Perpetuum SM- mobile I. Сибилла и Сабинна

               




               




Все нормальные люди похожи друг на друга, а каждый гений... … … Всё смешалось в мире и превратилось в хаос. Это был первозданный докосмический Хаос (или посткосмический?). В нём плавали остатки форм, сегменты их совершенств, прошлых или будущих, нити той ткани, из которой состоят идеи мироздания.

Коринфские колонны из розового мрамора с золотыми завитками наливались пурпуром заходящего солнца, и от этого становились похожими на стелы, символизирующие эрегированные фаллосы на могилах героев битвы при Курукшетре. Из-за колонн вышла жрица Кибелы в прозрачном пеплосе цвета индиго. Его рука сразу же потянулась к ткани, чтобы сорвать её и наткнулась на гроздья больших плодов, похожих на огромные груши. Он рванул ткань – нет, это были не плоды, это были женские груди. Множество. Будто сотни женщин сплавились в одну. Перед ним была не жрица, а сама многогрудая богиня Кибела. Из каждого соска сочилось молоко. Он стал слизывать капли по очереди. Молоко сочилось всё обильнее. Наконец оно потекло ручьями. Он стоял под ливнем из молока, не понимая, одет он или обнажён. Он не мог двинуться с места. Он стал задыхаться и … проснулся.

У древних греков было абсолютно телесное мировоззрение. Телесными были душа, совесть, доблесть, смелость, радость, счастье, искренность и даже вся Вселенная была одним непостижимым колоссальным телом – Сфайросом. Подобно этому и у Ариса было абсолютно эротическое мировоззрение. На всё он смотрел с точки зрения Эроса в античном его понимании. Человеческое тело, его анатомия и физиология, порождали этот самый Эрос, который, в свою очередь, использовал все преимущества такого устройства для себя. То, что кто-то был с этим не согласен, Ариса совершенно не волновало. Более того, устройство человеческого тела предполагало особые наслаждения. Но, главное, что это предполагало человеческое сознание. Наслаждение от боли. Человеческое тело хотело не только нежности, но и боли. И для каждой части тела существовала своя плётка.

По утрам Арис любил размышлять обо всех этих вещах. Особенно по утрам. Лёжа в постели. Непременно один. Когда кто-то был рядом – было совсем другое настроение, настроение деятельное, но не умозрительное. Именно сейчас он и был один…

Сибилла тоже пребывала в одиночестве. Она бродила, словно сомнамбула, по тёмным аллеям запущенного старого парка. Мысли жалкими клочками и скомканными обрывками летали туда-сюда, будто ментальный ветер, влекущий их, несуразно изменял своё направление по непонятной прихоти. Трудно было сказать, о чём она сейчас конкретно думала, если это вообще можно было назвать думанием. Барахтаясь в этом хаосе, Сибилла ничего не замечала вокруг, как внезапно разом всё куда-то исчезло, и осталось чёткое и ясное ощущение присутствия ещё кого-то рядом. Она замерла и прислушалась, как лань, учуявшая приближение хищника. Лёгкий ветерок почти бесшумно просеивался сквозь жом кустарника. Больше ни звука. Но Сибилла уловила едва различимые человеческие голоса. Страх и любопытство в ней пытались опередить друг друга в этом неожиданном спринте. Первым финишировало любопытство. Сибилла свернула с тропинки и углубилась в гущу кустарника. Метров через пятнадцать перед ней открылась солнечная полянка. То, что увидела там Сибилла, заставило её клитор превратится в гладкий скользкий стальной шарик. Прямо на ещё не просушенной весенним солнцем только-только освободившейся от снега земле стояла на четвереньках женщина. Это была довольно симпатичная крашеная блондинка, чем-то даже по комплекции очень похожая на Сибиллу. Пальто, колготки и туфли на высоком каблуке – всё было чёрного цвета и классически контрастировало с волосами женщины. Перед ней, находящейся в такой соблазнительной позе, стоял мужчина в длинном тёмно-зелёном плаще. Русые, красивые волнистые волосы, образующие естественную аккуратную укладку и местами, завивающиеся в непреднамеренные локоны, что у древних греков считалось признаком полубожественного происхождения, и рыжеватая с медным отблеском довольно густая борода делали мужчину похожим на легендарного викинга или даже на самого бога Одина. Он рассматривал женщину с восхищением и восторгом, а та в свою очередь, запрокинув голову, одаривала его таким же взглядом и чего-то нетерпеливо ждала. Казалось, они образовывали гибкий тандем, готовый изменять свои полюса и положения.

