Образ дождя в русской поэзии

Выкладываю небольшую подборку стихотворений разных времён из сокровищницы русской поэзии, в которых есть художественно значимый, на мой взгляд, образ дождя – в той или иной роли, форме. Сопутствуют не претендующие на глубокое литературоведческое исследование мои заметки. Буду рада содержательному дополнению подборки и вдумчивым комментариям.

МИХАИЛ ЯСНОВ (1946–2020)
ОСЕННИЙ ДЕДУШКА

Ветер в небе тучи сгрёб
И устал порядком.
Старый дождик – шлёп да шлёп –
Шаркает по грядкам.

Сад, как маленький, притих,
И среди растений
Бродит в шлёпанцах своих
Дедушка осенний.

Он и сам промок насквозь –
Как ботва и грядка,
Но следит, чтоб всем спалось
Этой ночью сладко.

И глядит из мокрой тьмы,
И в окно стучится:
Спят ли в доме?
Спим ли мы?
Сплю.
Мне дождик снится.

****Здесь образ дождя-старика как главное действующее лицо стихотворения – в шлёпанцах («шлёп да шлёп»), шаркающий по грядкам. Этот дедушка «следит, чтоб всем спалось / Этой ночью сладко» – а значит, он добр и заботлив (вспоминаем Оле-Лукойе, Морфея). Обращу внимание на уменьшительно-ласкательные суффиксы в словах «дедушка», «дождик», что добавляет доверия к персонажу. Олицетворённый, антропоморфный образ дождя автор выдерживает на протяжении всего детского стихотворения. И представляется этакий домовой-дождевой, не боящийся осенней сырости, – чудаковатый, но обаятельный. Противопоставлением (антитезой) является сад, который притих, «как маленький». Оксюморон мне видится в строке, где дождь-старик «промок насквозь». Сам лирический герой появляется в последней строке – он видит «дождик» во сне. И действие закольцовывается: реальность сплетается со сном.

ОСИП МАНДЕЛЬШТАМ (1891–1938)
***
Дождик ласковый, мелкий и тонкий,
Осторожный, колючий, слепой,
Капли строгие скупы и звонки,
И отточен их звук тишиной.

То – так счастливы счастием скромным,
Что упасть на стекло удалось;
То, как будто подхвачены тёмным
Ветром, струи уносятся вкось.

Тайный ропот, мольба о прощеньи:
Я люблю непонятный язык!
И сольются в одном ощущеньи
Вся жестокость, вся кротость на миг.

В цепких лапах у царственной скуки
Сердце сжалось, как маленький мяч:
Полон музыки, Музы и муки
Жизни тающей сладостный плач!
22 августа 1911

****Дождь как сладостный плач тающей жизни. Антропоморфизированные капли то счастливы, то ропщут… То автор слышит «мольбу о прощеньи». Снова приём олицетворения. А сколько различных эпитетов поэт подобрал, для чтобы заставить заработать наше восприятие! Они и обычные («мелкий», «ласковый» дождь), и авторские: «тонкий, / Осторожный, колючий, слепой». Для описания звучания использован приём антитезы (противопоставления): «отточен их звук тишиной». Обращу внимание на авторский эпитет «царственная скука», фонетическую игру «полон музыки, Музы и муки» и оксюморон «сладостный плач».

РЕНАТА МУХА (1933–2009)
ПРОГУЛКА
Прохожие сутулятся,
И капли на окне.
А я иду по улице,
А дождь идёт по мне.

****Какой ловкий перевёртыш смысла! Конечно, все мы говорим, что дождь идёт. Но не каждый скажет, что он «идёт по мне». Это параллелизм смыслового восприятия, смена точки зрения. Короткое стихотворение, а сколько всего: противопоставление задорного и оригинального главного героя сутулящимся прохожим (скучным и нерадостным). Немного из другой оперы сходный пример – ницшеанский разговор о том, что ты смотришь в бездну, а она смотрит в тебя.

АФАНАСИЙ ФЕТ (1820–1892)
ВЕСЕННИЙ ДОЖДЬ
Еще светло перед окном,
В разрывы облак солнце блещет,
И воробей своим крылом,
В песке купаяся, трепещет.

А уж от неба до земли,
Качаясь, движется завеса,
И будто в золотой пыли
Стоит за ней опушка леса.

