13 том. Яд. 9-11часть

               
  Пир.(9 часть)               
Во дворе поставили стол княжий
Над двором, глаза чтоб не слепило,
Голову не жгло лучами солнце,
Поволоку из того что было

Растянули. Мачты и держали
Паруса из шелковых кусков.
Радуга, казалось, разливалась
Пестротой невиданных цветов.

Княжий двор заполнили столами,
Лавками, чтоб только и пройти
И на улицу столы уже рядами
Побежали, расставляясь на пути.

Званных много. Избранных.
Всем место, строила Тмутаракань.
Равны души всех, а счет, как раньше,
Всем по-старшенству. Отдай им дань

Уважения. И начни с дружины,
Местных или пришлых там бояр.
А они между собою сочтутся,
Чтоб обиды не было, и чтоб пожар

Да не вспыхнул средь веселья:
То голов-то битых не сочтешь.
Во хмелю все силой своей кичатся:
Прав, не прав кто – там не разберешь.

Не считая княжеской поварни,
В двадцати местах с утра варили.
Мясо, птицу, рыбу уже жарили
И котлами овощи томили.

Дух такой пошел с Тмутаракани!
Лисы, сытыми охотиться ходили.
Мясом, да с воздушною приправой,
Сытыми, так вкусно, видно были.

Ключникам с утра князь наставления
Дал, чтоб ничего не оставляли.
Ни в подвалах, ни в кладовых, ни в кладовках.
Ни в ларях. На стол всё подавали.

После пира, вымыть, побелить всё!
Нового начнем копить, сначала.
Свежее чтоб было всё в закладах,
Хоть запасов было и не мало.

Покатились бочки и бочонки
И ушаты за уши тащились,
Кади с кадками, с корчагами, с мисами
Словно барыни носилками носились.
               
Побежали вертела, а там в румянец
Поросята, свиньи, да телята.
Мясо на шестах уже коптилось.
Разносол грибов: вот белые, маслята.

Огурцы, капуста, помидоры
Расставлялись в мисочках и мисках
Ягод разных изобилие по блюдам…
Не сочтешь всего ты даже в числах.

Ростислав поднялся вновь на вышку,
Там, где нынче, ночью он и спал.
Голосом своим, как гром гремучим
На весь мир он кратко призывал.

-За столы! Все братья мои, други!
Прокричал он, сколько было мощи.
Хоть силен и телом он, и голосом
Человек он. И нуждается он в помощи.

И его вблизи уже услышали.
А вдали увидели, как шквал,
Сотни голосов, а может тысяча…
Каждый нынче князю помогал.

 -За столы!- кричали и шумели.
-За столы! Садитесь за столы!
Радуясь заранее веселию
Выл белугой кто-то: -Под столы!

Погоди! Успеешь и под стол ты,
Если уготована постель,
Там тебе сегодня, непременно,
Знатной будет ночью колыбель!
 
И, с невольно глупым отвращением
Но, с непобедимым страхом Склир,
Оглушенный криками, метанием
Толп снующих, он смотрел на пир…

На пирах в Константинополе все чинно.
Приглашенных тысяча порой.
Ждали молча, важно, мановения
Базилевса. И благоговейный тот покой

Осы, привлеченные на запахи,
Мух зеленых, жирных, только рой,
Нарушали тишину жужжанием.
Здесь же, виделось – идет разбой!

Здесь грабеж захваченного города
Мнился Склиру. Он был убежден,
Что еду растопчут в большей степени,
Вина разольют, меда… Но звон,

Что в ушах его стоял был кратким,
Словно буря в ясный тихий день.
Налетела. Паруса рванула.
Дождь прошел. Как будто чья-то тень

И ушла. И снова светит солнце…
Ростислав под руку подхватил
Гостя, и широким своим шагом,
За собою радостно манил.

Миг какой-то, и уже на улице,
Оказался вместе с князем он.
Поразился. Но уже по-новому.
Там, где видеть ожидал погром

Был порядок. И бочонки с бочками
Ровно, с расстоянием стоят.
Все столы полны уже и прибраны,
Угощеньем всех к себе манят.

И чего там только нынче не было!
Пораженный Склир уже смотрел:
Что там: мясо, рыба и соления!
Он глазам и верить не хотел;

Средь моченых яблок, слив и прочего
Было то, чего не знал совсем.
И икра, что лакомство имперских лишь
Богачей - была доступна всем!

И невиданно. Вся разных тут отборов,
То, от светлой - зернышко к зерну,
То, до ярко красной, то до черной.
-«И откуда?! Не понять уму!»-

Как не увлекал князь за собою
Стало влажно на губах его.
Голод. Склир почувствовал вдруг голод
От увиденного на столах всего…

Хоть для Склира за столами нынче,
Вся Тмутаракань, как дикий охлас,
Сброд народов разных, непонятных,
Загорелой кожи только отблеск

И роднит. А волосы – то смольные,
Словно ворона чернющее крыло,
От пеньки-то или льна, они порою,
Рыжих, до красна – везде полно.

Князь же раскрывает всем объятья
Так, что не хватает даже рук:
- Ох, не обессудь, мой князь! Я бедный!
Что имел…! – расцеловались вдруг.

- Поживем еще, отец! Накопим!
Если от души! То больше будет!-
Обнял молодца в иной одежде:
- Терек! Вспомнил! Да и кто забудет?!

Может быть ко мне в дружину?-
- Нет, князь! Сам я по себе.-
- Твоя воля! Помню, уважаю.
Князь себе ты сам! Всего тебе!-

Вырвал у красотки поцелуй он,
Той, что прятала лицо в шелках:
- Не стыдись! На людях ведь не стыдно.
С глаз своих прекрасных скинь ты страх!-

Возвращались улицей другою,
Ростислав немного поспешил;
И на бег стал Склир уже сбиваться,
И за ним бежал, что было сил.

Лица те же перед ним мелькали,
Та же роскошь всюду на столах.
Реже Ростислав стал обниматься.
Успевал взывать он впопыхах:

-Не забудьте чарку и за гостя
Полную, за здравие поднять!
Он нам друг! Он очень славный воин!-
Склир, уже устав всё понимать

Как с седла, свалился после скачки
На скамью, за княжеским столом.
Отдышавшись, он теперь увидел,
Как слуга подал бокал с вином.

Князю тоже наливали чашу
Из прозрачного и тонкого стекла.
В руки взяв её, к воротам вышел.
Вся Тмутаракань, его ждала.

Чашу ту подняв, как будто в храме,
Громогласно он и возглашал:-
-Да живет Тмутаракань на веки
Русская! Аминь!- И словно шквал

Выплеснулся. Тмутаракань шумела,
Завопила; гул и рокот, свист,
Всё слилось, рвануло вихрем в небо,
Так, что птицы оглушенные взвились.

