание капитала включает в себя возрастание его переменной, или превращаемой в рабочую силу, составной части. Часть прибавочной стоимости, превращенной в добавочный капитал, постоянно должна претерпевать обратное превращение в переменный капитал, или в добавочный рабочий фонд. Предположим, что в числе прочих неизменных условий остается без изменения и строение капитала, т. е. что по-прежнему требуется все та же масса рабочей силы для того, чтобы привести в движение определенную массу средств производства, или постоянного капитала; в таком случае спрос на труд и фонд существования рабочих, очевидно, увеличивается пропорционально возрастанию капитала и увеличивается тем быстрее, чем быстрее растет капитал. Так как капитал ежегодно производит прибавочную стоимость, часть которой ежегодно присоединяется к первоначальному капиталу; так как само это приращение ежегодно возрастает по мере увеличения размеров уже функционирующего капитала и так как, наконец, подгоняемое особенно сильным стремлением к обогащению, например при открытии новых рынков, новых сфер приложения капитала вследствие вновь развившихся общественных потребностей и т. д.. накопление может быстро расширять свой масштаб благодаря одному лишь изменению в делении прибавочной стоимости. или прибавочного продукта, на капитал и доход, то потребности накопления капитала могут опередить увеличение рабочей силы, или числа рабочих, спрос на рабочих может опередить их предложение, и, таким образом, может произойти повышение заработной платы. Это, в конце концов, и должно произойти, раз указанные выше условия сохраняются без изменения. Так как каждый год применяются больше рабочих, чем в предыдущий, то раньше или позже должен наступить момент. когда потребности накопления начинают перерастать обычное предложение труда, когда, следовательно, наступает повышение заработной платы. Жалобы на это раздаются в Англии в течение всего 15го и первой половины 18го века. Однако более или менее благоприятные условия, при которых наемные рабочие сохраняются и размножаются, нисколько не изменяют основного характера капиталистического производства. Как простое воспроизводство непрерывно воспроизводит само капиталистическое отношение - капиталистов на одной стороне, наемных рабочих на другой, - так воспроизводство в расширенном масштабе, или накопление, воспроизводит капиталистическое отношение в расширенном масштабе: больше капиталистов или более крупных капиталистов на одном полюсе, больше наемных рабочих на другом. Воспроизводство рабочей силы, которая постоянно должна входить в состав капитала как средство увеличения стоимости и не может высвободиться от него и подчинение которой капиталу маскируется лишь сменой индивидуальных капиталистов, которым она продается, - это воспроизводство является в действительности моментом воспроизводства самого капитала. Итак, накопление капитала есть увеличение пролетариата.
Закон капиталистического производства, лежащий в основе мнимого "естественного закона народонаселения", сводится просто к следующему: отношение между капиталом, накоплением и уровнем заработной платы есть не что иное, как отношение между неоплаченным трудом, превращенным в капитал, и добавочным трудом, необходимым для того, чтобы привести в движение добавочный капитал. Следовательно, это - отнюдь не отношение между двумя не зависимыми одна от другой величинами, между величиной капитала, с одной стороны, и численностью рабочего населения - с другой; напротив, это в последнем счете отношение лишь между неоплаченным и оплаченным трудом одного и того же рабочего населения. Если количество неоплаченного труда, доставляемого рабочим классом и накопляемого классом капиталистов, возрастает настолько быстро, что оно может превращаться в капитал лишь при чрезвычайном увеличении добавочного оплаченного труда, то заработная плата повышается, и, при прочих равных условиях, неоплаченный труд относительно уменьшается. но как только это уменьшение доходит до пункта, когда прибавочный труд, которым питается капитал, перестает предлагаться в нормальном количестве, наступает реакция: уменьшается капитализируемая часть дохода, накопление ослабевает, и восходящее движение заработной платы сменяется обратным движением. таким образом, повышение цены труда не выходит из таких границ, в которых не только остаются неприкосновенными основы капиталистической системы, но и обеспечивается ее воспроизводство в расширяющемся масштабе. Следовательно, закон капиталистического накопления, принимающий мистический вид закона природы, в действительности является лишь выражением того обстоятельства, что природа накопления исключает всякое такое уменьшение степени эксплуатации труда или всякое такое повышение цены труда, которое могло бы серьезно угрожать постоянному воспроизводству капиталистического отношения, и притом воспроизводству его в постоянно расширяющемся масштабе. иначе оно и быть не может при таком способе производства, где рабочий существует для потребностей увеличения уже имеющихся стоимостей, вместо того чтобы, наоборот, материальное богатство существовало для потребностей развития рабочего. Как в религии над человеком господствует продукт его собственной головы, так при капиталистическом производстве над ним господствует продукт его собственных рук.
2. Относительное уменьшение переменной части капитала в ходе накопления и сопровождающей его концентрации.
По мнению самих экономистов, не размеры уже существующего общественного богатства и не величина уже приобретенного капитала приводят к повышению заработной платы, а исключительно лишь непрерывный рост накопления и степень быстроты этого роста (А. Смит ["Wealth of Nations"], кн. 1, гл. 8). До сих пор мы рассматривали лишь одну особую фазу этого процесса, именно ту, в которой увеличение капитала совершается при неизменном техническом строении капитала. Но процесс идет дальше этой фазы.
Раз даны общие основы капиталистической системы, в ходе накопления непременно наступает такой момент, когда развитие производительности общественного труда становится мощнейшим рычагом накопления.
"Та самая причина. - говорит А. Смит, - которая приводит к повышению заработной платы. именно увеличение капитала, побуждает к повышению производительных способностей труда и дает меньшему количеству труда возможность производить большее количество продуктов".
Оставляя в стороне естественные условия, как плодородие почвы и т. д., и сноровку притом и проявляется больше качественно, в добротности продуктов, чем количественно, в их массе, общественный уровень производительности труда находит себе выражение в относительной величине средств производства, которые рабочий превращает в продукт в течение данного времени при неизменном напряжении рабочей силы. Масса средств производства, с помощью которых он функционирует, возрастает вместе с производительностью его труда. Эти средства производства играют здесь двоякую роль. Возрастание одних есть следствие, возрастание других - условие увеличения производительности труда. Например, при мануфактурном разделении труда и применении машин в один и тот же промежуток времени перерабатывается больше сырого материала, следовательно, большая масса сырого материала и вспомогательных веществ вступает в процесс труда. Это - следствие повышения производительности труда. с другой стороны, масса применяемых машин, рабочего скота, минеральных удобрений, дренажных труб и т. д. есть условие увеличения производительности труда. То же следует сказать и о массе средств производства, сконцентрированных в виде зданий, доменных печей, транспортных средств и т. д. Но будет ли увеличение размера средств производства по сравнению с присоединяемой к ним рабочей силой условием или следствием, - оно и в том и в другом случае является выражением увеличения производительности труда. следовательно, увеличение последней проявляется в уменьшении массы труда по отношению к массе средств производства, приводимой этим трудом в движение, или в уменьшении величины субъективного фактора процесса труда по сравнению с его объективными факторами.
Это изменение технического строения капитала, возрастание массы средств производства по сравнению с массой оживляющей их рабочей силы, свою очередь, отражается в стоимостном строении капитала, в увеличении постоянной составной части капитальной стоимости за счет ее переменной составной части. Пусть, например, первоначально 50% какого-либо капитала затрачивалось на средства производства и 50% на рабочую силу; позже, с развитием производительности труда, 80% затрачивается на средства производства и 20% на рабочую силу и т. д. Этот закон более быстрого увеличения постоянной части капитала по сравнению с переменной частью подтверждается на каждом шагу (как уже показано выше) сравнительным анализом товарных цен, будем ли мы сравнивать различные экономические эпохи у одной и той же нации или различные нации в одну и ту же эпоху. Относительная величина того элемента цены, который представляет лишь стоимость потребленных средств производства, или постоянную часть капитала, будет прямо пропорциональна, а относительная величина другого элемента цены, который оплачивает труд, или представляет переменную часть капитала, будет в общем обратно пропорциональна прогрессу накопления.
Однако уменьшение переменной части капитала по отношению к постоянной части, или изменение стоимостного строения капитала, служит лишь приблизительным показателем изменения в строении его вещественных составных частей. Если, например, в настоящее время капитальная стоимость, вложенная в прядильное дело, на 7/8 состоит из постоянного и на 1/8 из переменного капитала, а в начале 18го века состояла на 1/2 из постоянного и 1/2 из переменного капитала, то, напротив, та масса сырья, средств труда и т. д., которую в настоящее время производительно потребляет определенное количество труда прядильщиков, во много сотен раз больше, чем была соответствующая масса в начале 18го столетия. Причина заключается просто в том, что с увеличение производительности труда не только возрастает объем потребляемых им средств производства, но и понижается стоимость их по сравнению с их объемом. Таким образом, стоимость их абсолютно повышается, но не пропорционально их размерам. поэтому разность между постоянным и переменным капиталом возрастает много медленнее, чем разность между той массой средств производства, в которую превращается постоянный капитал, и той массой рабочей силы, в которую превращается переменный капитал. Первая разность увеличивается вместе с последней, но в меньшей степени, чем последняя.
Впрочем, если прогресс накопления уменьшает относительную величину переменной части капитала, то этим он вовсе не исключает увеличения ее абсолютной величины. предположим, что капитальная стоимость сначала распадалась на 50% постоянного и 50% переменного капитала, впоследствии - на 80% постоянного и 20% переменного. Если за это время первоначальный капитал, составлявший, скажем, 6000 ф. ст., повысился до 18000 ф. ст., то и его переменная составная часть увеличилась на 1/5. Прежде она составляла 3000 ф. ст., теперь составляет 3600 фунтов стерлингов. Но если прежде было достаточно увеличения капитала на 20% для того, чтобы повысить спрос на труд на 20%, то теперь для этого требуется утроение первоначального капитала.
В четвертом отделе было показано. что развитие общественной производительной силы труда предполагает кооперацию в крупном масштабе, что только при этой предпосылке могут быть организованы разделение и комбинация труда, сэкономлены, благодаря массовой концентрации, средства производства, вызваны к жизни такие средства труда, например система машин и т. д., которые уже по своей вещественной природе применимы только совместно, могут быть поставлены на службу производства колоссальные силы природы и процесс производства может быть превращен в технологическое приложение науки. на основе товарного производства, при котором средства производства являются собственностью частных лиц, при котором работник поэтому или изолированно и самостоятельно производит товары, или продает свою рабочую силу как товар, потому что у него нет средств для самостоятельного производства, указанная предпосылка реализуется лишь посредством увеличения индивидуальных капиталов, или в той мере, как общественные средства производства и жизненные средства превращаются в частную собственность капиталистов. На почве товарного производства производство в крупном масштабе может развиться лишь в капиталистической форме. поэтому известное накопление капитала в руках индивидуальных товаропроизводителей служит предпосылкой специфически капиталистического способа производства. Таким образом, мы должны предположить наличие такого накопления при переходе от ремесла к капиталистическому производству. Его можно назвать первоначальным накоплением, потому что оно - не исторический результат, а историческая основа специфически капиталистического производства. Здесь нам еще нет необходимости исследовать, каким образом оно само возникает. Достаточно того, что оно образует исходный пункт. Но все методы повышения общественной производительной силы труда, развивающиеся на этой основе. суть в то же время методы увеличения производства прибавочной стоимости или прибавочного продукта, который в свою очередь является образующим элементом накопления. Таким образом, они суть в то же время методы производства капитала капиталом, или методы его ускоренного накопления. Непрерывное обратное превращение прибавочной стоимости в капитал выражается в возрастании величины капитала, входящего в процесс производства. В свою очередь, он становится основой расширения масштабов производства, сопровождающих его методов повышения производительной силы труда и ускоренного производства прибавочной стоимости. Следовательно, если известная степень накопления капитала является условием специфически капиталистического способа производства, то последний, путем обратного воздействия, обусловливает ускоренное накопление капитала. поэтому с накоплением капитала развивается специфически капиталистический способ производства, а со специфически капиталистическим способом производства - накопление капитала. Эти два экономических фактора, в силу того сложного взаимоотношения, при котором толчок от одного из них сообщается другому, производят то изменение в техническом строении капитала, благодаря которому переменная составная часть становится все меньше и меньше по сравнению с постоянной.
Всякий индивидуальный капитал есть большая или меньшая концентрация средств производства и соответствующее командование над большей или меньшей армией рабочих. Всякое накопление становится средством нового накопления. Вместе с увеличение массы богатства, функционирующего как капитал. оно усиливает его концентрацию в руках индивидуальных капиталистов и таким образом расширяет основу производства в крупном масштабе и специфически капиталистических методов производства. Возрастание общественного капитала совершается благодаря росту многих индивидуальных капиталов. при прочих равных условиях индивидуальные капиталы, а вместе с ними концентрация средств производства возрастают в пропорции, соответствующей той доле, кукую каждый из них образует от всего общественного капитала. В то же время от первоначальных капиталов отделяются отпрыски и начинают функционировать как новые самостоятельные капиталы. крупную роль играет при этом, между прочим, раздел состояний в семьях капиталистов. Поэтому с накоплением капитала более или менее возрастает и число капиталистов. Два обстоятельства характеризуют концентрацию этого рода, непосредственно покоящуюся на накоплении или даже тождественную с ним. Во-первых: рост концентрации общественных средств производства в руках индивидуальных капиталистов, при прочих равных условиях, ограничен степенью возрастания общественного богатства. Во-вторых: часть общественного капитала, вложенная в каждую отдельную сферу производства, делится между многими капиталистами, которые противостоят один другому как независимые и конкурирующие друг с другом товаропроизводители. Следовательно, накопление и сопровождающая его концентрация не только раздробляются по многочисленным пунктам, но и возрастание функционирующих капиталов перекрещивается с образованием новых и расщеплением старых капиталов. Поэтому, если, с одной стороны, накопление представляется как возрастающая концентрация средств производства и командования над трудом, то, с другой стороны, оно представляется как взаимное отталкивание многих индивидуальных капиталов.
Этому дроблению всего общественного капитала на многие индивидуальные капиталы или отталкиванию его частей друг от друга противодействует их притяжение. Это уже не простая, тождественная с накоплением концентрация средств производства и командования над трудом. Это - концентрация уже образовавшихся капиталов, уничтожение их индивидуальной самостоятельности, экспроприация капиталиста капиталистом, превращение многих мелких в небольшое количество крупных капиталов. Этот процесс отличается от первого тем, что он предполагает лишь изменение распределения уже существующих и функционирующих капиталов, следовательно арена его действия не ограничена абсолютным возрастанием общественного богатства или абсолютными границами накопления. Здесь капитал сосредоточивается в огромных массах в одних руках потому, что там он исчезает из многих других рук. Это - собственно централизация в отличие от накопления и концентрации.
Законы этой централизации капиталов, или притяжения капитала капиталом, не могут быть развиты здесь. Достаточно будет кратких фактических указаний. Конкурентная борьба ведется посредством удешевления товаров. Дешевизна товаров зависит caeteris paribus [при прочих равных условиях] от производительности труда, а последняя - от масштаба производства. Поэтому меньшие капиталы побиваются большими. Вспомним далее, что с развитием капиталистического способа производства возрастает минимальный размер индивидуального капитала, который требуется для ведения дела при нормальных условиях. Поэтому сравнительно мелкие капиталы устремляются в такие сферы производства, которыми крупная промышленность овладевает лишь спорадически или не вполне. Конкуренция свирепствует здесь прямо  пропорционально числу и обратно пропорционально величине соперничающих капиталов. Она всегда кончается гибелью многих мелких капиталистов, капиталы которых отчасти переходят в руки победителя, отчасти погибают. Кроме того, вместе с капиталистическим производством развивается совершенно новая сила - кредит; вначале он потаенно прокрадывается как скромный пособник накопления, посредством невидимых нитей стягивает в руки индивидуальных или ассоциированных капиталистов денежные средства, большими или меньшими массами рассеянные по поверхности общества; но вскоре он становится новым и страшным орудием в конкурентной борьбе и, в конце концов, превращается в колоссальный социальный механизм для централизации капиталов.
В той мере, как развивается капиталистическое производство и накопление, развиваются также конкуренция и кредит - эти два наиболее мощных рычага централизации. Наряду с этим прогресс накопления увеличивает материал для централизации, т. е. индивидуальные капиталы, между тем как расширение капиталистического производства создает, с одной стороны, общественную потребность, а с другой стороны - технические средства для тех громадных промышленных предприятий, осуществление которых связано с предшествующей централизацией капитала. Поэтому в настоящее время взаимное притяжение отдельных капиталов и тенденция к централизации сильнее, чем когда бы то ни было раньше. Но хотя относительная широта и энергия движения к централизации до известной степени определяются достигнутой уже величиной капиталистического богатства и превосходством экономического механизма, все же прогресс централизации отнюдь не зависит от положительного увеличения общественного капитала. И это в особенности отличает централизацию от концентрации, которая есть лишь иное выражение воспроизводства в расширенном масштабе. Централизация может совершаться посредством простого изменения в распределении уже существующих капиталов, посредством простого изменения количественной группировки составных частей общественного капитала. капитал здесь, в одних руках, может возрасти до огромных размеров потому, что там, в другом месте, он ушел из множества отдельных рук. В каждой данной отрасли производства централизация достигла бы своего крайнего предела, если бы все вложенные в нее капиталы слились в один-единственный капитал. В каждом данном обществе этот предел был бы достигнут лишь в тот момент, когда весь общественный капитал оказался бы соединенным в руках одного-единственного капиталиста или одной-единственной компании капиталистов.
