Между прошлым и будущим - 11часть

ПОВЕСТЬ

глава девятая

ЧУЖБИНА

Ранним летним утром тысяча девятьсот семьдесят третьего года поезд из Москвы прибыл в столицу Литовской ССР, старинный и красивый город Вильнюс. На перроне было немноголюдно. Неожиданно к открытой двери вагона подбежал мужчина и, обращаясь ко мне, стал очень быстро говорить что-то на незнакомом языке. Я стояла в тамбуре и ничего не понимала. Сразу стало как-то неуютно и тревожно. Но был прекрасный день, ярко светило солнце, старинные улочки сияли чистотой, а утренний воздух благоухал свежестью только что прошедшего дождя. Начиналась совсем другая, неведомая мне жизнь.

Прибыв в часть, муж сделал необходимые отметки и, узнав где можно пообедать, мы отправились в кафе. Заказали, конечно, национальные литовские блюда – холодный борщ и цеппелины, которые настолько понравились мне, что до сих пор я частенько готовлю их для своих детей и внуков.
Ещё в Забайкалье, офицер, приехавший на замену Александра из Вильнюса, предупреждал нас, что жильё придётся подождать, но на первое время предложил остановиться в его квартире, так как жена его на всё лето уехала к родителям на Украину. Мы с благодарностью приняли его предложение и теперь, радуясь, ехали к своему временному пристанищу, в новый район города – Лаздинай.
Новый Вильнюс поражал необычной для того времени архитектурой. Группы пяти и десятиэтажных домов, украшенные ажуром из белого бетона, располагались на значительном расстоянии друг от друга. Сплошной газон покрывал всё свободное пространство, и только пешеходные дорожки, выложенные тротуарной плиткой, причудливо пересекаясь, серыми змейками бежали по этому зелёному ковру. Площади перед торговыми центрами, ресторанами и кинотеатрами украшали скульптурные композиции в стиле "авангард", в солнечных лучах сверкали брызги фонтанов. Позже я узнала, что проектировщиктам этого района была присуждена Государственная Ленинская премия. С балкона восьмого этажа смотрели мы на это великолепие. После убогости Забайкальских посёлков не верилось, что это не сон.

В тот же день муж снова отправился в часть, а мы с сынишкой на прогулку, знакомиться с новым местом жительства. Вернувшись через несколько часов, Александр объявил, что утром уезжает на месяц на стрельбы. Как и положено офицерской жене, я безропотно подчинилась приказу и набравшись мужества, храбро осталась одна в незнакомом городе, в чужой квартире с ребёнком на руках.
Но через несколько дней случилось нечто непредвиденное. Утром, проснувшись и открыв глаза, я увидела перед собой разъярённое женское лицо, и возмущённый голос буквально прорычал:"Что это вы делаете в моей квартире"?! От неожиданности я не могла вымолвить и слова, только с ужасом смотрела на хозяйку квартиры и своим испуганным видом как будто разжалобила её.
Наконец, преодолев оцепенение, попыталась объяснить ей, как мы оказались в её квартире. Она, конечно, всё знала, просто муж не посоветовался с женой, когда по доброте душевной, предложил нам пожить в своей квартире пока её нет. В результате мне указали на дверь.
Взяв сынишку за руку, я поехала на вокзал за билетом, чтобы уехать в Крым к родителям мужа. Но не тут-то было, простояв в очереди несколько часов, я так и не смогла купить билет до Симферополя. И не мудрено, ведь был разгар курортного сезона. Пришлось ни с чем возвращаться в квартиру, но хозяйка была непреклонна. В десять часов вечера мы оказались на улице чужого города. Надо сказать, у меня был очень терпеливый ребёнок. Олежке только исполнилось четыре года, но он всё понимал, и без слёз и капризов переносил выпавшее на нашу долю испытание.
Мы сидели на остановке в окружении чемоданов. Я судорожно соображала куда ехать. Наконец пришло решение – ехать в расположение части. Остановив такси, не зная адреса, кое-как растолковала плохо понимающему русский язык таксисту, куда мне надо. Было уже заполночь, когда после долгих объяснений и рыданий, мы оказались в общежитии в комнате дежурного офицера, благо, что он сам всю ночь был на дежурстве. Утром командир части, нарушая правило, дал распоряжение поселить меня в этом общежитии. Потом, когда вернулся муж, пришлось пожить ещё а крошечной комнатке при казарме, прежде чем нам дали сначала комнату, а потом, после моего визита на приём к генералу, маленькую двушку в "хрущёвке".

