На крутом берегу

* * *

В покорности судьбе нет блага для меня,
Как в нежности к тебе святого нет огня.
Нет в белом декабре на ивняке листвы,
Нет у моей земли ни горсточки любви.
Унылый небосклон, пустынная звезда,
Струится, как рассвет, проточная вода,
Нечаянные дни воде бегут вослед…
«Обидно, что любви на свете этом нет,
А есть неясный дух, есть кропотливый мрак» —
Так лучший думал друг, а другу вторил враг.
И говорили вы, клонясь к моим губам:
«На свете нет любви». И я поверил вам.

* * *

Меня осталось — ровно половина.
На стрелке компаса ни севера, ни юга…
Ты прогибаешь спину, Коломбина,
Родной реки изящная излука,
Стремительная радуга над лесом
И, выжженная чёрными глазами,
Сплошная несусветная завеса
Кромешной полночи, лежащей между нами.
Устойчивее, гуще поволока,
Чем русские осенние туманы.
Течёт вода с названьем Ориноко,
Разъединяя стороны и страны…

* * *

Ты увлекла меня во мрак,
Ты нож мне выпростала в спину —
Увядшей тенью розмарина
Я оступился в буерак.
Я догорел, как бересклет*,
Я истончил земные крылья…
Одно ленивое усилье,
И я покину этот свет.
_______________________________________________________
* Декоративный кустарник, листья которого осенью
«вспыхивают» яркими цветами, в том числе и красным.

* * *

Как безнадёжно мало знакомых на земле!
Всего-то месяц впалый в осенней полумгле,
Всего-то в ульях пчёлы да ясень за окном,
Да чёлн рыбацкий чёрный с потрескавшимся дном.
Приходят и уходят обыденные дни —
Вчера кримплен был в моде, сегодня сплошь денИм**.
Небесный свод изношен, как старое сукно,
Как дедовы галоши и скука заодно.
С цыганкою за чаем беседуем до дна
И оба примечаем, что осень холодна,
Что самовар не чинен и огонёк свечи
Сверкает, словно иней таящийся в ночи.
Морозно. Распрощавшись с ненужницей, я жду,
Когда как ангел павший мелькнёт она в саду
Скоробогатой тенью и сгинет без следа —
По моему хотенью. Как мёртвая звезда.
_________________________________________________________
* Плотная ткань, которую Ливай Стросс использовал для
пошива первых классических джинсов.

* * *

Где от красавиц от беспутных
Не отлепляются уста,
И ночь нежнее перламутра,
И ослепительней мечта,
Я и добытчик и радетель,
Стяжатель податей земных,
И соучастник, и свидетель,
И ратник оргий групповых —
За горсть рассыпанного риса
Неосторожной Юэлань
На сквозняке тростинкой высох,
Последний выронив юань.

* * *

На крутом берегу деревушка и лес,
На поклонном лугу — борщевик до небес.
Уговаривал май, поучала трава:
«По ночам не гуляй, где реки рукава».
Где стоит на лугу пёстрый табор цыган,
Гнёт дорога дугу, табор весел и пьян.
Где под ржанье коней переборы костров,
Я ходил вслед за ней, я был в рабство готов.
Разрешила стократ злые губы испить,
Возвратила назад и позволила жить.

* * *

От суеты мирской устав,
Припомнил воинский устав.
Мышей построил по ранжиру
И наказал им долго жить…
Пойти в кино? Пропить квартиру?
На паперти поворожить?
Быть может, мелкую монету,
Весьма похожую на грош,
Подаст засушливое лето…
Кому-то замуж невтерпёж?
Моей отчаянной подружке:
Красивую нахмурив бровь,
Полина водку пьёт из кружки
И зряшно бредит про любовь.
Её мужик сидит в тюряге,
Она ж, как гостья на постой,
В еженедельной передряге
Идёт рыдать ко мне домой.
Её, как водится, жалею
И, слушая привычный бред,
Всё отдаю, что сам имею.
За исключеньем сигарет.

СУМЕРКИ

В небесных сумерках мечты,
Их неисповедима суть.
Светились райские сады
И в ад указывали путь.
В краю, где мы с тобой живём,
Иные я увидел знаки:
Чужого неба окоём
Нам путь высвечивал во мраке.
Я так люблю тебя, что жизнь
С тобою кажется нелепой…
И я верстаю этажи
То небоскрёба, то эреба —
Взмывая вниз, срываясь вверх
Звездой в канаве водосточной,
Как развивающийся стерх,
Как собутыльник полуночный,
Как снег, за мёртвую траву
Цепляясь, в кровь сдирая руки,
Дрожа и плача наяву
От счастья, ужаса и муки…

ШПРИЦ
 
Ранний снег задержался надолго.
Коченеют овраги, ручьи,
Полиняли деревья, и волгло
Птицы хохлятся, словно ничьи.
Всё озябло… Тяжёлая осень
Для крестьян, что сложили стога:
Каждый вечер, как год — високосен.
Всякий раз замирает рука,
Если вдруг начертаю словечко
Глупой женщине, девочке той…
Догорает опальная свечка
Тихим пламенем, как запятой.
Не собрать и не склеить осколки
Ломких листьев, отринувших сад.
Целый век героиновой ломки —
Постепенно заученный ад.
В белом саване в тайной нирване,
В тёмном омуте божеских дел…
Лучше б, стерва, жила на стакане,
Лучше б я ничего не хотел!
Ангел плакал навзрыд за стеною,
Опустели квартира и шприц…
Я не скоро приду за тобою
Светлым заревом детских зарниц.

