Леся Украинка. Fiat nox!

FIAT NOX![1]

«Да будет тьма!» — сказал наш бог земной.[2]
И стала тьма, взгосподствовал хао́с,
Как перед сотвореньем мира. Нет,
Ещё страшней был тот хаос, ибо в нём были
Живые души, их давила тьма.
Повсюду мороки всплывали из хаоса:
Болезни, войны, голод, бедность, ужас —
Смертельный ужас леденил всем душу,
И самым храбрым становилось жутко
От звуков плача, стона и голодных криков,
Что подымались, будто б со дна моря,
Из недр толпы, огромной, чёрной. Мнилось,
Как будто бы толпа есть часть хаоса
И голос оного. Порою раздавались
Во мгле отчаянные крики: «Света! света!»
И слышался в ответ могущий голос
Земного бога с высоты престола:
«Да будет тьма!» И снова трепетал хаос.

О, не один наследник Прометея[3]
Живящу искру с неба вздобывал,
И миллионы рук тянулись к ней,
Как ко звезде, что указует путь.
И рассыпалась та большая искра
На искорки поменьше, поничтожней,
И каждый прятал искорку, как клад,
В холодном пепле испокон веков;
Она не гасла, тлела в той могиле,
Но не давала ни тепла, ни света.
А доблестный сукцессор[4] Прометея
Наследовал печальный жребий предка:
Изгнанье, муки, цепи, кандалы
И смерть до срока в диком отчужденье...

И до сих пор так, братья! и до си́х пор тьма.
Ау, окликнитесь! Так страшно в этом
Хао́се. Чу!.. Я голос слышала, свободный
И смелый голос, он звучал, как эхо
В лесу, — теперь умолк, и тишина
Страшней мне кажется, нежли была
Дотоле. Братья! сукцессо́ры Прометея!
Вам не орлы грудь гордую раздрали, —
Змеи́ поганые впилися в сердце.
Вы не прикованы к скале кавказской,
К той, что сияет снежною вершиной,
Людя́м весть об невольнике давая!
Нет, все вы похоронены́ в могилах,
Откуда не слыхать ни лязга кандалов,
Ни стонов, ни мятежных слов...

                Царь тьмы!
Наш лютый враг! Недаром ты боишься
Кандал железной каторжной музы́ки!
Боишься ты, что грозный лязгущий напев
Пронять сумеет даже каменное сердце.
А чем же заглушишь ты дикий голос
Хао́са тёмного, крик голода, нужды
И те отчаянные вопли: «Света! света!»?
На них всегда, как эхо в горних скалах,
Свободный, смелый голос отзовётся.
«Да будет тьма!» — сказал ты, — это мало,
Чтоб заглушить хао́с, чтоб Прометея
Убить. Когда твоя так беспредельна сила,
Последний приговор скажи: «Да будет смерть!»

                25 сентября 1896

[1] Fiat nox! (лат.) — "Да будет ночь!" Леся переводит это выражение: "Да будет тьма!"
[2] «Да будет тьма!» — сказал наш бог земной. — В этом, вероятно, можно видеть поэтически трансформированный отклик на первую публичную речь русского царя Николая II Кровавого (17.01.1895), которая содержала фразу: "Оставьте бессмысленные мечтания!" (о конституции и либеральных реформах). Наш бог земной — то бишь царь-анпиратор.
[3] Прометей — в древнегреческой мифологии титан, защитник людей от произвола богов. По древнейшей версии мифа, Прометей похитил с Олимпа огонь и передал его людям, за что по приказу Зевса был прикован к скале в горах Кавказа и обречён на непрекращающиеся мучения: прилетавший каждый день орёл расклёвывал у Прометея печень, которая вновь отрастала.
[4] Сукцессор (лат.) — наследник, приемник.






«Хай буде тьма!» – сказав наш бог земний.
І стала тьма, запанував хаос,
Немов перед створінням світу. Ні, ще гірше
Був той хаос, бо у ньому були
Живі створіння, їх давила тьма.
Скрізь марища з хаосу виринали,
Лиха зараза, голод, злидні, жах –
Несвітський жах усім морозив душу:
І найодважнішим ставало жаско,
Голодні крики слухаючи й стогін,
Що виринали, наче зо дна моря,
З юрби великої і темної. Здавалась
Ота юрба частиною хаосу
І голосом його. Часами розлягалось
У темряві гукання: «Світла! Світла!»
І на відповідь чувся голос дужий
Земного бога з високості трону:
«Хай буде тьма!» І знов тремтів хаос.

О, не один нащадок Прометея
Блискучу іскру з неба здобував,
І безліч рук до неї простягалось,
Мов до зорі, що вказує дорогу.
І розсипалась та велика іскра
На іскорки малесенькі, незначні,
І кожний іскорку ховав, неначе скарб,
У попелі холодному віддавна;
Вона не гасла, тліла в тій могилі,
Та не давала ні тепла, ні світла,
А сміливий нащадок Прометея
Знаходив смутну долю свого предка:
Вигнання, муки, нерозривні пута,
Дочасну смерть у дикій самотині…

І досі так, о браття! й досі тьма.
Гей, озовіться! Страшно в сім хаосі.
Я чула голоси одважні, вільні,
Вони лунали, мов гукання в лісі, –
Тепер замовкли, і страшніше тиша
Мені здається, ніж була раніш.
Брати мої, нащадки Прометея!
Вам не орел розшарпав груди горді, –
Бридкі гадюки в серце уп’ялись.
Ви не приковані на тій кавказькій кручі,
Що здалека сіяє сніжним чолом,
Про в’язня звістку людям даючи!
Ні, ви поховані в землянках, звідки навіть
Не чутно брязкоту кайданів, ні стогнання,
Ні непокірних слів…

                Гей, царю тьми!
Наш лютий вороже! Недарма ти боїшся
Кайданів тих залізної музики!
Боїшся ти, що грізні, смутні гуки
Пройняти можуть і камінне серце.
А чим же ти заглушиш дикий голос
Хаосу темного, крик голоду й біди
І розпачливого гукання «світла, світла»?
На нього завжди, як луна у горах,
Одважні, вільні голоси озвуться.
«Хай буде тьма!» – сказав ти, – сього мало,
Щоб заглушить хаос і Прометея вбить.
Коли твоя така безмірна сила,
Останній вирок дай: «Хай буде смерть!»

                25.09.1896