Дары

* * *

Скользит холодная луна
По небу, по озёрной глади…
У кособокого окна
Клён одинокий при параде.
Капуста — снегом на морозе
Хрустит, выталкивая гнёт,
В кадушке... Мог бы дальше в прозе,
Да клён покоя не даёт —
Всё тычет ветками в окошко,
Всё любопытствует старик:
Заянтарилась ли морошка,
Достаточно ль просолен шпик?..
Мой неустанный соглядатай,
Вглядись в листок календаря —
Там багровеет чёрной датой
Страны последняя заря.

* * *

И пруд разделан под орех
Приходом оттепели ранней,
И солнце льётся из прорех
На лес в застиранном кафтане,
И перезвон, и перестук
Пернатых — кончилось зимовье;
Стучит в окно проросший лук —
Опрятных грядок предисловье.
Устав от суетных хлопот,
На солнце щурясь, пожилые
Выходят люди из ворот
И будто видятся впервые.
Теснятся слёзы в их глазах,
Искрится радость — в звонком небе,
На вербах и на образах,
На свежевыпеченном хлебе…

* * *

Разрезая тяжёлые воды,
Перезревшие рыбы плывут.
Я не чувствую сердца природы,
Что навек успокоилось тут.

Стало пусто и скучно рыбачить —
В мир уходят иной рыбаки…
Из простых человеческих качеств
Мне досталось смиренье реки.

Мне досталось… Но сердцем ветшая
Под напором опасных идей,
Я долги пред собой погашаю,
Вспоминая обычных людей.

* * *

Ночным ознобом ледостава уста разомкнуты реки,
В снежинки полчище отавы вонзает острые штыки.
Плотвы серебряною стайкой вода удерживает птиц,
Звенит струною балалайки, гремит, как спицы колесниц,
Стремнина… Словно после бани, надраена как самовар,
Луна в анисовом тумане вдыхает молодильный пар.
Нет лучше времени на свете. По саду стелющийся дым
Укрыт листвою, точно дети лоскутным пледом шерстяным.
Листвы обугленная заметь, позёмка света на полях
Змеится, застилая память об улетевших журавлях...
Нет чище времени, нет краше. В хрустальном зеркале пруда
День отражается вчерашний и безымянная звезда.

* * *

Ехал дед на возу — заронил слезу
По судьбе-голытьбе лютой,
По синюшной холотьбе-колотьбе…
Ой!

Я слезу нашёл —
Сапожком колол.
А слеза целым-цела, —
Видно, стужа будет зла.

Овёс не довёз — наглотаешься слёз.
Не расставил стога — хрен поешь пирога.
Дров сухих не напас — зубы в пляс.
Не набил закромов, погребов — потаскаешь гробов.

Ну а если всё ладом —
На кровать с молодой!
Мни ей, стерве, бока
Да валяй дурака.

* * *

В поисках тихой уютной норы
Солнце сползло с крутобокой горы,
Чтоб отдохнуть от людей и зверья.
Сбросило кожу светило-змея,
И закатился горошиной день
В топкую, вязкую, мутную тень.
Кладбища, церкви мрачны и пусты,
Вогнуты в речку и тонут мосты.
Не перейти — коротки сапоги —
Царство Кощея и Бабы-яги.
Пробуешь вброд — получается вплавь,
Видишь народ (не убавь, не прибавь,
Праведный Боже) — одни мертвецы!
Рожи без кожи — косцы, кузнецы…
Встреть по одёжке — простишься с умом.
Крестятся совы над сонным холмом,
Крестится мальчик (рука холодна):
Манит мальчонку русалка со дна…
Что-то неявное на берегу —
Может, сыскалась иголка в стогу?
Нет — пробудился над лесом рассвет.
Выползло солнце рассвету во след
И потянулось у старой сосны…
Прочь отлетели дремучие сны!

* * *

Листопад на грибную седмицу.
Остывающий воздух горчит.
Дыроколит настырная птица
(Или сердце так странно стучит?),
Молит взгляд уронить милосердный
На поля, на озёрную ширь,
На монахиню — «чёрную вербу»,
Что к вечерне спешит в монастырь.
Небеса кашемировой гладью
Разбросались на склоне горы,
Лес, стоявший вчера при параде,
Скинул фрак и уснул до поры.
День за днём я сижу в заточенье
И лелею, и холю слова,
Но они не имеют значенья,
Как покрытая снегом трава.
Месяц зябкий считалочку шепчет
Камышам на притихшей реке…
Замирает берёза и крепче
Зажимает синицу в руке.

КРЕЩЕНИЕ

Стужа выдалась редкой.
Жизнь как сажа бела —
Даже птицы на ветках
Околели дотла.

Вдоль заезженных улиц,
Вдоль реки допоздна
Одиноко, сутулясь,
Тихо бродит луна.

И туманом томленье
Подуставшей воды,
И холодное жженье
Запоздалой звезды…

Я в такую погоду
Никуда не пойду:
Ни по свет, ни по воду,
Ни во церковь к Христу.

Покрестить ты, касатик,
Выбрал зябкие дни —
Просидят на полатях
Христиане твои.