Ростислав,  допив вино, вернулся,
И с улыбкой доброю сказал,
Обращаясь ни к кому, как будто,
И ко всем: -Вот, добрый день настал.

Пира доброго! До вечера есть время,
Други-братья! Некуда спешить.
Так, продлим его, оно ни в меру
И без нас куда то всё оно бежит.

Или от желаний наших тесно ль,
Может Бог, поспешным  для того,
Сделал время, чтобы усмирить нас?
Ой, не знаю… Выпьем за него!-

По совету князя Склир с икорки
Начал, но скорей из предрассудка
Следуя, чем вкуса… А потом,
Всё, по настроению желудка,

Рыбку неизвестной им породы,
С уникальным вкусом он нашел.
А за рыбкой птица, мясо, фрукты;
Голод навсегда уже ушел.
 
Склир следил, как шутники порою,
Ополчаются на тех или иных.
Со злорадством он следил те ссоры,
Но, развязки мирные средь них

Призадуматься заставили немного:
За одним столом и местный и чужой.
Шутки колкие бросают друг на друга,
Но, при этом, дружат меж собой.

Виделось теперь, что парень Ефа,
Тот, что вел галеру мимо мелей,
Князь Вышата, в море, с кем столкнулись,
Хоть чужак, но безгранично смелый.
         
Туголук, что коренной боярин,
Дед его ещё Мстислава знал,
Что купцы… они все, видно, были
Той Землей, что князь и толковал.

Но, вверху её гуляет ветер
Княжьих споров и усобиц, или нет,
От того гуляет этот ветер,
Что Земля его и терпит, вот ответ! 
хххххххххххххххххххххх

На галере с Херсонеса, нынче тихо.
Ночью, только лишь луна взойдет.
То в обратный путь её дорога,
По морской волне и уведет.

Умный кормчий-то, ещё вначале,
Вволю дал гребцам попировать,
А теперь все спят. Заснул и кормчий,
Ему вахту ночью и стоять.

Кормчий поведет галеру в полночь,
Пользуясь прибрежным ветерком.
Море будет при луне спокойным,
И спокойно оно нынче днём.
      
А Тмутаракань шумит как море,
Или даже море-океан.
Скромное сравнение, наверное,
Больше подойдет, как ураган!

Вот удар волны, отката шорох:
Люди ж, увлеченные весельем,
Нет, не слышат шума непогоды,
Как капели радости весенней.

Кто-то затянул лихую песню.
Песню, тут же, сразу подхватили,
Полилась она рекой, как Днепр широко,
Звонко, голоса что выводили.

Девушки, чего-то там, затеяв,
В круг вставали, хоровод водили:
Из цветов на головах веночки;
Бойко они песню заводили.

Да поют то песни- величанье,
Но средь слов, нет-нет, да и репей!
Радость, то по свету разольется,
Искры то невиданных огней.

Вольностью своей они красуются,
Ожерельев звон на их руках,
Тесно кольцам на их тонких пальчиках,
Камешки сверкают на ушах.

Ну, а солнце? Солнце уже прячется.
Появились слуги вот, с ковром.
Усадили гусляров, свирельщиков.
Загорелись факела. Светло, как днём!   

Первая свирель заговорила,
А за ней вторая, третья… трель
Подхватили гусли и средь шума
Разлилась мелодия, теперь,

Тростники, струна упорно песню
Столь знакомую находят, и слова
 В чувствах человека. Шум стихает.
Встала песня. И от княжьего стола

Побежала на простор, она широко,
Если слышал, вспомнятся слова,
И подхватится мотив знакомый,
Он не надоест, гласит молва.

-Не о береге тоскую- пела песня,
О Руси, что витязь в сердце нёс.
Он сражался, побеждал, был побежден,
У скалы, в цепях он жил, как пёс.

Но порвал он эти цепи, и на волю
Вырвался. Корабль его разбился.
Он поплыл. Глаза от соли слепли,
И, казалось, сил давно лишился,

Когда ноги, дна песчаного коснулись ,
Он вперед рванулся, сколько мог,
Это был его Сурожский берег,
-Дик и крут! Что близок и далек!-

Полонила Песнь Жар-Птица эта,
Княжий двор и улицы взяла
В сердце засияв Тмутараканцев,
Слезы-счастья и печали принесла.

И забывшись, воин, мужчины
Горькие, те слёзы по щекам,
Грубым и обветренным, смахнули.
Омывая души и ушла печаль.
ххххххххххххххххххххххххх

Поздно. И луна уже рождалась
Тягостно над мглистыми горами.
Тяжело из темного ей лона
Выйти, что придумано не нами.

Ну, пора! И по приказу Склира,
Молодой кентарх принёс кувшин
С горлом запечатанным и чашу,
С ободком чуть видным, золотым.

-Я хочу с тобою выпить чару!-
Обратился громко к князю Склир.
Осушив её наполовину, он продолжил:
-Князь, спасибо! Ты устроил славный пир!

По словам язычников – любимцы
Всех богов, которыми мы были,
Не дожить до дряхлости с тобой нам;
Умереть, всё ж лучше молодыми!-

Прервалась, казалось, мысль немного:
Были лишними глотки вина.
Чаша, ту которую держал он,
Дрогнула, и может быть она

И упала бы, но Склир неловко,   
Но поймал сосуд, схватив за верх.
Головой в укор себе качая,
Продолжал, на удивленье всех.

-Но тебе, я, князь, и пожелаю
Жизни долгой и великих дел.
Полюбил я, князь, тебя навеки,
Быть твоим врагом, я б не хотел!-
               
Далее. благодарил бояр он,
В Херсонес всех в гости приглашал,
Утомив себя и всех на свете,
Чашу ту, на память и отдал.

А кентарх, тем временем, с кувшина
Угощал. Вино всем разливал.
Склир не пил. Прося у всех прощенья,
Целовался и бояр всех обнимал.

И вино, конечно, похвалили,
И нашли в вине один порок.
Если бы в вино смолу не клали,
В радость был бы каждый в нём глоток.

Гостя проводили все на пристань,
Помогли переступить за борт.
Двое русских встали в нос галеры,
Третий с кормчим, чтоб средь вод

Не попасть на скалы или рифы.
И галера дернулась. Пошла.
Увлекая челн, что провожатых,
И вернёт в родные берега.

Ноги отказали нынче Склиру:
Он был пьян и бил его озноб.
Он не знал, что несколько таврийцев,
Перебезчиков, ругали князя, что

Пил вино из рук убийцы-грека,
Что галеру нужно задержать:
Поскакать по берегу и крикнуть,
Чтоб на мель садили, и узнать

Было ли намешано в вино что?!
Но словам их не придали веса.
-Склир пил сам из этого бокала
И при всех! Да ни сойти мне с места!-

Черной, словно вымазанная сажей,
Уходила с глаз людских галера,
Таяла и размывалась в море.
Исчезала в искренности вера.

