Гражданину поэту

Словно воин в поле, идёшь один -
- не считая муз и  Пегаса -
ледоколом атомным против льдин
в правоте с большинством тягаться.
А оно уже целый  год твердит
с видом праведности в оскале,
оправдательный вынося вердикт:
«Ну и  правильно, что напали…».

На  блаженство правды похожа блажь…
Мозг того и гляди взорвётся:
если эти все бедствия  –  мир ваш,
то войной у вас что зовётся?
Даже, если  бьёте лбом кирпичи,
доказать что-нибудь нет шанса.
Толку мало.  И кричи, не кричи…
Лучше, может быть, не мешаться?

Сломан старый  телефон-автомат.
А гудки слышны ещё  в трубке.
Есть неверующие, как Фома,
и в портреты, и в бюсты-обрубки.
Это с нами наяву или сон?
Кто вас  дёргает так за нити?
Есть у нас доверия телефон.
Нет доверия?  - Не звоните.

Вы не пели власти хвалебных од,
словно выкидыш  ораторий.
Вновь зовут мужчин в крестовый  поход
исправлять  ошибки историй.
Словно руки свои Пилат умыл…
Всё одобрили две  Палаты.
Продолжается борьба  за умы.
Жаль, что гибнут в ней и солдаты.

Тихо мёрзли слёзы плакучих ив.
Было холодно и  берёзкам.
С февраля звучит тревожный мотив
выступлений  в зале кремлёвском.
Жвачкой слов страна  по горло сыта.
Словно призрак, страх замер в зале.
Разбиваясь на осколки цитат,
на лету слова замерзали.

Как  в театре, слова. Но важен тон.
Вновь  кричат партер и галёрка.
И летят  призывы «На Вашингтон!»
самолётом в башню Нью-Йорка.
Помолчать бы сейчас всем площадям.
Стадионам орать -  не ново.
Что твой голос там? - Там не пощадят
ради  слова отца родного.