Централизация довершает дело накопления, давая возможность промышленным капиталистам расширять масштаб своих операций. Будет ли этот последний результат следствием накопления или централизации, совершается ли централизация насильственным путем захвата, когда известные капиталы становятся центрами столь сильного тяготения для других, что разрушают их индивидуальное сцепление и потом притягивают к себе разрозненные куски, или же слияние множества уже образовавшихся или находящихся в процессе образования капиталов протекает более гладким способом, посредством образования акционерных обществ, - экономическое действие во всех этих случаях остается одно и то же. 
однако ясно, что накопление, постоянное увеличение капитала посредством воспроизводства, переходящего от круговой к спиральной форме движения, есть крайне медленный процесс по сравнению с централизацией, которая требует изменения лишь в количественной группировке составных частей общественного капитала. мир до сих пор оставался бы без железных дорог, если бы приходилось дожидаться, пока накопление не доведет некоторые отдельные капиталы до таких размеров, что они могли бы справиться с постройкой железной дороги. Напротив, централизация посредством акционерных обществ осуществила это в один миг. Усиливая и ускоряя таким путем действие накопления, централизация в то же время расширяет и ускоряет те перевороты в техническом строении капитала, которые увеличивают его постоянную часть за счет его переменной части и тем самым относительно уменьшают спрос на труд.
Массы капитала, соединенные в очень короткий срок процессом централизации, воспроизводятся и увеличиваются так же, как другие капиталы, но только быстрее, и тем самым в свою очередь становятся мощными рычагами общественного накопления. Следовательно, когда говорят о прогрессе общественного накопления, то в настоящее время под ним молчаливо подразумевают и действие централизации.
Добавочные капиталы, образованные в ходе нормального накопления (см. главу 22, раздел 1), служат преимущественно средством для эксплуатации новых изобретений, открытий и вообще промышленных усовершенствований. Но и старый капитал достигает с течением времени момента, когда он обновляется с ног до головы, когда он меняет свою кожу и так же возрождается в технически усовершенствованном виде, при котором меньшей массы труда оказывается достаточно для того, чтобы привести в движение большую массу машин и сырья. Само собой разумеется, что неизбежно выкающее отсюда абсолютное сокращение спроса на труд оказывается тем больше, чем больше капиталы, проделывающие этот процесс обновления, уже собраны в массы благодаря централизующему движению.
Итак, с одной стороны, добавочный капитал, образованный в ходе накопления, притягивает все меньше и меньше рабочих по сравнению со своей величиной. С другой стороны, старый капитал, периодически воспроизводимый в новом строении, отталкивает все больше и больше рабочих, которые раньше были заняты им.
3. Возрастающее производство относительного перенаселения, или промышленной резервной армии.
Накопление капитала, которое первоначально представлялось лишь как его количественное расширение, осуществляется, как мы видели, в непрерывном качественном изменении его строения, в постоянном увеличении его постоянной составной части за счет переменной.
Специфически капиталистический способ производства, соответствующее ему развитие производительной силы труда, вызываемое этим изменение органического строения капитала не только идут рука об руку с прогрессом накопления, или с возрастанием общественного богатства: они идут несравненно быстрее, потому что простое накопление, или абсолютное увеличение совокупного капитала, сопровождается централизацией его индивидуальных элементов, а технический переворот в добавочном капитале сопровождается техническим переворотом в первоначальном капитале. С прогрессом накопления отношение постоянной части капитала к переменной изменяется таким образом, что если первоначально оно составляло 1:1, то потом оно превращается в 2:1, 3:1, 4:1, 5:1, 7:1 и т. д., так что, по мере возрастания капитала, в рабочую силу последовательно превращается не 1/2 его общей стоимости, а лишь 1/3, 1/4, 1/5, 1/6, 1/8 и т. д., в средства же производства - 2/3, 3/4, 4/5, 5/6, 7/8 и т. д. Так как спрос на труд определяется не размером всего капитала, а размером его переменной составной части, то он прогрессивно уменьшается по мере возрастания всего капитала, вместо того чтобы, как мы предполагали раньше, увеличиваться пропорционально этому возрастанию. Он понижается относительно, по сравнению с величиной всего капитала, понижается в прогрессии, ускоряющейся с возрастанием этой величины. Правда, с возрастанием всего капитала увеличивается и его переменная составная часть, т. е. присоединяемая к нему рабочая сила, но увеличивается она в постоянно убывающей пропорции. Промежутки, на протяжении которых накопление действует как простое расширение производства на данном техническом базисе, все сокращаются. Дело не только в том, что ускоряющееся в растущей прогрессии накопление всего капитала требуется для того, чтобы поглотить определенное добавочное число рабочих, и даже - ввиду постоянных изменений в старом капитале - для одного того, чтобы дать работу уже функционирующим рабочим. Это возрастающее накопление и централизация, в свою очередь, сами превращаются в источник нового изменения строения капитала или нового ускоренного уменьшения его переменной части по сравнению с постоянной. Это относительное уменьшение переменной части капитала, ускоряющееся с возрастанием всего капитала, и ускоряющееся притом быстрее, чем ускоряется возрастание всего капитала, представляется, с другой стороны, в таком виде, как будто, наоборот, абсолютное возрастание рабочего населения совершается быстрее, чем возрастание переменного капитала, или средств занятости этого населения. Напротив, капиталистическое накопление постоянно производит, и притом пропорционально своей энергии и своим размерам, относительно избыточное, т. е. избыточное по сравнению со средней потребностью капитала в возрастании, а потому излишнее или добавочное рабочее население. 
Рассматривая совокупный общественный капитал, мы видим, что то процесс его накопления вызывает периодические изменения, то отдельные моменты этого процесса одновременно распределяются между различными сферами производства. В некоторых сферах происходит изменение в строении капитала без возрастания его абсолютной величины, вследствие одной лишь централизации; в других - абсолютное возрастание капитала связано с абсолютным уменьшением его переменной составной части, или поглощаемой им рабочей силы; в некоторых же сферах то капитал возрастает на данной технической основе и пропорционально своему возрастанию привлекает добавочную рабочую силу, то происходит органическое изменение капитала и сокращается его переменная часть; во всех сферах возрастание переменной части капитала, а потому и числа занятых рабочих, всегда связано с сильными колебаниями и созданием временного перенаселения, причем безразлично, принимает ли оно бросающуюся в глаза форму отталкивания уже занятых рабочих или не так заметную, но не менее действенную форму затрудненного поглощения добавочного рабочего населения его обычными отводными каналами. Вместе с увеличением уже функционирующего общественного капитала и степени его возрастания, с расширением масштаба производства и массы функционирующих рабочих, с развитием производительной силы их труда, с расширением и увеличением всех источников богатства расширяются и размеры того явления, что усиление притяжения рабочих капиталом связано с усилением отталкивания их, ускоряется изменение органического строения капитала и его технической формы и расширяется круг тех сфер производства, которые то одновременно, то одна за другой охватываются этим изменением. Следовательно, рабочее население, производя накопление капитала, тем самым в возрастающих размерах производит средства, которые делают его относительно избыточным населением. Это - свойственный капиталистическому способу производства закон народонаселения, так как всякому исторически особенному способу производства в действительности свойственны свои особенные, имеющие исторический характер законы народонаселения. Абстрактный закон населения существует только для растений и животных, пока в эту область исторически не вторгается человек.
Но если избыточное рабочее население есть необходимый продукт накопления, или развития богатства на капиталистической основе, то это перенаселение, в свою очередь, становится рычагом капиталистического накопления и даже условием существования капиталистического способа производства. Оно образует промышленную резервную армию, которой может располагать капитал и которая так же абсолютно принадлежит ему, как если бы он вырастил ее на свой собственный счет. Она поставляет для его изменяющихся потребностей самовозрастания постоянно готовый, доступный для эксплуатации человеческий материал, независимый от границ действительного прироста населения. С накоплением и сопровождающим его развитием производительной силы труда возрастает сила внезапного расширения капитала - не только потому, что возрастают эластичность функционирующего капитала и то абсолютное богатство, лишь некоторую эластичную часть которого составляет капитал, не только потому, что кредит, при всяком особом возбуждении, разом отдает в распоряжение производства необычно большую часть этого богатства в качестве добавочного капитала: кроме всего этого технические условия самого процесса производства, машины, средства транспорта и т. д., делают возможным в самом крупном масштабе самое быстрое превращение прибавочного продукта в добавочные средства производства. Масса общественного богатства, возрастающая с прогрессом накопления и способная превратиться в добавочный капитал, бешено устремляется в старые отрасли производства, рынок которых внезапно расширяется, или во вновь открывающиеся, как железные дороги и т. д., потребность в которых возникает из развития старых отраслей производства. во всех таких случаях необходимо, чтобы возможно было разом и без сокращения размеров производства в других сферах бросить в решающие пункты большую массу людей. Ее доставляет перенаселение. Характерный жизненный путь современной промышленности, имеющий форму десятилетнего цикла периодов среднего оживления, производства под высоким давлением, кризиса и застоя, цикла, прерываемого более мелкими колебаниями, покоится на постоянном образовании, большем или меньшем поглощении и образовании вновь промышленной резервной армии, или перенаселения. Превратности промышленного цикла увеличивают перенаселение и становятся одним из наиболее энергичных факторов его воспроизводства.
Этот своеобразный жизненный путь современной промышленности, которого мы не наблюдаем ни в одну из прежних эпох человечества, был невозможен и в период детства капиталистического производства. Строение капитала изменялось лишь очень медленно. Следовательно, его накоплению соответствовало в общем пропорциональное возрастание спроса на труд. каким бы медленным ни был прогресс накопления капитала по сравнению с современной эпохой, но и он наталкивался на естественные границы доступного эксплуатации рабочего населения; устранить эти границы можно было только насильственными средствами, о которых будет упомянуто впоследствии. внезапное и скачкообразное расширение масштаба производства является предпосылкой его внезапного сокращения; последнее, в свою очередь, вызывает первое, но первое невозможно без доступного эксплуатации человеческого материала, без увеличения численности рабочих, независимо от абсолютного роста населения. Это увеличение создается простым процессом, который постоянно "высвобождает" часть рабочих, посредством методов, которые уменьшают число занятых рабочих по отношению к возрастающему производству. Следовательно, вся характерная для современной промышленности форма движения возникает из постоянного превращения некоторой части рабочего населения в незанятых или полузанятых рабочих. Поверхность политической экономии обнаруживается между прочим в том, что расширение и сокращение кредита, простые симптомы сменяющихся периодов промышленного цикла, она признает их причинами. Как небесные тела, однажды начавшие определенное движение, постоянно повторяют его, совершенно так же и общественное производство, раз оно вовлечено в движение попеременного расширения и сокращения, постоянно повторяет это движение. Следствия, в свою очередь, становятся причинами. и сменяющиеся фазы всего процесса, который постоянно воспроизводит свои собственные условия, принимают форму периодичности. Раз эта периодичность упрочилась, то даже политическая экономия начинает воспринимать производство относительного перенаселения, т. е. населения, избыточного по сравнению с средней потребностью капитала в возрастании, как жизненное условие современной промышленности.
Даже Мальтус признает перенаселение, - которое он со свойственной ему ограниченностью объясняет абсолютно избыточным приростом рабочего населения, а не тем, что оно делается относительно избыточным, - необходимостью для современной промышленности. Он говорит:
"Благоразумные привычки в отношении брака, доведенные до известного уровня среди рабочего класса страны, которая зависит главным образом от мануфактуры и торговли, могут сделаться вредными для нее... По самой природе населения прирост рабочих, вызываемый особенным спросом, не может быть обеспечен для рынка раньше, чем через 16-18 лет, а превращение дохода в капитал посредством сбережения может совершаться несравненно быстрее; страна постоянно подвержена риску. что ее рабочий фонд будет возрастать быстрее, чем население".
Объявив, таким образом, постоянное производство относительного перенаселения рабочих необходимым условием капиталистического накопления, политическая экономия, выступая в образе старой девы, влагает в уста своего "beau ideal" ["прекрасного идеала"] - капиталиста - следующие слова, обращенные к "избыточным" рабочим, выброшенным на улицу добавочным капиталом, т. е. их собственным созданием:
"Мы, фабриканты, увеличивая капитал, за счет которого вы существуете, делаем для вас все, что только можем, а вы должны сделать остальное, сообразуя свою численность со средствами существования".
Капиталистическому производству отнюдь не достаточно того количества свободной рабочей силы, которое доставляет естественный прирост населения. Для своего свободного развития оно нуждается в промышленной резервной армии, не зависимой от этой естественной границы.
До сих пор мы предполагали, что увеличение или уменьшение переменного капитала точно соответствует увеличению или уменьшению числа занятых рабочих.
Однако и при неизменяющимся или даже сокращающемся числе находящихся под его командой рабочих переменный капитал возрастает, если только индивидуальный рабочий начинает доставлять больше труда и его заработная плата поэтому возрастает, хотя цена труда остается без изменения или даже падает, но падает медленнее, чем увеличивается масса труда. В таком случае увеличение переменного капитала становится показателем большего количества труда, а не большего количества занятых рабочих. Абсолютный интерес каждого капиталиста заключается в том, чтобы выжать определенное количество труда из меньшего, а не из большего числа рабочих, хотя бы последнее стоило так же дешево или даже дешевле. В последнем случае затрата постоянного капитала возрастает пропорционально массе приводимого в движение труда, в первом случае - много медленнее. Чем крупнее масштаб производства, тем более решающее значение приобретает этот мотив. Его сила возвращает с накоплением капитала.
Мы видели, что развитие капиталистического способа производства и производительной силы труда - одновременно причина и следствие накопления - дает капиталисту возможность, увеличивая экстенсивно или интенсивно эксплуатацию индивидуальных рабочих сил, при прежней затрате переменного капитала приводить в движение большее количество труда. Мы видели далее, что на ту же самую капитальную стоимость он покупает большее количество рабочих сил, все более вытесняя более искусных рабочих менее искусными, зрелых незрелыми, мужчин женщинами, взрослых подростками или детьми.
Итак, с прогрессом накопления больший переменный капитал, с одной стороны, приводит в движение большее количество труда, не увеличивая количества рабочих; с другой стороны, переменный капитал прежней величины приводит в движение большее количество труда при прежней массе рабочей силы и, наконец, вытесняя рабочие силы высшего класса, приводит в движение большее количество рабочих сил низшего класса.
Производство относительного перенаселения или высвобождение рабочих идет поэтому еще быстрее, чем и без того ускоряемый прогрессом накопления технический переворот производственного процесса и соответствующее этому перевороту относительное уменьшение переменной части капитала по сравнению с постоянной. Если средства производства, увеличиваясь по размерам и силе действия, все в убывающей степени становятся средством занятости рабочих, то самое это отношение модифицируется еще и тем, что, по мере возрастания производительной силы труда, капитал создает увеличенное предложение труда быстрее. чем повышает свой спрос на рабочих. Чрезмерный труд занятой части рабочего класса увеличивает ряды его резервов, а усиленное давление, оказываемое конкуренцией последних на занятых рабочих, наоборот, принуждает их к чрезмерному труду и подчинению диктату капитала. Обречение одной части рабочего класса на вынужденную праздность посредством чрезмерного труда другой его части, и наоборот, становится средством обогащения отдельных капиталистов и в то же время ускоряет производство промышленной резервной армии в масштабе, соответствующем прогрессу общественного накопления. Насколько важен этот момент в образовании относительного перенаселения, доказывает, например, Англия. Ее технические средства "сбережения" труда колоссальны. Однако, если бы завтра труд повсюду был ограничен до рациональных размеров и для различных слоев рабочего класса были бы введены градации сообразно возрасту и полу, то наличного рабочего населения оказалось бы абсолютно недостаточно для того, чтобы продолжать национальное производство в его теперешнем масштабе. Огромному большинству "непроизводительных" в настоящее время рабочих пришлось бы превратиться в "производительных".
В общем и целом всеобщие изменения заработной платы регулируются исключительно расширением и сокращением промышленной резервной армии, соответствующими смене периодов промышленного цикла. следовательно, они определяются не движением абсолютной численности рабочего населения, а тем изменяющимся отношением, в котором рабочий класс распадается на активную армию и резервную армию, увеличением и уменьшением относительных размеров перенаселения, степенью, в которой оно то поглощается, то снова высвобождается. Для современной промышленности характерным является десятилетний цикл и присущие ему периодические фазы, которые к тому же в ходе накопления прерываются все чаще следующими друг за другом нерегулярными колебаниями. И вот хорош был бы для такой промышленности закон, который регулировал бы спрос на труд и его предложение не путем расширения и сокращения капитала, - стало быть, не в соответствии с очередными потребностями возрастания капитала так , что рынок труда оказывается то недостаточным вследствие расширения капитала, то относительно переполненным вследствие его сокращения, - а который наоборот, ставил бы движение капитала в зависимость от абсолютного движения массы населения. Однако этот закон - догма политической экономии. Согласно ему, благодаря накоплению капитала заработная плата повышается. Повышенная заработная плата служит стимулом для более быстрого размножения рабочего населения, и это продолжается до тех пор, пока рынок труда не оказывается переполненным, т. е. пока капитал не сделается относительно недостаточным по сравнению с предложением рабочих. Заработная плата падает, и тогда перед нами оборотная сторона медали. Вследствие понижения заработной платы рабочее население мало-помалу уменьшается, так что по отношению к нему капитал опять становится избыточным, или же, как это истолковывают другие, понижение заработной платы и соответствующее повышение эксплуатации рабочих опять ускоряют накопление, в то время как низкий уровень заработной платы задерживает увеличение рабочего класса. Таким образом снова складываются условия, при которых предложение труда ниже спроса на труд, заработная плата повышается и т. д. Что за прекрасный метод движения для развитого капиталистического производства! Прежде чем вследствие повышения заработной платы могло бы наступить какое-нибудь положительное увеличение действительно работоспособного населения, при этих условиях несколько раз успел бы миновать тот срок, в течение которого необходимо провести промышленную кампанию, дать и выиграть битву.