Напечалясь в меру, слёзы вытер,
Яромир боярин, речь держал,
Словно уплывающему гостю
Грубо и без лести он сказал:

-Сам себя изгадил ты изрядно,
Гость незваный, нынче за столом!
Вот потыкать бы тебя ещё и носом,
Как щенка, чтоб помнил ты потом.

Многознайка! И на клятвы он свободен,
И на преступленье клятвы, посмотри!
Десятиязычный! Попадись мне,
Так на шее с камнем будешь ты!

-Да оставь! Негоже! Что тебе в нём?!
Ведь от страха кичатся. Боятся.-
Ростислав сказал, как будто в море,
Яромир же продолжал ругаться.

-Да оставлю! Я не спорю!
Пить и есть ведь хочет каждый,
Но про совесть ты не забывай,
И чужого никогда не жаждуй!

Ни одним же хлебом человек
И живёт. Есть греки, и есть греки.
Но таких, как Склир не видел ты,
Да и не забудешь впредь, вовеки!

Думаешь, для смеха за столом,
Мы ему при спорах поддавались?
Для тебя, для пришлых же с тобой,
Мы, все коренные и старались.

Так вживайтесь лучше и глядите,
И учитесь вместе с нами жить.
И скажу, я поубавил все подарки,
И оставил, сколько должно быть!-

-Ох, нехорошо ты нынче сделал,
Правда, хоть их в пору возвращать.-
-Не вернёшь!- тут Туголук боярин
И вмешался: -И ты должен знать,

Что они дают нам не подарки,
А дают они, с тобой нам дань.
Ты ж в ответ, из милости их жалуй,
Ведь зазнаются, так дело будет дрянь!

-Верно, говорит,- и поддержали
Все кто подходил и подходил.
-Пришлый ты, наш Ростислав Владимирич,
Хоть силён, но хватает сил.

Корень твой, пока что не глубокий,
Поживи, да посиди, врастай,
Но пока послушай наше слово,
А не знаешь что, мы рядом, знай!-

Дав урок, немного постояли
И пошли все по своим местам:
Кто доесть, допить, и охмелится,
Слабые, так те уж по домам.

Вовремя и греков отпустили.
Затяни, и к хмельным языкам
Присоединилось бы, ещё железо,
Неизвестно, что бы было там.
ххххххххххххххххххххххххххххх

А галера шла по морю ходко,
Ведь гребцы, набравшиеся сил,
На котлах Тмутараканьских, без усилий,
Слажено гребли. Вот засветил

Маяка свет на мысу Таврическом:
Провожатые здесь больше не нужны.
И гребцы, здесь осушили весла,
Подтянули челн поближе, у кормы.

Комес скинул плащ и к провожатым
Подошел: -Я, вас благодарю!
За услугу. Возвращайтесь с Богом!
Ждите новости, теперь вам говорю.-

-Ну, плыви и ты, пожалуй, с миром!
Так какую новость, стоит  ждать?-
-Ой, большую! Неожиданную новость!-
И расхохотался так, что стал икать.

Провожатые погнали челн обратно,
Плыли молча, лишь на берегу,
Старший и сказал: -Грек зло смеялся,
Непонятно, что имел ввиду.-

-Хмелен он, конечно, но не пьяный.
А прикинулся на пристани, смотри,
Как бы нам чего не вышло!-
-Разговор наш никому не говори.-

А Тмутаракань утихла, но немного.
Кое-где заканчивали всласть.
И у каждого есть мера, есть здоровье,
У кого, пошла родная, в масть!
 
А проводники до проводов, немного
Обделились,  так, пощупав пояски,
Но, теперь они своё то наверстают,
И спешили-то, чтобы разжать тиски.

Псы спят. Много ли им надо,
Если с человеком их сравнить,
Ну, а провожатые -грудь на распашку,
Только начинали и кутить.

Среди праздных слов, то полновесные,
Словно на току: то в меру, то без меры.
Что уплыли греки? Да уплыли.
Не догнать теперь уже галеры.

-Злобно грек смеялся очень,
И дурной он человек гребцы сказали.-
-Впрямь плохой, если чужие разу
Правду всю о нём-то и узнали.-

-Да и не чужие мы гребцам-то право.-
Старший всех, как будто поправлял…
На пиру всё это было дело,
Да за чарой. Кто и что сказал?!

Только через два-три дня и в Корчев,
Так тревожно слухи потянулись.
Худу быть. И вроде беспокойства
Возникало, только лишь проснулись.

И казалось всем, что их позвали,
Руки сразу будто зачесались..
Хоть чесали, зуд всё оставался,
А потом меж всеми и смешался

В общий зуд. И по причине общей:
Что им ждать сегодня и откуда.
Вестников и докучать не стали,
Но, увы, уже не ждали чуда.

У Тмутаракани только тропы
Через степь чужую и лежали.
Не было дороги до Руси-то,
Дальним выселком её считали.

А Империя лежала ближе
К Таврии, чем Русь к Тмутаракани,
И у русских, так же, как у греков,
Маяка два, две, считай что, грани.

На широкой и морской дороге
Грекам помешать могли лишь бури.
Русским на сухом пути тернистом
Помешать могли им, только люди.

Что опаснее, не знаешь, право,
Может быть стихий слепая сила,
Может быть степняк опасней, зрячий;
Мысль уже тревожная бродила.
ххххххххххххххххххххххххххххххх

                Роман Третий(10 часть)

На корме фонарь, что ярко светит
Комес потушить вдруг повелел.
И как будто можно что дождаться,
Пристально, назад он всё смотрел.

Утомившись, кажется забылся…
Но очнулся, он от холода дрожа;
Понял, что галера уже в море,
Ночь была достаточно свежа.

Небо звездное раскачивалось мирно
Над Константом Склиром. только он
Всё, казалось, видел или вспомнил,
Или бредил. Словно тихий звон

Столь не давней, той истории касаясь,
Брата старшего отца. Переплелась,
Что с делами и самой Империи,
 Где борьба одна, всегда за власть.
ххххххххххххххххххххххххххххххх

В одна тысяча тридцать четвёртом.
Базилевс Роман опять не спал.
Он лежал в своей опочивальне;
За окном апрель теплом играл.

Шла последняя поста неделя,
В кои дни, сановники всегда
Награждались все раздачей денег;
Базилевс уже забыл когда

Выходил на люди. Только завтра
Церемонию украсить он решил
И своим присутствием светлейшим,
В чём заранее он всех предупредил.
хххххххххххххххххххххххххххххххх

Путь простой был, тот, которым
На престол Роман пришел.
Без борьбы и без препятствий
Диадему, вдруг, нежданно он обрёл.

В тысяча двадцать восьмом году,том,
Константин Восьмой вдруг занемог.
Очевидною была его кончина;
Он с постели встать уже не мог.