Две капли брызнули в стекло,
От лип душистым мёдом тянет,
И что-то к саду подошло,
По свежим листьям барабанит.

****Сразу скажу, что в стихотворении наблюдается обилие старых языковых форм и книжной лексики: «разрывы облак», «купаяся», «трепещет» и т.п., необычных для нашего языкового слуха. Дождь здесь как природное обстоятельство, действие грандиозное – от неба до земли. Лишь в конце стихотворения есть олицетворение: что-то (дождь) к саду подошло. Из приёмов – метонимия (частное вместо целого: крыло воробья в единственном числе, две капли как начало большого единого) и метафорическое изображение просвечивающего на солнце сквозь дождь леса – в золотой пыли.

АЛЕКСЕЙ ПЛЕЩЕЕВ (1825–1893)
КАПЛЯ ДОЖДЕВАЯ... (перевод стихотворения Морица Гартмана)
Капля дождевая
Говорит другим:
«Что мы здесь в окошко
Громко так стучим?»

Отвечают капли:
«Здесь бедняк живёт;
Мы ему приносим
Весть, что хлеб растёт».

****Здесь одна капля (лирический герой, приём олицетворения) разговаривает с другими на моралистические темы. Не чудо ли?

ТЕРЕНТИЙ ТРАВНИК (род. 1964)
Я ЛЮБЛЮ ОСЕННИЙ ВЕЧЕР...
Я люблю осенний вечер –
Мир, окрашенный свечами,
Где закатный тон венчает
Расставания и встречи.

С неподдельной этой грустью,
С полушепотливой речью,
С тем, в чём он всегда искусен, –
Я люблю осенний вечер.

Я люблю осенний вечер
За палитру цвета чая,
За художника, что лечит
Души, не осознавая,

И за лист, к стеклу прилипший,
И за то, что человечен
Дождь, гуляющий по крышам, –
Я люблю осенний вечер,

И неважно то, как будет
За пределами дождя,
Только знаю – вечер любит,
Пусть хоть каплю, и меня.

****Четырежды сказано: «Я люблю осенний вечер», – в начале и конце восьмистиший. И в последнем 4-стишии: «…вечер любит, / Пусть хоть каплю, и меня». Эта капля возвращает нас к образу в предыдущей строке: «…человечен / Дождь, гуляющий по крышам», – именно он помогает автору сыграть на фразеологизме «хоть каплю» (= хоть немного). Отмечу эпитет «полушепотливой речью» и сравнение «палитра цвета чая» для осеннего вечера и, конечно, повторы, с которыми играет автор.

Дмитрий Кедрин
Осенняя песня
Улетают птицы за море,
Миновало время жатв,
На холодном сером мраморе
Листья жёлтые лежат.

Солнце спряталось за ситцевой
Занавескою небес,
Чёрно-бурою лисицею
Под горой улёгся лес.

По воздушной тонкой лесенке
Опустился и повис
Над окном – ненастья вестником
Паучок-парашютист.

В эту ночь по кровлям тёсаным,
В трубах песни заводя,
Заскребутся духи осени,
Стукнут пальчики дождя.

В сад, покрытый ржавой влагою,
Завтра утром выйдешь ты
И увидишь – за ночь – наголо
Облетевшие цветы.

На листве рябин продрогнувших
Заблестит холодный пот.
Дождик, серый, как воробышек,
Их по ягодке склюёт.
1937-1941

**** Любопытны метафора «ситцевая занавеска небес», сравнение леса с чёрно-бурой лисицей, эпитет «ржавая влага», и образы в строках: «Заскребутся духи осени, / Стукнут пальчики дождя» и последнем 4-стишии – образ клюющего ягоды дождя, серого, как воробышек (авторские метафорические сравнения и олицетворение).


Борис Пастернак
После дождя
За окнами давка, толпится листва,
И палое небо с дорог не подобрано.
Всё стихло. Но что это было сперва!
Теперь разговор уж не тот и по-доброму.

Сначала всё опрометью, вразноряд
Ввалилось в ограду деревья развенчивать,
И попранным парком из ливня – под град,
Потом от сараев – к террасе бревенчатой.

Теперь не надышишься крепью густой.
А то, что у тополя жилы полопались, –
Так воздух садовый, как соды настой,
Шипучкой играет от горечи тополя.

