Имя на поэтической поверке. Лев Щеглов

  Поэт с большой буквы – так представляет поэта Льва Сергеевича Щеглова  (09. 01. 1932. Ярославль. – 03. 01. 1996. Москва.), сайт «Московский писатель».

 Лев Щеглов входил в литературу, в одно время, вместе с Евгением Евтушенко, Андреем Вознесенским. Робертом Рождественским.

  Известен как мастер иронического стиха, печатался на 16-й полосе «Литературной газеты», в журнале «Юность», «Москва», «Молодая гвардия», «Крокодил», «Сибирские огни», «Простор», «Нива».

       «Средневековая идиллия»

Мудрец был вшивен и плачевен,
На вые вервие носил
И в чадном сумраке харчевен
Царя земного поносил.
Ругал, как отрока, за что-то,
Как подопечного ласкал.
Тогда нашёлся доброхотный,
За трон радеющий фискал
И обо всём донёс жестоко.
Но царь, на счастье, был умён,
И полунищего пророка
Решил к себе приблизить он.

Мудрец стал важен и торжествен,
Живот с достатку отпустил,
Но о правительственных жестах
Всё с той же строгостью судил.
Тогда перед царёвы очи
Мудрец доставлен был опять,
И царь сказал:
 - Ну. Что ты хочешь?
На что ещё тебе пенять?

Мудрец в ответ пожал плечами
И головою покачал
И с безразличием печали
Царю земному отвечал:
 - В каком бы ни был я почёте,
В какой ни прозябал бы тьме,
Не я Владыке подотчётен –
Владыка подотчётен мне.
Уж такова досталась участь –
Тебе рядить,
А мне судить…

И царь решил, на всякий случай,
Пророка дерзкого
Простить.
А так как выхода искала
Душа, смятенная всерьёз,
Четвертовать велел фискала,
Чтоб тот про это не донёс.

  Лев Сергеевич Щеглов родился 9 февраля 1932 года в городе Ярославле, в семье военнослужащего.

  В 5 лет мальчик остался без отца. Отец был расстрелян в 1937 году за то, что пытался защитить от взрыва церковь Ильи Пророка в Ярославле. Такие тогда были времена…

 Друг детства поэта Льва Щеглова рассказывал: В 1951 году Лев учился в военном училище, в Белоруссии, в городе Калинковичи и прислал ему письмо, которое начиналось так:

Здравствуй, дружище,
Здорово, Борис!
Рыжая борода.
Вот и раскидала нас с тобой жизнь
В разные города.
Может увидимся, может быть нет,
Трудно пока сказать…
Мне вот худшую из оперетт
В жизни пришлось сыграть!

  Далее он писал, что по досадному недоразумению угораздило его опоздать в часть из увольнения. Ездил в самоволку, в родной Ярославль, из Калинковичей, Гомельской области…

  Был судим. Прокурор просил дать курсанту Щеглову шесть лет тюрьмы.

  Отделался двумя годами дисциплинарного батальона. На смягчение приговора повлияло заключительное слово в стихах, которое он произнёс в суде:

«Нет, прокурор, мне не меньше Вас
Честь дорога Отчизны,
Так же, как каждый солдат из нас,
В трудный, тяжёлый для Родины час
Я не жалел бы жизни!
Я не боюсь правосудия, нет.
Это не гордости прыть,
Если суд постановит мне
Срок в лагерях отбывать,
Я не стану визгливо ныть –
Правды боится трус,
И за грехи свои, так и быть,
Полностью разочтусь!
Только если «свалился в кювет»
И в неприятности влип,
Значит ли это, что человек
Вовсе морально погиб?
Значит ли это, что лишь тюрьма
Может ему вернуть
Здравую ясность его ума,
Поставить на верный путь!
Значит ли это, товарищ судья,
Что моей стране,
Как равноправный не нужен я,
Что там лишь место мне?

Перед Новым 1951 годом, курсант Лев Щеглов, сидел на гарнизонной гауптвахте, под следствием, в ожидании суда.