И етериарх, начальник стражи
Пользуясь значением поста,
Умно и разумно он больного
Убеждал, казалось, неспроста,

Чтобы тот приемником назначил
Скромного патрикия Романа,
Родом из фамилии Агриров,
Думалось, что он был без изъяна.

Хоть на десять лет всего моложе
Базилевса Константина он и был;
Тихий, образованный патрикий
Сильным и здоровым с детства слыл.

Был смирён характером, казалось,
Он етериарху. Страж едва-едва
Убедил больного базилевса,
Что тот связан узами родства.

И Романа развели с женою,
Поженить хотели с Федорой,
Младшей дочкой базилевса Константина;
Только с ней они хватили  горя.

Им не удалось сопротивленья девчонки
Ни за что, никак тогда сломить.
И Романа только лишь на Зое;
Дочери второй пришлось женить.

Евдокия, старшая, как знала,
Постриг приняла уже в монахи.
Выбирать Роману не пришлось,
Словно в клетке одинокой птахе.

Зоя же была, не молодая.
Женщина, пожившая  в года
Девичьи свои. И согласилась
Быть женой Романа, и тогда

За два дня до смерти базилевса,
В быстром темпе состоялся брак.
Константин успел благословить их.
И Роман стал базилевсом так.

Объявил прощенье недоимок
Всех неисправимых должников,
Тех, что в заключении сидели,
Их избавив от налогов и оков.

Печенежских пленников, что были
И уведены при Константине за Дунай,
Выкупил. И милостью особенной
Он осыпал церкви все; считай

Что и последний служка в одночасье
Был избавлен, до последних дней,
Думать даже о насущем хлебе,
И о хлебе всей родни своей.

И мечте отдался не на шутку,
О строительстве он храмов и церквей;
Духовенство и само завозрожало,
Уж боясь, его неистовых идей.

И казны всей истощенья опасаясь
Патриарх пытался  вразумить
Сильно увлеченного Романа,
Тщетно он пытался пояснить.

-"Бога, не уловишь ты, как птицу,
Ни сетями, приношением, дарами"-.
Отступил. Доподлинный язычник 
И открылся, видимо, в Романе.

Пусть Константин Восьмой такое было;
Золотой дождь на пороки изливал,
А Роман- чрезмерностью своею,
В зло дожди те, чаще превращал.

Всех земельных собственников, было,
Базилевс Василий сильно угнетал.
Видел в них опасность для  империи
Он единства. Константин не стал

Всё менять. Оставил всё, как было.
А Роман же, отменил законы,
И считая, что не следует богатым
Всё ж, устраивать расправы и разгромы.

Только следует препятствовать порою
Всех убогих, бедных угнетать.
Тех, которые есть суть у бога,
Приучать, малоимущим помогать.

И возрадовались Мелессины, Дуки,
Далессины, Фоки, Камитары
Прочие, кто ненавидел власть былую,
Больше изувеченных болгаров.

И одно препятствие для знатных,
Всё ж людей, всего то,  но, осталось,
Ведь дорогу к власти закрывала
Иерархия, что чаще выдвигалась

Из людей, что чем-то отличились;
И на звания и ранги не взирая,
Канцелярия не гласно выбирая,
Их достоинства разумность и считая.

Эти люди, от сановников, от  высших,
И до сборщиков налогов, все они,
Друг у друга долго обучаясь,
И передавая по наследству навыки свои,

Все провинции держали в подчиненье,
И единства создавали, безграничность,
Для правления Империи Палатию;
Кто бы диадему не носил – стабильность.
               
При Романе Третьем очень явно
Обнаружился нежданно спор:
И кому не править всей империей,
А распоряжаться(!). Ведь с тех пор

Как Роман, вдруг пошатнув нечаянно,
Все устои, сам же повернулся
Он спиною к подданным своим,
От правления, он тоже отмахнулся.

Занялся с усердием он домом:
Клевета здесь и доносы, словно капли,
Непрерывно капая, остатки
И любви размыли. Так, не так ли,

Только сестры Зоя с Феодорой,
Хоть и раньше не дружили меж собою,
Тут воспряли ненавистью новой:
Друг на друга  шли уже войною.

И к тому же нынче Феодора,
В браке отказав Роману зря,
И восстановила  базилевса,
Тем поступком, супротив себя.

Ведь для Зои, базилевс по имени
Мужем был, и брак был по расчёту.
И сдружившись в ненависти оба,
Нынче и нашли себе заботу.

Тайных следствий провели не мало,
И произошло, немыслимо, судов,
Без участия судей и обвиняемых,
И без их присутствия и слов.
хххххххххххххххххххххххххххххх

Да! в правленье прошлом, Пруссиан,
В небольшой провинции Тиарии,
Сын, последнего свободного тогда,
Базилевса Владислава из Болгарии,

И командовал там, в малоазии. Свояк
Будущего базилевса-то Романа
Склир Василий – знатный, импульсивный,
Поругавшись, вызвал Пруссиана,

Он на поединок, шумно так,
Что в тюрьму был, тут же, заключён.
Он за нарушенье Иерархии.
За попытку к бегству – оскоплён.

Ходотайством же патрикия Романа,
Был Василий Склир судом прощён.
Восстановлен снова в должности.
Личный страж, Романа нынче он.
               
Феодору тут же обвинили,
После коронации Романа,
В заговоре, о хищении престола,
С помощью, конечно, Пруссиана.

И, с подозреваемых десятком,
Всех в пособничестве и обвинили.
И судом поспешным и закрытым,
Вскорости огнем и ослепили.

Пруссиана мать, вдову Марию,
Из грузинского владельческого рода,
И сослали в дальний монастырь,
Ранней осенью, того же года.
хххххххххххххххххххххххххххххх

И опасным показался полководец
Дигенис, что, помнят все, разбил
И отбросил за Дунай всех печенегов,
Вторгшихся в двадцать седьмом, и был

Он отправлен дальше от столицы,
В малоазии стал войска командир.
Здесь схватили, и постригли, и монахом
Заключили тут же в монастырь.

Но не успокоились они: и Дигениса
Инока смиренного, кем стался,
Снова привлекли к суду. Как будто,
К шкипетарам, в горы, он собрался

И сбежать. Затем, собравши войско,
Выступить он претендентом на престол.
Дабы избежать позора, инок,
Порки, оскопления, просто счёл:

Ни позволить им  себя унизить.
Радовать их – нет совсем причины.
Из окна он выбросился ночью
Головою вниз. И умер он мужчиной.
ххххххххххххххххххххххххххххх

Многих обвинили с Дигенисом.
Список тот Роман, ведь сам писал.
В их число доверенный сановник
Базилевса и Василия попал.

