Нью-Йорк

Большой, широкий город, магистрали и дома,
Гусары в окнах, бесполезная тюрьма,
Зелёным яблоком железо запоёт,
Ты станешь слаще.
А я пропала без вести в японских лагерях,
Пропала голубем, синицею в руке.
Я застывала в ожидании тебя,
Неблагодарна.

(Ночные снайперы, 31-я весна)


Моего рыжего друга Винсента
В середине Апреля бросила девушка
Он прятал глаза и очень таинственно
Рисовал разбитое сердце свое
И вино казалось с другими невкусное
Не с кем было делить цветущую Францию
Все садовые ирисы отдал искусству он
Не любил молодых, но любил танцевать

(Алёна Швец, Ван Гога бросила девушка)

Для Выхода Из-Под Контроля, Ловушки для душ.


Город как старая, покосившаяся табакерка.
Узкие улицы, широкие проспекты.
Статуя Свободы – французская пионерка,
стоит взирая на штормящие воды.
Нью-Йорк – нюни со всего мира льют тебе за ворот,
со всего мира льют струю.
Прими и невзрачную мою.
Я на миг шум твоих улиц перебью,
а, что дождем ответишь с синичками склюю.
Твое величие временное,
все эпохи в итоге
становятся лишь поколением
поэтов и мохноногих
в сизой дали голубков.
Они улетают, и мы улетаем, быстрее в туманы летят
и те чьи двухохлые муки ты звал в метрополиса сад.
Ты думаешь, ты сильный?  Ты сильный сзади,
у зада всегда к изголовью зависть.
Ты забираешь все, что есть в моей тетради,
но это ни к чему, кроме препинаний
и птичек несмышленых в любви щебетаний, –
зачем тебе мои блюзы синих маний? –
ты не получишь с них вовек ассигнований.
Все, что каждый к тебе как вол полудохлый волок,
все, что он когда либо любил,
ты превращаешь в месиво листьев бескрылых,
позволь, упорхнем, подбирая ризы.
Ты стой, тебе все, что людское и чистое ню невдомек.

В каждом камне слышит стон стена.
В каждом камне мой апрель из сна.
Стой, Нью-Йорк, в трагической воде,
стой и помни – я с тобой везде.