О своём нелёгком Новом 1951 году, у поэта Льва Щеглова есть стихотворение:

     «Январь, новогодье на губе»

На дворе погода мутью,
Сердце мечется в тоске.
На окне железа прутья,
Три топчана на замке.

Ночь шальная, новогодняя,
Где то джаз и рюмок звон,
Эх и выпил бы сегодня я,
Эх и дал бы я разгон!

Где то пьют друзья-товарищи,
Забывая ночи темь,
На каком огне-пожарище
Прожигают этот день?

Проседевши до двенадцати
Завалился на топчан,
Хоть не выпил, но признаться я
Всё равно немного пьян!

Настроение дурацкое,
Ветер взвыл, давясь в трубе,
Эх ты наша жизнь солдатская,
Новогодье на губе.

Трибунальным грянул бедствием
Новый год. Идёт беда,
И сидит курсач под следствием
В ожидании суда.

  В дисциплинарном батальоне, Лев Щеглов, пробыл чуть больше года и был досрочно освобождён, за хорошее поведение и организацию художественной самодеятельности!

  Какое получил филологическое образование, Лев Сергеевич, сказать не могу, что занимался самообразованием, видно невооружённым глазом.

Первая публикация в коллективном общесоюзном поэтическом сборнике у Льва Щеглова была в 1957 году.

  В 1957 году, в Москве и Ленинграде проводился Международный молодёжный фестиваль, Лев Щеглов отреагировал на это событие стихотворением:

       «Гостье фестиваля»

Ты живёшь на Темзе или Рейне,
Ну, а я, на Волжском берегу,
Приходи, желанная. Скорее,
Я никак дождаться не могу.

Девушка с лучистыми глазами,
Где ты, дорогая, отзовись!
Может быть, что станем мы друзьями.
Может быть, полюбим на всю жизнь.

И тогда, сметая все преграды,
Мы друг другу руки подадим,
Дипломатов нам с тобой не надо,
Я и так поверю, что любим.

Я в тебя душою всей поверю,
И останусь верным до конца.
Распахнём же дружеские двери,
Распахнём объятья и сердца!

  О том, что Лев Щеглов, был, большой мастер стиха говорит тот факт: в шестидесятые годы прошлого века, Лев Сергеевич, пришёл по делам в редакцию газеты «Правда».

  Вышедший из своего кабинета зав. иностранным отделом, журналист Георгий Ратиани пожаловался секретарше, что вот мол, художники КУКРЫНИКСЫ принесли, заказанную карикатуру, но Маршак уехал куда-то в командировку, и редакция не может с ним связаться, что бы тот срочно написал текстовку: стихи.

  Лев Сергеевич, тут же предложил свои услуги и моментально придумал стихи. На следующий день газета «Правда» впервые и единственный раз вышла с карикатурой КУКРЫНИКСОВ (художников Победы, Героев Социалистического Труда: Михаил Куприянов, Порфирий Крылов. Николай Соколов) и стихами Льва Щеглова.

Вверху карикатуры был текст:

  В Западной Германии на стенах многих домов снова появились зловещие изображение нацистского паука – свастики. (Из газет.)

Ниже – карикатура.

Ещё ниже стихи Льва Щеглова:

На фюзеляжах самолётов
И на эсэсовских значках
Он жил, зловещие тенета
Плетя вокруг материка.

Ещё нигде не позабылось
Кошмары паучиных лет,
Но вот вчера он снова вылез,
Как  говорят, на белый свет.

И снова расправляет лапы,
Ещё не сильные пока…
Пока не поздно, бросьте на пол
И раздавите паука!

  Газета «Правда» за субботу, 9 января 1960 года.

  С 1971 по 1978 год, Лев Сергеевич работал редактором и переводчиком в казахстанском издательстве «Жазушы» («Писатель»). Редактор 20 книг казахстанских поэтов.
Ему перу принадлежат 11 стихотворных сборников.
 