Его звали Иоанн. Вначале,
К Феодоре был приставлен, как смотритель
Он её двора. И был обязан
Феодору погубить. В её обитель

Лишь попав, он заговор раскрыл.
И с почетом был он награждён.
Очередь пришла и на списание;
И по делу Дигениса уличён,

Был, со всеми, он подвергнут порке.
Разослали всех на дальние места,
Под надзор, но на свободе;
Умирать от голода, и  милости прося.

В монастырь закрыли Феодору,
И насильно постриг совершив,
Успокоились, но правда, не на долго,
Сделать перерыв себе решив.
хххххххххххххххххххххххххххххх


Осенью холодной, в тридцать третьем,
Базилевс Роман вдруг заболел.
Оставались тщетными усилия
Лучших поваров. Роман ни ел.

Интерес пропал ни только к пище:
Он со страшной силою лысел.
Редкие пучки волос торчали
На висках. Он в зеркало смотрел:

Борода, усы,  так поредели,
Что светилась кожа средь волос.
И пересчитать на голове все волосинки,
Был теперь любому не вопрос.

А лицо его совсем опухло,
Тело исхудало. Сон пропал.
Лучшие врачи в своем искусстве
Изощрялись. Но никто не знал,

Что поможет? Травы иль настои,
Мази или волшебство камней?
Только ничего ни помогало,
И лечить чем не было идей.

Мучил сам себя Роман:-«За что же?»-
Думал, в памяти искал вину.
В бога верил, никогда ни сомневаясь
Ни в одном каноне:-«Почему?»-

Ни распутничал, ни нарушал постов он,
И искал лишь пользы он всегда
Для Империи. Когда-то и женился
На развратной женщине, тогда

Откажись он и Империя б попала
В руки ни его, в плохие может быть….
Тело ныло, тело всё болело,
Во рту было гадко и хотелось пить.

Только соки, лучшие из лучших
Были горькими, и все до одного.
Мясо, овощи и даже фрукты
Все имели горький вкус. Чего?

Он не мог словами объяснить всё это:
Непонятливость врачей всех, убивала.
Евнухам велел их бичевать
И смотрел, как плеть гуляла:

Тело вздрагивало, корчилось, когда
Евнух попадает очень метко
В чуткое то место, у мужчин,
Но, при этом, вскрикивают редко.

Ведь в присутствии его кричать нельзя,
А потом благодарят, целуют руку,
И расставив ноги, сколько могут,
Медленно уходят, не показывая муку.
ххххххххххххххххххххххххххххх

А в ночи, что как всегда, без сна,
Базилевс задумывался, скольких
Ослепил, и скольких он постриг,
«На свободу» он отправил скольких.

Взвешивал. Достаточна ли мера?
Дополнял. Того-то ослепить,
Нос тому урезать любопытный,
Ну, а этих просто оскопить.

Книги вспомнил. Раньше он читал.
А теперь нет времени на книги.
Диадемой венчанный, теперь он,
Персонажем был самой интриги.

Руку протянул Роман. Толкнул
Он у изголовья столик низкий.
Вздрогнув, столик сбросил в желобок,
Там лежащий шарик серебристый.

Желоб покатил его на край
Колокольчика, висевшего над полом.
Тот издал протяжный, нежный звук:
Женским голосом он был, казалось полон.
 
Чёрная почти, в лампадном свете
Вдруг двери завеса шевельнулась.
Нечто белое на божий свет явилось,
В евнуха, как в сказке. обернулось.

То был свой,  доверенный, Василий,
Родственник считай что, он свояк.
И не выходи  ему тогда свободу;
Что бы дальше было, да и как?

-Зеркало давай!- считай приказом
Базилевс Василию велел.
Тот зажег свечу за изголовьем:
Отказать святейшеству, не смел.

Зеркало перед Романом ставит:
Любит базилевс смотреться в зеркала.
Перемены были очень быстры,
Их не замечая, в глубь стекла

Смотрит. Поднимает, опускает
Брови. Гладит бороды он волоски.
И в глаза заглядывает глубже;
Улыбается величию он, без тоски.

Тишина. И базилевс мигает.
Склир относит зеркало и ждёт.
Базилевс кивает. Склир подходит.
Так Роман давно к себе зовёт.

Вот ещё кивок и Склир садится;
Значит нужно волю записать.
Вот чернила и перо. Уже готовы,
И папирус тоже. Остается ждать.

Рядом Склир всегда, в соседнем он покое,
Где дежурят все посменно или спят.
Евнухи вернейшие из верных:
Стражи небольшой его отряд.

-Запиши!- диктуется весь список
Подозрительных(для власти ли?) имён.
-И поставь два крестика- что значит,
Ослепление и воля – знает он.

Медлит базилевс. Соображает.
«Радостно сегодня. Сколько до поста?.
Надо бы подарок Склиру сделать…»
-Напиши ещё, вот, Пруссиан – черта.-

Смерть – черта одна обозначает.
«Склир целует руку. Видно рад.»
Базилевс забывшись, засыпает,
Предвкушая будущий парад.

Больше часа спал Роман сегодня:
Много для него. И снова он смотрел
В зеркало. «А сон так освежает.
И при солнце, кожа словно мел!»

-В баню. Я хочу сегодня в баню.
Освеженным быть хочу перед людьми.
Выхожу я к ним, ты знаешь, редко.
Пусть таким меня увидят все они!-

Взяли евнухи под руки и умело.
Ведь Роман всё время обвисал.
Ноги его просто волочились,
Как у мёртвого, и каждый это знал.

В воздухе благоуханном бани
Базилевса мыли, растирали,
Освежили, вытянули тело.
Он ожил и очень даже смело

На скамью сел, даже улыбнулся,
И, забыв он о величии совсем
-Хорошо как! Я хочу поплавать –
Вдруг сказал на удивленье всем.

Банщики ушли все, сделав дело:
С базилевсом только Склир
И два спальных евнуха остались,
И блаженством зазвенел эфир.

Для приличия одетые в короткие
Из тончайшей кожицы штаны:
С двух сторон поддерживая, в воду
Опускались. Стали не видны

Лестницы ступени. Погрузившись,
Оттолкнув опоры те, живые,
Базилевс едва-едва, поплыл всё ж,
Он под взгляды евнухов немые.

Говорят же правду, что нельзя
Разучиться плавать, что приватно.
Он проплыл и повернул назад,
Дно нащупал. И пошел обратно.

Задыхаясь он слегка, позвал:-
-Эй! Василий! Ну, иди! Хоть бродом,
Я хочу сегодня понырять.-
И подпрыгнув, погрузился вводу.

Евнухи навстречу, чтоб помочь
Двинулись, и только показались
Лысины знакомой очертанья,
Лапы их к плечам его прижались.

Чуть нажали и его лицо
Мертвенное, белое, непроизвольно
И исчезло. В воду Склир вошел
Евнухам сказал: -Уже довольно!-
хххххххххххххххххххххххххх

Евнух Иоанн и старенький слуга
Бывшего патрикия Романа
Год назад представили тайком
Правду всю великого обмана.