... Тысяча девятьсот семьдесят четвёртый год. Я с сынишкой добираюсь в моё далёкое Забайкалье самолётами, поездами, автомобилями и, наконец, вхожу в родительский дом. Свадьба в самом разгаре. Женится брат Саня, которому через несколько дней уезжать по призыву в Армию. Обняв брата, я разрыдалась у него на плече. Мама еле оторвала меня от него, чтобы познакомить с невестой. Жалко было его, рано женился. Почему мы все так рано связали себя семейными узами? Теперь люди женятся гораздо позже. Саня был, можно сказать, "первый парень на деревне". Красивый, умный, учился хорошо, мог бы поступить в любой техникум или институт, но ничего кроме техники, его не привлекало. Уже в тринадцатилетнем возрасте на каникулах работал в поле на тракторе. Так, к сожалению родителей, и стал механизатором, зато денег зарабатывал много.
Саня никогда не курил и не пробовал спиртного, за что его уважали не только взрослые, но и многочисленные друзья. Он был завидным женихом. Много девчат было вокруг, но ни одна не привлекала его. А тут в совхоз приехала на практику в бухгалтерию девчонка. Чем-то зацепила она брата, решил жениться, хоть и не служил ещё.

Погостила я у родителей, дождавшись первого письма от брата. Оказалось, что он попал в десантные войска, и в настоящий момент находится в учебке, в местечке Гайджунай под Вильнюсом. Вернувшись, я  несколько раз ездила туда навестить Саню. Помню, как тоскуя, он всё спрашивал про свою Надю, рассказывал, как часто он видит её в своих снах. Тяжело ему было. Однажды мне удалось даже привезти его на три дня к себе в Вильнюс, но через полгода он уже нёс службу в Средней Азии.
Получая письма от брата, я видела, что это уже не простой деревенский паренёк, а настоящий мужественный воин десантник. Позже за отличную службу получил Саня отпуск на родину, в Забайкалье, где с радостью встречала его верная жена. А когда, отслужив, он вернулся домой, его встречали уже двое любимых людей, Надя и маленькая дочка Леночка.

Сестра Людмила с Михаилом уехали в Барнаул, устроились на работу в строительное управление, он прорабом, а она бухгалтером. Позже сестра работала председателем профсоюза в этой организации. Родители наши тоже, оставив невестке хозяйство и всё нажитое, уехали к бабушке, Марии Митрофановне. Дядя Рид, с которым она жила много лет, умер довольно молодым. После развода с Инной он приехал в Барнаул, работал композитором в Театре Музыкальной комедии и крепко пил. Не сложилась его жизнь. Может быть потому, что не встретилась ему такая женщина, как наша мама. Оставшись одна, бабушка стала звать к себе моих родителей.

Хотел и Саня уехать с семьёй в Барнаул, тем более, что Людмила обещала помочь и с работой, и с жильём. Двухкомнатная квартира уже ждала нового водителя начальника стройуправления. Стали Саня с Надей собираться, продали скот, мебель, и уже готовы были ехать. Но как же не хотелось этого Ольге и Николаю. Долго уговаривали они молодых не уезжать. Наконец, придумал Николай, как удержать Саню.
В те времена мало кто мог себе позволить такую роскошь, как автомобиль. Надо было стоять в очереди немало лет, да и цена для многих была неподъёмной. А в совхозах передовикам производства давалась такая возможность, вот Николай и помог в этом брату жены, и даже денег дал. От такого Саня отказаться, конечно, не смог.
Так и жили они всегда рядом. Николай любил Саню, ведь тот всегда был ему безотказным помощником. Дружно они жили, вместе переехали в совхоз Степной, когда Николая перевели.