  Поэт Лев Щеглов известен как мастер иронического стиха. Перо поэта оригинально, своеобычно, и своенравно. Его перу принадлежат 11 стихотворных сборников, вышедших в Москве и Алма-Ате, в том числе: «Мужская школа»-1966, «Гостеприимство»-1973, «Дар Валдая»-1978, «Ход мысли»-1990 год.

  Приём в секцию поэтов Союза писателей, у Льва Щеглова, проходил в течение 8 лет. Прекрасный поэт, но не умел, или не желал, пресмыкаться перед нужными людьми. Принят поэт Лев Щеглов в СП СССР – в 1974 году.

  Жил Лев Сергеевич на два дома, в Москве и в Алма-Ате, где жили жена, Людмила Енисеева-Варшавская с сыном.

  Лев Щеглов проживал в Алма-Ате с 1971 по 1878 год, когда там работал в издательстве, в остальное время постоянно жил в Москве, приезжая в Казахстан, в отпуск, к семье.

  Надо сказать, был у Льва Щеглова один грех, изрядно «принимать на грудь». В начале семидесятых годов, по всей стране были, так называемые рюмочные.

  У Льва Щеглова было принято, чаще всего в городе Ярославле, куда он, на малую родину, близкую от Москвы, поэт наведывался.

  Утром шёл в рюмочную, где ему с пониманием продавали рюмку водки. Одну. И обязательно с закуской. Закуска была не очень разнообразной – бутерброд или плавленый сырок – но обязательно!

  Стихи Льва Сергеевича уникальны, за присутствие игры ума, неожиданность поворотов, безукоризненность традиционной формы.  Вот  яркий пример, к сказанному:

«Это часто слышится,
Видно правда в этом:
«Пишется, как дышится
На земле поэтам!»

Множество услышится
Истин в этой фразе.
Пишется – как дышится!
Но в противогазе.

  Ушёл из жизни прекрасный поэт-шестидесятник, Лев Сергеевич Щеглов 3 января 1996 года, в возрасте 63 лет. Похоронен, на Хованском кладбище Москвы.

  Жена, Людмила, журналистка,  составила и издала полное собрание произведений Льва Щеглова, в двух книгах, под названием: «Стихи из чемодана»

  Лев Сергеевич Щеглов занял достойное место среди поэтов-шестидесятников, пришедших в советскую литературу на волне «хрущёвской оттепели», периода с середины 1950-х до середины 1960-х годов.

  В то время репрессии и цензура в СССР были расслаблены, и миллионы политических заключённых были освобождены из ГУЛАГа, исправительно-трудовых лагерей в связи с политикой Н. С. Хрущёва десталинизации и мирного сосуществования с другими народами.

Из поэтического наследия Льва Щеглова.

       «У одного костра»

Давай присядем, гражданин конвойный,
Сними с плеча тяжёлый карабин,
Давай с тобой поговорим спокойно,
Давай с тобой за жизнь поговорим.

Мы столько лет с тобой ходили рядом!
Ты был сытней и был теплей одет,
Но жил у той же лагерной ограды,
И в той же тундре твой затерян след.

Нам в лица дул один и тот же ветер,
Один мороз нам леденил язык,
Быть может, ты, конвойный, мне ответишь:
Чего добился ты? Чего достиг?

Не трусь, конвойный, мы свои же люди,
У одного костра мы обожглись…
… «И пусть нам общим памятником будет
Построенный в боях социализм!»


«Уехать – как немножко умереть»
            Уехать – как немножко умереть.
                Французская пословица.

«Уехать – как немножко умереть».
Я уезжал, а ты всё оставалась.
Я уезжал на четверть и на треть,
Теперь уже совсем осталось малость.

Уменьшенный стою перед тобой,
Венками подорожника увенчанный.
Зачем тебе я маленький такой?
Ты не Всевышний, ты всего лишь женщина.