Промышленная резервная армия, или относительное перенаселение, в периоды застоя и среднего оживления оказывает давление на активную рабочую армию и сдерживает ее требования в период перепроизводства и пароксизмов. Следовательно, относительное перенаселение есть тот фон, на котором движется закон спроса и предложения труда. Оно втискивает действие этого закона в границы, абсолютно согласные с жаждой эксплуатации и стремлением к господству, свойственными капиталу. Здесь будет уместно возвратиться к одному из великих деяний экономической апологетики. Напомним, что если благодаря введению новых машин или распространению старых часть переменного капитала превращается в постоянный, то эту операцию, "связывающую" капитал и тем самым "высвобождающую" рабочих, экономист-апологет истолковывает таким образом, будто она, наоборот, высвобождает капитал для рабочих. Только теперь мы можем полностью оценить бесстыдство апологета. Высвобождаются в действительности не только рабочие, непосредственно вытесняемые машиной. но и контингент их заместителей и тот добавочный контингент, который регулярно поглощался бы при обычном расширении предприятия на его старом базисе. Все они теперь "высвобождены", и каждый новый желающий функционировать капитал может располагать ими. Привлечет ли он именно этих рабочих или других, и в том и в другом случае влияние на общий спрос на труд будет равным нулю, пока этого нового капитала будет достаточно только на то, чтобы освободить рынок как раз от такого количества рабочих, какое выброшено на него машинами. Если он привлекает меньшее число рабочих, то количество избыточных возрастает; если дает занятие большему числу рабочих, то общий спрос на труд возрастает лишь на величину разности между числом занятых и "высвобожденных". Таким образом, то увеличение спроса на труд, которое вообще могли бы вызвать имущие применения добавочные капиталы, во всяком случае нейтрализуется в той мере, в какой оно покрывается рабочими, выброшенными машиной на улицу. Следовательно, механизм капиталистического производства заботится о том, чтобы абсолютное увеличение капитала не сопровождалось соответствующим увеличением общего спроса на труд. И это-то апологет называет компенсацией за нищету, страдания и возможную гибель вытесненных рабочих в тот переходный период, когда их выбрасывают в ряды промышленной резервной армии! спрос на труд не тождественен с увеличением капитала, предложение труда не тождественно с увеличением рабочего класса, так что здесь нет взаимного влияния двух сил, не зависимых друг от друга. Les des sont pipes [кости подделаны]. Капитал одновременно действует на обе стороны. Если его накопление, с одной стороны, увеличивает спрос на труд, то, с другой стороны, оно увеличивает предложение рабочих путем их "высвобождения", а давление незанятых рабочих принуждает в то же время занятых давать большее количество труда и, таким образом. делает предложение последнего до известной степени независимым от предложения рабочих. Движение закона спроса и предложения труда на этом базисе довершает деспотию капитала. Поэтому. когда рабочие раскрывают тайну того, каким образом могло случиться, что чем больше они работают, чем больше производят чужого богатства и чем больше возрастает производительная сила их труда, тем более ненадежным становится для них даже возможность их функционирования в качестве средства увеличения капитала; когда они открывают, что степень интенсивности конкуренции между ними самими всецело зависит от давления относительного перенаселения; когда они ввиду этого стараются через тред-юнионы и т. д. организовать планомерное взаимодействие между занятыми и незанятыми, чтобы уничтожить или смягчить разрушительные для их класса следствия этого естественного закона капиталистического производства, - тогда капитал и его сикофант, экономист, поднимают вопль о нарушении "вечного" и, так сказать, "священного" закона спроса и предложения. Всякая связь между занятыми и незанятыми нарушает "чистую" игру этого закона. А с другой стороны, поскольку неприятные обстоятельства, например положение в колониях, препятствуют созданию промышленной резервной армии, а вместе с нею и абсолютной зависимости рабочего класса от класса капиталистов, то капитал вкупе со своим тривиальным Санчо Пансой восстает против "священного" закона спроса и предложения и старается помешать его действию посредством принудительных мер.
4. Различные формы существования относительного перенаселения. Всеобщий закон капиталистического накопления.
Относительное перенаселение существует во всевозможных оттенках. К нему принадлежит всякий рабочий, когда он занят наполовину или вовсе не имеет работы. Если оставить в стороне те крупные периодически повторяющиеся формы, которые придает перенаселению смена фаз промышленного цикла, так что оно является то острым - во время кризисов, - то хроническим - во время вялого хода дел, - если оставить в стороне эти формы, то перенаселение всегда имеет три формы: текучую, скрытую и застойную.
В центрах современной промышленности - фабриках, мануфактурах, металлургических заводах, рудниках и т. д. - рабочие то отталкиваются, то притягиваются в более значительном количестве, так что в общем и целом число занятых увеличивается, хотя в постоянно убывающей пропорции по сравнению с масштабом производства. Перенаселение существует здесь в текучей форме.
Как на собственно фабриках, так и во всех крупных мастерских, где применяются машины или, по меньшей мере, проведено современное разделение труда, требуется масса рабочих мужского пола в юношеском возрасте. По наступлении совершеннолетия только очень немногие из них находят себе применение в прежних отраслях производства, большинство же регулярно увольняется. Они образуют такой элемент текучего перенаселения, который возрастает по мере роста промышленности. Часть их эмигрирует, т. е. в действительности просто отправляется вслед за эмигрирующим капиталом. Одним из следствий этого является более быстрый рост женского населения по сравнению с мужским, пример чего дает Англия. Тот факт, что естественный прирост массы рабочих не удовлетворяет потребностей накопления капитала и в то же время все же превосходит их, есть противоречие самого движения капитала. Для него требуется больше рабочих в раннем возрасте, меньше - в зрелом возрасте. Противоречие - не более вопиющее, чем другое, заключающееся в том, что в то самое время, когда многие тысячи выброшены на улицу, потому что разделение труда приковало их к одной определенной отрасли производства, раздаются жалобы на недостаток рабочих рук. К тому же капитал потребляет рабочую силу так быстро, что рабочий уже в среднем возрасте оказывается более или менее одряхлевшим. Он попадает в ряды избыточных или оттесняется с высшей ступени на низшую. как раз у рабочих крупной промышленности мы наталкиваемся на самую короткую продолжительность жизни.
"Д-р Ли, медицинский инспектор Манчестера, установил, что в этом городе средняя продолжительность жизни для состоятельного класса составляет 38 лет, для рабочего класса - всего 17 лет. В Ливерпуле она составляет 35 лет для первого, 15 лет для второго класса. Из этого следует, что привилегированный класс получил ассигновку на жизнь (had a lease of life) вдвое большую, чем класс их сограждан, находящихся в менее благоприятных условиях".
При таких обстоятельствах абсолютное возрастание этой части пролетариата должно происходить в такой форме, при которой, несмотря на быстрое изнашивание ее элементов, численность ее увеличивается. Таким образом, требуется быстрая смена поколений рабочих. (Этот закон не имеет силы в отношении остальных классов населения.) Эта общественная потребность удовлетворяется ранними браками, - необходимым следствием условий, в которых живут рабочие крупной промышленности, - и той премией за производство рабочих детей, которую дает их эксплуатация.
Как только капиталистическое производство овладевает сельским хозяйством или по мере того как оно овладевает им, спрос на сельскохозяйственных рабочих абсолютно уменьшается вместе с накоплением функционирующего в этой области капитала, причем выталкивание рабочих не сопровождается, как в производстве неземледельческом, большим привлечением их. Часть сельского населения находится поэтому постоянно в таком состоянии, когда оно вот-вот перейдет в ряды городского или мануфактурного пролетариата, и выдает условий, благоприятных для этого превращения. (Мануфактура - здесь в смысле всякого неземледельческого производства.) Этот источник относительного перенаселения течет постоянно. однако его постоянное течение к городам предполагает в самой деревне постоянное скрытое перенаселение, размер которого становится виден только тогда, когда отводные каналы открываются исключительно широко. Поэтому заработная плата сельскохозяйственного рабочего низводится до минимальных размеров и он всегда стоит одной ногой в болоте пауперизма.
Третья категория относительного перенаселения, застойное перенаселение, образует часть активной рабочей армии, но характеризуется крайней нерегулярностью занятий. В силу этого она составляет для капитала неисчерпаемый резервуар свободной рабочей силы. Ее жизненный уровень опускается ниже среднего нормального уровня рабочего класса, и как раз это делает ее для капитала широким базисом отраслей особенной эксплуатации. Она характеризуется максимумом рабочего времени и минимумом заработной платы. под рубрикой работы на дому мы уже познакомились с ее главной формой. Она рекрутируется постоянно из избыточных рабочих крупной промышленности и земледелия, в особенности же из рабочих погибающих отраслей промышленности, в которых ремесленное производство побеждается мануфактурным, мануфактурное - машинным производством. Размер ее увеличивается по мере того, как с увеличением размеров и энергии накопления прогрессирует создание "избыточных" рабочих. Но она образует в то же время самовоспроизводящийся и самоувековечивающийся элемент рабочего класса - элемент, принимающий относительно большее участие в общем приросте рабочего класса, чем все остальные элементы. В самом деле,  не только число рождений и смертных случаев, но и абсолютная величина семей обратно пропорциональны высоте заработной платы. т. е. той массе жизненных средств, которой располагают различные категории рабочих. Этот закон капиталистического общества звучал бы бессмыслицей, если бы мы отнесли его к дикарям или даже к цивилизованным колонистам. Он напоминает массовое воспроизводство индивидуально слабых и постоянно травимых животных видов.
Наконец, низший слой относительного перенаселения обитает в сфере пауперизма. Если оставить в стороне бродяг, преступников и живущих проституцией, - короче говоря, весь люмпен-пролетариат в собственном смысле этого слова, то этот слой общества состоит из трех категорий. Во-первых: работоспособные. Стоит хотя бы бегло посмотреть статистику английского пауперизма, и мы увидим, что масса его увеличивается при каждом кризисе и уменьшается при каждом оживлении дел. Во-вторых: сироты и дети пауперов. Это кандидаты промышленной резервной армии; в периоды большого промышленного подъема, как, например, в 1860г., они быстро и в массовом порядке вступают в ряды активной рабочей армии. В третьих: опустившиеся, босяки, неработоспособные. Это именно те лица, которые погибают от своей малой подвижности, создаваемой разделением труда, те, которые переваливают за нормальную продолжительность жизни рабочего, и, наконец, жертвы промышленности, число которых все увеличивается с распространением опасных машин, горного дела, химических фабрик и т. д., калеки, больные, вдовы и т. д. Пауперизм составляет инвалидный дом активной рабочей армии и мертвый груз промышленной резервной армии. Производство пауперизма предполагается производством относительного перенаселения. необходимость первого заключена в необходимости второго; вместе с относительным перенаселением пауперизм составляет условие существования капиталистического производства и развития богатства. Он относится к faux frais [непроизводственным издержкам] капиталистического производства, большую часть которых капитал умеет, однако, свалить с себя на плечи рабочего класса и мелкой буржуазии.
Чем больше общественное богатство, функционирующий капитал, размеры и энергия его возрастания, а следовательно, чем больше абсолютная величина пролетариата и производительная сила его труда, тем больше промышленная резервная армия. Свободная рабочая сила развивается вследствие тех же причин, как и сила расширения капитала. Следовательно, относительная величина промышленной резервной армии возрастает вместе с возрастанием сил богатства. Но чем больше эта резервная армия по сравнению с активной рабочей армией, тем обширнее постоянное перенаселение, нищета которого прямо пропорциональна мукам труда активной рабочей армии. Наконец. чем больше нищенские слои рабочего класса и промышленная резервная армия, тем больше официальный пауперизм. Это - абсолютный, всеобщий закон капиталистического накопления. Подобно всем другим законам, в своем осуществлении он модифицируется многочисленными обстоятельствами, анализ которых сюда не относится.
Понятна глупость той экономической мудрости, которая проповедует рабочим, что они должны сообразовывать свою численность с потребностями капитала в возрастании. Сам механизм капиталистического производства и накопления постоянно сообразовывает численность рабочих с этими потребностями капитала в возрастании. Первое слово этого сообразования - создание относительного перенаселения, или промышленной резервной армии, последнее слово - нищета все возрастающих слоев активной рабочей армии и мертвый груз пауперизма.
Закон, согласно которому все возрастающая масса средств производства может, вследствие прогресса производительности общественного труда, приводиться в движение все с меньшей и меньшей затратой человеческой силы, - этот закон на базисе капитализма, где не рабочий применяет средства труда, а средства труда применяют рабочего, выражается в том, что чем выше производительная сила труда, тем больше давление рабочих на средства их занятости, тем надежнее, следовательно, необходимое условие их существования: продажа собственной силы для умножения чужого богатства, или для самовозрастания капитала. Таким образом, увеличение средств производства и производительности труда, более быстрое, чем увеличение производительного населения, получает капиталистическое выражение, наоборот, в том, что рабочее население постоянно увеличивается быстрее, чем потребность в возрастании капитала.
В четвертом отделе при анализе производства относительной прибавочной стоимости мы видели, что при капиталистической системе все методы повышения общественной производительной силы труда осуществляются за счет индивидуального рабочего; все средства для развития производства превращаются в средства подчинения и эксплуатации производителя, они уродуют рабочего, делая из него неполного человека [einen Teilmenschen], принижают его до роли придатка машины, превращая его труд в муки, лишают этот труд содержательности, отчуждают от рабочего духовные силы процесса труда в той мере, в какой наука входит в процесс труда как самостоятельная сила; делают отвратительными условия, при которых рабочий работает, подчиняют его во время процесса труда самому мелочному, отвратительному деспотизму, все время его жизни превращают в рабочее время, бросают его жену и детей под Джаггернаутову колесницу капитала. Но все методы производства прибавочной стоимости являются в то же время методами накопления, и всякое расширение накопления, наоборот, становится средством развития этих методов. Из этого следует, что по мере накопления капитала положение рабочего должно ухудшаться, какова бы ни была, высока или низка, его оплата. Наконец, закон, поддерживающий относительное перенаселение, или промышленную резервную армию, в равновесии с размерами и энергией накопления, приковывает рабочего к капиталу крепче, чем молот Гефеста приковал Прометея к скале. Он обусловливает накопление нищеты, соответственное накоплению капитала. Следовательно, накопление богатства на одном полюсе есть в то же время накопление нищеты, муки труда, рабства, невежества, огрубения и моральной деградации на противоположном полюсе, т. е. на стороне класса, который производит свой собственный продукт как капитал.
Этот антагонистический характер капиталистического накопления в различных формах признан экономистами, хотя они сваливают в одну кучу с ним отчасти аналогичные, но тем не менее, существенно отличные явления докапиталистических способов производства.
Глава двадцать четвертая.
Так называемое первоначальное накопление.
1. Тайна первоначального накопления.
Мы видели, как деньги превращаются в капитал, как капитал производит прибавочную стоимость и как за счет прибавочной стоимости увеличивается капитал. Между тем накопление капитала предполагает прибавочную стоимость, прибавочная стоимость - капиталистическое производство, а это последнее - наличие значительных масс капитала и рабочей силы в руках товаропроизводителей. Таким образом, все это движение вращается, по-видимому, в порочном кругу, из которого мы не можем выбраться иначе, как предположив, что капиталистическому накоплению предшествовало накопление "первоначальное" ("previous accumulation" по А. Смиту), - накопление, являющееся не результатом капиталистического способа производства, а его исходным пунктом.
Это первоначальное накопление играет в политической экономии приблизительно такую же роль, как грехопадение в теологии: Адам вкусил от яблока, и вместе с тем в род человеческий вошел грех. Его объясняют, рассказывая о нем как об историческом анекдоте, случившемся в древности. В незапамятные времена существовали, с одной стороны, трудолюбивые и, прежде всего, бережливые разумные избранники и, с другой стороны, ленивые оборванцы, прокучивающие все, что у них было, и даже больше того. Правда, теологическая легенда о грехопадении рассказывает нам, как человек был осужден есть свой хлеб в поте лица своего; история же экономического грехопадения раскрывает, как могли появиться люди, совершенно не нуждающиеся в этом. Но это все равно. Так случилось, что первые накопили богатство, а у последних, в конце концов, ничего не осталось для продажи, кроме их собственной шкуры. Со времени этого грехопадения ведет свое происхождение бедность широкой массы, у которой, несмотря на весь ее труд, все еще нечего продать, кроме себя самой, и богатство немногих, которое постоянно растет, хотя они давным-давно перестали работать. подобные пошлые сказки пережевывает, например, в целях оправдания propriete [собственности], г-н Тьер некогда столь остроумным французам, да еще с торжественно - серьезной миной государственного мужа. Но раз дело касается вопроса о собственности, священный долг повелевает поддерживать точку зрения детского букваря как единственно правильную для всех возрастов и всех ступеней развития. Как известно, в действительной истории большую роль играют завоевание, порабощение, разбой - одним словом, насилие. Но в кроткой политической экономии искони царствовала идиллия. Право и "труд" были искони единственными средствами обогащения - всегдашнее исключение составлял, разумеется, "этот год". В действительности методы первоначального накопления - это все, что угодно, но только не идиллия.
