Деревенские истории

* * *

Природа ждала появления снега,
Как ждёт подаянья оборванный нищий,
Как милости Божьей — несчастный калека,
Потративший вечность на поиски пищи.
И снег снизошёл. Разукрасив пространство,
Прилёг на деревья, покатые крыши…
Мужик, встрепенувшись от чёрного пьянства,
Застыл на пороге и слушал, и слышал
Смятенье распахнутой небу ольшины,
Храпенье гнедого в замызганном стойле,
Дыхание ровное сонной равнины,
Круженье неясыти*, вЕтра на воле,
Полёвок движенье к снопам придорожным,
Души огрубевшей к высоким пределам…
Вы спросите, как это стало возможно?
По милости Божьей. Какое мне дело?..
_________________________________
* Род большой совы.

* * *

Всё-то помнится мне витязь
На ошпаренном коне…
Умер скотник дядя Витя,
Свет обуглился в окне.

Чем добрее, проще люди,
Тем приятельственней смерть.
Хоронить мы Витю будем,
Будем пить и будем петь.

Продерёшь сильнее глотку —
Разгуляется душа,
Водку запивая водкой,
Без единого гроша.

Я соседей понимаю —
Был от скуки грешен сам…
Не увидеть близко рая
Деревенским храбрецам.

* * *

Ноябрь снег наспал. К обеду
Всё каолиново вокруг.
Кидают дети в дом соседа
Снежки, чуть скрасив мой досуг.
Я в печь сложил дрова сухие
И вдруг припомнил, как зимой,
В село приехав, молодые
Погибли люди: муж с женой
Из Ленинграда. Домик рядом
Они с моим купили, но
В нём был угар из-за усада
Печи, не чиненной давно.
Я им сказал об этом как-то,
Но отмахнулись: ерунда...
Важней таскать им было кактус
По комнате туда-сюда.

Когда на Троицу к погосту
Иду проведовать своих,
Молюсь о «братьях» и о «сёстрах»,
Ещё оставшихся в живых.

* * *

Намело набело,
А вчера — осень.
Птицы кричали —
Сегодня молчат.
Ровно восемь.
Ходики бренчат.
Гляжу в окно:
Во двор напротив
Снег протален чужим сапожком.
Провожать не просишь,
Встречать не просишь —
Брезгуешь дружком.

Барыне — барин.
Птицу — по полёту.
Зря с мужиками пьёшь вино —
Намаешься, во-то!
Придёшь под окно
Причитать да плакаться,
Заламывать руки:
«Куда я с ребятёночком одна?» —
«Видимо, хватило
Кобелям суки —
Прозябай до дна».
Обидишься, гордая,
Голову вскинешь.
Держать не буду —
Всё одно уйдёшь.
В Питер или Вологду,
Стольный Китеж…
Что ж…

* * *

Дорога правит на поклон.
Сияет непролазный снег.
Где безобразен, грязен он,
Колхоз свой доживает век.

Набросок изб и скотный двор,
Увязший по уши в навозе.
Следит неделю косогор
За чахлым стогом на извозе.

Льнут к богомерзкому вину
Звероподобные мессии.
Зловещей мачехой ко сну
Над ними клонится Россия.

От жажды, голода ревут
Быки на ферме за домами —
Наутро бражники найдут
Их, удавившихся цепями.

* * *

Слоняется промозглость в огороде,
За огородом вяз особняком...
«Жизнь укатилась медным пятаком», —
Заметил вор, побитый при народе.
Бродяжка сельский (к слову, босиком
Зимой и летом) прогундосил знобко:
«Жизнь — чёртова хозяйская похлёбка,
Отравленная едким чесноком».
Дородная крестьянка изрекла:
«Не окажись жизня; чертополохом,
Не стала бы я ахать здесь и охать,
А, может быть, в Париже умерла».
Я глянул на её задорный зад,
В глаза с каким-то отблеском свинцовым,
На косы, как с картины Васнецова,
И ляпнул то, чего не говорят:
«Сиди ты здесь, сажай топинамбУр,
Лущи подсолнечник, сучи пшеницу в поле!
На три деревни — пять парижских дур
Да я, придурок, повидавший воли».