Ты на меня посмотришь свысока,
Тебе мои движения неловки.
И почему-то тянется рука
Погладить, как ребёнка по головке.


 «Как не люблю я отходить ко сну!»


Как не люблю я отходить ко сну!
Подушкам я давно не доверяю.
Всё кажется, что только лишь усну.
Как сразу что-то в жизни потеряю.

Быть может, этой лампы тихий свет.
Которого, к утру уже не будет.
А, может, то, чего на свете нет,
Пока я сплю, из комнаты убудет.

Боюсь холодных чистых простыней
И одеял, которые не греют…
Всё потому, наверно, что во сне
И умирают люди, и стареют.


       «Волга»

А у души имеется прописка,
Или приписка,
Как к военкомату.
И невозможно без большого риска
Переезжать откуда-то куда-то.

Я уезжаю часто и надолго,
Я потерял своим дорогам счёт,
Но неотступно вслед за мною Волга,
Забыв о русле собственном , течёт.

Вот так живёшь, живёшь на свете наспех,
И вдруг нисходит, словно благодать,
Что ты уже не Лев Щеглов,
А Каспий,
И Волге кроме некуда впадать.


«Львицею нужно родиться»

Львицею нужно родиться.
Трудно водиться со львом.
Лев пред влюблённою львицей
Не запоёт соловьём.

В отзвуках львиного рыка,
В ласке железных когтей
Со стороны разгляди-ка
Признаки нежных страстей.

Львицею тяжко родиться –
Гривы достанутся львам.
Жёлтыми кошками львицы
Тихо пройдут по следам.

Милостей царских не будет.
Львица получит права,
Если окажется пудель
Вместо могущего льва.


       «Сила дракона»

Есть в Китае сказанье умное:
Шёл герой воевать с драконом,
Убивая дракона он. Думая
Что дракон теперь побеждённый.

Но ошибся герой немудрый,
Сам драконьим духом влекомый,
Он проснулся однажды утром
С головой и хвостом дракона…

У меня был приятель Гена,
Откровенный, хороший парень,
На какие мы только темы
С ним когда-то не толковали.

«Эх бы, нам бы, да эх бы, там бы
Рукава бы мы засучили!»…
Перепутий мосты и дамбы
Нас с приятелем разлучили.

А когда мы опять столкнулись,
Он как раз находился там,
Там. куда позволяет юность
Уносится своим мечтам.

Там, где можно и там, где сложно,
Там, где руки лишь приложи,
Мелкой дрожью и крупной ложью
Где захламлены этажи.

«Ну, кому же, как не ему-то,
Он же светлая голова!»
Только Гена мой почему-то
не засучивал рукава…

Я ходил по кварталам юности,
Как потерянный, до зари,
Надо мною с китайской мудростью
Жёлто хмурились фонари.


     «Возьмёт меня Бог за запястье»

Возьмём меня Бог за запястье
И ласково скажет: «Проси!».
 -Спаси меня, Боже, от власти,
От силы и воли спаси!

Пусть буду пожизненно ссыльным,
Пусть буду смертельно больным,
Не делай кулак мой всесильным,
Не делай характер стальным.

Слабы на земле человеки,
И я на земле человек.
Сойдутся под солнцем калеки
Со всех океанов и рек.

И скажут – возвысься и здравствуй,
И скажут – бери и веди,
И скажут – начальствуй и властвуй,
И скажут – цари и суди!

Слабы на земле человеки,
И я на земле человек,
Вгоню в океаны и реки
Я этих несчастных калек.

Построю мосты и плотины,
Воздвигну дворцы и дома,
Согну в три погибели спины,
Сведу полоумных с ума.

Высокою властью и силой
Посею меж ними вражду
И гордо по свежим могилам
Таких же калек поведу.

И радостно будут калеки
Меня славословить вовек.
Слабы на земле человеки,
И я на земле человек…

…Спаси меня, Боже, от власти,
От силы и воли спаси,
Закуй кандалами запястья
И разум скорей погаси!