Деньги и товары, точно так же как жизненные средства и средства производства, отнюдь не являются капиталом сами по себе. Они должны быть превращены в капитал. Но превращение это возможно лишь при определенных обстоятельствах, которые сводятся к следующему: два очень различных вида товаровладельцев должны встретиться друг с другом и вступить в контакт - с одной стороны, собственник денег, средств производства и жизненных средств, которому требуется закупить чужую рабочую силу для дальнейшего увеличения присвоенной им суммы стоимости; с другой стороны, свободные рабочие, продавцы собственной рабочей силы и, следовательно, продавцы труда. Свободные рабочие в двояком смысле: они сами не принадлежат непосредственно к числу средств производства, как рабы, крепостные и т. д., но и средства производства не принадлежат им, как это имеет место у крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство, и т. д.; напротив, они свободны от средств производства, освобождены от них, лишены их. Этой поляризацией товарного рынка создаются основные условия капиталистического производства. капиталистическое отношение предполагает, что собственность на условия осуществления труда отделена от рабочих. И как только капиталистическое производство становится на собственные ноги, оно не только поддерживает это разделение, но и воспроизводит его в постоянно возрастающем масштабе. Таким образом, процесс, создающий капиталистическое отношение, не может быть ничем иным, как процессом отделения рабочего от собственности на условия его труда, - процессом, который превращает, с одной стороны, общественные средства производства и жизненные средства в капитал, с другой стороны, - непосредственных производителей в наемных рабочих. Следовательно, так называемое первоначальное накопление есть не что иное, как исторический процесс отделения производителя от средств производства. Он представляется "первоначальным", так как образует предысторию капитала и соответствующего ему способа производства.
Экономическая структура капиталистического общества выросла из экономической структуры феодального общества. Разложение последнего освободило элементы первого.
Непосредственный производитель, рабочий, лишь тогда получает возможность распоряжаться своей личностью, когда прекращается его прикрепление к земле и его крепостная или феодальная зависимость от другого лица. Далее, чтобы стать свободным продавцом рабочей силы, который несет свой товар туда, где имеется на него спрос, рабочий должен был избавиться от господства цехов, от цеховых уставов об учениках и подмастерьях и от прочих стеснительный предписаний относительно труда. Итак, исторический процесс, который превращает производителей в наемных рабочих, выступает, с одной стороны, как их освобождение от феодальных повинностей и цехового принуждения; и только эта одна сторона существует для наших буржуазных историков. Но, с другой стороны, освобождаемые лишь тогда становятся продавцами самих себя, когда у них отняты все их средства производства и все гарантии существования, обеспеченные старинными феодальными учреждениями. И история этой их экспроприации вписана в летописи человечества пламенеющим языком крови и огня.
Промышленные капиталисты, эти новые властители, должны были, со своей стороны, вытеснить не только цеховых мастеров, но и феодалов, владеющих источниками богатства. С этой стороны их возвышение представляется как плод победоносной борьбы против феодальной власти с ее возмутительными привилегиями, а также и против цехов и тех оков, которые налагают цехи на свободное развитие производства и свободную эксплуатацию человека человеком. Однако рыцарям промышленности удалось вытеснить рыцарей меча лишь благодаря тому, что они использовали события, к которым они сами были совершенно непричастны. Они возвысились, пользуясь теми же грязными средствами, которые некогда давали возможность римским вольноотпущенникам становиться господами своих патронов.
Исходным пунктом развития, создавшего как наемного рабочего, так и капиталиста, было рабство рабочего. Развитие это состояло в изменении формы его порабощения, в превращении феодальной эксплуатации в капиталистическую. Для того чтобы понять ход этого процесса, нам нет надобности забираться слишком далеко в прошлое. Хотя первые зачатки капиталистического производства спорадически встречаются в отдельных городах по Средиземному морю уже в 14 и 15 столетиях, тем не менее начало капиталистической эры относится лишь к 16 столетию. Там, где она наступает, уже давно уничтожено крепостное право и поблекла блестящая страница Средневековья - вольные города.
В истории первоначального накопления эпоху составляют перевороты, которые служат рычагом для возникающего класса капиталистов, и прежде всего те моменты, когда значительные массы людей внезапно и насильственно отрываются от средств своего существования и выбрасываются на рынок труда в виде поставленных вне закона пролетариев. Экспроприация земли у сельскохозяйственного производителя, крестьянина, составляет основу всего процесса. Ее история в различных странах имеет различную окраску, проходит различные фазы в различном порядке и в различные исторические эпохи. В классической форме совершается она только в Англии, которую мы поэтому и берем в качестве примера.
2. Экспроприация земли у сельского населения.
В Англии крепостная зависимость исчезла фактически в конце 14 столетия. Огромное большинство населения состояло тогда - и еще больше в 15 веке - из свободных крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство, за какими бы феодальными вывесками ни скрывалась их собственность. В более крупных господских имениях bailiff (управляющий), некогда сам крепостной, был вытеснен свободным фермером. Наемные рабочие в земледелии состояли частью из крестьян, употреблявших свободное время на работу у крупных земельных собственников, частью из особо, относительно и абсолютно немногочисленного, класса собственно наемных рабочих. К тому же даже эти последние фактически были крестьянами, ведущими самостоятельное хозяйство, так как наряду с заработной платой получали коттедж, а также 4 и больше акров пахотной земли. Кроме того, совместно с крестьянами в собственно смысле они пользовались общинными землями, пасли ни них свой скот и добывали топливо: дрова, торф и т. п.. Во всех странах Европы феодальное производство характеризуется разделением земли между возможно большим количеством вассально зависимых людей. Могущество феодальных господ, как и всяких вообще суверенов, определялось не размерами их ренты, а числом их подданых, а это последнее зависит от числа крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство. Поэтому. хотя земля в Англии была разделена после норманнского завоевания на гигантские баронства, которые нередко включали в себя до 900 старых англосаксонских лордств каждое, тем не менее она была усеяна мелкими крестьянскими хозяйствами и лишь в отдельных местах между этими последними находились крупные господские поместья. Такие отношения при одновременном расцвете городской жизни, характерном для 15 столетия, создали возможность того народного богатства, которое с таким красноречием описывает канцлер Фортескью в своих "Laudubus Legum Angliae", но эти отношения исключали возможность капиталистического богатства.
Пролог переворота, создавшего основу капиталистического способа производства, разыгрался в последнюю треть 15 века и первые десятилетия 16 столетия. Масса поставленных вне закона пролетариев была выброшена на рынок труда в результате роспуска феодальных дружин, которые, по справедливому замечанию сэра Джемса Стюарта, "везде бесполезно заполняли дома и дворы". Хотя королевская власть, будучи сама продуктом буржуазного развития, в своем стремлении к абсолютизму насильственно ускоряла роспуск этих дружин, она отнюдь не была его единственной причиной. Крупные феодалы. стоявшие в самом резком антагонизме к королевской власти и парламенту, создали несравненно более многочисленный пролетариат, узурпировав общинные земли и согнав крестьян с земли, на которую последние имели такое же феодальное право собственности, как и сами феодалы. Непосредственный толчок к этому в Англии дал расцвет фландрской шерстяной мануфактуры и связанное с ним повышение цен на шерсть. Старую феодальную знать поглотили великие феодальные войны, а новая была детищем своего времени, для которого деньги являлись силой всех сил. Превращение пашни в пастбище для овец стало лозунгом феодалов. Харрисон в своей работе "Description of England. Prefixed to Holinshelds Chronicles" описывает, какое разрушительное влияние на страну оказывала эта экспроприация мелких крестьян. Но, пишет он, "what care our great incroachers!" ("какое дело до этого нашим великим узурпаторам!"). Жилища крестьян и коттеджи рабочих насильственно снесены или заброшены.
"Если мы, - говорит Харрисон, - возьмем старые описи любого рыцарского имения, то увидим, что исчезли бесчисленные дома и мелкие крестьянские хозяйства; что земля кормит теперь гораздо меньшее количество людей; что многие города пришли в упадок, хотя наряду с этим расцветают новые... Я мог бы рассказать кое-что о городах и деревнях, которые были снесены и превращены в пастбища для овец и от которых остались только помещичьи дома".
Жалобы таких старых хроник всегда преувеличены, но они точно рисуют то впечатление, какое совершавшаяся в то время революция в производственных отношениях произвела на современников. Сравнивая сочинения канцлера Фортескью и Томаса Мора, мы ясно видим ту пропасть, которая отделяет 15 век от 16 го. По справедливому замечанию Торнтона, английский рабочий класс из своего золотого века без всяких переходных ступеней попал в железный век. Законодательство было испугано этим переворотом. Оно еще не стояло на той высоте цивилизации, на которой "Wealth of the Nation" ["национальное богатство"], т. е. созидание капитала и беспощадная эксплуатация и пауперизация народной массы, считается ultima Thule всякой государственной мудрости. Бэкон в своей истории царствования Генриха 7го говорит:
"В это время (1489г.) умножились жалобы на превращение пахотных земель в пастбища (для овец и т. д.), требующие лишь присмотра немногих пастухов; земли, сдаваемые в аренду, пожизненную или погодовую (погодовой арендой жила значительная часть йоменов), были превращены в крупные имения. Это привело к упадку народа, а следовательно, к упадку городов, церквей, десятин... Король и парламент с мудростью, достойной изумления, старались излечить это зло... Они приняли меры против истребляющей население узурпации общинных земель (depopulating inclosures) и против истребляющего население пастбищного хозяйства (depopulating pasturage), по пятам следующего за этой узурпацией".
Акт Генриха 7го, 1489г., гл.19, воспрещает сносить крестьянские дома, к которым принадлежит не менее 20 акров земли. Акт, изданный в 25-й год царствования Генриха 7го, возобновляет этот закон. Там говорится, между прочим, что "значительное число арендных земель и большие стада скота, в особенности овец, скопляются в немногих руках, вследствие чего земельные ренты очень возросли, а обработка пашни (tillage) пришла в большой упадок, церкви и дома снесены и поразительно громадные массы людей лишились возможности содержать себя и свои семьи".
Закон предписывает поэтому восстановить запущенные дворы, устанавливает соотношение между пашней и пастбищем и т. д. Один акт 1533 г. скорбит о том, что многие собственники имеют до 24000 овец, и ограничивает допустимое число двумя тысячами. Одинаково бесплодны были и народные жалобы и законы против экспроприации мелких фермеров и крестьян. издававшиеся в течение 150 лет начиная с эпохи Генриха 7го. Тайну их бесплодности непреднамеренно выдал нам сам Бэкон.
"В акте Генриха 7го, - пишет он в своих "Essays, civil and moral", глава 29, - глубоким и достойным удивления было то. что он создавал земледельческие хозяйства и дворы определенной нормальной величины, т. е. удерживал за ними такое количество земли, при котором они могли давать поданных, достаточно обеспеченных и не находящихся в рабской зависимости, при котором, с другой стороны, плуг держали руки самого собственника, а не наемника" ("to keep the plough in the hand of the owners and not hirelings").
Но капиталистическая система, наоборот, требовала именно рабского положения народных масс, превращения их самих в наемников и превращения средств их труда в капитал. В течение этого переходного периода законодательство старалось также закрепить минимум 4 акра земли за каждым коттеджем сельского наемного рабочего и воспрещало последнему принимать в свой коттедж жильцов. Еще в 1627 г., при Карле Первом, Роджер Крокер из Фонтмилла был осужден за то, что выстроил в своем имении Фонтмилл коттедж и не отвел для него 4 акров земли; еще в 1638г., при Карле Первом, была назначена королевская комиссия с целью добиться соблюдения старых законов. в особенности закона о 4 акрах земли; еще Кромвель запретил в радиусе 4 миль от Лондона строить дома, при которых не было бы 4 акров земли. Еще в первую половину 18го века сельскохозяйственный рабочий жаловался в суд, если к его коттеджу не отводилось от 1 до 2 акров. А теперь он счастлив, если при коттедже имеется маленький огородик или невдалеке от него можно снять несколько квадратных сажен земли.
"Земельные собственники и арендаторы действуют здесь рука об руку, - говорит д-р Хантер. - Несколько акров при коттедже сделали бы рабочего слишком независимым".
Насильственная экспроприация народных масс получила новый страшный толчок в 16ом столетии в связи с Реформацией и сопровождающим ее колоссальным расхищением церковных имений. Ко времени Реформации католическая церковь была феодальной собственницей значительной части земли в Англии. Уничтожение монастырей и т. д. превратило в пролетариат их обитателей. Сами церковные имения были в значительной своей части подарены хищным королевским фаворитам или проданы за бесценок спекулирующим фермерам и горожанам, которые массами сгоняли с них их старых наследственных арендаторов и соединяли вместе хозяйства последних. Гарантированное законом право обедневших земледельцев на известную часть церковной десятины было у них молчаливо отнято. "Pauper ubeque jacet", - воскликнула королева Елизавета после одного путешествия по Англии. На 43-м году ее царствования правительство вынуждено было, наконец, официально признать пауперизм, введя налог в пользу бедных.
"Авторам этого закона было стыдно открыто высказать его мотивы, и потому вопреки всем обычаям он вышел в свет без всякой преамбулы" (пояснительного предисловия).
Акт, изданный в 16-й год царствования Карла Первого, объявил этот закон постоянным, и лишь в 1834 г. ему была придана новая, более строгая форма. Эти непосредственные последствия Реформации не были, однако, самым важным ее результатом. Церковная собственность составляла религиозную твердыню традиционных отношений земельной собственности. С падением этой твердыни не могли устоять и эти отношения.
Еще в последние десятилетия 17го века йомены. независимые крестьяне, были многочисленнее, чем класс арендаторов. Они были главной силой Кромвеля и, даже по признанию Маколея, представляли выгодный контраст по сравнению с кутилами-дворянчиками и их слугами, сельскими попами, на обязанности которых лежало покрывать брачным венцом грехи отставных барских любовниц. Даже и наемные сельские рабочие были все еще совладельцами общинной собственности. Приблизительно к 1750 г. исчезают йомены, а в последние десятилетия 18го столетия исчезают всякие следы общинной собственности землевладельцев. Мы оставляем здесь в стороне чисто экономические пружины аграрной революции. Нас интересуют ее насильственные рычаги.
Во время реставрации Стюартов земельные собственники провели в законодательном порядке ту узурпацию, которая на континенте совершилась везде без всяких законодательных околичностей. Они уничтожили феодальный строй поземельных отношений, т. е. сбросили с себя всякие повинности по отношению к государству, "компенсировали" государство при помощи налогов на крестьянство и остальную народную массу, присвоили себе современное право частной собственности на поместья, на которые они имели лишь феодальное право, и, наконец, октроировали сельским рабочим Англии законы о поселении ("laws of settlement"), которые, mutatis mutandis [с соответствующими изменениями], оказали на английских земледельцев такое же влияние, как указ татарина Бориса Годунова на русское крестьянство.
"Glorious Revolution" (славная революция) вместе с Вильгельмом Третьим Оранским поставила у власти наживал из земледельцев и капиталистов. Они освятили новую эру, доведя до колоссальных размеров то расхищение государственных имуществ, которое до сих пор практиковалось лишь в умеренной степени. Государственные земли отдавались в дар, продавались за бесценок или же присоединялись к частным поместьям путем прямой узурпации. Все это совершалось без малейшего соблюдения норм законности. присвоенное таким мошенническим способом государственное имущество наряду с землями, награбленными у церкви, поскольку они не были снова утеряны во время республиканской революции, и составляют основу современных княжеских владений английской олигархии. Капиталисты-буржуа покровительствовали этой операции между прочим для того, чтобы превратить землю в предмет свободной торговли, расширить область крупного земледельческого производства, увеличить прилив из деревни поставленных вне закона пролетариев и т. д. к тому же новая земельная аристократия была естественной союзницей новой банкократии, этой только что вылупившейся из яйца финансовой знати, и владельцев крупных мануфактур, опиравшихся в то время на покровительственные пошлины. Английская буржуазия защищала здесь лишь свои собственные интересы и с этой точки зрения поступала столь же правильно, как и шведские горожане, которые, наоборот, соединившись со своим экономическим оплотом - крестьянством, поддержали королей, насильственно отбиравших у олигархии награбленные ею коронные земли (начиная с 1604 г. и затем позднее, при Карле Десятом и Карле Одиннадцатом). 
Общинная собственность - совершенно отличная от государственной собственности, о которой только что шла речь, - была старогерманским институтом, сохранившимся под покровом феодализма. Мы уже видели, что насильственная узурпация ее, сопровождаемая обыкновенно превращением пашни в пастбище, началась в конце 15го века и продолжалась в 16ом веке. Однако в те времена процесс этот совершался в форме отдельных индивидуальных насилий, с которыми законодательство тщетно боролось в течение 150 лет. В 18ом столетии обнаруживается прогресс в том отношении, что сам закон становится орудием грабежа народной земли, хотя попутно крупные фермеры применяют и свои собственные маленькие методы. Парламентской формой этого грабежа являются "Bills for Inclosures of Commons" (законы об огораживании общинной земли), т. е. декреты, при помощи которых лендлорды сами себе подарили народную землю на правах частной собственности, - декреты, экспроприирующие народ. Сэр Ф. М. Иден, пытающийся изобразить общинную собственность как частную собственность крупных земельных собственников, заступивших место феодалов, сам опровергает свою хитроумную адвокатскую речь, требуя "общего парламентского акта об огораживании общинных земель", признавая, следовательно, что для их превращения в частную собственность необходим парламентский государственный переворот и, с другой стороны, настаивая на законодательном "возмещении убытков" экспроприированных бедняков.