* * *

Качается листва над вспаханной землёй,
На кроснах* вечеров не ткётся паутина —
Там воздух голубой, там кровью неживой
Течёт поверх оград созревшая рябина.

Наверное, умру, и вязкая печаль
Закончится. И я в Неаполе, в Севилье,
Как прежде не смогу, хоть, право, очень жаль,
Визгливых тискать баб на загородной вилле.

Явь, словно долгий сон, который, словно явь…
Предпочитаю быть понятней и свободней:
В эмалевом тазу бугрится рыба язь,
Что вспорота вчера, а поймана сегодня…
_________________________________________
*кросна ; ручной ткацкий станок.

ПОМИНКИ

Кто пришёл как медведь косолапый
На поминки, кто рюмкой частит,
Кто, сморкаясь в ушастую шапку,
Прокопчённой фуфайкой смердит…
Всамомделешно или по слухам,
Что умершему пухом земля?
Выживая не телом, но духом,
Прозвенят за окном тополя —
Чем пьянее толпа, тем плачевней.
Сколько зим я прожил — не тужил
В деревеньке Косые Харчевни,
Где земля вылезает из жил.
Я собрал бы всех в центре Вселенной,
Как закваску, как прочный испод:
Если врезать соседу поленом,
Вряд ли ухом сосед поведёт.
Слишком ранняя выдалась Пасха.
Ты, причисленный к лику святых
(О покойнике), спросишь про нас там,
Кровь сосущих, поющих — живых?
Как-то всё обошлось без скандала:
Огрузнел полоумный сосед
И уснул, подоткнув одеяло.
Свечерело. Защёлкнул браслет
Бог над пажитью. Туча и месяц…
Я пошёл покурить на крыльцо,
Так минут через пять или десять
От мороза сгорело лицо.

СУЖЕНИЕ

Природа стала слишком тесной, аж встала речка на дыбы —
Во сне, где тили-тили-тесто и калабарские бобы.
С трудом протискиваюсь в двери сырой приземистой избы —
Соседка (вижу — значит, верю) в напёрстке волокёт грибы.
Иду… «Сужение дороги!» Что сей указывает знак?
Напоминание о Боге? Или о том, что я — дурак?
Не лезть в кротовое отверстье, в ушко игольное не лезть?
Но, видно, встретиться со смертью мне было нужно позарез.
Не суй свой нос из любопытства туда, где в тучах тёмных щель,
Где горизонт осенний выцвел в полях за тридевять земель.
Природа сузилась. С обрыва скатился к озеру УАЗ…
Я попрошу вас терпеливо дальнейший выслушать рассказ
(Он тоже сужен до предела), плевать на то, кто в нём герой —
Кричали люди оголтело под слишком суженной горой.
Мужик, придавленный колонкой руля, — в кровавых синяках,
И дочь его, как похоронка, в моих трясущихся руках…

БОМИК*

Новый день — это слишком условно.
Морщит осень надбровья полей.
У избы прогибается кровля,
Мох на ней с каждым днём тяжелей:
Он пропитан обильною влагой
И сочится, что губка в горсти…
Я заклеил окошко бумагой,
И теперь хоть трава не расти.
Мой приятель-охотник — в запое,
По традиции вместе с женой.
Я зашёл и увидел такое,
Что не каждый поймёт головой:
В закопчённой кастрюле на плитке
Чёрствый хлеб вперемешку с овсом,
Плесневеют в стаканах опитки,
Дым табачный седым колесом.
«Может, хватит?!» Никто не ответил,
Лишь натужно скрипела кровать.
Как вернутся из школы их дети,
Стану думать, где им ночевать...
Что за баба в языческой коме?
Ба! Валюха-учительша здесь…
Я открыл завалявшийся бомик
И чуть с горя не выхлебал весь.
______________________________________
* Флакон с суррогатным алкоголем.