Оказалось, что по лености своей,
Трусости, пренебрежению Роман
Не вмешался вовремя, в дни ссоры
Склира с Пруссианом, интригант(!).

Мог вмешаться так же: за побег,
Когда Склира, было, к оскопленью
Привлекли. –Ну, будет поспокойней.-
Он тогда сказал на удивленье.

Будучи сестрой жены Романа
Оказалось, незабвенная его жена,
Жалобами  постоянно доставала,
Родственика,  на Василия она.

За распутство, и обиды, та просила
Мужа надоевшего ей, как- то наказать.
Случай выпал. В сговоре решился,
Не взирая, что Василий ему - зять.
хххххххххххххххххххххххххххххххххх

Пища и питье для базилевса
Под надзором. Пробовалась всеми.
И последним пробовал сам Склир,
Первым к базилевсу в этой теме.

Евнух Иоанн однажды ночью,
Белый порошок пронес тайком.
Тут же весь достался базилевсу,
Утром ранним, яд, весь, целиком.

Но Роман! Он был настолько крепок
И душа за тело так держалась…
Болен. Умирает, Слух пошёл.
Нет. Живёхонек он, оказалось.

Ещё дали. Думали поможет.
Каждый день «кончается» твердили.
Нет конца. Дождаться не возможно.
Знать пора. Немного подсобили.
ххххххххххххххххххххххххххх

Жалкие останки над водою
И не поднимая, протащили
К лестнице, и бросив на ступеньку,
На мгновенье все они застыли.
 
И душа действительно, казалось,
Приколочена колёными гвоздями
К телу. Глаз своих не открывая,
Базилевс повёл уже бровями,

Дернулся и плечи приподнялись,
Грудь хотела, кажется, вздохнуть.
Не вздохнула. Рот лишь приоткрылся
И, казалось, хочет он чихнуть…

Только жидкость черная со рта,
Мрамор розовый, с прожилкой, осквернила…
Склир искал биения в запястье,
Сердца стук; душа всё ж, уходила…

И лицо менялось, расправлялось
Пальцы смерти гладили его.
-Сообщи о смерти базилиссе.-
Евнуха отправил одного.

Тот оделся быстренько и маской
Горести лицо своё прикрыл.
Поспешил. Очередной, знать, вестник
Властвованья нового он был.

Склир и евнух третий, базилевса
Вытащили, положив на пол,
На груди ему скрестили руки,
Полотенцем и связали, чтобы он

Был спокоен, а глаза его закрыты
Сами, так и оставались. Склир
Будто бы заснул; сидел и думал:-
-«Как же просто весь разрушитьмир!»-

Выместив всё зло на блудослове,
Наконец, он отомстил лжецу,
Что обманывал себя, пожалуй больше,
Чем других. И надо ж, подлецу:

Ведь ему и здесь хотелось тоже
Обмануть – Сумел он не глотнуть воды.
Сжался весь, наверное. Не вышло!
Лопнул, видимо, он изнутри.

Хоть и отхаркал весь яд. Но поздно.
Только вот империя опять,
Будто бы портовая блудница,
По рукам пойдет и будет вновь страдать…
хххххххххххххххххххххххххххххххх

                Расплата (11 часть)

               
Вверх и вниз раскачивались звёзды
Над  Константом Склиром. Вспоминал:
Дряхлый дядя Вася поглядеть вдруг
На племянника – мальчишку пожелал.

Вспомнил Склир руки прикосновенье
Мягкой, нежной. Пухлое лицо.
Слов не сохранила память детства,
Только добрых глаз лишь озерцо.

Вскоре евнух умер и Константу
Всё по завещанью отказав.
Только вот пришли заимодавцы:
До лозы последней всё забрав.

Но, куда же золото девалось,
И на что потратил он его?!
Может, утолял он свою ненависть;
Сколько погубил он, и кого?!...

Кутаясь в свои воспоминания,
Комес Склир тихонечко уснул.
Пробудившись, завтракал, обедал:
Снова спал он, как уставший мул.

И гребцы завидовали втайне
Склиру нынче. Баловень Судьбы!
Каждый мог отдать сейчас полжизни,
Только поменяться местом бы.

Только кормчий, местный уроженец,
И к тому ж, уже не молодой,
Был встревожен, за слова, он русским:
«Так не шутят, тоже мне герой!...»

Кормчий был свидетелем, пожалуй,
Странным инцидентом, так сказать.
Привезли подарки. Разгрузили.
Вдруг боярин прибыл, чтоб забрать.

Всё распотрошил, оставил малость.
Странно это всё, да и грешно.
И зачем тушить фонарь средь ночи?!
Ждать погони?! Ох, нехорошо…..
хххххххххххххххххххххххххххх
Устье Бухты Символов. И вечер
Тени свои иначе ложил.
Берега казались всем крутыми.
Неоткуда дождь заморосил.

Склир сошел на пристань и радушно
Словно победитель гордо шёл.
Выиграл как будто, бег он квадриг,
И к кентарху Бухты подошёл.

-Я приветствую Вас всех! и доброй вестью!
Смертью князь Тмутараканский обречен.
И ему осталось дней лишь восемь…-
-Он что болен?! Он же был силён!-

-Нет ещё, но скоро заболеет
И смертельной будет та болезнь…-
Склир сказал. И думал. Нет, не просто
В эту щель порою даже влезть.

Втискивая тело, страх вдавивши,
И сдирая мясо вместе с кожей.
Что не просто совершить порою,
Где ошибки даже быть не может.

Сделать самому, своей рукою,
Хоть вершилось это, и бессчётно.
Сколько базилевсов, жен неверных,
И людей достойных и почтенных…

Удержи кусочек ты размером
Только с чечевичное зерно,
Под ногтём. И урони под взглядом
Всех вокруг. И чтоб ещё оно

Растворилось. Задержи ты чашу,
Отвлеки вниманье всех на срок.
И встряхнув, ты размешай осадок,
Не пролив при этом, ни глоток.

Пользуйся вином, ты со смолою,
А смола и скроет яда вкус.
Совершить такое сможет  ловкий,
Ну, и если ты  - не жалкий трус.
ххххххххххххххххххххххххххх

Склир очнулся лишь в дороге ночью.
«Что я, просто очень долго спал?!»
Лошадь, запряженную в оглобли,
По дороге в Херсонес возница гнал…

-Едь в Наместника палатий, слышишь?
И быстрее клячу, ты гони!-
Стукнул кулаком возницу в спину,
Видя долгожданные огни.

Ну, конечно. Только Поликарпос.
Не имел Склир в мире никого,
С кем бы, было море по колено,
С кем бы, в горе, радости легко.
хххххххххххххххххххххххххххххххх

Оказался Склир весьма болтливым:
Поликарпосу опомнится, он дал
Время, происшедшее сегодня
И понять.  Тот вежливо кивал.