Со стёкол балконных, как с бёдер и спин
Озябших купальщиц – ручьями испарина.
Сверкает клубники мороженый клин,
И градинки стелются солью поваренной.

Вот луч, покатясь с паутины, залёг
В крапиве, но, кажется, это ненадолго,
И миг недалёк, как его уголёк
В кустах разожжётся и выдует радугу.

****Скажите, где здесь слова про дождь, кроме «ливень», «град», «градинки», ну, и конечно, название? А всё так образно и мощно написано. Не обязательно много раз называть что-то, достаточно показать своё восприятие, впечатление, ощущения. А уж если хотите читателю-слушателю чётко объяснить, о чём речь, – тогда и назовите прямо, безыскусно и ясно.

Иосиф Бродский
Предпоследний этаж...
Предпоследний этаж
раньше чувствует тьму,
чем окрестный пейзаж;
я тебя обниму
и закутаю в плащ,
потому что в окне
дождь – заведомый плач
по тебе и по мне.

Нам пора уходить.
Рассекает стекло
серебристая нить.
Навсегда истекло
наше время давно.
Переменим режим.
Дальше жить суждено
по брегетам чужим.
1960-е годы

****Дождь как символ границы жизни, как плач пространства.



Белла Ахмадулина
Сказка о Дожде
в нескольких эпизодах
с диалогом и хором детей

1
Со мной с утра не расставался Дождь.
– О, отвяжись! – я говорила грубо.
Он отступал, но преданно и грустно
вновь шёл за мной, как маленькая дочь.

Дождь, как крыло, прирос к моей спине.
Его корила я:
– Стыдись, негодник!
К тебе в слезах взывает огородник!
Иди к цветам!
Что ты нашёл во мне?

Меж тем вокруг стоял суровый зной.
Дождь был со мной, забыв про всё на свете.
Вокруг меня приплясывали дети,
как около машины поливной.

Я, с хитростью в душе, вошла в кафе.
Я спряталась за стол, укрытый нишей.
Дождь за окном пристроился, как нищий,
и сквозь стекло желал пройти ко мне.

Я вышла. И была моя щека
наказана пощечиною влаги,
но тут же Дождь, в печали и отваге,
омыл мне губы запахом щенка.

Я думаю, что вид мой стал смешон.
Сырым платком я шею обвязала.
Дождь на моем плече, как обезьяна,
сидел. И город этим был смущён.

Обрадованный слабостью моей,
он детским пальцем щекотал мне ухо.
Сгущалась засуха. Всё было сухо.
И только я промокла до костей.

2
Но я была в тот дом приглашена,
где строго ждали моего привета,
где над янтарным озером паркета
всходила люстры чистая луна.

Я думала: что делать мне с Дождём?
Ведь он со мной расстаться не захочет.
Он наследит там. Он ковры замочит.
Да с ним меня вообще не пустят в дом.

Я строго объяснила: – Доброта
во мне сильна, но всё ж не безгранична.
Тебе ходить со мною неприлично.
Дождь на меня смотрел, как сирота.

– Ну, чёрт с тобой, – решила я, – иди!
Какой любовью на меня ты пролит?
Ах, этот странный климат, будь он проклят!
Прощённый Дождь запрыгал впереди.

3
Хозяин дома оказал мне честь,
которой я не стоила. Однако,
промокшая всей шкурой, как ондатра,
я у дверей звонила ровно в шесть.

Дождь, притаившись за моей спиной,
дышал в затылок жалко и щекотно.
Шаги – глазок – молчание – щеколда.
Я извинилась: – Этот Дождь со мной.

Позвольте, он побудет на крыльце?
Он слишком влажный, слишком удлинённый
для комнат.
– Вот как? – молвил удивлённый
хозяин, изменившийся в лице.

4
Признаться, я любила этот дом.
В нём свой балет всегда вершила лёгкость.
О, здесь углы не ушибают локоть,
здесь палец не порежется ножом.

Любила всё: как медленно хрустят
шелка хозяйки, затенённой шарфом,
и, более всего, пленённый шкафом –
мою царевну спящую – хрусталь.

Тот, в семь румянцев розовевший спектр,
в гробу стеклянном, мёртвый и прелестный.
Но я очнулась. Ритуал приветствий,
как опера, станцован был и спет.

5
Хозяйка дома, честно говоря,
меня бы не любила непременно,
но робость поступить несовременно
чуть-чуть мешала ей, что было зря.