       «Сын врага народа»

Нам  тобою детства не додано,
В наши чистенькие постели
Низвергающимися бомбами
Не ребячьи беды летели.
Приходилось нам просыпаться
От уютных плющевых снов –
Приходили мужчины в штатском,
Уводили с собой отцов.
А бессонные мессершмитты
Не давали доспать потом,
И вливались мы беззащитно
В бестолковый людской поток.
Оттого-то, собравшись вместе,
Мы спешим досматривать сны –
Дети голода и репрессий,
Недоверия и войны.

       «Кровная тема»

Не перешла по наследству,
Не подарили друзья,
Тема военного детства –
Кровная тема моя.
Кровная тема кровава,
Тема грустна и смешна –
Мне на слова эти право
Выдала в детстве война.
Дети беды и печали
Прифронтовых городов,
Помните, как мы кричали
В пекле войны
«Будь готов!»
Школьники пятого класса
Взорванный воздух горчит.
Тема, как пепел Клааса*,
В сердце доныне стучит.


*Пепел Клааса – эта строка из романа Шарля де Костера «Легенда об Уленшпигеле».
Тиль Уленшпигель – главный герой романа.

 Испанская инквизиция сожгла на костре его отца Клааса, участника антииспанского движения в Нидерландах, против испанского правления.

И пепел собранный женой и сыном и зашитый в мешочек, сын Тиль носил на груди.

Это выражение «пепел Клааса» стало поговоркой и означает «память о погибших и призыв к отмщению».

Участников движения против колонизации Испанией Нидерландов, испанцы называли «гёзы», буквально в переводе – «нищие, голь», за их приверженность к скромной одежде, без украшений. События происходили в XVI веке.


       «Немецкому ровеснику»

Гансик из гитлерюгенда,
Фаустпатронщик вшивый,
Счастье нам обоюдное –
Оба остались живы.
Я от фашистской бомбы
В тартарары не сверзился,
И фанатичным лбом ты
В танковый лоб не врезался.
Оба по свету шастаем,
Дышим, едим, глядим
И мелюзгу ушастую –
Деток своих – плодим.
Слышишь,
из гитлерюгенда,
Разве сегодня мало
Неба нам обоюдного –
Общего одеяла?
Дернешь его за краешек –
И затрещит по швам…
Это хоть понимаешь  ли,
Родственник мой по вшам?


     «Эволюция бюрократов»

Сперва они глядели строже,
Хоть в захолустье, хоть в столице,
И что-то чудилось бульдожье
В неулыбающихся лицах.

Потом пришла эпоха псиная –
Бульдоги поняли ошибки,
И что-то вылезло крысиное
В образовавшейся улыбке.

«Я боюсь двадцать первого века»

Я боюсь двадцать первого века,
Даже если не будет войны,
Я двадцатого века калека,
А калеки там не нужны.
Там хотят здоровых и трезвых,
Не набивших себе синяков.
Там потребуют мальчиков резвых,
А не наших больных стариков.
Там сумеют забыть Освенцим,
Не припомнят про Колыму,
Всё, что вынесли мы под сердцем,
Веку новому ни к чему.
С нашим гневом и нашей болью
Не окажется он знаком.
Даже противоалкогольный
До него не дойдёт закон.
Новый век у дверей стучится,
Чтобы счёты с листа стереть.
…Опоздал я на свет родиться,
Хорошо бы успеть умереть.


«Теперь могу и умереть»

Теперь могу и умереть.
Не потому, что славно пожил,
Не потому, что стала смерть
Приятней жизни иль дороже.

Не потому, что мой удел
Плачевен и неинтересен –
Я просто-напросто успел
Сложить два-три десятка песен!

Я просто-напросто могу
Предать бумаге и огласке
Две-три главы из старой сказки,
Перед которой я в долгу.

Уж слово сказано-считай,
Что я за этим и приехал.
С приветом! Я прокукарекал,
А дальше – хоть не рассветай!