И наместник изготовился, казалось
К состязанью. Подождал. Спросил:
-И вполне ты убеждён в успехе?-
-Да! Я делал сам всё!- гордо Склир

И продолжил, что сказал, мол, кто-то,
Что: -«Заботящийся о самом себе,
Должен и обязан, непременно,
Он служить лишь самому себе!»-

-Не оспариваю. Только зелье это
Хорошо ли? Ведь известно нам,
Как Романа долго им кормили
И в итоге утопили, знаешь сам.-

-Средство верное, его, не раз проверил!-
-А на ком? На человеке? Я могу узнать?-
И ответа не дождавшись, он продолжил:
-Значит, будем ждать мы и молчать.-

-Как молчать?- Склир вскрикнул:- Поликарпос!
Я к тебе спешил не просто так!
Прикажи пергамент дать и перья,
Для письма всё. Что ты за чудак!

Я составлю донесенье базилевсу.
Скрепишь и поставишь ты печать.
И его отправить нужно срочно.
Это он имеет право- знать!-

-Величайший?! Верно, он имеет право,
Но рассудим по философски, мой герой!
Вдруг, князь будет жить, в одежде тесной
Ты окажешься, и я с тобой.

Если князь умрет – твоя туника
Сузится во много раз, да и моя.
Для меня, в двух случаях, не честно
И несправедливо. Знаешь, я

Знаю хорошо ведь, базилевса.
Строг во всём он, что и говорить,
А особенно, касается что формы.
Ну, скажи, и как мне нынче быть?!-
 
-Как?! Ты что меня не одобряешь?
Ты не хочешь смерти всем врагам?-
-Одобряю и хочу! И было б,так покойней,
Если бы они, повымерли все там.

За стеной, за нашею  границей.
Мы б с тобой уже попали в рай!
И не нужно было бы, бояться.
И расцвёл бы наш с тобою край!

Мы бы, сняли все с тобой расходы
На казармы, стены, на солдат…
Только это всё, ни в нашей власти,
И ни нам, устраивать парад. -

-Поликарпос! Я не понимаю.
Столько слов, к чему они скажи?-
-Погоди, послушай и поймешь ты,
С выводами только не спеши…

Совершил ты доброе, быть может
Дело,но! Превосходительнейший ты,
Коих, всё ж, вещей не понимаешь,
И забудь о славе ты мечты.

Базилевс не поручал тебе, любезный.
Никогда, пойми, и ничего.
Ты для русских был в Тмутаракани
Как посол Империи?-,-И что?!-

-Что?! Послы, увы, не убивают
И не кормят снадобьем князей…-
-Это я, дела послов не знаю?!
Или приближенных к ним людей?!-

-Тише, тише! Мало ль что бывало!
Знаю, кормят, убивают иногда!
Только никогда не признаются,
Быть должна Империя - чиста!-

-Дай галеру. Напиши пергамент.
Я, доставляя лично, так сказать.
Надпись сделай "Государственная тайна",
Он один и сможет прочитать.-

-Ты не знаешь канцелярий, верно?
Писем там таких, ты знаешь, тьма.
Прочитать их все, не хватит жизни
Базилевсу. Вот в чём кутерьма.

Все их в канцелярии читают.
Базилевсу ж, отдают читать,
Только те, на что не могут сами,
Или вдруг, не смеют отвечать.

Твой донос особый, в канцелярии
Справки обо мне и о тебе
Подберут, о Таврии, о князе,
Будут ждать. И может быть вполне

Не дождавшись смерти Ростислава,
К базилевсу сразу побегут.
Нам с тобой тогда не поздоровиться,
Ну, и что на это скажешь тут?!-

-А за что? За что, не понимаю!-
-Как за что? За разглашение сего.
Тайна государственная это,
Разгласил её ты для чего?!-

-Кто нас упрекнёт с тобой в разгласке,
Если мы положим под печать
Надпись "Государственная тайна"
Значит и нельзя никем читать.-

-Знаешь, всё в Палатии секретно,
Нет для оглашенья ничего.
От самоубийства я пытаюсь
И спасти тебя - то и всего.

-Убедил?!-  -Не знаю. Я подумаю.
Чувствую, лишаешь ты меня,
Ни заслуги перед всей Империей,
А боишься, что прославлюсь я.-

-Ты упрям, как женщина, подумай,
И пойми, лишь тайна и спасёт
Нас с тобой от спешного решения,
Ну а там, уж если повезёт

И наедине, дождавшись случая,
Всё расскажешь базилевсу сам.
Он и наградит тебя за мужество…
А галеру я тебе не дам!

И надеюсь, что никто не знает?-
-Нет, я ограничился лишь тем,
Всем сказал, что князь серьёзно болен,
В остальном, как рыба, был я нем.-

-Бог Великий! Известил кого ты?!-
-Кто встречал на пристани меня.-
-Значит, ты во всём, им всем признался?!-
-Им сказал, что и сказал им я!-

Овладев собою Поликарпос,
Комесу небрежно он кивнул.
"Глупость – есть болезнь, всего по сути…"
Он  на Склира больше не взглянул.

Было поздно. До утра придется
Следствие, пожалуй отложить,
И узнать про откровенья Склира.
И подумать, как им дальше быть.

Во, дурак! Таких и любят женщины,
Как Венера, вестница страстей,
Выбрала тупицу ведь, Париса,
Хоть не пара он, конечно, ей.
               
Нет сомненья, что то дальше будет:
Этот в дело яд свой запустил.
Гнев свой могут выместить, ведь русские…
Нет у Таврии, бороться с ними сил.
 
В детскую поплелся Поликарпос.
Пять кроваток. Тихо. Свет лампады.
Дети все, так мирно, крепко спали:
Что ещё для счастья людям надо?!

Обошел, крестя их, как обычно,
И к себе он в спальню и побрёл.
Слав Богу, что жена уснула.
К образам он сразу подошёл.

Перед ликом Господа просил он:
"Господи! Пойми ты и прости!
Ради всех детей, ещё невинных,
Ты грехи нам всем и отпусти".

Слёзы жалости к себе, и к детям,
К людям, даже к князю потекли,
Искренне. Хотелось, чтобы яд тот
Ослабел. "Бог мой! Ты помоги!"
ххххххххххххххххххххххххх

Бог послал сон крепкий нынче ночью,
Головою свежей, утром наградил.
К полдню Поликарпос расспросил  всех,
Кто встречался Склиру, только был

Он убит. Ростки, увы, завяли.
И из дома Склир не выходил.
Прихватив большую часть подарков,
Он, со слов жены, вовсю кутил.