– Как поживаете? (О блеск грозы,
смиренный в тонком горлышке гордячки!)
– Благодарю, – сказала я, – в горячке
я провалялась, как свинья в грязи.

(Со мной творилось что-то в этот раз.
Ведь я хотела, поклонившись слабо, сказать:
– Живу хоть суетно, но славно,
тем более, что снова вижу вас.)

Она произнесла:
– Я вас браню.
Помилуйте, такая одарённость!
Сквозь дождь! И расстоянья отдалённость!
Вскричали все:
– К огню её, к огню!

– Когда-нибудь, во времени другом,
на площади, средь музыки и брани,
мы б свидеться могли при барабане,
вскричали б вы:
– В огонь её, в огонь!

За всё! За дождь! За после! За тогда!
За чернокнижье двух зрачков чернейших,
за звуки, с губ, как косточки черешни,
летящие без всякого труда!

Привет тебе! Нацель в меня прыжок.
Огонь, мой брат, мой пёс многоязыкий!
Лижи мне руки в нежности великой!
Ты – тоже Дождь! Как влажен твой ожог!
– Ваш несколько причудлив монолог, –
проговорил хозяин уязвлённый. –
Но, впрочем, слава поросли зелёной!
Есть прелесть в поколенье молодом.

– Не слушайте меня! Ведь я в бреду! –
просила я. – Всё это Дождь наделал.
Он целый день меня казнил, как демон.
Да, это Дождь вовлёк меня в беду.

И вдруг я увидала – там, в окне,
мой верный Дождь один стоял и плакал.
В моих глазах двумя слезами плавал
лишь след его, оставшийся во мне.

6
Одна из гостий, протянув бокал,
туманная, как голубь над карнизом,
спросила с неприязнью и капризом:
– Скажите, правда, что ваш муж богат?

– Богат ли он? Не знаю. Не вполне.
Но он богат. Ему легка работа.
Хотите знать один секрет? – Есть что-то
неизлечимо нищее во мне.

Его я научила колдовству –
во мне была такая откровенность –
он разом обратит любую ценность
в круг на воде, в зверька или траву.

Я докажу вам! Дайте мне кольцо.
Спасём звезду из тесноты колечка! –
Она кольца мне не дала, конечно,
в недоуменье отстранив лицо.

– И, знаете, ещё одна деталь –
меня влечёт подохнуть под забором.
(Язык мой так и воспалялся вздором.
О, это Дождь твердил мне свой диктант.)

7
Всё, Дождь, тебе припомнится потом!
Другая гостья, голосом глубоким,
осведомилась:
– Одарённых богом
кто одаряет? И каким путём?
Как погремушкой, мной гремел озноб:
– Приходит бог, преласков и превесел,
немножко старомоден, как профессор,
и милостью ваш осеняет лоб.

А далее – летите вверх и вниз,
в кровь разбивая локти и коленки
о снег, о воздух, об углы Кваренги,
о простыни гостиниц и больниц.

Василия Блаженного, в зубцах,
тот острый купол помните?
Представьте –
всей кожей об него!
– Да вы присядьте! –
она меня одёрнула в сердцах.

8
Тем временем, для радости гостей,
творилось что-то новое, родное:
в гостиную впускали кружевное,
серебряное облако детей.

Хозяюшка, прости меня, я зла!
Я все лгала, я поступала дурно!
В тебе, как на губах у стеклодува,
явился выдох чистого стекла.

Душой твоей насыщенный сосуд,
дитя твоё, отлитое так нежно!
Как точен контур, обводящий нечто!
О том не знала я, не обессудь.

Хозяюшка, звериный гений твой
в отчаянье вселенном и всенощном
над детищем твоим, о, над сыночком
великой поникает головой.

Дождь мои губы звал к её руке.
Я плакала:
– Прости меня! Прости же!
Глаза твои премудры и пречисты!

9
Тут хор детей возник невдалеке:
– Ах, так сложилось время –
смешинка нам важна!
У одного еврея –
xе-xе! – была жена.

Его жена корпела
над тягостным трудом,
чтоб выросла копейка
величиною с дом.

О, капелька металла,
созревшая, как плод!
Ты солнышком вставала,
украсив небосвод.

Всё это только шутка,
наш номер, наш привет.
Нас весело и жутко
растит двадцатый век.

