одному спектаклю

В этом спектакле в воздухе пыль летала.
Мне было, наверное, десять, может шесть.
Лариса пела тогда от конца до начала
Все - стройным голосом. Я помню его. Не счесть

Было там цыган, все белых рубахах были.
Эти рубашки сейчас тоже где-то лежат.
О, Господи, как они пели! Что жилы стыли..
И я плакала, пряча глаза в широкие рукава.

Паратов там был другой.. я его не помню.
Мне жаль так не помнить. Пускай бы он в сердце был..
Они каждый - бесценны, каждый кристал, двухтомник,
Белый бюст, горячая песня, холодный пыл.

Они каждый.. Мне больно. Лариса в сереньком платье
Так стенала, как я готова сейчас стенать
От любви к ним. Какое большое, великое счастье
Что это платье сейчас ей совсем как раз.

И там был Робинзон. И его я любить не успела.
Но все, что осталось -  трепетно, нежно люблю.
И однажды я тоже, я с ними, я рядом - пела.
Но наверное больше я никогда не спою.

Я устала стройно писать, об этом даже если захочешь стройно-то не напишешь.
Извернется сознание, память заболит, запоет Фроловой, болью упавшего на ногу пистолета.
Этот спектакль вечен. Стуком красных фасолин (вина) он что-то мне в сердце выжег.
Я смотрела его столько раз и со всех проекций, что он играет во мне кассетой.

Спасибо Господи, милый, спасибо, что я играла в нем вместе с ними.
Вера была жива, и поила меня лимонадом, вкусным.
Мы были, "МЫ" были растерзаными, чуть-чуть нагими.
Если они увидят это, то мое волнение жалкое краску пустит.