Внезапно мужчина носком ноги легко ударил свою партнёршу в челюсть справа, затем другой ногой слева, а после поставил ногу, обутую в полуботинок на высоком каблуке, прямо ей на голову и слегка придавил. Женщина похотливо застонала. Тогда он переместил ногу с макушки на лицо: глаза, нос и губы  впечатались в подошву. После некоторой паузы носок полуботинка оказался во рту прекрасной мазохистки. Сибилла будто вросла в землю, а взгляд её прирос к неожиданно открывшемуся спектаклю. Всё тело её окаменело, и лишь вульва увлажнялась волнами, приходившими из неведомого океана возбуждающейся преисподни, да пульсировал, словно стремительно созревающий фурункул, клитор.

Между тем мужчина подошёл сзади к своей добровольной (и более того, жаждущей) жертве и нанёс ей ногой довольно сильный удар по заднице. Из гортани блондинки вырвался какой-то обескураживающий глоссо-комок: нечто среднее между нецензурной бранью, всхлипом и возгласом победы. И тут понеслось…
У Сибиллы порой перед глазами мелькали фиолетовые пятна, ей казалось, что она спит внутри гигантского вращающегося механизма, перекатываясь в нём кубарем. Нижняя половина тела представлялась сплошной вагиной, усеянной пульсарами и погружённой в коктейль мёда, рассола растопленного бараньего жира.

Наконец наступило затишье. Истязатель вынимает из сумки спальный мешок, расстилает его, и оба падают на него уставшие и блаженные. Сибилла тоже расслабляется, наполовину выходя из транса. Она различает звуки (пенье птиц), запахи (просыхающей земли), которые исчезли для неё, как только она вонзилась глазами в садомазохистский спектакль. Однако отдых продолжается недолго. Теперь женщина встаёт над своим сервом. Она подносит ножку в изящной туфельке к его губам, и он покрывает её поцелуями. В благодарность за это женщина пинает его ногой в лицо. Плюёт ему прямо в лицо и растирает плевок подошвой своей стильной обуви. После этого мучительница становится на грудь своему рабу и прохаживается по нему как по бульвару. В ответ раздаются только стоны непередаваемого удовольствия, дополняемые похотливыми повизгиваниями садистки. Когда исчерпываются варианты этого номера, следует другой. Женщина садится на лицо истязуемого…

И вот карты опять тасуются. Теперь красотка лежит и лижит туфлю своему сатрапу…Властелин обходит безраздельно принадлежащее ему женское тело, эту сексуальную машину, потыкивая её ногами, и наконец упирается носком полуботинка в нежный розовый сосок. Совершает круговые движения, одновременно слегка кружа плетью по лицу мазохистки. Темп постепенно увеличивается. Наконец он стегает изо всей силы. Срывает с неё всю одежду…

Сибилла не выдерживает. Не помня себя, она кончает и кричит в диком экстазе…
Вот так они и познакомились. Сибилла дополнила SM-дуэт, превратив его в трио. Но вскоре ему предстояло превратится в квинтет.

Формы Сабинны были далеки от совершенства, но тело её было таким кремово-мягким, нежным, белым, атласным, и так вкусно пахло, что хотелось смаковать его чайной ложечкой не спеша, по-дигустаторски, по-гурмански и не поедать, а слизывать. Она лежала в оранжерее среди орхидей, лиан, фикусов и прочей экзотической ботаники совершенно обнажённая, словно статуя Пигмалиона, поджидая своего скульптора. А он в одиночестве предавался умозрениям…

Арис бросал лепестки редких тропических цветов на белое, нефеловое тело Сабинны, и они образовывали многослойные яркие строматы, на которых опытный эротоман мог прочесть все сексуальные фантазии прошедших, нынешних и будущих эпох. Арис ложился всем телом на тело Сабинны (две пентаграммы накладывались друг на друга), и покрывало из лепестков от трения превращалось в пастообразное миро и впитывалось в разгорячённые страстные тела. Крепкие мужские руки оплетали лианами нежное женское тело, покрытое поцелуями, укусами, амброзией и нектаром цветов.
Уже на следующий Сибилла познакомилась с ещё одной парой. Их звали Леда и Дисм. Имена искусственные. Леду вдохновил эллинский миф. Дисм – ничто иное как «ди» - два и SM. Но Леда называла его проще – Дис, Дисм плохо произносилось. Сибилла вписалась в их сходящиеся лучи идеально, образовав тем самым равносторонний треугольник, формулу которого, однако, вычислить было невозможно.