Когда место независимых иоменов заняли tenants-at-will - мелкие фермеры, арендовавшие землю погодно, сброд людей, рабски приниженных и зависящих от произвола лендлорда, то систематическое расхищение общинных земель наряду с грабежом государственных имуществ, особенно помогло образованию тех крупных ферм, которые в 18-ом веке назывались капитальными фермами или купеческими фермами; эти же причины способствовали превращению сельского населения в пролетариат, его "высвобождению" для промышленности.
Для 18го века не было еще в такой степени ясно, как для 19го, что национальное богатство тождественно с народной бедностью. Отсюда энергичная полемика в экономической литературе того времени относительно "огораживания общинных земель". Из огромного материала , лежащего передо мной, я приведу только немногие места, особенно ярко иллюстрирующие положение того времени.
"Во многих приходах Хартфордшира, - пишет одно возмущенное перо, - 24 фермы по 50 - 150 акров в каждой соединены в 3 фермы". "В Нортгемптоншире и Лестершире очень распространилось огораживание общинных земель, и большинство новых лордств, образовавшихся благодаря огораживанию, превращено в пастбища; вследствие этого во многих лордствах не распахивается и 50 акров, хотя раньше распахивалось до 1500 акров... Развалины стоявших здесь некогда жилых домов, сараев, конюшен и т. д." - вот единственные следы, оставшиеся от прежних жителей. "В некоторых местах от ста домов и семей осталось всего... 8 или 10... В большинстве приходов, где огораживание началось всею 15 или 20 лет тому назад, сохранились лишь очень немногие из тех земельных собственников, которые обрабатывали землю раньше, когда поля еще не были огорожены. Далеко не редки случаи, когда 4 или 5 богатых скотоводов узурпируют большие недавно огороженные лордства, которые раньше находились в руках 20-30 фермеров и такого же количества мелких собственников и других жителей. Все они с их семьями изгнаны из своих владений, вместе с ними изгнано и много других семей, которые находили у них работу и пропитание".
Под предлогом огораживания лендлорды захватывали не только пустующие соседние земли, но зачастую также и земли, обрабатываемые сообща или отдельными лицами, арендующими их у общины за определенную плату.
"Я говорю здесь об огораживании открытых до того времени полей и земель, которые уже были обработаны. Даже авторы, защищающие огораживания, признают, что вследствие огораживаний усиливается монопольное положение крупных ферм, повышаются цены на жизненные средства и сокращается население... Даже огораживание пустошей, в том виде, как оно практикуется в настоящее время, лишает бедняков части их средств существования и увеличивает фермы и без того уже слишком крупные". "Если земля, - пишет доктор Прайс, - попадет в руки немногих крупных фермеров, то мелкие фермеры (которых он раньше характеризовал как "массу мелких собственников и фермеров, обеспечивающих себя и свои семьи продуктами обрабатываемой ими земли, овцами, которые содержатся на общинной земле, птицей, свиньями и т. д., так что им почти не приходится покупать средства существования на рынке") превращаются в людей, вынужденных добывать себе средства к существованию трудом на других и покупать все, что им нужно, на рынке...
Выполняется, быть может, больше труда, так как больше принуждают к труду...
Города и мануфактуры будут расти, потому что туда сгоняется все большее количество людей, вынужденных искать себе занятий. Вот те результаты, к которым неизбежно должна приводить концентрация ферм и к которым она действительно приводит в нашем королевстве в течение уже столь многих лет".
Общие последствия огораживаний он резюмирует следующим образом:
"В общем положение низших классов народа ухудшилось почти во всех отношениях, мелкие землевладельцы и фермеры низведены до уровня поденщиков и наемников; в то же время добывать средства к жизни в этом положении им стало труднее". 
Действительно, захват общинной земли и сопровождавшая его революция в земледелии отразились так резко на положении сельскохозяйственных рабочих, что, по словам самого Идена, заработная плата их в 1765-1780 гг. стала падать ниже минимума, вследствие чего ее приходилось дополнять из средств официальной благотворительности. Их заработной платы, говорит он, "хватало лишь для удовлетворения абсолютно необходимых жизненных потребностей". 
Послушаем теперь одного защитника огораживаний и противника д-ра Прайса.
"Неправилен вывод, будто страна обезлюдела, поскольку население не расточает более свой труд на открытых полях... Если после превращения мелких крестьян в людей, вынужденных работать на других, приведено в движение большее количество труда, то это только выгодно и желательно для нации" (к которой претерпевшие превращение крестьяне, разумеется, не относятся). "... Продукта получается больше, если их комбинированный труд применяется на одной ферме6 таким путем создается излишек для мануфактур и, следовательно, число мануфактур - этих золотых россыпей нашей страны - возрастает соответственно количеству производимого хлеба".
Сэр Ф. М. Иден, человек торийской окраски и "филантроп", дает нам, между прочим, образчик того стоического спокойствия духа, с которым экономисты рассматривают самые наглые нарушения "священного права собственности" и самые грубые насилия над личностью, если они требуются для того, чтобы заложить основы капиталистического способа производства. Бесконечный ряд грабежей, жестокостей и измывательств, сопровождавший насильственную экспроприацию народа начиная с последней трети 15го века и до конца 18го столетия, приводит его лишь к следующему "весьма удобному" заключительному размышлению:
"Необходимо было установить надлежащую (due) пропорцию между пашней и пастбищем. Еще в течение всего 14го века и большей части 15го столетия один акр пастбищ приходился на 2, 3 и даже 4 акра пашни. В середине 16го столетия пропорция эта изменилась так, что 2 акра пастбищ стали приходиться на 2, позднее на 1 акр пашни, пока, наконец, не была достигнута правильная пропорция: 3 акра пастбища на один акр пашни".
В 19ом веке исчезло, конечно, и самое воспоминание о связи между землевладельцем и общинной собственностью. Не говоря уже о позднейшем времени, сельское население не получило ни копейки вознаграждения за те 3511770 акров общинной земли, которые были у него отняты между 1801 и 1831гг. и подарены лендлордам парламентом, состоящим из лендлордов.
Наконец, последним крупным процессом экспроприации земли у землевладельцев является так называемая "Clearing of Estates" ("очистка имений" - в действительности очистка их от людей). "Очистка" представляет собой кульминационный пункт всех рассмотренных выше английских методов экспроприации. Выше мы видели, что уже не оставалось независимых крестьян, которых можно было бы вымести, и дело теперь доходит до "очистки" земли от коттеджей. так что сельскохозяйственные рабочие уже не находят себе необходимого места для жилья на обрабатываемой ими земле. Что такое "Clearing of Estates" в собственном смысле, мы можем узнать, лишь обратившись к горной Шотландии, этой обетованной земле современных романов. Там процесс этот отличается своим систематическим характером, широтой масштаба, при котором он совершается разом (в Ирландии лендлорды сносят по нескольку деревень одновременно; в горной Шотландии сразу "очищаются" земельные площади по величине равные германским герцогствам), и, наконец, особой формой экспроприируемой земельной собственности.
Кельты горной Шотландии жили кланами, каждый из которых был собственником занятой им земли. Представитель клана, глава его, или "большой человек", был собственником этой земли лишь в силу титула совершенно так же, как английская королева является в силу своего титула собственницей всего национального земельного фонда. Когда английскому правительству удалось подавить внутренние войны между этими "большими людьми" и прекратить их постоянные набеги на территорию равнинной Шотландии, то главы кланов отнюдь не отказались от своего старого разбойничьего ремесла; была изменена только его форма. Собственной своей властью они превратили свое право собственности в силу титула в право частной собственности и, натолкнувшись на сопротивление рядовых членов клана, решили согнать их с земли путем открытого насилия. "С таким же основанием король Англии мог бы претендовать на право сгонять своих подданых в море", - говорит профессор Ньюмен. Эту революцию, начавшуюся в Шотландии вслед за последним восстанием сторонников претендента можно проследить в ее первых фазах по работам сэра Джемса Стюарта и Джемса Андерсона. В 18ом столетии для согнанных с земли гэлов запретили к тому же эмиграцию, так как хотели насильно загнать их в Глазго и другие фабричные города. Как пример метода, господствующего в 19ом столетии, мы возьмем здесь "очистки", произведенные герцогиней Сатерленд. Как только бразды правления попали в руки этой особы, весьма просвещенной в вопросах политической экономии, она решила немедленно же приступить к радикальному экономическому лечению и превратить в пастбище для овец все графство, население которого прежними мероприятиями аналогичного характера уже было уменьшено до 15000 человек. С 1814 по 1820 г. эти 15000 жителей - около 3000 семей - систематически изгонялись и искоренялись. Все их деревни были разрушены и сожжены. все поля обращены в пастбища. Британские солдаты были посланы для экзекуции, и дело доходило у них до настоящих битв с местными жителями. Одну старуху сожгли в ее собственной избе, так как она отказалась ее покинуть. Таким путем эта дама присвоила себе 794000 акров земли, с незапамятных времен принадлежавших клану. Изгнанным жителям она отвела на берегу моря около 6000 акров земли, по 2 акра на семью. Эти 6000 акров раньше пустовали и не приносили собственникам никакого дохода. Герцогиня обнаружила столь высокое благородство чувств, что сдала землю в среднем по 2 шилл. 6 пенсов за акр тем самым членам клана, которые в течение столетий проливали кровь за ее род. Всю награбленную у клана землю она разделила на 29 крупных ферм, предназначенных для овцеводства, причем в каждой ферме жила одна-единственная семья, большей частью батраки фермеров-англичан. В 1825 г. 15000 гэлов уже были замещены 131000 овец. Часть аборигенов, изгнанных на морской берег, пыталась прокормиться рыболовством. Они превратились в амфибий и жили, по словам одного английского автора, наполовину на земле, наполовину на воде, но и земля и вода вместе лишь наполовину обеспечивали их существование.
Но бравых гэлов ждало новое и еще более тяжкое испытание за их горно-романтическое преклонение пред "большими людьми" клана. "Большие люди" почувствовали запах рыбы. Они пронюхали в нем нечто прибыльное и сдали морское побережье в аренду крупным лондонским рыботорговцам. Гэлы были изгнаны вторично.
Но, в конце концов, и часть пастбищ для овец, в свою очередь, превращается в охотничьи парки. Как известно, в Англии нет настоящих лесов. Дикий олень, обитающий в парках аристократов, является уже как бы домашним животным, жирным, как лондонские ольдермены. Шотландия представляет собой последнее убежище этой "благородной страсти".
"В горных областях, - пишет Сомерс в 1848г., - площадь под лесом значительно расширилась. Здесь , по одну сторону Гейка, вы видите новый лес Гленфеши, там, по другую его сторону, новый лес Ардверики. Там же перед вами Блэк-Маунт, огромная недавно созданная пустошь. С востока к западу, от окрестностей Абердина до скал Обана, тянется в настоящее время непрерывная полоса лесов, между тем как в других частях горной страны новые леса находятся в Лох-Аркейге, Гленгарри, Гленмористоне и т. д. превращение земли в пастбища для овец... выгнало гэлов на менее плодородные земли. Теперь олень начинает вытеснять овец, что повергает гэлов в еще более безвыходную нищету... Охотничий парк и народ не могут ужиться вместе. Тот или другой должен исчезнуть. Если в ближайшую четверть века места для охоты будут численно и по своим размерам возрастать в такой же степени, как они возрастали в прошлую четверть века, то ни одного гэла не останется более на родной земле. Это движение среди земельных собственников горных местностей вызвано отчасти модой, аристократической прихотью, страстью к охоте и т. п., отчасти же они торгуют дикими животными, имея в виду исключительно выгоду. Ибо фактически участок горной земли, отведенный для охоты, оказывается во многих случаях несравненно более доходным, чем тот же участок, превращенный в пастбище для овец... Любитель, ищущий места для охоты, готов предложить такую плату, какую только позволяют размеры его кошелька... Бедствия, постигшие горную Шотландию, не менее ужасны, чем те, которые постигли Англию в результате политики нормандских королей. дикие животные получили больше простора, но зато людей теснят все больше и больше... У народа отнимают одну вольность за другой... И гнет ежедневно возрастает. "Очистка" и изгнание населения проводятся собственниками как твердо установленный принцип, как агротехническая необходимость, подобно тому, как на девственных землях Америки и Австралии выкорчевываются деревья и кустарники; и эта операция совершается спокойным, деловым образом".
Разграбление церковных имуществ, мошенническое отчуждение государственных земель, расхищение общинной собственности, осуществляемое по-узурпаторски и с беспощадным терроризмом, превращение феодальной собственности и собственности кланов в современную частную собственность - таковы разнообразные идиллические методы первоначального накопления. Таким путем удалось завоевать поле для капиталистического земледелия, отдать землю во власть капитала и создать для городской промышленности необходимый приток поставленного вне закона пролетариата. 
3. Кровавое законодательство с конца 15го века против экспроприированных. Законы с целью понижения заработной платы.
Люди, изгнанные вследствие роспуска феодальных дружин и оторванные от земли то и дело повторяющейся, насильственной экспроприацией, - этот поставленный вне закона пролетариат поглощался нарождающейся мануфактурой далеко не с такой быстротой, с какой он появлялся на свет. с другой стороны, люди, внезапно вырванные из обычной жизненной колеи, не могли столь же внезапно освоиться с дисциплиной своей новой обстановки. Они массами превращались в нищих, разбойников, бродяг - частью из склонности, в большинстве же случаев под давлением обстоятельств. Поэтому в конце 15го и в течение всего 16го века во всех странах Западной Европы издаются кровавые законы против бродяжничества. Отцы теперешнего рабочего класса были прежде всего подвергнуты наказанию за то, что их превратили в бродяг и пауперов. Законодательство рассматривало их как "добровольных" преступников, исходя из того предположения, что при желании они могли бы продолжать трудиться при старых, уже не существующих условиях.
В Англии это законодательство началось при Генрихе 7ом.
Согласно акту Генриха 7го от 1530г., старые и нетрудоспособные нищие получают разрешение собирать милостыню. Напротив, для бродяг еще работоспособных предусматривались порка и тюремное заключение. Их следовало привязывать к тачке и бичевать, пока кровь не заструиться по телу, и затем надлежало брать с них клятвенное обещание возвратиться на родину или туда, где они провели последние три года, и "приняться за труд" (to put himself to labour). Какая жестокая ирония! Акт, изданный в 27-й год царствования Генриха 7ого, воспроизводит эти положения и усиливает их рядом дополнений. При рецидиве бродяжничества порка повторяется и кроме того отрезается половина уха; если же бродяга попадается в третий раз, то он подвергается смертной казни как тяжкий преступник и враг общества.
Эдуард 6-ой в 1547 г. - в первый же год своего царствования - издает закон, по которому всякий уклоняющийся от работы отдается в рабство тому лицу, которое донесет на него как на праздношатающегося. Хозяин должен предоставлять своему рабу хлеб и воду, похлебку и такие мясные отбросы, какие ему заблагорассудится. Он имеет право посредством порки и заковывания в кандалы принуждать его ко всякой работе, как бы отвратительна она ни была. Если раб самовольно отлучается на 2 недели, то он осуждается на пожизненное рабство и на его лоб или на щеку кладут клеймо "S"; если он убегает в третий раз, его казнят как государственного преступника. Хозяин может его продать, завещать по наследству. отдать внаймы как раба, как всякое движимое имущество или скот. Если рабы замыслят что-либо против своих господ, то они также подлежат смертной казни. Мировые судьи обязаны разыскивать беглых рабов по заявлению господ. Если окажется, что беглый бродяга три дня шатался без дела, то его отправляют на родину, выжигают раскаленным жезлом на его груди клеймо "V" и, заковав в кандалы, употребляют для дорожных и других работ. Бродяга, неправильно указавший место своего рождения, в наказание за это обращается в пожизненного раба соответствующего селения, его жителей или корпорации и получает клеймо "S". Всякий имеет право отнять у бродяги его детей и держать их при себе в качестве учеников - юношей до 24 лет, девушек до 20 лет. Если они убегают, то до наступления указанного возраста обращаются в рабов своих хозяев-воспитателей, которые могут заковывать их в кандалы, пороть и т. п. Хозяин может надеть железное кольцо на шею. ноги или руки своего раба, чтобы легче отличать его от других и затруднить ему возможность скрыться. В последней части этого закона предусматриваются случаи, когда бедные должны работать на тот округ или тех лиц, которые берутся их кормить, поить и обеспечивать работой. Такого рода рабы - рабы приходов - сохранились в Англии вплоть до 19го века под именем roundsmen (приходчики). 
Закон Елизаветы от 1572 г. предусматривает, что нищие старше 14 лет, не имеющие разрешения собирать милостыню, подвергаются жестокой порке и наложению клейма на левое ухо, если никто не соглашается взять их в услужение на два года; в случае рецидива нищие старше 18 лет должны быть казнены, если никто не соглашается взять их на 2 года в услужение; при третьем рецидиве их казнят без всякой пощады как государственных преступников. Аналогичные предписания содержат законы: изданный на 18-м году царствования Елизаветы, гл. 13, и закон 1597 года.
При Якове Первом, лицо, праздношатающееся и просящее милостыню, считается бродягой. Мировые судьи в Petty Sessions уполномочены подвергать таких бродяг публичной порке и заключать в тюрьму попавшихся первый раз на 6 месяцев, попавшихся второй раз - на 2 года. во время тюремного заключения они подвергаются порке так часто и в таких размерах, как это заблагорассудится мировым судьям... Неисправимых и опасных бродяг предписывается клеймить, выжигая на левом плече букву "R", и посылать на принудительные работы; если же они еще раз уличаются в нищенстве, их казнят без милосердия. Эти положения закона действовали вплоть до начала 18го века и были отменены лишь актом, изданным на 12-м году царствования Анны, гл. 23.
