Между прошлым и будущим часть 17

ПОВЕСТЬ

глава четырнадцатая

ЖИТЬ!

Мои внуки были почти ровесниками детей Ханлара. Глядя на них, он вспоминал своих детей и часто ночами не мог уснуть. Он очень тосковал по Физули и Самиру и жалел их. Примерно раз в год он ездил к ним недели на две. Мы оба понимали, что ему надо вернуться домой, к детям. Разговаривая об этом, мы не строили никаких планов. Будущее было абсолютно неясным, хотя каждый из нас в глубине души понимал, что нам не жить друг без друга. За эти годы наша любовь не только не ослабела, а наоборот, с каждым прожитым днём становилась всё крепче. Однажды, проснувшись ночью, я увидела, что Ханлар не спит, а в глазах его такая тоска, что я сказала: "Всё, заканчиваем последнюю сделку, и ты едешь домой". Мне надо было ещё на несколько дней слетать в Забайкалье.

Самолёт набирал высоту. Сидя в кресле, я смотрела в иллюминатор и представляла, как он соскучился и как всегда, с нетерпением ждёт меня. И вдруг передо мной возникли его глаза, а в голове застучали строчки стихотворения.

Как я люблю твои глаза!
В них глубина и чистота
Души твоей, родной навек,
Мой самый близкий человек.
Прости меня, любимый мой,
За то, что встретившись с тобой,
Я сразу не ушла, тогда,
Когда душа твоя была
Ещё свободна от любви.
Прости, любимый мой, прости.
Прости за годы сладких грёз,
За счастье, горькое от слёз.
В твои глаза опять смотрю,
А в них - люблю, люблю, люблю...

Лихорадочно искала в сумочке блокнот и ручку. Быстро записала, чтобы не забыть, и долго сидела, ошарашенная... Это было моё первое стихотворение. Когда я сказала Ханлару, что написала стихотворение, он не очень удивился, давно уже считая меня самой умной и талантливой женщиной на свете. Но когда стихи стали рождаться каждый день, он даже немного испугался – всё ли в порядке с его Таней?

Любовь и отчаяние в те дни не покидали меня. Может от избытка этих противоречивых чувств, и проснулась во мне поэзия. Все мои переживания стали выливаться в стихи, которые рождались в моей душе готовым текстом, почти мгновенно, оставалось только записать их. Это могло случиться где угодно – на улице, в автобусе, дома. Позже пошли и другие темы – о маме, о родной Забайкальской степи. Сейчас, спустя много лет, я думаю, что этот дар был дан мне Богом, чтобы я смогла пережить предстоящую разлуку. Возможно, поэзия была для меня тем лекарством, которое спасло меня в тот бесконечно длинный девяносто шестой високосный год.

Расставание, как и тогда, семь лет назад, было невыносимо тяжёлым. Опять без слов мы смотрели друг другу в глаза, а в них была та же самая боль, ничего не изменилось в наших чувствах.
Ханлар уехал, а я осталась жить и работать, как прежде. Хотя, как прежде, не получалось. Бизнес стал разваливаться по многим, не зависящим от меня причинам. А может быть, привычка всегда чувствовать его надёжное плечо, мешала мне работать самостоятельно, словно я потеряла точку опоры.

Почти год не было ни одной весточки от Ханлара. Как будто исчез человек. Это было совсем не похоже на него. Было понятно, что что-то случилось.
Наконец пришла телеграмма. Ханлар вызывал меня на переговоры. Тогда ведь не было сотовой связи, телеграф был единственной возможностью поговорить.
Какое же счастье было вновь слышать его голос! Голос, в котором было столько любви, что в моей измученной душе вновь зазвучала волшебная музыка. Конечно же, нам не хватило этих нескольких минут, чтобы сказать друг другу всё, но я узнала самое главное – он обязательно приедет, как только появится возможность.
Позже я узнала, что Ханлар стал свидетелем убийства. Он с другом отдыхал в кафе. Друг его без какой-либо серьёзной причины оскорбил работника кафе. Горячий горец в отместку ударил его ножом. Пока длилось следствие Ханлар не мог уехать, родственники погибшего и так обвиняли его в том, что он не смог защитить друга. Хотя всё произошло очень быстро и неожиданно. Друг умер на его руках.

