О поэзии Василия Фёдорова

Вот она какой должна быть и ныне настоящая поэзия! Как та, наша – Советская! Сама сегодня читала весь вечер, и перед глазами – не только жизнь и характер автора, но и его окружающих людей – всей его эпохи.
 Подумала – надо разместить насколько стихов, пусть прочтут – иные вспомнят, иные впервые откроют для себя дверь в творческий Мир Василия Дмитриевича Федорова:


И потому
Не странно даже,
Что, становясь все горячей,
Она, чужая, вместе с нашей
Сливается
В один ручей.
*      *     *
"Пересохли жаркие ручьи…"
Пересохли жаркие ручьи,
Отпылали, отшумели страсти…
Возвратись от доменной печи,
Охнул, слег и…
Умер старый мастер.
Не было сединки в бороде,
Даже грудь, по слухам, не болела,
Просто у него в большом труде
От железа кровь отяжелела.
И зимой
По стуже ледяной,
Знойным летом, в мареве белесом,
Взятое из недр земли родной,
Поездами шло к нему железо.
Дань земли,
Что брал он, велика:
Из ручьев горячих,
Бивших в створы,
Огненная вышла бы река,
А из руд
Могли б сложиться горы.
И теперь
За все, что в недрах брал,
Что в огне горячем переделал,
Он земле в уплату отдавал
Маленькое сухонькое тело.
Никому,
Кто знал его давно,
Не казалась малой эта плата.
Сухонькое, легкое, оно
Стоило того,
Что было взято.
  *     *     *
ТРУДОВАЯ КНИЖКА
Одна страница перелистнута,
Шесть строк -
И книжка прочтена.
Но в эти строки мною втиснуто,
Полжизни, не считая сна.
Она скромна.
Сусальным золотом
Ее никто не покрывал.
Вот первая строка -
под молотом
Два года я ее ковал.
Душа от гордости расправилась
У парня, росшего в селе.
И каждый видел,
Что прибавилось
Одним рабочим на земле.
Второй строкой
Три года отнято,
Она была в литейной отлита…
В те дни,
Не очень отдаленные,
Она казалась огневой.
Теперь остыла, закаленная,
И отливает синевой.
Шесть строк,
И кованых и плавленых,
Шесть строк,
Коротких и простых,
Шесть вех,
Негаданно поставленных
На поворотах
На крутых.
Шесть глав
Неповторимой повести
О судьбах на земле родной,
Шесть строк -
Как шесть упреков совести
За не написанное мной…
Припоминаю наставления
Литейщиков и кузнецов,
На что потратить вдохновение,
И красоту, и силу слов:
- Пиши, да так,
Чтоб сердце плавилось
В неубывающем тепле,
Чтоб каждый видел,
Что прибавилось
Одним поэтом на земле…
- Пиши, - сказали, -
Коли пишется,
Коль жизнь способности дала,
Но так, чтоб трудовая книжица
Всем книгам
Матерью была!
*    *    *
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО…
У домен
Есть свое отличие.
Здесь выход чугуна
Не зря
Торжественностью и величием
Подобен выходу царя.
Пред башнею,
Где руды плавятся,
Все,
Кто в заботах ночь не спал,
Стоят и ждут:
Сейчас появится
Его Величество Металл.
Он вышел…
Люди расступаются,
Растроганные красотой.
Идет -
И звезды осыпаются
С его короны золотой.
Не скрыть,
Не спрятать изумления
Ни горновым,
Ни мастерам…
Но,
Ожидавший поклонения,
Он поклонился людям сам.
  *     *     *

О. Гладнева - А это – «Полынь – трава», так метко, что злободневно и в наши дни – начала третьего десятилетия  третьего тысячелетия о Р. Х.   Читайте – убедитесь!