Подобные законы имелись и во Франции, где в середине 17го века парижские бродяги основали так называемое "королевство бродяг" (royaume des truands). Еще в начале царствования Людовика 16го был издан ордонанс (от 13 июля 1777 г.), который предписывал ссылать на каторгу каждого здорового человека в возрасте от 16 до 60 лет, если он не имеет средств к существованию и определенной профессии. Аналогичные меры предписываются статутом Карла 5го для Нидерландов (октябрь 1537 г.), первым эдиктом штатов и городов Голландии от 19 марта 1614 г., плакатом Соединенных провинций от 25 июня 1649 г. и т. д. 
Деревенское население, насильственное лишенное земли, изгнанное и превращенное в бродяг, старались приучить, опираясь на эти чудовищно террористические законы, к дисциплине наемного труда поркой, клеймами, пытками.
Мало того, что на одном полюсе выступают условия труда как капитал, а на другом полюсе - люди, не имеющие для продажи ничего, кроме своей собственной рабочей силы. Мало также принудить этих людей добровольно продавать себя. С дальнейшим ростом капиталистического производства развивается рабочий класс, который по своему воспитанию, традициям, привычкам признает условия этого способа производства как само собой разумеющиеся естественные законы. Организация развитого капиталистического процесса производства сламывает всякое сопротивление; постоянное создание относительного перенаселения удерживает закон спроса на труд и предложения труда, а следовательно и заработную плату, в границах, соответствующих потребности капитала в возрастании; слепая сила экономических отношений закрепляет господство капиталистов над рабочими. Внеэкономическое, непосредственное принуждение, правда, еще продолжает применяться, но лишь в виде исключения. При обычном ходе дел рабочего можно предоставить власти "естественных законов производства", т. е. зависимости от капитала, которая создается самими условиями производства, ими гарантируется и увековечивается. Иное видим мы в ту историческую эпоху, когда капиталистическое производство только еще складывалось. Нарождающейся буржуазии нужна государственная власть, и она действительно применяет государственную власть, чтобы "регулировать" заработную плату, т. е. принудительно удерживать ее в границах, благоприятствующих выколачиванию прибавочной стоимости, чтобы удлинять рабочий день и самого рабочего держать в нормальной зависимости от капитала. В этом существенный момент так называемого первоначального накопления.
Класс наемных рабочих, возникший во второй половине 14го столетия, составлял тогда и в следующем столетии лишь очень ничтожную часть населения; его положение находило себе сильную опору в самостоятельном крестьянском хозяйстве в деревне и цеховой организации в городах. Как в деревне так и в городе хозяева и рабочие стояли социально близко друг к другу. Подчинение труда капиталу было лишь формальным, т.е. самый способ производства еще не обладал специфически капиталистическим характером. Переменный элемент капитала сильно преобладал над постоянным его элементом. Вследствие этого спрос на наемный труд быстро возрастал с накоплением капитала, а предложение наемного труда лишь медленно следовало за спросом. Значительная часть национального продукта, превратившаяся позднее в фонд накопления капитала, в то время еще входила в фонд потребления рабочего.
Законодательство относительно наемного труда, с самого начала имевшее в виду эксплуатацию рабочего и в своем дальнейшем развитии неизменно враждебное рабочему, начинается в Англии при Эдуарде Третьем рабочим статутом от 1349 года. Во Франции ему соответствует ордонанс 1350 г., изданный от имени короля Иоанна. английское и французское законодательства развиваются параллельно и по содержанию своему тождественны. Я не стану касаться рабочих статутов как средства для удлинения рабочего дня, поскольку с этой стороны они уже рассмотрены выше.
Рабочий статут был издан вследствие настоятельных жалоб палаты общин.
"Прежде, -  наивно замечает один тори, - бедные требовали столь высокой заработной платы, что это угрожало промышленности и богатству. Теперь заработная плата их настолько низка, что это опять-таки является угрозой промышленности и богатству, хотя и иной, чем раньше, и, быть может, еще более опасной, чем тогда".
Законом устанавливается тариф заработной платы для города и деревни, для сдельной и поденной работы. Сельские рабочие должны наниматься на год, городские же - "на вольном рынке". под страхом тюремного наказания воспрещается выдавать плату более высокую, чем указанная в статуте, причем лица, получившие такую незаконную плату, наказываются строже, чем уплатившие ее. Так, например, еще в Елизаветинском статуте об учениках статьями 18 и 19 предусматривалось десятидневное тюремное заключение для того, кто выдал плату выше тарифной, и трехнедельное заключение для того, кто ее принял. Статут 1360 г. увеличивал меру наказания и даже уполномочивал хозяев заставлять рабочих путем физического принуждения работать на условиях установленного законом тарифа. Все союзы, договоры, клятвы и т. п., которые объединяли каменщиков и плотников, были объявлены недействительными. Коалиции рабочих рассматривались как тяжкое преступление начиная с 14го века и вплоть до 1825г., когда были отменены законы против коалиций. Дух рабочего статута 1349 г. и всех последующих законов ярко сказывается в том, что государство устанавливает лишь максимум заработной платы, но отнюдь не ее минимум.
В 16ом столетии положение рабочих, как известно, очень ухудшилось. Денежная плата повысилась, но далеко не в той степени, в какой обесценились деньги и повысились цены товаров. Следовательно, фактически заработная плата упала. Тем не менее законы, направленные к понижению заработной платы, продолжали действовать; вместе с тем отрезывались уши и налагались клейма на тех, "кого никто не соглашался взять в услужение". Статут об учениках, изданный на 5-м году царствования Елизаветы, гл. 3, уполномочивает мировых судей устанавливать определенный уровень заработной платы и видоизменять его сообразно временам года и товарным ценам. Яков Первый распространил это регулирование труда на ткачей, прядильщиков и все прочие категории рабочих. Георг Второй распространил законы против рабочих коалиций на все мануфактуры.  
В собственно мануфактурный период капиталистический способ производства достаточно окреп для того, чтобы сделать законодательное регулирование заработной платы и невыполнимым и ненужным, но тем не менее все же хотели удержать на всякий случай это оружие из старого арсенала. Еще акт, изданный на 8-м году царствования Георга Второго, воспрещает давать портным -подмастерьям Лондона и окрестностей более 2 шилл. 7 1/2 пенсов поденной платы,  за исключением случаев всенародного траура; еще акт, изданный на 13-м году царствования Георга Третьего, гл. 68, предоставляет мировым судьям регулировать заработную плату шелкоткачей; еще в 1796 г. потребовалось два постановления высших судебных учреждений, для того чтобы решить, распространяются ли приказы мировых судей о заработной плате и на несельскохозяйственных рабочих; еще в 1799 г. парламентским актом было подтверждено, что заработная плата горнорабочих Шотландии регулируется статутом Елизаветы и двумя шотландскими актами 1661 и 1671 годов. Насколько сильно изменились к этому времени условия, показывает один случай, неслыханный в практике английской палаты общин. Здесь, где в течение более 400 лет фабриковались законы, устанавливающие исключительно тот максимум, которого ни в коем случае не должна превышать заработная плата, Уитбред предложил в 1796 г. определить законом минимум заработной платы для сельскохозяйственных рабочих. Питт воспротивился этому, соглашаясь. однако, что "положение бедных ужасно (cruel)". наконец, в 1813г. законы относительно регулирования заработной платы были отменены. Они стали смешной аномалией в условиях, когда капиталист регулирует труд на своей фабрике посредством своего личного законодательства и при помощи налога в пользу бедных дополняет до необходимого минимума плату сельских рабочих. Но и по настоящее время сохранились в полной неприкосновенности положения рабочих статутов, касающиеся контрактов между хозяином и рабочим, сроков расторжения и т. п., - положения, согласно которым хозяину, нарушившему контракт, может быть предъявлен лишь гражданский иск, тогда как рабочий, нарушивший контракт, подлежит уголовной ответственности.
Жестокие законы против коалиций пали в 1825 г., когда поведение пролетариата стало угрожающим. Однако они пали только отчасти. Некоторые милые остатки старых статутов исчезли лишь в 1859 году. Наконец, 29 июня 1871 г. был издан парламентский акт, претендовавший на то, что он уничтожает последние следы этого классового законодательства, так как он даровал юридическое признание тред-юнионам. Но другой парламентский акт, изданный в тот же день (акт, принятый во изменение уголовного закона о мерах наказания за насилие, угрозы и посягательство), фактически восстановил прежнее положение в новой форме. При помощи такого парламентского фокуса все средства, которыми могли бы воспользоваться рабочие во время стачки или локаута (стачки связанных между собой фабрикантов, которые прибегают к одновременному закрытию своих фабрик), были изъяты из общего права и подчинены исключительному уголовному закону, истолкование которого всецело зависело от мировых судей, т. е. от фабрикантов. Двумя годами раньше тот же самый г-н Гладстон в той же самой палате общин с известным благородством внес законопроект об отмене всех исключительных законов, направленных против рабочего класса. Но дальше. чем до второго чтения этого законопроекта, дело не пошло, проект был положен под сукно, пока, наконец, "великая либеральная партия", соединившись с тори, не набралась смелости решительно выступить против того самого пролетариата, который поставил ее у власти. Не довольствуясь эти предательством, "великая либеральная партия" позволила английским судьям. всегда пресмыкавшимся перед господствующими классами, откопать старый закон против "конспираций" и применить его к рабочим коалициям. Как мы видим, лишь против собственной воли и под давлением масс английский парламент отказался от законов против стачек и тред-юнионов, после того как сам этот парламент с бесстыдным эгоизмом в течение пятисот лет занимал положение постоянного тред-юниона капиталистов, направленного против рабочих.
Точно так же французская буржуазия в самом начале революционной бури решилась отнять у рабочих только что завоеванное право ассоциаций. Декретом от 14 июня 1791 г.  она объявила все рабочие коалиции "преступлением против свободы и декларации прав человека", караемым штрафом в 500 ливров и лишением активных прав гражданина на один год. Этот закон, втискивающий государственно-полицейскими мерами конкуренцию между капиталом и трудом в рамки, удобные для капитала, пережил все революции и смены династий. Даже правительство террора оставило его неприкосновенным. лишь совсем недавно он вычеркнут из Code penal [Уголовного кодекса]. В высшей степени характерна мотивировка этого буржуазного государственного переворота. "Хотя и желательно, - говорил выступивший докладчиком Ле Шапелье, - повышение заработной платы выше теперешнего уровня, дабы тот, кто получает эту плату, избавился от абсолютной, почти рабской зависимости, обусловленной недостатком необходимых жизненных средств", тем не менее рабочие не должны сговариваться между собой относительно своих интересов, не должны действовать совместно с целью смягчить свою "абсолютную, почти рабскую зависимость", так как этим "они нарушили бы свободу своих бывших хозяев, теперешних предпринимателей" (свободу держать рабочих в рабстве!), и так как коалиция против деспотии бывших цеховых хозяев есть - что бы вы думали? - есть восстановление цехов, отмененных французской конституцией.
4. Генезис капиталистических фермеров.
Мы рассмотрели те насилия, при помощи которых были созданы поставленные вне закона пролетарии, тот кровавый режим, который превратил их в наемных рабочих, те грязные высокогосударственные меры, которые, усиливая степень эксплуатации труда, повышали полицейскими способами накопление капитала. Спрашивается теперь: откуда же возникли первоначально капиталисты? Ведь экспроприация сельского населения создает непосредственно лишь крупных земельных собственников. Что касается генезиса фермеров, то мы можем проследить его шаг за шагом, так как это медленный процесс, растянувшийся на многие столетия. Уже крепостные, а наряду с ними и свободные мелкие земельные собственники, находились в очень различном имущественном положении, а потому и освобождение их совершилось при очень различных экономических условиях.
В Англии первой формой фермера был bailiff [управляющий господским имением], который сам оставался крепостным. По своему положению он напоминает древнеримского villicus, но с более узким кругом деятельности. Во второй половине 14го столетия на место bailiff становится фермер, которого лендлорд снабжает семенами, скотом и земледельческими орудиями. Положение его не очень отличается от положения крестьянина. Он только эксплуатирует больше наемного труда. Скоро он становится "metayer", фермером-половинником. Он доставляет одну часть необходимого для земледелия капитала, лендлорд - другую. Валовый продукт разделяется между ними в пропорции, установленной контрактом. В Англии эта форма аренды быстро исчезает, уступая место фермеру в собственном смысле слова, который вкладывает в дело собственный капитал, ведет хозяйство при помощи наемных рабочих и отдает лендлорду деньгами или натурой часть прибавочного продукта в качестве земельной ренты.
В течение 15го века, пока труд независимых крестьян и сельскохозяйственных рабочих, занимавшихся наряду с работой по найму в то же время и самостоятельным хозяйством, шел в их собственную пользу, уровень жизни фермера был так же незначителен, как и сфера его производства. Земледельческая революция, начавшаяся в последней трети 15го века и продолжавшаяся в течение почти всего 16го столетия (за исключением последних его десятилетий), обогащала фермера так же быстро, как разоряла сельское население. Узурпация общинных пастбищ и т. п.  позволяет фермеру значительно увеличить количество своего скота почти без всяких издержек, между тем как скот доставляет богатое удобрение для его земли.
В 16ом веке сюда присоединяется еще один момент, имеющий решающее значение. В то время арендные договоры заключались на продолжительные сроки, нередко на 99 лет. Непрерывное падение стоимости благородных металлов, а следовательно, и стоимости денег, было очень выгодно для фермеров. Оно, не говоря уже о других рассмотренных выше обстоятельствах, понижало заработную плату. Часть заработной платы превращалась в прибыль фермера. Непрерывное повышение цен на хлеб, шерсть, мясо, - одним словом, на все сельскохозяйственные продукты, увеличивало денежный капитал фермера без всяких усилий с его стороны, между тем земельную ренту он уплачивал на основе договоров, заключенных при прежней стоимости денег. Таким образом он обогащался одновременно и за счет своих наемных рабочих и за счет своего лендлорда. Нет поэтому ничего удивительного в том, что в Англии к концу 16го столетия образовался класс богатых для того времени "капиталистических фермеров".
5. Обратное влияние земледельческой революции на промышленность. Создание внутреннего рынка для промышленного капитала.
Осуществлявшаяся толчками, постоянно возобновлявшаяся экспроприация сельского населения и изгнание его с земли доставляли, как мы видели, городской промышленности все новые и новые массы пролетариев, стоящие совершенно вне всяких цеховых отношений, - мудреное обстоятельство, которое заставило старика А. Андерсона (не смешивать с Джемсом Андерсоном) в его работе об истории торговли уверовать в непосредственное вмешательство провидения. Мы должны еще остановиться на минуту на этой стороне первоначального накопления. Разрежению самостоятельно хозяйствующего, независимого сельского населения соответствовало не только сгущение промышленного пролетариата, подобно тому как сгущение мировой материи в одном месте Жоффруа Сент-Илер объясняет ее разрежением в другом. Земля, несмотря на уменьшение числа лиц, обрабатывающих ее, приносила теперь столько же или даже еще больше продукта, чем раньше, так как революция в отношениях земельной собственности сопровождалась улучшением методов обработки, расширением кооперации, концентраций средств производства и т. д. и так как сельскохозяйственные наемные рабочие не только принуждались к более интенсивному труду, но и все более и более сокращалась та область производства, в которой они работали на самих себя. Таким образом, с высвобождением части сельского населения высвобождаются также его прежние средства существования. Они превращаются теперь в вещественные элементы переменного капитала. Оказавшийся между небом и землей крестьянин должен заработать их стоимость у своего нового господина, промышленного капиталиста, в форме заработной платы. Отечественный сырой материал, доставляемый для промышленности сельским хозяйством, постигла та же судьба, что и жизненные средства. Он превратился в элемент постоянного капитала.
Представим себе, например, что одна часть вестфальских крестьян, которые во времена Фридриха Второго все занимались прядением льна, насильственно экспроприирована и прогнана с земли, тогда как другая их часть превращена в батраков крупных фермеров. Одновременно растут крупные льнопрядильные и ткацкие предприятия, куда "освобожденные" от земли нанимаются в качестве рабочих. Лен имеет совершенно такой же вид, как и раньше. Ни одно волокно его не изменилось. но в его тело вселилась теперь новая социальная душа. Он составляет теперь часть постоянного капитала владельца мануфактуры. Если раньше он был распределен между массой мелких производителей, которые сами вместе со своими семьями выращивали его и выпрядали маленькими порциями, то теперь он сосредоточен в руках одного капиталиста, который заставляет других людей ткать и прясть на себя. Добавочный труд, затрачиваемый в льнопрядильне, раньше реализовывался в виде добавочного дохода бесчисленных крестьянских семейств, а также - во времена Фридриха Второго - в виде налогов pour le roi de Prusse. Теперь он реализуется в виде прибыли немногих капиталистов. Прялки и ткацкие станки, разбросанные прежде по деревням, теперь подобно самим рабочим и сырому материалу сосредотачиваются в немногих больших рабочих казармах. И прялки, и ткацкие станки, и сырой материал из средств независимого существования прядильщиков и ткачей превращаются в средства командования над прядильщиками и ткачами, а средства высасывания из них неоплаченного труда. По внешнему виду крупных мануфактур, точно так же как и крупных ферм, отнюдь нельзя сказать, что они образовались из соединения многих мелких производственных единиц путем экспроприации многих мелких независимых производителей. Однако беспристрастного наблюдателя не обманет этот внешний вид. Во времена Мирабо - этого льва революции - крупные мануфактуры еще назывались manufactures reunies, объединенными мастерскими, подобно тому как в настоящее время мы говорим об объединенных полях.