А я жила в прекрасном старинном городе Вильнюсе. Прошло два года, и я полюбила этот город. Его люди, их язык, уже не казались мне такими чужими, хотя иногда приходилось чувствовать их неприязнь. Многие считали русских оккупантами и, бывало, вопрос на русском оставался без ответа. Я со своим советским патриотизмом искренне недоумевала – за что они нас так не любят? Да, не любили, а некоторые ненавидели. В сентябре семьдесят пятого года мне пришлось столкнуться с этим в самом неподходящем месте.
В роддоме, куда я поступила с преждевременными родами, на русскую никто не обращал никакого внимания. Врачи только кричали и ругали меня, а я не понимала за что. Когда в одиннадцать часов вечера родилась моя девочка, её завернули в пелёнки и положили в небольшой бокс под электрическую лампу. Потом все ушли, оставив нас с дочкой лежать до утра в родильном помещении с открытым настежь окном. Забыли?.. Было холодно, конец сентября. В результате – острый воспалительный процесс, который никто не собирался лечить. Боли были невыносимыми. Бывало я каталась по полу, но никакой реакции врачей не было, хотя женщины в палате, жалея меня, говорили им что-то на своём языке. В ответ на мои мольбы – "Не супранту", не понимаю, и всё.
Из роддома я вышла больная, каждый день температура, слабость, полная потеря сил. Муж на службе, родные далеко, помощи ждать не от кого. Через месяц попала на операционный стол. Диагноз – мастит. И опять столкнулась с жестокостью литовских врачей. Оставив ребёнка с мужем, приехала в больницу к пяти часам, раньше не получилось. Рабочий день хирурга заканчивался. Очень недовольный, он сразу повёл меня в операционную. Резал по живому, под местной анестезией. Боль была адская. Помню, как хватала его за руки, умоляла: "Доктор, не надо"! Но доктор молча продолжал пытку, ассистентка крепко держала меня за руки. Сразу после операции отправили домой.
Словно в тумане, шатающейся походкой, шла я по длинному коридору больницы, потом, почти без сознания долго ехала в троллейбусе. Слёзы текли по щекам, в душе было пусто и страшно. Жить не хотелось.
На следующий день была перевязка в поликлинике. С ужасом глядя на врача, я лепетала что-то о том, что я всё вытерплю, пусть только предупредят, когда будет больно. Русский доктор с добрыми глазами спросил, кто делал операцию и был ли поставлен укол в руку. Фамилию врача я не знала, а укола не было. Покачав головой, доктор отодвинул медсестру и сам сделал перевязку. Было почти не больно, и я вздохнула с облегчением.

Очень долго я болела. Слабость была такая, что по утрам сорочку приходилось отжимать. Стояла глубокая дождливая осень, а затем сырая промозглая зима. Стоя у окна, я смотрела на это серое, чужое, хмурое небо и вспоминала родное Забайкалье, где почти всегда светит яркое солнышко. Было тоскливо и одиноко. Только через полгода здоровье стало возвращаться ко мне. Наступила весна, природа оживала, а вместе с ней и я.

Вообще, по складу характера, я оптимистка и мечтательница. Дочку назвала Виктория – победа, победительница. Так хотелось, чтобы она выросла сильной и счастливой. Сама-то я не чувствовала себя таковой. Муж был себялюбивым эгоистом, а когда выпивал, вёл себя, мягко говоря, странно. Поносил начальство, друзей. Все ему представлялись предателями, готовыми в любую минуту вонзить ему нож в спину, в том числе была и я. Бывало всю ночь я должна была выслушивать его пьяные бредни, опасаясь за себя и детей. Утром он становился нормальным человеком и говорил, что ничего такого не было, что это всё я придумала. Время от времени приходилось терпеть насилие и измены, но где-то в глубине души я всегда знала, что когда-нибудь брошу его. И бросала, уезжала на родину, но всякий раз он умолял меня простить его и вернуться. Бросал пить, страшно тосковал, не мог ни есть, ни спать. А когда возвращалась, устраивал праздник с цветами и шампанским, но проходило две недели и всё возвращалось на круги своя.

В один из таких приездов на родину мне случайно в встретилась в магазине Агния Ивановна, мама Лёни. Подошла и ласково так обняла, как дочку. Любила она меня, я всегда это чувствовала. Стала приглашать в гости, да так настойчиво, что не смогла я отказать и на другой день отправилась к ней. Агния Ивановна встретила меня радостно, усадила за стол, стала расспрашивать, как живу. И вдруг в комнату вошёл Лёня. Стало понятно, что она специально устроила нам это свидание. В то время он был уже женат, работал учителем математики в школе и жил отдельно от родителей.
С какой любовью Лёня смотрел на меня! Достал из подполья  трёхлитровую банку с молоком, и налив полную кружку, поставил передо мной со словами: "Пей, Танюшка, в городе у вас такого нет". Два часа пролетели в разговорах, как пять минут. Я видела какими глазами смотрела на нас его мама, как ей хотелось счастья для сына. А я, что я могла сделать? Я любила Лёню как брата, как самого прекрасного друга на свете.
Была у нас встреча и раньше, ещё до женитьбы Лёни. Он сказал тогда, что знает, что я несчастлива, уговаривал бросить мужа и уехать вместе куда-нибудь. Обещал быть хорошим отцом моему сыну. Знаю, что так оно и было бы, но сердцу не прикажешь. Я всё ещё любила Александра.