ПОЛЫНЬ-ТРАВА
Витая в облачных туманах,
Последних ожидая виз.
Они сидят на чемоданах
И ждут отправки в Коммунизм.
Они душой и телом, "новы".
- Скорей, скорей! - твердят всегда…
Хоть завтра, хоть сейчас готовы
Они отправиться туда.
Другие грязи не боялись,
А эти, презирая труд,
От пережитков очищались,
"Очистились" - сидят и ждут.
Таким легко:
Спиной к заботам,
Лицом в мечтательный туман…
А мне идти с моим заводом,
Опять не выполнившим план.
А мне дорогами крутыми
На поиск небывалых дней
Идти с соседями моими,.
Со всей оравой их детей.
А мне шагать с моей любимой
Сквозь кухонный переполох,
С моей нигде не заменимой,
И даже в лучшей из эпох.
А мне, забыв о нареканьях,
Без страха, без обиняков,
Ругаться, спорить на собраньях
И наживать себе врагов.
Горячим словом,
Словом бьющим,
О, если б мог я передать
Всю ненависть к лениво ждущим -
Жизнь слишком коротка, чтоб ждать!
До времени -
Пока вы ждете -
Моя седеет голова…
Ведь вы же нашу жизнь крадете,
Как сок земли -
Полынь-трава!
*    *    *
ИМЯ
Как только станем взрослыми,
Займем какой-то пост,
Начнут долбить вопросами:
- Где жил?
- Как жил?
- Как рос?
И кто бы ни расспрашивал,
Я честно отвечал:
- Жил бедно.
Все донашивал
Со старшего плеча.
Рос быстро.
Скажем, валенки.
Войдешь в их пустоту
И сразу видишь - маленький.
А делать что?
Расту!
По слову
Жизнь мне давшего
В торжественной ночи,
Вот так от брата старшего,
Меня не увидавшего,
Я имя получил.
А имя то хорошее,
Браток звался Василь,
Немного было ношено.
Отец сказал:
- Носи.
На мне одежда латана
Сгорала, как в огне,
И только имя братово
По-прежнему при мне.
Его точили недуги,
Не делая старей,
Его трепали недруги,
А имя все добрей.
   *    *    *
"Вспоминается детство…"
Вспоминается детство
И мать моя, жница,
Пятистенной избы
Вековой полумрак,
А в переднем углу
Вся в иконах божница,
На которой я прятал
Свой медный пятак.
У меня был расчет,
Да к тому же и тонкий,
Что не каждый решится
К богам на визит.
Ну, а ежели что,
Любопытной сестренке
Николай Чудотворец
Перстом погрозит.
Ото сна и ко сну
Перед Девой Пречистой
Бестолково взлетала
Моя пятерня.
А уж старшие были
Давно коммунисты,
Между ними и мамой
Шел спор за меня.
Я душою -
То к ним,
То к обиженной маме,
А у мамы дела,
Да привычка страдать.
И однажды в грозу
Перед всеми громами,
Есть ли бог или нет,
Я решил испытать.
Помню,
Воздух от молний
Взрывался, как порох,
Наплывала тяжелая,
Душная гарь.
Я решил.
Я взбежал на Астахов пригорок.
Я, бледнея, сказал:
- Если есть ты - ударь!
И ударило.
Молния трижды сверкала.
Трижды неба разлом
Надо мною зиял.
Трижды детское сердце мое
Замирало.
А потом - ничего,
Отошло.
Устоял.
Был тот день для меня
Днем второго рожденья,
Днем начала открытий,
Исканий моих.
Если я убежден,
Нерушимы мои убежденья,
Потому что
Я жизнь свою ставил за них.
*    *    *
ДРЕВО ЖИЗНИ
Сосна тянулась вверх.
У ней
С годами крепли ствол и ветви,
И протекало меж ветвей
Неторопливое столетье.
Потом начался век второй,
И поднялась она высоко,
Под грубою ее корой
Прошли и загустели соки.
По жильному прошли стволу,
Чтобы в надрезах заструиться
Живой смолой,
И ту смолу
Назвали старики живицей.
Божественная кровь сосны,
Добытая в древесной ранке,
В дни самых страшных дней войны
Сжигала вражеские танки.
А у нее медовый вид,
На ней и звезд и солнца трепет,
Приложишь к ране - заживит,
Приправишь краску - краски скрепит.
А сердце? Вечно ли оно?
Но капля сдобренной живицы,
Как многолетнее вино,
Заставит сердце чаще биться.
  *    *    *
"Не знаю, как вы…"
Не знаю, как вы,
Но случалось со мной,
Что вспоминаю ее и краснею.
Давно это было.
За партой одной
Три года сидели мы с нею.
Был мягок,
Был тонок волос ее лен,
Простую лишь знавший укладку.
Скажу откровенно,
Что был я влюблен
До крайности в каждую прядку.
Но ей
Ничего я тогда не сказал
И, чтоб не казаться беднягой,
Уехал в деревню и землю пахал
Простою двуконною тягой.
Пьянила земля,
И тепла, и черна,
Смутила хмельное сознанье,
И в город, где стала учиться она,
Мое полетело признанье.
С надеждою
Ждал я от милой ответ,
Предавшись фантазии яркой.
Однажды мне подали синий конверт
С огромной красивою маркой.
Читать побежал
В молодой березняк,
Где часто бродил одинокий.
Не очень-то нежный,
Я сердцем размяк,
Увидев приветные строки.
Пока о стороннем беседа велась,
Был почерк ее одинаков;
Пошло про любовь - и увидел я вязь
Неясных готических знаков.
Что делать?
Вдруг свет в мою душу проник.
От счастья лицо разулыбив,
Любовное слово я чудом постиг,
Прочел по-немецки:
"Их либе…"
И помню, тогда же
В любовной тоске
Решил я, о школе мечтая,
Что эту строку
На чужом языке
Когда-нибудь всю прочитаю.
Два года
Сквозь дебри глаголов чужих
Спешил я к строке сбереженной.
Письмо развернул я.
"Их либе дих нихт!" -
Прочел, огорченьем сраженный.
О, знать бы тогда,
В том зеленом леске,
Чтоб совесть не знала уколов,
Что все отрицанья
В чужом языке
Ставятся после глаголов.
За многие годы
Изжил я вполне
Остатки наивности детской.
Но все же краснею,
А главное – мне
С тех пор не дается немецкий…
*     *     *
"Я шел тропой…"
Я шел тропой.
След детства моего
Заштопан был щетинкою зеленой,
Но, как и прежде, у сырых обочин
Цвел пышный дягиль и росла куга.

Но, а продолжение – кто заинтересован – найдёт и прочтёт.
Вот так , дорогие товарищи, стихиряне, я познакомила вас с поэзией Василия Федорова.
Дай Бог, чтобы когда-нибудь чья-то добрая душа открыла миру дверцу и в мой поэтический Сад! Дай-то Бог!