ПУТЬ
 
Планеты уходят затем, чтоб уйти,
Трава увядает, чтоб снова расти.
Та самая нынче трава?
Она прошлым летом казалась сочней —
Росла торопясь, не смыкая очей,
И ночью и днём на дворе, где дрова.
Теперь ни жива ни мертва.
Трава улеглась, как жена под бочок,
Да так, что я сердца услышал толчок.
Та самая нынче жена?
С какою развёлся, была поумней,
С которой живу — вспоминает о ней
И часто вздыхает, бледна.
И страны уходят — как зыбкий песок.
Тревожная жилка терзает висок:
Та самая нынче страна?
Что в прошлом осталась, казалась добрей:
Я помню глаза незнакомых людей —
Глубокие, словно без дна.
И воды текут, чтоб утечь навсегда,
Но снова весной прибывает вода.
Та самая нынче вода?
Ушедшая чище, прозрачней настоль,
Насколько сильнее я чувствую боль.
Потерь наступила страда.
Паломников реки сливаются в крест,
Невесть из каких они прибыли мест —
Да мало ли мест на земле?
Не всё ли равно, где споют «Упокой
Господь его душу» и осень листвой
Укроет могилу во мгле?
Звезда, упорхнув из вселенских глубин,
Вглядится в поля, деревеньку, овин,
Подсветит каёмку пруда…
Коль путник ночной не заметит звезду
(Какая мне разница, ту иль не ту?), —
Уйдёт, не оставив следа.

КАРТОШИНА

Игра есть у подростков на селе:
Картошину обвязывают нитью
И у окна цепляют в полумгле,
А после дёргают за нитку из укрытья.
Хозяин спит, вдруг раздаётся стук —
Мигает свет, грохочет в доме утварь…
В глазах недоумение, испуг,
Как будто прозевал трудяга утро.
Я тоже был «колхозной пацанвой».
Мы конюха однажды разыграли —
Егора. Долго тряс он головой,
Качался, словно лодка на причале.
Очнувшись, догадался: ребятня.
Наружу с руганью: «Ужо держитесь черти!»
Оглоблю выдрал с корнем из плетня —
Перепугал, бугай, до полусмерти.
Мы шли домой, разбрасывая снег,
Нахохотавшись, вымерзнув на воле,
А в это время старый человек,
Преодолев заснеженное поле,
Искал ночлег. Он тоже постучал
В окно Егора. Падая от ветра,
Наверно что-то немощно кричал —
Просил впустить. Но не было ответа.
Собрался утром люд со всех сторон.
«В заулке — мёртвый», — плакала Ненила…
Три долгих года после похорон
Сыра земля картофель не родила.

РУСЬ

Звезда на нитке шелкопряда
И россыпь в ковшике блестит...
Луны над озером не надо —
На небе месяц-травести.
Анорексичные, порхают
Над лугом бабочки — апрель.
Сюда детей приносит аист,
Водой здесь поит журавель.
У церкви крест приподнят к небу
Крючком распахнутых ворот,
Напоминает мякиш хлеба
Дорога с лужами вразброд…
Прекрасна Русь! Обильна полночь
Тяжёлой чистою росой,
Туман как сваренная полба
Лежит над лесополосой…
Но понапрасну год от года
Природа капает елей:
Мне б выйти во поле с народом,
Но нет народа на селе.
Жизнь проживая как придётся,
Воспринимая Русь как сон,
Я знаю: там, где тонко, — рвётся,
Где бьётся — раздаётся звон.

ЗАПОВЕДЬ

Мы тёмная заповедь неба
И морок соснового бора,
Где в недрах осеннего склепа
Метель вызревает, как ссора,

Где кроме огней листопада
И гневного птичьего гама,
Густая сверчков канонада
В развалинах старого храма.

Когда придорожные ивы
Уронят зыбучие кроны,
Мы станем безмерно счастливы
Под многоголосые стоны.

Когда вдоль дорог ноздреватых
Ощерятся веток занозы,
Мы станем опасно богаты
И скупы на чувства и грёзы.

Мы станем гордиться собою
И думать, томясь от безделья,
Что маленький домик с трубою
По окна затопит метелью,

И будет кружиться прозрачный
Снежок — упоение взорам —
Никем и ничем не оплачен…
И в сердце не вызреет ссора.

ОРИГАМИ

Валун, как волхв, но не на перепутье,
А там, где холм подстёгивает устье.
Предстала безымянная звезда
Глазам неочевидных очевидцев —
Обычных ротозеев и провидцев.
Она за тучи прячется, когда
Поэты намозоленными ртами
Её, как снег, пытаются поймать…
А остальным фигурок оригами
Вполне хватает, чтобы не скучать.
Придирчивы бумажные сороки,
Подрезанные хвостики зайчат
Дрожат в кустах, сугробы-лежебоки
О лисах притаившихся молчат.
Как струны от гитары Боба Марли,
Звенят высоковольтки провода;
Молозивом, процеженным сквозь марлю,
Пороша на поверхности пруда.
Бумажное теплей, чем ледяное,
И Герда поседевшая моя
Сложила беспокойною рукою
Мне сердце из журнального старья.

КНЯЖЕНИКА

Я знаю на реке, где пьют рассветы воду,
Как уголёк костра, взлетевший из-под ног,
Как стог наоборот (подошвой к небосводу),
Как пуговица, как монетка, островок.
Там редкая растёт малина — княженика —
Багровая, как смерть, и пьяная на вкус.
Поешь её, глядишь — прозрачная туника
Струящейся воды обласкивает куст,
Находчивый Гвидон (назойливая муха)
Гудит по-над водой, где вырос барбарис,
На отмели мальки резвятся что есть духу,
Ракушки на песке напоминают рис.
И можно век прожить на островке заветном:
Задумчиво скрипит столетняя сосна,
Раскидистый туман рассеялся от ветра…
Но чайка в небесах — платочком из окна.