Родные жалели меня и уговаривали бросить его, продолжить образование, но видимо, всему своё время. Сестра Ольга советовала мне устроиться на работу. Вот увидишь, получив финансовую независимость, ты станешь самостоятельной, уверенной в себе, всё изменится к лучшему в твоей жизни. Она была абсолютно права, позже всё так и получились. Но куда пойти работать без специального образования?
Была у меня, казалось бы несбыточная мечта – работать бухгалтером. Как-то в разговоре с женой сослуживца мужа, я упомянула об этом. Оказалось, что её подруга работает бухгалтером в Кинопрокате. Люба пообещала узнать не требуются ли им помощники или ученики бухгалтеров. Через некоторое время я получила ответ, что в Кинопрокате вакансий нет, а вот знакомой её подруги, старшему бухгалтеру солидного учреждения, требуется сотрудница.
Так, совершенно случайно, с помощью добрых людей, я оказалась в Управлении пожарной охраны МВД Литовской ССР, в должности бухгалтера -ревизора. Работа была интересной, единственной трудностью было то, что вся документация – финансовые отчёты из районов, была на литовском языке. Но я, быстро выучив необходимые слова, стала читать эти документы, вникать и понимать смысл. Начальство было мной довольно. А я, как и предрекала сестра, получив первую зарплату, почувствовала себя другим человеком.

Олежка пошёл в первый класс, Вику удалось устроить в детский сад. Всё было бы хорошо, но к тому времени Александр всё чаще стал приходить вечерами пьяным и становился всё более неадекватным. Отношения в семье становились всё хуже.
Однажды, вернувшись с работы, я увидела такую картину – пьяный отец проверяет уроки у сына, съёжившегося как затравленный зверёк. А папа воспитывает его книжкой по голове, подкрепляя сей процесс эпитетами – тупица, дебил и тому подобное. Я хотела заступиться за ребёнка, что ему крайне не понравилось. Решив разобраться со мной, он с силой схватил меня за руку, но получил такой отпор, который его сразу отрезвил.
Тяжёлые настольные часы из камня попались мне под руку. Удар по голове был такой сильный, что по лицу его ручьём потекла кровь. Перепугавшись до смерти, я схватила детей и выбежала на улицу. Остановив такси мы уехали у моей подруге Валентине. Её муж, Ваня, служил тогда начальником штаба МВД республики. Друзья встретили нас, как всегда, приветливо. Не первый раз приходилось мне с детьми "гостить" у них, но когда я сняла пальто, Иван удивлённо посмотрел на мой белый свитер забрызганный кровью. "Я убила своего мужа" – сказала я и заплакала. Иван сразу же позвонил Александру и убедившись, что он жив, предложил мне пожить некоторое время в ведомственной гостинице МВД, куда и проводил нас позже. Новый тысяча девятьсот восемьдесят первый год мы с детьми встретили в маленьком гостиничном номере, где не было даже телевизора. После праздника муж нашёл меня на работе, и хотя я знала, что ничего не изменится, пришлось возвращаться. Но возвращение моё было, можно сказать, триумфальным. Получив перед праздником тринадцатую зарплату, я почти всю её потратила на себя. Купила красивую шубку "под ягуара", импортные сапожки, кожаную сумочку и перчатки. То, что в Забайкалье невозможно было купить, в Прибалтике было вполне доступно.
Преобразившись, я предстала перед мужем. Он был поражён, ведь раньше, прежде чем купить себе что-либо, я должна была спросить разрешения, а тут явилась домой разодетая "в пух и прах" и, отодвинув его на пороге, гордо прошла в квартиру. Александр онемел от изумления, хотя, как мне показалось, ему это даже понравилось.

После этого я сама распоряжалась семейным бюджетом, но перевоспитать мужа всё-таки не удалось, всё оказалось слишком запущено. Его пьяные выходки время от времени повторялись, но я уже не боялась постоять за себя и давала дебоширу достойный отпор. Однажды он даже слетел с лестницы, кобура и портупея выброшены из окна, а на долгие уговоры впустить его, был короткий ответ: "Не уйдёшь, позвоню в комендатуру". Делать было нечего, пришлось ему ретироваться. Вот так и жили.
Хотя, справедливости ради, надо сказать, что были и хорошие моменты в той нашей жизни. Каждый год мы всей семьёй отдыхали на южном берегу солнечного Крыма, где всегда с любовью и радушием принимали нас родные мужа. Но тоска по суровой родине никогда не покидала меня, хотя родители мои и сестра Людмила уже давно жили на Алтае.
Отец с мамой жили хорошо, по выходным ходили в кино, театры. С удовольствием посещали выставки бывших учеников отца, которые стали к тому времени известными художниками. Теперь он уже не страдал от обиды на судьбу и считал свою жизнь вполне успешной. Но родина не отпускала. Каждый год они ездили к детям в своё родное Забайкалье.