Разложив тмутараканские подарки
Состоявшие из рыбы и икры,
И копчёной свежести дичины:
Наслаждался этим до поры,

Когда есть и пить, уж надоело.
А потом от трапезы болел.
Выходить из дома не хотелось.
Он освободил себя от дел.
хххххххххххххххххххххххххх

Пятый день настал. Суда пристали
Из Тмутаракани. Моряки
Говорили о болезни князя…
Напряжения светились маяки.

Отслужил Епископ сам Таврический,
В Херсонесском храме, по добру,
За здоровье князя Ростислава,
Он молебен. тут же, по утру.

В тот же день, и с грузом всяких слухов,
Два Тмутараканьских корабля
В ночь, домой обратно поспешили,
Не закончив важные дела.

Слухи пронеслись по Херсонесу;
Явно страха виделась печать.
Зримо и не зримо в этих слухах
Слышалась и слез уже печаль.

Мирный, без войны день, он не лишний…
Вот пришел седьмой, уже восьмой.
На девятый  лишь, из Бухты Символов,
Весть принес под утро, верховой.

Всё! Свершилось! Ростислав скончался.
И из Бухты Символов кентарх
Счёл событие, увы, он чрезвычайным(!)
Чем помог Правителю. В чертах,

Поликарпоса  прозренье сути
Всех вещей, вернуло вдруг с небес.
Вдасть сейчас, как раз, необходима,
Будь она хоть призрак, хоть сам бес.

Ибо бесы, призраки, как сети,
Создаются волею людей.
И, собрав Таврический он синклит.
Ждал, всё ж, умных мыслей и идей.

И епископ со своим викарием,
И градоначальник Херсонеса,
И начальник флота и нотарий,
Почты и дорог начальник. Места

И не находили. Склир явился
Лишь последним, и его сопровождал
Молодой кентарх, с которым вместе
Он в Тмутаракани пребывал.

Комес всем казался утомленным.
Он рассеянно  сослался на болезнь:
Потому, так долго не являлся,
Хоть и слышал он про князя весть.

Но его, увы, никто не слушал,
И никто не спрашивал его…
Все, кому по должности положено,
Всё сказали. И решенье выдали одно,

Что во всём теперь, нужна умеренность.
Русские все, нынче беспокойны.
Не сочли такое, хоть за вызов:
Нужно быть всем, всё же осторожней.

В Бухте Символов и в Херсонесе
Русские отдельно все живут.
И под управлением старейшин
Собственных, хозяйство и ведут.

Иепархи посетят все русских,
Соболезнования выразят они.
Взнос за счет епископии вклада,
На поминки Ростиславовой души.

И такой же, вклад послать немедля,
Надо и в Тмутараканский храм,
Поднести четыре им иконыц,
Чаши, ризы… И отец викарий сам

Может и отбыть в Тмутаракань-то,
К вечеру галеру снарядив.
С лучшими, отменными гребцами,
Осветив дорогу, и отплыть.

Комес сообщил усталым голосом:-
-Войско малое, чтоб службу-то нести…-
Но его никто о том не спрашивал,
С явным отчуждением внутри.

Все его, как будто сторонились.
Секретарий запись записал,
Всё о совещании синклита,
Всё по форме, по закону соблюдал.

Расходились под печальный ныне
И протяжный звон колоколов.
Нынче, во всех храмах Херсонеса
Свечи плачут среди образов.

Плачут те, о благоверном князе,
В мир иной который отошел.
"Нет там ни печали, ни вздыханий.
В вечную он жизнь от нас ушел".
ххххххххххххххххххххххххххх

С лестницы палатия рассеянно
Склир спускался. Был опустошен.
Первые же дни при возвращении,
В пьянку  превратил невольно он.

Сил не стало. Трое суток ровно
Склир был трезв, теперь он понимал,
Что не следует, не за своё, пожалуй,
Дело браться. Это точно знал.

Не желанье выслужиться было
И не польза для Империи, его
Двигала. Завистливая ревность
Ростиславу, больше ничего.

Брел ведь, лабиринтом он, не зная,
Что в итоге, выхода здесь нет.
Завиток, с которого казалось
Выбирался, не давал ответ.

Может быть,  Империю и бросив,
К Ростислава пристани пристать?
Эта мысль бессмысленна казалось:
Он возился с ней. И раньше б знать!
ххххххххххххххххххххххххх

Вот, в соборе служба завершилась
И на площадь вылилась толпа.
Смешиваясь с теми, кто теснился,
В храм что не попали, и когда

Занятый своим, Склир взял правее.
-Вон убийца!- кто-то закричал.
И очнувшись, комес только понял,
Что народ, его и оскорблял.

На него указывали пальцем.
И толпа придвинулась к нему:
-Отравитель! Каин! Он Иуда!
Бей его!- уже неслось сквозь тьму.

Вырвавшись, Склир прислонился к стенке,
Рядом с ним был молодой кентарх.
Выхватил Склир меч. Толпа отхлынув.
Сделала назад всего лишь шаг.

-Разойдись! Прочь! Предупреждаю!-
Злобно крикнул Склир, как на врагов,
Но погас внезапно голос Склира.
Заглушил тот голос гневный рёв.

Склир шагнул вперед, но первый камень,
Угодил ему он, прямо в рот…
Палатийский служка задыхаясь,
Вытирая с глаз соленый пот;

Он кричал, выкрикивал, старался
Перед Поликарпосом взахлёб:-
-Всё... Побили…сразу двух…камнями…
Злой на них, собравшийся народ.

Хоть сановники к ним поспешили,
В миг, закончилось убийство, что сказать.
Если б захотели те, удрать - то,
От суда людей – то, не сбежать.-

-Божий Суд! – сорвалось, Поликарпос
Сам опешил, от тех слов, считай.
И слова те, хоть дошли до Канцелярии,
Поняли, что это невзначай...

Или слов тех, вовсе не заметили.
И не стали ставит и в вину,
Как в вину к тому же, не поставили
И епископу, за дерзость, не одну.

Тело убиенного кентарха
Отказался он предать земле
Освященной: - "Склир без покаянья!
Исповеди! Быть тогда беде!-
ххххххххххххххххххххххх

Море поглотило тело Склира.
От него следа и не осталось.
И война тогда с Тмутараканью,
Слава всем послам, не состоялась.
ххххххххххххххххххххххххх

Раз, жена Правителя спросила:
-Разве справедливо, что порой,
Человек простой лишает жизни
Человека Большего, постой.

Ну зачем же, Боги позволяют,
Не мешают Боги им совсем?!-
-Их пути неведаны, незримы,
 Нам с тобой. Ты хочешь знать зачем?

Говорят, что камень на дороге,
Может и судьбу всю изменить!
Эта старая, пожалуй на сегодня,
Присказка. Но не могу забыть.

Ты её хоть малость понимаешь?-
-Нет!- Правитель хмыкнул: -Вот и я,
Хоть её совсем не понимаю,
Это правда, хоть и не моя.-


                2021-2023г.г.