Мы маленькие дети,
но мы растём во сне,
как маленькие деньги,
окрепшие в казне.

В лопатках – холод милый
и острия двух крыл.
Нам кожу алюминий,
как изморозь, покрыл.

Чтоб было жить не скучно,
нас трогает порой
искусствочко, искусство,
ребёночек чужой.

Дождливость есть оплошность
пустых небес. Ура!
О пошлость, ты не подлость,
ты лишь уют ума.

От боли и от гнева
ты нас спасёшь потом.
Целуем, королева,
твой бархатный подол!

10
Лень, как болезнь, во мне смыкала круг.
Мое плечо вело чужую руку.
Я, как птенца, в ладони грела рюмку.
Попискивал её открытый клюв.

Хозяюшка, вы ощущали грусть,
над мальчиком, заснувшим спозаранку,
в уста его, в ту алчущую ранку,
отравленную проливая грудь?

Вдруг в нём, как в перламутровом яйце,
спала пружина музыки согбенной?
Как радуга – в бутоне краски белой?
Как тайный мускул красоты – в лице?

Как в Сашеньке – непробуждённый Блок?
Медведица, вы для какой забавы
в детёныше влюблёнными зубами
выщёлкивали бога, словно блох?

11
Хозяйка налила мне коньяка:
– Вас лихорадит. Грейтесь у камина.
Прощай, мой Дождь!
Как весело, как мило
принять мороз на кончик языка!

Как крепко пахнет розой от вина!
Вино, лишь ты ни в чём не виновато.
Во мне расщеплен атом винограда,
во мне горит двух разных роз война.

Вино моё, я твой заблудший князь,
привязанный к двум деревам склонённым.
Разъединяй! Не бойся же! Со звоном
меня со мной пусть разлучает казнь!

Я делаюсь всё больше, всё добрей!
Смотрите – я уже добра, как клоун,
вам в ноги опрокинутый поклоном!
Уж тесно мне средь окон и дверей!

О господи, какая доброта!
Скорей! Жалеть до слёз! Пасть на колени!
Я вас люблю! Застенчивость калеки
бледнит мне щеки и кривит уста.

Что сделать мне для вас хотя бы раз?
Обидьте! Не жалейте, обижая!
Вот кожа моя – голая, большая:
как холст для красок, чист простор для ран!

Я вас люблю без меры и стыда!
Как небеса, круглы мои объятья.
Мы из одной купели. Все мы братья.
Мой мальчик, Дождь! Скорей иди сюда!

12
Прошёл по спинам быстрый холодок.
В тиши раздался страшный крик хозяйки.
И ржавые, оранжевые знаки
вдруг выплыли на белый потолок.

И – хлынул Дождь! Его ловили в таз.
В него впивались веники и щетки.
Он вырывался. Он летел на щёки,
прозрачной слепотой вставал у глаз.

Отплясывал нечаянный канкан.
Звенел, играя с хрусталём воскресшим.
Дом над Дождём уж замыкал свой скрежет,
как мышцы обрывающий капкан.

Дождь с выраженьем ласки и тоски,
паркет марая, полз ко мне на брюхе.
В него мужчины, поднимая брюки,
примерившись, вбивали каблуки.

Его скрутили тряпкой половой
и выжимали, брезгуя, в уборной.
Гортанью, вдруг охрипшей и убогой,
кричала я:
– Не трогайте! Он мой!

Он был живой, как зверь или дитя.
О, вашим детям жить в беде и муке!
Слепые, тайн не знающие руки
зачем вы окунули в кровь Дождя?

Хозяин дома прошептал:
– Учти,
ещё ответишь ты за эту встречу!
Я засмеялась:
– Знаю, что отвечу.
Вы безобразны. Дайте мне пройти.

13
Пугал прохожих вид моей беды.
Я говорила:
– Ничего. Оставьте.
Пройдёт и это.
На сухом асфальте
я целовала пятнышко воды.

Земли перекалялась нагота,
и горизонт вкруг города был розов.
Повергнутое в страх Бюро прогнозов
осадков не сулило никогда.
1962

****Отличный пример Дождя-собеседника, Дождя-сына, Дождя-возлюбленного. Попробуйте, пожалуйста, сами найти в этой поэме что-то любопытное, литературоведческое – здесь обильно рассыпаны тропы и всяческое поэтически замечательное.