Каникулы детства

В каникулы бывал у бабушки подростком часто, в далёком русском маленьком селе.
И воспоминания тех дней прекрасных мечтою до сих пор живут во мне.
Там тёмный конь с оборванной стальною цепью
Куда-то дико мчал сквозь ночь просторной степью.
Как дивно стрекотал ночной сверчок. И как кружился дивный светлячок
там тёплым летним вечером…
И как прекрасно у око́н древе́сной бани быть незамеченным -
Там с деревенскими, подростками лихими, да и с приезжими, как я,
парнями городскими.
И сладкий, розовато-белый клевер, и мох, стремящийся на север.
Приворожённый сеновал, где завершался непременно всех деревенских свадеб карнавал.
Мы бегали в соседнее село (название странное "Баска́ки").
О том названии повествуют исторические са́ги.
Как оказалось, так назывался в старину татарский данник,
Баска́к – татар посланник или наместник – злой Орды избранник.
И видно, моим предкам было нелегко – письму далёко-далеко
До русского царя и трона, крестьянам и купцам Тверского княжества,
А ныне Весьегонского района.
В разгар каникул, вечером – так поразила странная свирепость деревенских драк -
И мужиков, дерущихся до одури наотмашь, и свор дерущихся за праведность собак,
Бегущий дуралей, махающий огромною оглоблей, вошедший в раж.
В тех образах была какая-то могучая былинность, и диковатая, святая самобытность...
И первобытный метод ловли рыбы - руками из-под камня в той Кесьма́ - реке,
Где гладки были каменные глыбы, и где-то, мимо нас, боявшихся подростков,
Большая щука проплыла невдалеке.
И как краснели раки на дымившемся костре...
Намоленная старая церквушка, порушена, но оказалось, не видавшая татар,
Безжалостно завалена исконным мужиком каким-то красным удобрением,
А рядом слышалось глухое "карр" взбесившихся воро́н, на всё смотрящих с нескрываемым презрением,
На тупо исполняемый приказ от председателя (он исполнял ЦэКа указ).
Как будто места не нашлось другого на необъятной широте Руси для удобрения,
Чтоб избежать пред Богом небывалого веками преступления.
И бабушкин дремучий полисадник, крыжовник, жёлтый как китайский всадник.
И топот злых быков, рванувшихся на нас за жердяной оградой,
И бег к реке, в погоне за прохладой,
Волшебно - вкусный клюквенный кисель, который был наградой
За босоногий день и беспрестанный бег,
Такой свободный и летящий, что в миг запомнился на век,
Куда-то вдаль, в простор, на свежий луг, и голоса чужих подруг,
Где сладкий клевер мёдом переполнен, и летний день ручьём исполнен.
Куда умчалась та далёкая река, какими стали берега?
И где та Ольга - девочка соседка, приезжая из Ленинграда?
Приветлива, чиста, любому солнцу рада.
Где того неба пастора́ль и та недолгая печаль в сиянии звёзд и эта тёплая вода?
Беспечных мальчиков ласкала во́лнами она …
Из детства та святая Русь, та, за которую молюсь. И эта святость детства от доброго соседства,
Где всё так правильно, светло, просторно, просто, без кокетства,
Без взрослой маски неестественных улыбок, без звона злых монет, без укоризны и карет,
Без грубой фальши злого мира, далёкого от той реки - такой простой и чистой, особенной, игристой.
И помню, как я уезжал домой, в Сибирь с каникул, и как мне вслед кричали деревенские с тоской –
Ты приезжай к нам, "городской"...
Как далеки они все были от балета, там, в бухте детства, что в глубинке света.
Но как чисты их души и сердца, и те каникулы, что до сих пор моя отрада,
И блеск в глазах их озорного взгляда.
И вспоминаю часто я тех босоногих пацанов, давно уже отцов
И дедов. Их не найти, уж нет концов. И не послать туда гонцов.
Нет тех домов. Нет тех сверчков
И деревенских увальней, природных, работящих, славных,
отнюдь не простачков,
С которыми всё лето вместе мы валяли дурачков.
Оттуда дружно понеслись в другую жизнь мы всем кага́лом,
Где всяк своим путём, пока ещё с приподнятым забралом.
Прошло уже так много лет. Где сеновал и свежесть лета?
Но время вдаль летит, ему не до ответа.