- Нет ничего более ужасного, чем не ужасаться, - Дисм лёг затылком на лоно Леды, поигрывая своим приапическим инвентарём. – Вся прелесть садомазохизма  в том и состоит, чтобы ужасаться своим фантазиям и фантазиям своего партнёра. Ужасаться бесконечно. Но именно фантазиям. В воплощениях должна быть красная черта, через которую нельзя переходить. Плоть ограничена, значит и манипуляции с ней ограниченны. Только идеальные фантазии беспредельны. Убийство никогда не входит в планы настоящего садиста. Убийство – это приоритет некрофилов. Садист, вернее садомазохист, более чем кто-либо любит жизнь, и идеальную жизнь в особенности. Настоящий SM-ист, как Божественный Маркиз –это райский сад извращений. Это рог изобилия фантоидов, фантазмов, делириумов, причём острый конец этого рога – это головка фаллоса, а конец, откуда истекают изобильные дары – это анус. Не вагина, а именно анус. Вагина только проецируется на него. Между этими двумя точками кипит и клокочет магма онейроперверзий, меркуриальная тинктура садоалхимической креации, простреливаемая зарядами и импульсами чудовищных озарений. Там образуются вулканы, огненные вулканические кольца, из которых вырываются те монументальные картины сексхоррора, которые заставляют пульсировать всю Вселенную в самом безобразнейшем экстазе, забывая о смерти, целях, путях, предназначениях, началах и концах и жить в постоянном взрыве и извержении. Недаром Маркиз де Сад любил вулканы. Постоянная точка гиперапогея. Бесконечнорастущий огненный протуберанец, пламя которого не знает предела  накаливания и пурпурности. Безостановочное шествие рука об руку с Маркизом де Садом по лабиринтам и хаосам извращений, по кромкам безумия, по водам невероятного. Маркиз никогда не станет классикой. Он всегда будет редким экзотическим фруктом. Любить его будут немногие. Не понимать, а именно любить. Понимать его уже научились, или, по крайней мере, учатся. Любви же нельзя научиться. Любовь штука капризная, тёмная, беззаконная. Её невозможно понять и постигнуть. Более того, любовь и есть самая ужасная вещь. Любовь приглашает идти прямо в пасть чудовища с улыбкой на устах. В этом и есть суть садомазохизма. Пожрать и быть пожранным. Стремиться к этому, но не достигать, ибо с достижением прекратиться и стремление. Всегда оставаться на грани, на пограничной территории. Ходить по лезвию и не падать, и оставаться целым. Неоформленность и постоянный трепет. Постоянные потрясения, бушующие пожары и пенящиеся воды потопа, сексгигантомахия, порноармагеддон, садисапокалипсис и фетишапокатостасис, диффузия и хаос фаллогаллюцинаций и клиторооткровений. Тяжёлый rock&cor содомовакханалий, раскалённая лава гоморросатурналий и огненный дождь флагелляций. Бескрайний луг эйфосадии. Садизм чистых идей, прекрасных как ни одна идея в Универсуме. Каллисадизм. Красота его нефиксирована в течении неприостановимом и несдерживаемом. Ни смерти, ни тишины, ни покоя, ни статики. Нет точек – сплошные синусоиды, переплетающиеся фасциалиями, арабесками, кипу, макраме и каскадами фонтанов. Пляски океанов и созвездий. Мириады идущих ниоткуда лучей, сходящихся нигде и блуждающих как угодно.

Большинство рода человеческого будет всегда ненавидеть Донасьена Альфонса Франсуа де Сада. Но если бы они смогли полюбить этого монстра… Тогда бы они образовали самое удивительное из всех когда-либо существующих государств – империю SM. В ней бы метаморфизировали и левитировали настоящие  садо-мазо идеи и идеалы, а не их натуральные эквиваленты. Натуральный садизм не предполагает удовольствие жертвы. Если жертва получает удовольствие от мучений, натуральный садизм корчится в гримасе отвращения. Ему необходимо, чтобы жертва действительно страдала и умирала. Точно также и натуральный мазохизм. Он хочет, чтобы мучитель не знал о страсти к унижению. Натуральный садомазохизм исключает игру, а игра – это атрибут богов. Натуральный SM слишком плоск и рационален. Это просто тупая мясорубка. Пьяная возня мясника. А вот настоящие садизм и мазохизм – это игры бессмертных. Это именно эпикурейское удовольствие. Непереход грани. Грань переступает скотина, ибо для неё не существует граней в связи с отсутствием сознания. Она просто тупо бредёт. Но человек играет гранями – и это грани драгоценных камней. Вместе с тем – это беспредел фантазии. В натуральном SM положен предел фантазии – это смерть жертвы. Настоящий SM поистине неистощим, особенно в нюансах. В этом его непередаваемая прелесть. Маркиз де Сад в своих произведениях описывал натуральный садомазохизм, зато сам он в действительности был настоящий садомазохист. Он описывал скотство других, а свою божественность утверждал. Донасьен де Сад был одинокой экзистенциальной личностью. Его произведения – это одна из величайших утопий/дистопий в истории человечества. Он создал свой уникальный, ирреальный мир благодаря своей колоссальной, сексуальной энергии. Говорят, что негры намного гиперсексуальнее чем белые. Но ни один негр не создал такого экстрапорнографического универсума, как Маркиз. Истинный ариец всегда истеннен во всём – и в восхождении в Рай и в нисхождении в Ад. А Маркиз де Сад – эта белокурая бестия – был истинным арийцем. Сам Донасьен писал о себе, что он довольно симпатичен. И в этом нет сомнений. Его внешняя нордическая красота соответствует его внутренней нордической фантазии. Взрывная импульсивность берсеркера породила вселенную под названием Садистика…