Прошло три месяца после нашего разговора, прежде чем Ханлар вновь появился в нашем доме. Ночью была сильная гроза. Первый весенний дождь лил как из ведра. Я крепко спала в своей комнате на втором этаже. Лена разбудила меня, попросив спуститься вниз. Сонная, ничего не понимая, я спустилась по лестнице в холл и увидела его, насквозь промокшего под дождём. И опять не нужны были никакие слова. Стояли молча, обнявшись, зная, что теперь не расстанемся никогда...
Ханлар вернулся, но никакого бизнеса уже не было. Работы тоже. Жить приходилось на небольшие деньги, которые мы с Леной получали, выполняя редкие заказы по шитью, да огород выручал.

Тяжело переживая долгую разлуку, я стала часто болеть. Появились сердечные приступы, гипертония. Какое-то странное предчувствие смертельной болезни поселилось в моей душе. Неодолимая сила тянула меня в моё родное Забайкалье. Казалось, что только там моё спасение. Ханлар не стал отговаривать меня. Много позже он рассказал мне, что в разлуке видел во сне, что вернувшись, он узнал, что меня нет в живых. Как он рыдал на могиле, а проснувшись, долго не мог успокоиться.
Олег с Леной тоже захотели поехать с нами. Продав за хорошую цену дом, мы отправились в Забайкалье. Незадолго до нашего отъезда из Крыма пришло сообщение о смерти отца моих детей. Родственники звали их для получения наследства. Часть родительского дома была завещана Александру. Олег с Викой полетели в Крым, а мы с Леной и детьми в Читу. От наследства мои дети отказались, только попросили родных поставить хороший памятник отцу.

Крестьянское хозяйство моей сестры процветало. Николай предложил нам работать вместе, но мы отказались. Был ещё один вариант, который нам нравился больше. Нашим фермерам было необходимо реализовывать мясную и овощную продукцию. Была задумка открыть фермерский магазин в приграничном Забайкальске, где, как тогда представлялось, были неплохие перспективы для развития бизнеса. Но этим планам не суждено было осуществиться. Я тяжело заболела и попала на операцию в клиническую больницу в Чите.
Ханлар каждый день приходил ко мне в палату, ухаживал, старался развеселить. Дело в том, что после операции врачи как-то странно себя вели. Уходили от ответов на мои вопросы, отводили глаза. Однажды, когда я уже стала ходить, молоденькая медсестра попросила меня отнести историю болезни в какой-то кабинет. Конечно, присев на лавочку в укромном уголке, я заглянула в карточку. Там чёрным по белому было написано – первичный рак.
Это было ужасно. Почему я? Этот вопрос стоял у меня в голове. Так хотелось жить!
Почему только стоя на краю начинаешь понимать цену жизни?.. И какое это счастье, когда в тяжёлой ситуации рядом с тобой верный, добрый и любящий человек. Только любовь и поддержка Ханлара спасали меня от депрессии.