ВНЕ ПОДОЗРЕНИЙ

Что жрать? Зима не за горами!
Однопартиец Михаил
Сообразил покончить с нами:
Спиртное, сука, запретил.
В полях картофель есть колхозный,
Хоть сам собой исчез колхоз, —
Я, спохватясь пока не поздно,
Пуд на горбу своём принёс.
Теперь ведро тащу соседу
В обмен на жгучий самогон...
Обидно, что индюшку в среду
Упёр какой-то эпигон.
Мы все становимся ворами,
Когда пустеет требуха:
Я «срезал» лес на пилораме,
Как сумку гопник у лоха.
Сверкают звёзды, как отмычки,
Над перепутьями дорог…
Из тех, кого я знаю лично,
Вне подозрений только Бог!

НА РОЖОН

Я другом был на свадьбу приглашён.
Сценарий свадеб знаю досконально:
Напившись, все полезут на рожон —
Бессмысленно и непринципиально.
Вдруг полетят стаканы и ножи,
Гранаты в виде вывинченных ножек,
И, озираясь, вздрогнут витражи,
Отобразив расквашенные рожи.
Невыспавшийся милиционер
Наперекор желанию народа
Посредством превентивных полумер
Принудит разойтись по огородам
Дерущихся… Забавой для дворняг —
Одежда в клочья, прочие предметы...
С утра до ночи видя этот мрак,
Без воли божьей вытянешься к свету.

ОТПУЩЕНИЕ

Сырчат лёд, половинчат апрель,
Полнолунье, ночное гаданье:
То ли здесь потерялась метель,
То ли поезд идёт с опозданьем.
Мне приютом последний вагон:
Ни друзей разбитных, ни подруги,
Только ветер, срываясь на стон,
Сеет мелким дождём по округе
Беспечальное время моё.
Но с реки потянуло замором,
Ощетинилось волком жнивьё
На мерцание глаз семафора…
Я к обеду на перекладных
Всё ж добрался до отчей деревни —
Звякнул колокол, словно под дых
Мне ударило веткой сирени.
Отогрев зажигалкой замок,
Я вошёл. Стол протёр бумазейкой…
Омут памяти слишком глубок…
В тишине и келейной, и клейкой
Молвил в гости зашедший сосед:
«Я молюсь умереть без мучений».
Но у времени времени нет
Для нетрезвых его откровений.
Страх… Во сне хорошо умирать —
Будто не было жизни в помине.
Только некому будет копать
Да кропать богомерзкое имя
На кресте: мол, жил-умер — цифирь,
Что размоется снегом, дождями…
Почитал бы, убожец, псалтырь
Да оградку бы выправил маме
На Прилепкино (так говорят,
Разумея погост поселковый).
Раболепно губёшки дрожат,
На похмелье канюча целковый.
Сдохнешь быстро, раз грезишь о том,
Но, дойдя до последнего круга,
Вспомяни, что убил ни за что
Своего закадычного друга.

ДРЁМА

В дремотных заводях, где отблески заката
Собою украшают острова,
Где берега, отвесные когда-то,
Хранит неговорливая трава,
Ель одинокая уснула, пустобаи,
Спят камыши, пригрезившись воде,
В безветрии блаженствуя, сараи
Лениво размышляют о страде…
Спит изгородь, приземистые избы
Клюют стрехой, колодец во дворе
Тоскует о ведре и коромысле,
Спят мысли у собаки в конуре,
Уснула удочка, почиет печь с трубою,
Печной ухват, и тот не устоял,
Селяне спят, доверившись покою, —
Мозоли сверху тонких одеял.
Сон пахарей, и чуткий, и глубокий,
На всех один. Как мало в жизни снов…
Храп, кашлянье, раскинутые ноги,
Согласное урчанье животов…
Пока все спят, звезда на небосклоне,
Подсветит заповеданный киот,
Лучом очертит лики на иконе
И Господа в светлицу приведёт.