"Обращают внимание, - говорит Мирабо, - лишь на крупные мануфактуры, в которых сотни людей работают под управлением одного директора и которые обыкновенно называют объединенными мануфактурами (manufactures reunies). Напротив, не удостаивают и взглядом те мастерские, в которых очень большое число рабочих работает разъединено, каждый на свой собственный страх и риск. Эти последние совершенно отодвигаются на задний план. И это - большая ошибка, так как только они образуют действительно важную составную часть народного богатства... Объединенная фабрика (fabrique reunie) может чрезвычайно сильно обогатить одного или двух предпринимателей, но рабочие - это лишь поденщики, оплачиваемые выше или ниже и не принимающие никакого участия в благосостоянии предпринимателя. Напротив, разъединенная фабрика (fabrique separee) никого не обогащает, но зато поддерживает благосостояние множества рабочих... Число прилежных хозяйственных рабочих будет расти, ибо в благоразумном образе жизни, в трудолюбии они усматривают средство существенно улучшить свое положение, вместо того чтобы добиваться маленького повышения заработной платы, которое никогда не может иметь важных последствий для будущего и в самом благоприятном случае позволяет рабочим немного лучше жить в данный момент. Разъединенные индивидуальные мануфактуры, обыкновенно совмещаемые с мелким сельским хозяйством, являются единственно свободными".
Экспроприация и изгнание из деревни части сельского населения не только высвобождает для промышленного капитала рабочих, их жизненные средства, материал их труда, но и создает внутренний рынок.
В самом деле, те самые события, которые превращают мелких крестьян в наемных рабочих, а их жизненные средства и средства труда в вещественные элементы капитала, создают в то же время для этого последнего внутренний рынок. Прежде крестьянская семья сама производила и перерабатывала жизненные средства и сырье, которые затем по большей части сама же и потребляла. Это сырье и жизненные средства превратились теперь в товары. Крупный фермер продает их; мануфактуры являются его рынком. Пряжа, холст, грубые шерстяные изделия - вещи, сырье для которых имелось в распоряжении каждой крестьянской семьи, выпрядались и ткались ею для собственного потребления, - превратились теперь в мануфактурные изделия, рынок для сбыта которых образуют как раз земледельческие округа. Многочисленные рассеянные потребители, обсуживающиеся до сих пор массой мелких производителей, работающих на собственный страх и риск, концентрируются теперь в одно крупное целое, образуют рынок, снабжаемый промышленным капиталом. Так рука об руку с экспроприацией прежде самостоятельного крестьянства, с отделением его от средств производства совершается уничтожение сельского побочного промысла, совершается процесс разделения мануфактуры и земледелия. И только уничтожение сельского домашнего промысла может дать внутреннему  рынку данной страны те размеры и ту устойчивость, в которых нуждается капиталистический способ производства.
Однако собственно мануфактурный период еще не приводит к радикальному преобразованию. Напомним, что мануфактура овладевает национальным  производством лишь очень неполно, основываясь всегда на городском ремесле и сельских домашних побочных промыслах как на широком базисе [Hintergrund]. Уничтожая эти побочные промыслы и городское ремесло в одной их форме, в известных отраслях промышленности, в известных пунктах, она вызывает их снова к жизни в других, потому что она до известной степени нуждается в них для обработки своего сырого материала. Она создает поэтому новый класс мелких земледельцев, для которых обработка земли является лишь побочной отраслью, а главное занятие - промышленный труд, изготовление продуктов, продаваемых - непосредственно или при посредстве купца - на мануфактуру. Это причина - хотя и не главная - того явления, которое прежде всего сбивает с толку исследователя английской истории. Начиная с последней трети 15го века он встречается с непрерывными, только иногда смолкающими жалобами на рост капиталистического хозяйства в деревне и на растущее уничтожение крестьянства. Но, с другой стороны, он видит, что это крестьянство, пусть в уменьшенном количестве и при все более ухудшающихся условиях, существует все время. Главная причина этого состоит в следующем: в Англии попеременно преобладает то зерновое хозяйство, то животноводство, и в зависимости от этого колеблются размеры крестьянского производства. Только крупная промышленность с ее машинами доставляет прочный базис для капиталистического земледелия, радикально экспроприирует огромное большинство сельского населения и довершает разделение земледелия и домашней деревенской промышленности, вырывая корни последней - прядение и ткачество. А следовательно, только она завоевывает для промышленного капитала весь внутренний рынок.
6. Генезис промышленного капиталиста.
Генезис промышленного капиталиста не отличается той постепенностью, какой характеризуется генезис фермера. Без сомнения, некоторые мелкие цеховые мастера и еще большее количество самостоятельных мелких ремесленников и даже наемных рабочих превратились в мелких капиталистов, а потом, постепенно расширяя эксплуатацию наемного труда и соответственно усиливая накопление капитала, в капиталистов sans phrase [без оговорок]. В младенческий период капиталистического производства часто происходило так, как в младенческий период средневековой городской жизни, где вопрос о том, кто из беглых крепостных должен быть хозяином и кто слугой, решался обыкновенно в зависимости от того, кто из них раньше бежал от своих господ. Но черепашьи темпы этого метода никак не соответствовали торговым потребностям нового мирового рынка, созданного великими открытиями конца 15го века. Средние века оставили после себя две различные формы капитала, которые достигают зрелости в самых различных общественно-экономических формациях и до наступления эры капиталистического способа производства считаются капиталом как таковым: ростовщический капитал и купеческий капитал.
"В настоящее время все общественное богатство попадает сначала в руки капиталиста... он уплачивает ренту земельному собственнику, заработную плату - рабочему, налоги и десятину - их сборщику, а ему остается значительная, даже преобладающая, и притом непрерывно растущая, часть годового продукта труда. Капиталиста можно рассматривать в настоящее время как собственника, в руки которого все общественное богатство попадает прежде всего, хотя нет такого закона, который обеспечивал бы за ним право на эту собственность... Это изменение в сфере собственности произошло благодаря взиманию процентов на капитал... и не менее знаменательно, что законодатели всей Европы стремились воспрепятствовать этому с помощью законов против ростовщичества... Власть капиталистов над всем богатством страны есть полная революция в праве собственности; какой же закон или какой ряд законов произвел эту революцию?"
Автору следовало бы знать, что законы вообще никогда не совершают революций.
Превращению денежного капитала, образовавшегося путем ростовщичества и торговли, в промышленный капитал препятствовал феодальный строй в деревне, цеховой строй в городе. Ограничения эти пали, когда были распущены феодальные дружины, когда сельское население было экспроприировано и отчасти изгнано. Новая мануфактура возникла в морских экспортных гаванях или в таких пунктах внутри страны, которые находились вне контроля старых городов с их цеховым строем. Отсюда ожесточенная борьба английских corporate towns [городов с цеховым корпоративным строем] против этих новых питомников промышленности.
Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги по завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих - такова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идиллические процессы суть главные моменты первоначального накопления. За ними следует торговая война европейских наций, ареной для которой служит земной шар. война эта начинается отпадением Нидерландов от Испании, принимает гигантские размеры в английской антиякобинской войне и теперь еще продолжается в виде "опиумных" войн против Китая и так далее.
Различные моменты первоначального накопления распределяются, исторически более или менее последовательно, между различными странами, а именно: между Испанией, Португалией, Голландией, Францией и Англией. В Англии к концу 17 века они систематически объединяются в колониальной системе и системе государственных займов, современной налоговой системе и системе протекционизма. Эти методы отчасти покоятся на грубейшем насилии, как, например, колониальная система. Но все они пользуются государственной властью, т. е. концентрированным и организованным общественным насилием, чтобы ускорить процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и сократить его переходные стадии. Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая потенция.
Относительно христианской колониальной системы У. Хауитт, человек, сделавший христианство своей специальностью, говорит:
"Варварство и бесстыдные жестокости так называемых христианских рас, совершавшиеся во всех частях света по отношению ко всем народам, которые им удалось поработить, превосходят все ужасы, совершавшиеся в любую историческую эпоху любой расой, какой бы она ни была дикой и невежественной, безжалостной и бесстыдной".
История голландского колониального хозяйства - а Голландия была образцовой капиталистической страной 17го столетия - дает нам непревзойденную картину предательств, подкупов, убийств и подлостей. Нет ничего более характерного, как практиковавшаяся голландцами система кражи людей на Целебесе для пополнения рабов на острове Ява. С этой целью подготовлялись специально воры людей. Вор, переводчик и продавец были главными агентами этой торговли, туземные принцы - главными продавцами. Украденная молодежь заключалась в целебесские тайные тюрьмы, пока не достигала возраста, достаточно зрелого для отправки на корабли, транспортировавшие рабов. В одном официальном отчете говорится:
"Например, один этот город Макассар полон тайными тюрьмами, одна ужаснее другой, которые набиты несчастными жертвами жадности и тирании, закованными в кандалы, оторванными насильственно от своих семей".
Чтобы овладеть Малаккой, голландцы подкупили португальского губернатора. В 1641 г. он впустил их в город. Они тотчас же поспешили к его дому и убили его, чтобы "воздержаться" от уплаты условленной суммы подкупа в 21 875 фунтов стерлингов. Опустошение и обезлюдение следовали везде, куда только ни ступала их нога. Провинция Явы Баньюванги насчитывала в 1750 г. свыше 80000 жителей, в 1811 г. всего 8000. Вот она, doux commerce [невинная торговля]!
Как известно, английская Ост-Индская компания кроме политической власти в Ост-Индии добилась исключительной монополии на торговлю чаем, как и вообще на торговлю с Китаем и на перевозку товаров из Европы и в Европу. но судоходство вдоль берегов Индии и между островами, а также торговля внутри Индии сделались монополией высших должностных лиц компании. Монополия на соль, опиум, бетель и другие товары стала неисчерпаемым источником богатства. Должностные лица сами устанавливали цены и по своему произволу обдирали несчастных индийцев. Генерал-губернатор участвовал в этой частной торговле. Его любимцы получали контракты на таких условиях, которые позволяли им, лучше чем алхимикам, делать золото из ничего. Крупные состояния вырастали, как грибы после дождя, и первоначальное накопление осуществлялось без предварительной затраты хотя бы одного шиллинга. Судебный процесс Уоррена Гастингса полон такого рода примерами. Вот один из них. один контракт на поставку опиума был предоставлен некоему Салливену в момент его отъезда - с официальным поручением - в район Индии, далеко расположенный от места производства опиума. Салливен продает свой контракт за 40000 ф. ст. некоему Бинну, а Бинн перепродает его в тот же день за 60000 фунтов стерлингов. Последний покупатель и исполнитель контракта заявляет, что и он еще извлек из него громадную выгоду. согласно одному документу, представленному в парламент, с 1757 по 1766 г. компания и ее должностные лица принудили индийцев принести в дар 6 миллионов фунтов стерлингов. В 1769-1770 гг. англичане искусственно организовали голод, закупив весь рис и отказываясь продавать его иначе, как по баснословно высоким ценам.
Обращение с туземцами было, конечно, всего ужаснее на плантациях, предназначенных, как например, в Вест-Индии, исключительно для экспортной торговли, а также в обреченных на разграбление богатых и густонаселенных странах, как Мексика и Ост-Индия. однако и в собственно колониях проявился все тот же христианский характер первоначального накопления. Пуритане Новой Англии - эти виртуозы трезвого протестантизма - в 1703 г. постановили на своем Assembly [Законодательном собрании] выдавать премию в 40 ф. ст. за каждый индейский скальп и за каждого краснокожего пленника; в 1720 г. премия за каждый скальп была повышена до 100 ф. ст., в 1744 г., после объявления в районе Массачусетского залива одного племени бунтовщическим, были назначены следующие цены: за скальп мужчины 12 лет и старше 100 ф. ст. в новой валюте, за пленника мужского пола 105 ф. ст., за пленную женщину или ребенка 55 ф. ст., за скальп женщины или ребенка 50 фунтов стерлингов! Несколько десятилетий спустя колониальная система отомстила за себя потомкам этих благочестивых piligrim fathers [отцов-пилигримов], ставшим, в свою очередь, бунтовщиками. Благодаря подкупам и наущению англичан они были перебиты томагавками. Британский парламент объявил кровавых собак и скальпирование "средствами, дарованными ему богом и природой".
Колониальная система способствовала форсированному росту торговли и судоходства. "Общества-монополии" (Лютер) были мощными рычагами концентрации капитала. Колонии обеспечивали рынок сбыта для быстро возникающих мануфактур, а монопольное овладевание этим рынком обеспечивало усиленное накопление. Сокровища, добытые за пределами Европы посредством прямого грабежа, порабощения туземцев, убийств, притекали в метрополию и тут превращались в капитал. Голландия, которая первой полностью развила колониальную систему, уже в 1648 г. достигла высшей точки своего торгового могущества.
"В ее почти безраздельном владении находились ост-индская торговля и торговые сношения между европейским юго-западом и северо-востоком. Ее рыбные угодья, судоходство, мануфактуры не имели себе равных ни в какой другой стране. Капиталы этой республики были, быть может, значительнее, чем вместе взятые капиталы всей остальной Европы."
Гюлих, автор этих строк, забывает прибавить: народные массы Голландии уже в 1648 г. больше страдали от чрезмерного труда, были беднее и терпели гнет более жестокий, чем народные массы всей остальной Европы.
В настоящее время промышленная гегемония влечет за собой торговую гегемонию. Напротив, в собственно мануфактурный период торговая гегемония обеспечивает промышленное преобладание. Отсюда решающая роль, которую в то время играла колониальная система. Это был тот "неведомый бог", который взошел на алтарь наряду со старыми божествами Европы и в один прекрасный день одним махом всех их выбросил вон. Колониальная система провозгласила наживу последней и единственной целью человечества.
Система общественного кредита, т. е. государственных долгов, зачатки которой мы открываем в Генуе и Венеции еще в Средние века, распространились по всей Европе в течение мануфактурного периода. Колониальная система с ее морской торговлей и торговыми войнами послужила для нее теплицей. Так она прежде всего пустила корни а Голландии. Государственный долг, т. е. отчуждение государства - все равно: деспотического, конституционного или республиканского, - накладывает свою печать на капиталистическую эру. Единственная часть так называемого национального богатства, которая действительно находится в общем владении современных народов, это - их государственные долги. Вполне последовательна поэтому современная доктрина, что народ тем богаче, чем больше его задолженность. Государственный кредит становится символом веры капитала. И с возникновением государственной задолженности смертным грехом, за который нет прощения, становится уже не хула на Духа Святого, а нарушение доверия к государственному долгу.
Государственный долг делается одним из самых сильных рычагов первоначального накопления. Словно прикосновением волшебной палочки он наделяет непроизводительные деньги производственной силой и превращает их таким образом в капитал, устраняя всякую надобность подвергать их опасностям и затруднениям, неразрывно связанным с помещением денег в промышленность и даже с ростовщическими операциями. Государственные кредиторы в действительности не дают ничего, так как ссуженные ими суммы превращаются в государственные долговые свидетельства, легко обращающиеся, функционирующие в их руках совершенно так же, как и наличные деньги. Но кроме созданного таким образом класса праздных рантье и импровизированного богатства финансистов, выступающих посредниками между правительством и нацией, кроме откупщиков налогов, купцов и частных фабрикантов, в руки которых попадает добрая доля всякого государственного займа в качестве капитала, свалившегося с неба, государственный долг создал акционерные общества, торговлю всякого рода ценными бумагами, ажиотаж, одним словом - биржевую игру и современную банкократию.
С самого своего зарождения крупные банки, подкрепленные национальными титулами, были лишь обществами частных спекулянтов, которые оказывали содействие правительствам и, благодаря полученным привилегиям, могли ссужать им деньги. Поэтому самым непогрешимым мерилом накопления государственного долга является прогрессивное повышение акций этих банков, расцвет которых начинается с момента учреждения Английского банка (1694 г.). Английский банк начал свою деятельность ссудами правительству денег из 8%; вместе с тем он был уполномочен парламентом чеканить деньги из того же самого капитала, который он еще раз ссужал публике в форме банкнот. Этими банкнотами он мог дисконтировать векселя, давать ссуды под товары, скупать на них благородные металлы. прошло немного времени, и эти фабрикуемые самим банком кредитные деньги стали функционировать как звонкая монета: банкнотами выдавал Английский банк ссуды государству, банкнотами уплачивал за государство проценты по государственным займам. Мало того, что он одной рукой давал, чтобы другой взять гораздо больше; даже когда он получал, он оставался вечным кредитором нации на всю данную им сумму до последней копейки. Мало-помалу он стал непременным хранителем металлического запаса страны и центром тяготения для всего торгового кредита. В то самое время, когда англичане перестали сжигать на кострах ведьм, они начали вешать подделывателей банкнот. какое впечатление произвело на современников внезапное появление этого отродья банкократов, финансистов, рантье, маклеров, спекулянтов и биржевых волков, показывают сочинения того времени, например сочинения Болингброка.
Вместе с государственными долгами возникла система международного кредита, которая зачастую представляет собой один из скрытых источников первоначального накопления у того или другого народа. Так, гнусности венецианской системы грабежа составили подобное скрытое основание капиталистического богатства Голландии, которой пришедшая в упадок Венеция ссужала крупные денежные суммы. Таково же отношение между Голландией и Англией. Уже в начале 18го века голландские мануфактуры были далеко превзойдены английскими, и Голландия перестала быть господствующей торговой и промышленной нацией. Поэтому в период 1701-1776 гг. одним из главных ее предприятий становится выдача в ссуду громадных капиталов, в особенности своей могучей конкурентке - Англии. Подобные же отношения создались в настоящее время между Англией и Соединенными Штатами. Многие не помнящие родства капиталы, функционирующие в Соединенных Штатах, представляют собой лишь вчера капитализированную в Англии кровь детей.