ВОДОПАД

                Лауре Цаголовой

Так молится вода… Нет никакого смысла
Писать о чудесах, таящихся в душе.
Звезда как мотылёк вспорхнула и повисла
И до сих пор висит на сонном камыше.
Природа — это храм, где тысячи молений
О чём или о ком так трудно вплетены
В мой заповедный сон, туманный и осенний,
Что можно умереть, не прерывая сны.
Но, возвратясь сюда, присев у водопада
На старую скамью иль камень, без труда
Я досмотрю мой сон, где бледная наяда
В тени плакучих ив… и молится вода.
Молись, как я молюсь в постылой церковушке,
Пока не застят свет пугливые глаза.
У смерти смерти нет — лишь ушки на макушке,
Чтоб слышать, как грядёт последняя гроза.

УСТЬ-КУТ

Пусть так. Усть-Кут мне ночью простучал:
«Укутайся, устроившись уютно.
Есть речка, недостроенный причал,
Подруга-иркутяночка…» Иркутка?
Чем глубже озеро, тем чище в нём вода,
Любовь сильней, чем сдержаннее слёзы…
Лёд, как стекло, точнее, как слюда —
Кристальность льда обкатывают звёзды.
Как рыбий жир, по капельке луна
Стекает в безымянную посуду:
В сосуд реки. Бутылочного дна
Осколки разлетаются повсюду.
Покажется, осколки — мотыльки,
Покажется, теплы рукопожатья
И воды замерзающей реки
Сомкнулись в долгосрочные объятья.
Увы, не так… Усть-Кут — наш закуток,
А руки наши — птицы на распутье.
Чем яростней, стремительней поток,
Тем ближе отрезвляющее устье.

В ПУСТОМ САДУ
 
Я часто вспоминаю сад пустой —
Пустой, как мир, без имени, без грёзы,
Где, словно богомольцы на постой,
Столпились пожелтевшие берёзы
У входа. Но калитка заперта,
Забор ощерил выгнившие жерди.
Щемящая такая пустота,
Что страшно даже шляющейся смерти.
Бессмысленно рассказывать о том,
Что рухнула, состарившись, беседка,
Ведь я дышу — дышу в саду пустом,
Как временем надломленная ветка
Черемухи, что вряд ли здесь росла:
Здесь остов яблони, скрип одичалой вишни
Да, как Иван не помнящий родства,
Я — третий и, по-видимому, лишний.
Я был здесь мальчиком. Зачем-то рвал плоды,
Соседка зазевается как только,
И прятался, своей боясь мечты,
В сарае, крытом звёздами и толем.
Я мыл плоды в кадушке у пруда —
Цикады пели, квакали лягушки,
Ночные звёзды падали туда,
Где яблоки барахтались в кадушке.
…Соседки нет. Не сушится бельё,
Нет и намёка чуткого вниманья,
Вмешательства её в небытиё
Пустого сада в центре мирозданья.
Я здесь один. Я бог забытых мест.
Я помню до подробностей мельчайших,
Кто нёс за гробом вышивку и крест,
Кто снял с плиты перекипевший чайник,
Кто был влюблён... Теперь в саду пустом
Нет ничего, что дорого, в помине.
Но я дышу, точней — хватаю ртом
И воздух, и спасительное имя.

AVE MARIA

Третейский суд. Заметна дрожь осин:
Вселенная у грани заточенья,
Куда подальше сослан птичий клин —
Обыденность взамен предназначенья.
Порой позёмка злая набежит,
Листву недоупавшую мурыжа,
Надёжно заволакивая вид,
Где вяз увяз, как сломанная лыжа,
В глухом сугробе. Праздничный досуг:
Пчелиный гул горящего камина,
Я без друзей, Мария без подруг…
Французские изысканные вина.
Как сердце мне охватывает страх,
Как паводок затапливает сушу,
Так, утопая в сумрачных глазах,
Я обретаю собственную душу.
Моя Мария!..
В полночь над рекой
Дорога заметённая заметней.
Я без друзей. Мария не со мной.
За шторой — мир, приговорённый к смерти.

АЛИГЬЕРИ

Накрапывали жёлуди: кап-кап —
Как дождь, как будто ходики в прихожей,
И сердце, им стучащее не в такт,
Наполненное думою тревожной,
Побаливало. Нудно дребезжал
Подсвечник на дряхлеющем комоде…
Казалось, я внезапно удержал
За руку память о ночном исходе
Луны. Трамвайная чугунная скамья
Запорошилась мёрзлою листвою…
Всё было за пределом бытия,
И женщина, возлюбленная мною,
Не слышащая искренней мольбы,
Не вняв ни принуждению, ни просьбе,
Возницей, развозящею гробы
Среди распространяющейся оспы,
Наложницей на царственной тахте,
Убогой нищенкой, стоящей у собора,
Не подчинившись призрачной мечте,
Искусно избежала разговора.
К чему война? Давно проигран бой.
Читая адолюбца Алигьери,
Я распрощался с глупою мечтой,
Я свыкся с неизбежностью потери.