После выписки из больницы меня направили в онкологический диспансер. Стоя у ворот страшного серого здания, я не могла переступить через эту незримую черту, разделявшую мою жизнь на "до" и "после".  Ноги не слушались меня, слёзы ручьём текли по щекам. Взяв меня за плечи, глядя в глаза, Ханлар твёрдо и убеждённо сказал: " Это всего лишь болезнь, ты вылечишься, и всё у нас будет хорошо".
Было назначено шесть курсов химиотерапии. Она отнимала мои силы, волосы выпадали прядями, но я лечилась и боролась, потому что он верил и вселял в меня эту веру.
Чтобы как-то прожить в Чите, Ханлар стал торговать на рынке мясом, которое привозили наши фермеры. Невыносимо тяжело было сидеть дома без дела, и немного поправившись, я начала помогать ему. А через год, закупив оборудование, открыла маленькое швейное ателье.
На шестой курс химиотерапии я не пошла, не выдержала. А ещё мне стало казаться, что никакого рака у меня не было, что это врачебная ошибка. Болезнь отступила.
Пять лет мы прожили в Чите на съемных квартирах. Доход наш был очень небольшой, хватало только на самое необходимое. Всё это время мой сын с семьёй жил в деревне. С помощью родственников занялся откормом свиней и в то же время поступив на заочное отделение в Сельхоз Академию в Улан-Уде, получил диплом экономиста. Лена тоже училась в Иркутском Филологическом институте и преподавала немецкий язык в школе, где учились мои уже подросшие внуки. Деньги, вырученные за дом, постепенно растаяли. Мы с Ханларом отчаянно искали возможность не просто зарабатывать, а зарабатывать много, чтобы перевезти в Читу всех своих детей. Все наши устремления были направлены на достижение этой цели.
Однажды мы обратили внимание на то, как бойко идёт на рынке торговля мучными кондитерскими изделиями. На другой день я предложила торговке свою выпечку. И товар пошёл! Теперь, отстояв день на раскрое и примерках, ночами я занималась выпечкой. Медовые пирожные, вафли, орешки – всё это расходилось "на ура"! Через год мы арендовали отдел в магазине на бойком месте, наняли продавцов и стали торговать не только своей выпечкой, но и продукцией известных производителей. Дела наши стали постепенно налаживаться.
В тот же год брат Ханлара привёз в Читу его семью. Сняв им квартиру недалеко от той, где жили сами, мы и там организовали маленький кондитерский цех. Надо было как-то выживать. С приездом его семьи возникли, конечно, сложности в наших отношениях. Я оказалась в двойственном положении. Нет, ревности не было. Я всегда знала, что Ханлар только мой, но людям всего не объяснишь. Косые взгляды, сплетни действуют на нервы. Мои родные, даже мать, осуждали меня, считали, что я должна его бросить. Не могли они понять, что это невозможно, а я не могла им этого объяснить.
Ханлар должен был проводить много времени с детьми, чтобы им было легче адаптироваться в совершенно новой для них жизни. Я всё понимала, ведь дети ещё маленькие, их вырвали из привычной среды, от бабушки с дедушкой. Из тепла бросили в лютый мороз, нет никаких близких, даже просто знакомых людей. Их было очень жаль, я готова была даже расстаться с Ханларом и предлагала ему это. Но он говорил, что не может жить без меня, просил потерпеть, говорил, что всё наладится. И я терпела...
Сразу по приезду он отвёл их в школу. Старшего Физули в третий класс, а маленького Самира в первый. Хорошо, что в Азербайджане они учились в русской школе. Был морозный ноябрь, и они, выйдя на улицу, начинали дрожать как осиновые листочки. Их мать, Хавер, ещё не знала города, и мне приходилось возить их в поликлиники и больницы, когда они заболевали. Бывало, они прибегали к нам на работу на рынок, и я, держа их за руки, ходила по продуктовым рядам, покупая какие-то гостинцы, провожаемая насмешливыми взглядами торговок. Но несмотря ни на что, эти дети никогда не были мне чужими.
Наша любовь смогла преодолеть все трудности, хотя иногда казалось, что мы идём по самому краю пропасти.
Хавер давно знала про меня, а я всегда испытывала чувство вины перед ней. Успокаивало только то, что я знала – они никогда не любили друг друга. Их поженили родители по обычаю, после долгих уговоров. После свадьбы, они так и не стали близки, часто ссорились, оскорбляли друг друга. Поэтому Ханлар с радостью согласился ехать в Сибирь на заработки. Не знал он тогда, что встретит там единственную, первую и последнюю любовь в своей жизни. Несколько раз Хавер приходила ко мне на работу, я даже шила ей пальто. Но ни разу мы не доставили  сплетникам удовольствия ссорой.
Ханлар был хорошим отцом, никогда не оставлял детей без внимания. Заботился о них и старался воспитать их хорошими людьми. Он очень гордился ими. На родительских собраниях в школе ему не приходилось краснеть, учителя всегда хвалили их за хорошую учёбу и поведение. Учительница Самира называла его маленьким мужчиной, он был ей помощником в классе.
Когда в Читу приезжали мои внуки, мы старались, чтобы дети, как можно больше времени проводили вместе. Зимой Ханлар возил их на площадь покататься с горки, а летом ездил с детьми в деревню.

Однажды мы с Леной поехали вместе со всеми детьми в художественный музей. Была выставка картин какого-то приезжего художника, писавшего в стиле Сальвадора Дали. Мне захотелось приобщить детей к искусству. В музее у меня случился приступ, вызвали скорую. Приехала кардиологическая бригада. Сердце колотилось со скоростью более ста восьмидесяти ударов в минуту.  Никакие усилия врачей не могли остановить приступ. Посовещавшись, они спросили моего согласия на укол, который на несколько секунд остановит сердце. И хотя было очень страшно, я согласилась, но и это не помогло. Сняв кардиограмму, меня увезли в больницу, а Лена с детьми уехали домой.
Когда приступ удалось купировать, мне предложили госпитализацию, но я отказалась, пообещав пройти обследование в Диагностическом центре.
После обследования замечательный доктор Лига поставил диагноз – пароксизмальная тахикардия. Он был откровенным сказав, что сердце может остановиться в любой момент и  назначив мне лекарство, сказал: "Хотите жить, принимайте его каждый день, кроме выходных, всю жизнь", что я делаю. С тех пор приступы прекратились, но подстерегла другая беда.