Так как государственные долги опираются на государственные доходы, за счет которых должны покрываться годовые проценты и т. п. платежи, то современная налоговая система стала необходимым дополнением системы государственных займов. Займы позволяют правительству покрывать чрезвычайные расходы таким образом, что налогоплательщик не чувствует сразу всей тяжести последних, но те же займы требуют, в конце концов, повышения налогов. С другой стороны, повышение налогов, вызванное последовательно нарастающими долгами, вынуждает правительство при каждом новом чрезвычайном расходе прибегать все к новым и новым займам. Таким образом, современная фискальная система, осью которой является обложение необходимейших жизненных средств (следовательно, их вздорожание), в самой себе несет зародыш автоматического возрастания налогов. Чрезмерное обложение - не случайный факт, а скорее ее принцип. В Голландии, где эта система укрепилась прежде всего, великий патриот де Витт прославляет ее в своих "Максимах" как наилучший способ развить в наемном рабочем покорность, умеренность, прилежание и... готовность переносить чрезмерный труд. Однако нас интересует здесь не столько то разрушительное влияние, которое современная фискальная система оказывает на положение наемных рабочих, сколько обусловленная ею насильственная экспроприация крестьян, ремесленников - одним словом, всех составных частей мелкой буржуазии. Об этом нет двух мнений, даже среди буржуазных экономистов. Экспроприирующее действие фискальной системы еще больше усиливается благодаря протекционизму, который сам является одной из составных частей фискальной системы.
Та, крупная роль, которую государственный долг и соответствующая фискальная система играют в превращении богатства в капитал и в экспроприацию масс, ввела в заблуждение ряд авторов: Коббета, Даблдея и других, увидевших в государственном долге и фискальной системе первопричину нищеты современных народов.
Система протекционизма была искусственным средством фабриковать фабрикантов, экспроприировать независимых работников, капитализировать национальные средства производства и жизненные средства, насильственно ускорять переход от старого способа производства к современному. Европейские государства дрались из-за патента на это изобретение и, раз попав на службу к рыцарям наживы, не довольствовались уже тем, что с этой целью грабили свои собственные народы, косвенно - путем покровительственных пошлин, прямо - путем экспортных премий и т. п. Они насильственно искореняли всякую промышленность в зависимых от них соседних странах, как, например, была искоренена англичанами шерстяная мануфактура в Ирландии. На европейском континенте процесс этот, с легкой руки Кольбера, был еще более упрощен. Первоначальный капитал притекает здесь к промышленникам в значительной мере прямо из государственной казны.
"Зачем, - восклицает Мирабо, - так далеко искать причин мануфактурного расцвета Саксонии перед Семилетней войной? Достаточно обратить внимание на 180 миллионов государственного долга"!
Колониальная система, государственные долги, гнет налогов, протекционизм, торговые войны и т. д. - все эти отпрыски собственно мануфактурного периода гигантски разрастаются в младенческий период крупной промышленности. Зарождение этой последней ознаменовано колоссальным иродовым похищением детей. Фабрики рекрутируют своих рабочих, как и королевских флот своих матросов, посредством насилия. С каким равнодушием взирал сэр Ф. М. Иден на ужасы, которыми сопровождалась экспроприация земли у сельского населения начиная с последней трети 15го столетия и вплоть до его времени, до конца 18го столетия; с каким самодовольством он приветствует этот процесс, "необходимый" для создания капиталистического земледелия и "установления правильного соотношения между пашней и пастбищем"; но даже сэр Иден не возвышается до такого же понимания экономической необходимости похищать и порабощать детей для того, чтобы превратить мануфактурное производство в фабричное и установить правильное соотношение между капиталом и рабочей силой. Он говорит:
"Быть может, внимания публики заслуживает следующий вопрос. Промышленность, которая может успешно функционировать, лишь похищая из коттеджей и работных домов бедных детей, которые, сменяясь по группам, должны работать большую часть ночи, не зная отдыха; промышленность, которая к тому же смешивает в общую кучу лиц обоего пола, разных возрастов и наклонностей, что неизбежно должно повести к испорченности и развращению благодаря заразительным дурным примерам, - может ли такая промышленность увеличивать сумму национального и индивидуального счастья?". "В Дербишире, Ноттингемшире и особенно в Ланкашире, - пишет Филден, - недавно изобретенные машины были применены на крупных фабриках, построенных близ рек, способных приводить в движение водяное колесо. В эти места, находящиеся вдали от городов, внезапно потребовались тысячи рабочих рук; и. в частности, в Ланкашире, неплодородном и к тому времени сравнительно малонаселенном, потребовались прежде всего люди. Особенно сильный спрос был на маленькие, проворные пальцы детей. Тотчас же вошло в обычай набирать учеников (!) из различных лондонских, бирмингемских и других приходских работных домов. Многие, многие тысячи этих маленьких беспомощных созданий в возрасте от 7 до 13 или 14 лет были тогда переброшены на север. Обычно хозяева" (т .е. похитители детей) "одевали, кормили и помещали своих учеников в домах, расположенных близ фабрик. Были наняты надсмотрщики для надзора за их работой. В интересах этих надсмотрщиков за рабами было заставлять детей работать возможно больше, так как оплата их зависела от количества продукта, выжатого из каждого ребенка. Жестокость была естественным следствием. Во многих фабричных округах, в особенности в Ланкашире, эти невинные беззащитные создания, отданные во власть фабрикантам, подвергались самым возмутительным истязаниям. Их до смерти замучивали чрезмерным трудом... били, заковывали в кандалы, подвергали самым изощренным и жестоким пыткам; истощенные голодом до последней степени, превратившиеся в скелеты, они зачастую плетью принуждались к труду... Иногда их доводили до самоубийства!.. Прекрасные романтические долины Дербишира, Ноттингемшира и Ланкашира, скрытые от всякого общественного контроля, сделались мрачным местом истязаний и часто убийств!.. Прибыли фабрикантов были огромны. Это лишь разжигало их волчий аппетит. Они стали практиковать ночную работу, т. е. с наступлением ночи место одной группы рабочих, уже изнуренных дневным трудом, заступала на фабрике другая группа рабочих; дневная группа отправлялась в постели, только что покинутые ночной группой, и vice versa [наоборот]. Народное предание в Ланкашире гласит, что постели никогда не остывали".
С развитием капиталистического производства в течение мануфактурного периода общественное мнение Европы освободилось от последних остатков стыда и совести. Нации цинично хвастались всякой гнусностью, раз она являлась средством для накопления капитала. Прочтите, например, наивную летопись торговли, составленную филистером А. Андерсоном. Здесь превозносится, как высший триумф английской государственной мудрости, тот факт, что Англия при заключении Утрехтского мира вынудила у Испании по асьенто право вести торговлю неграми между Африкой и испанской Америкой, тогда как до сих пор она вела ее лишь между Африкой и английской Вест-Индией. Англия получила право вплоть до 1743 г. поставлять в испанскую Америку 4800 негров ежегодно. Этим было создано в то же время официальное прикрытие для британской контрабанды. Ливерпуль вырос на торговле рабами. Последняя является его методом первоначального накопления. И до наших дней "респектабельное общество" Ливерпуля осталось Пиндаром торговли рабами, которая - см. цитированное выше сочинение доктора Эйкина, вышедшее в 1795 г., - "превращает дух коммерческой предприимчивости в страсть, создает славных моряков и приносит колоссальные деньги". В 1730 г. Ливерпуль использовал для торговли рабами 15 кораблей, в 1751 г. - 53 корабля, в 1760 г. - 74, в 1770 г. - 96 и в 1792 г. - 132 корабля.
Хлопчатобумажная промышленность, введя в Англии рабство детей, в то же время дала толчок к превращению рабского хозяйства Соединенных Штатов, раньше более или менее патриархального, в коммерческую систему эксплуатации. Вообще для скрытого рабства наемных рабочих в Европе нужно было в качестве фундамента рабство sans phrase [без оговорок] в Новом Свете. 
Tantae molis erat [стоило стольких трудов] создать условия для свободного проявления "вечных естественных законов" капиталистического способа производства, совершить процесс отделения рабочих от условий их труда, на одном полюсе превратить общественные средства производства и жизненные средства в капитал, на противоположном полюсе превратить народную массу в наемных рабочих, в свободных "работающих бедняков" - этот удивительный продукт современной истории. Если деньги, по словам Ожье, "рождаются на свет с кровавым пятном на одной щеке", то новорожденный капитал источает кровь и грязь из всех своих пор, с головы до пят.
7. Историческая тенденция капиталистического накопления.
Итак, к чему сводится первоначальное накопление капитала, т. е. его исторический генезис? поскольку оно не представляет собой непосредственного превращения рабов и крепостных в наемных рабочих и, следовательно, простой смены формы, оно означает лишь экспроприацию непосредственных производителей, т. е. уничтожение частной собственности, покоящейся на собственном труде.
Частная собственность, как противоположность общественной, коллективной собственности, существует лишь там, где средства труда и внешние условия труда принадлежат частным лицам. но в зависимости от того, являются ли эти частные лица работниками или неработниками, изменяется характер самой частной собственности.
Бесконечные оттенки частной собственности, которые открываются нашему взору, отражают лишь промежуточные состояния, лежащие между обеими этими крайностями.
Частная собственность работника на его средства производства есть основа мелкого производства, а мелкое производство составляет необходимое условие для развития общественного производства и свободной индивидуальности самого работника. Правда, этот способ производства встречается и при рабовладельческом, и при крепостном строе, и при других формах личной зависимости. однако он достигает расцвета, проявляет всю свою энергию, приобретает адекватную классическую форму лишь там, где работник является свободным частным собственником своих, им самим применяемых условий труда, где крестьянин обладает полем, которое он возделывает, ремесленник - инструментами, которыми он владеет как виртуоз.
Этот способ производства предполагает раздробление земли и остальных средств производства. Он исключает как концентрацию этих последних, так и кооперацию, разделение труда внутри одного и того же производственного процесса, общественное господство над природой и общественное регулирование ее, свободное развитие общественных производительных сил. Он совместим лишь с узкими первоначальными границами производства и общества. Стремление увековечить его равносильно, по справедливому замечанию Пеккера, стремлению "декретировать всеобщую посредственность". Но на известном уровне развития он сам создает материальные средства для своего уничтожения. с этого момента в недрах общества начинают шевелиться силы и страсти, которые чувствуют себя скованными этим способом производства. Последний должен быть уничтожен, и он уничтожается. Уничтожение его, превращение индивидуальных и раздробленных средств производства в общественно концентрированные, следовательно, превращение карликовой собственности многих в гигантскую собственность немногих, экспроприация у широких народных масс земли, жизненных средств, орудий труда, - эта ужасная и тяжелая экспроприация народной массы образует пролог истории капитала. Она включает в себя целый ряд насильственных методов, из которых мы рассмотрели выше лишь эпохальные методы, как методы первоначального накопления. Экспроприация непосредственных производителей совершается с самым беспощадным вандализмом и под давлением самых подлых, самых грязных, самых мелочных и самых бешеных страстей. Частная собственность, добытая трудом собственника, основанная, так сказать, на срастании отдельного независимого работника с его орудиями и средствами труда, вытесняется капиталистической частной собственностью, которая покоится на эксплуатации чужой, но формально свободной рабочей силы.
Когда этот процесс превращения достаточно разложил старое общество вглубь и вширь, когда работники уже превращены в пролетариев, а условия их труда - в капитал, когда капиталистический способ производства становится на собственные ноги. тогда дальнейшее обобществление труда, дальнейшее превращение земли и других средств производства в общественно эксплуатируемые и, следовательно, общие средства производства и связанная с этим дальнейшая экспроприация частных собственников приобретает новую форму. Теперь экспроприации подлежит уже не работник, сам ведущий самостоятельное хозяйство, а капиталист, эксплуатирующий многих рабочих.
Эта экспроприация совершается игрой имманентных законов самого капиталистического производства, путем централизации капиталов. Один капиталист побивает многих капиталистов. Рука об руку с этой централизацией. или экспроприацией многих капиталистов немногими. развивается кооперативная форма процесса труда в постоянно растущих размерах, развивается сознательное техническое применение науки, планомерная эксплуатация земли, превращение средств труда в такие средства труда. которые допускают лишь коллективное употребление, экономия всех средств производства путем применения их как средств производства комбинированного общественного труда, втягивание всех народов в сеть мирового рынка, а вместе с тем интернациональный характер капиталистического режима. вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса превращения, возрастает масса нищеты, угнетения, рабства, вырождения, эксплуатации, но вместе с тем растет и возмущение рабочего класса, который постоянно увеличивается по своей численности, который обучается, объединяется и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства. Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они  становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют.
Капиталистический способ присвоения, вытекающий из капиталистического способа производства, а следовательно, и капиталистическая частная собственность, есть первое отрицание индивидуальной частной собственности, основанной на собственном труде. Но капиталистическое производство порождает с необходимостью естественного процесса свое собственное отрицание. Это - отрицание отрицания. Оно восстанавливает не частную собственность, а индивидуальную собственность на основе достижений капиталистической эры: на основе кооперации и общего владения землей и произведенными самим трудом средствами производства.
превращение основанной на собственном труде раздробленной частной собственности отдельных личностей в капиталистическую, конечно, является процессом гораздо более долгим, трудным и тяжелым, чем превращение капиталистической частной собственности, фактически уже основывающейся на общественном процессе производства, в общественную собственность. Там дело заключалось в экспроприации народной массы немногими узурпаторами, здесь народ ной массе предстоит экспроприировать немногих узурпаторов.  
Глава двадцать пятая.
Современная теория колонизации.
политическая экономия принципиально смешивает два очень различных рода частной собственности, из которых один основывается на собственном труде производителя, другой - на эксплуатации чужого труда. Она забывает, что последний не только составляет прямую противоположность первого. но и вырастает лишь на его могиле.
На западе Европы, на родине политической экономии, процесс первоначального накопления более или менее завершился. капиталистический режим или прямо подчинил себе здесь все национальное производство, или, где отношения менее развиты, он, по меньшей мере косвенно, контролирует те продолжающие еще существовать наряду с ним и погибающие общественные слои, которые относятся к устаревшему способу производства. К этому готовому миру капитала экономист с тем более трусливым усердием и с тем большим умилением применяет представления о праве и собственности, относящиеся к докапиталистическому миру, чем громче вопиют факты против его идеологии.
Иначе обстоит дело в колониях. капиталистический режим на каждом шагу наталкивается там на препятствия со стороны производителя, который, будучи сам владельцем условий своего труда, своим трудом обогащает самого себя, а не капиталиста. Противоречие этих двух диаметрально противоположных экономических систем проявляется здесь на практике в их борьбе. Если за спиной капиталиста стоят силы его метрополии, он старается насильственно устранить способ производства и присвоения, покоящийся на собственном труде производителя. Те самые интересы, которые заставляют экономиста, сикофанта капитала, теоретически обосновывать в метрополии тождество капиталистического способа производства с его собственной противоположностью, - эти же самые интересы побуждают его здесь "to make a clean breast of it" ["очистить свою совесть в этом отношении"] и громко провозгласить противоположность этих способов производства. С этой целью он показывает, что развитие общественно производительной силы труда - кооперация, разделение труда, применение в крупном масштабе машин и т. д. - невозможно без экспроприации работников и соответствующего превращения их средств производства в капитал. В интересах так называемого национального богатства  он ищет искусственных средств для создания народной бедности. Его апологетический панцирь рассыпается здесь на куски, как дряблый трут.
Следовательно, пока работник может накоплять для себя самого, - а это он может. пока остается собственником своих средств производства, - до тех пор капиталистическое накопление и капиталистический способ производства невозможны. Отсутствует необходимый для этого класс наемных рабочих.
Великая прелесть капиталистического производства состоит в том, что оно не только постоянно воспроизводит всегда соответствующее накоплению капитала относительное перенаселение наемных рабочих. Этим законом спроса и предложения труда удерживается в надлежащей колее, колебаниям заработной платы ставятся пределы, желательные для капиталистической эксплуатации, и, наконец, обеспечивается столь необходимая социальная зависимость рабочего от капиталиста, - та абсолютная зависимость, которую экономист у себя дома, в метрополии, может многословно расписывать как свободное договорное отношение между покупателем и продавцом, между двумя одинаково независимыми товаровладельцами. владельцем товара - капитал и владельцем товара - труд. Но в колониях эта прекрасная иллюзия рушится. Численность населения здесь растет гораздо быстрее, чем в метрополии. так как здесь многие рабочие появляются на свет уже взрослыми, и, однако, рынок труда здесь никогда не бывает полным. Закон спроса и предложения труда терпит крушение. С одной стороны, Старый Свет постоянно выбрасывает туда жаждущий эксплуатации, одержимый стремлением к самоотречению капитал; с другой стороны, регулярное воспроизводство наемных рабочих как наемных рабочих наталкивается на самые неприятные и отчасти непреодолимые препятствия. До производства ли тут избыточных наемных рабочих соответственно накоплению капитала! Сегодняшний наемный рабочий завтра становится независимым, ведущим самостоятельное хозяйство крестьянином или ремесленником. Он исчезает с рынка труда, но только не в работный дом. Это постоянное превращение наемных рабочих в независимых производителей, которые работают не на капитал, а на самих себя, и обогащают не господина капиталиста, а самих себя, в свою очередь оказывает чрезвычайно вредное воздействие на состояние рынка труда. Дело не только в том, что степень эксплуатации наемного рабочего остается неприлично низкой. Последний кроме того утрачивает вместе со своей зависимостью от предающегося самоотречению капиталиста и чувство зависимости от него.