Видение великого поэта Лю Бана на Жуковского, 2

I.
Я действительно возвращался домой, обуздав ветер,
Что стремился мне за спину рукояткой ножа попасть.
Вдруг, за углом, показался шар жара, как будто солнца.
И он что-то шептал мне, манил, провожая стихию.

О, подойди же, вдохновленный руинами путник.
Я спою тебе песню печальную о вине, о звездах.
Мы будем вместе плакать под облаками, изредка
орошая нагретым взглядом цветы, обходя людей.

Предложение хорошее, с тем совершенно не спорю.
Но не могу согласиться, ведь создан из мяса я,
из костей, из морщин, бородавок, слюны и крови.
Как мне взлететь на небо, если плоть моя материальна?

О, подойди же, вдохновленный руинами путник.
Я возведу тебе стену, уходящую в небосвод.
Ты по ней заберешься, мы будем кушать звездные сливы,
пить вино из дождей и громов, слушать чудесные песни.

Ты наивен, бог пляса, дождя и расколотых небом душ.
Ведь во мне ты видишь поэта лишь, лишь стихи,
а за ними стоит что-то более низкое, малое, жалкое,
чем я являюсь. Человеку нет входа в Великое Си.

Я действительно возвращался домой, обуздав ветер,
Что стремился погладить спину, а, возможно, и нежно обнять.
Вдруг, за углом, пролетел полиэтиленовый пакет из магазина
«Мария-Ра», мне на секунду в нем показался знакомый голос.

Он манил меня, строчки шептав, к спасенью.

II.
Отрезок, выведенный по линейке карандашом,
обозначен не иначе, как путешествие.
И пусть воспалится грифель сносочкой "Я прошел..."
в конечной точке, что символ сигнала бедствия.
Конечность! разбудит, как капли рассвета со штор
новостью нас – известняком просторечным,
что те же карманы, отсутствующие у шорт.
Может поэтому черта кажется такой человечной:

существом промеж двух начал.
Как точка встречи песка и воды – причал.
Так и она, черта, лежит
в плоскости "до", на поверхности "из".
Линейка, как время – проложит путь,
а клетки пространства подставят грудь.
И вот грифель стирается (но к концу) –
так отрезок завидует лишь лучу.

III.
"Вертеться белкой" синоним к "жить",
антоним "искусства" (что значит лишь "быть ничем").
"Умереть" (в таком случае), это как упасть с качель –
очевидно, как то, что дождит

на Жуковской опять. Скажи
мне, посланник далёкой глухой страны,
как мне преисполнится вышины,
то есть, как побороть дожжи?

Останусь ли мелочью без забот,
слушая больше, стесняя рот,
звуки марша и прочий картонный трёп,
существуя как бы наоборот?

Или ладан постелит карман?
Жить надо в самой глухой из стран.
Жить надо так, чтоб не понял сам,
как живёшь вообще, для чего – не знал.

Может на облаке тихо будет,
замечая внизу лишь прекрасный лютик?
А то, что жизнь разломать, как прутик,
то всё не важно (но важно людям).

А я – человек и чего стесняться,
если только не рук, головы?
Да. Мы все в колесе – хомяки.
И нам никогда не одолеть пространства.

Но круг разорвут стихи.

Немель, 2022
Там же