Дисм перевёл дыхание, и в тот же миг в его рот погрузились бордовонаманикюренные пальцы Леды, которые говорили: «хватит философии». Да, женщины-философы были только в Древней Греции. И началась оргия, и оргия продолжалась как бесконечный ряд чисел…

- Что ты думаешь обо мне? – спросил однажды Дисм Сибиллу. – Думаешь эдакий Маркиз де Сад Мценского уезда, доморощенный философ порнографического толка?..
- Ничего я не думаю, вернее, думаю, что ты необычный, удивительный человек, который даже говно может превратить в золото…   
- Жорж Батай с гордостью называл себя порнографом, вкладывая в это слово не тупой вульгарный смысл, подражая profanum vulgus, а личностный смысл визионера и креатора. Он был продолжателем-строителем Садистопии, фундамент которой заложил Несравненный Маркиз. А я продолжатель их обоих…
- Ты, наверное, особый вид демона… или ангела…
- Или того и другого одновременно. S-архитектор и М-художник, который из вод людского Потопа поднимает SM-ойкумену – эту землю обетованную. Я принадлежу этой земле и ничему больше. Меня в свой стан не заманя;т ни вождь, ни царь, ни депутат! А только лишь Маркиз де Сад! И на всей этой земле одно-единое государство с одной-единой белой расой без различия национальностей, монолитной и неразрывной, как буквы SM. Эти буквы вышиты серебром на чёрном флаге государства. И более никаких гербов. Конституция – это S/Манифест, написанный на основе «Философии в будуаре» и откровениях наиболее выдающихся садистических личностей. Форма правления – наследственная диархия. Новый год в этом государстве начинается 1 ноября. В году тринадцать месяцев: ноябрь – альголаль, декабрь – экстремаль, январь – биззарий, февраль – кинедий, март – порнорий, апрель – каллипигий, май – тортуарий, первая половина июня – садисталь (в честь Маркиза де Сада, день рождения которго отмечается 2 июня или 1 садиталя); вторая половина июня – мазохий, июль – анилингий, август – куннилингий, сентябрь – копрофагий и октябрь – пикацизий. Дни недели: понедельник – лупанарий, вторник – оргиан, среда – содомий, четверг – гоморрий, пятница – флагеллий, суббота – садиарий, воскресение – клитеарий.

Когда Дисм тортурил Сибиллу и Леду, он впадал в прострацию, и из него изливались потоки поэтической логорреи…

- Садистика эсхатологична, - продолжал Дисм. В ней есть предел, за которым лежит то, что невозможно описать и то, что буддисты, видимо, называют Нирваной. Причинение и испытание боли – две границы, переходя которые, как бы растягивается материя в разные стороны, и, превысив апогей своего натяжения, лопается, разлетается клочьями, и на её месте видишь сияющую и зияющую синеву вечного неба. Высшая боль в пассиве и активе – это разрыв материи, выход за пределы её прочности. Но не смерть. Смерть вообще не имеет никакого отношения к жизни. Это ещё Эпикур сказал. Эсхатологизм достигается не в смерти, а в жизни, в самых крайних её точках. И в преодолении этих точек, протягивая из них лучи в сверхжизнь. SM – это конец мира плоской и разграфлённой рациональности и начало иррациональных левитаций.

Тихое пасмурное ноябрьское утро. Небо бурое, как промежность летучей мыши. Узкие разорванные тряпицы тумана образуют хлипкую, неуклюжую, дистрофичную, но потусторонне-живописную паутину между деревьями и кустами. Дисм, Леда и Сибилла идут неспешно, как прайд львов, по мягким слоям опавшей листвы, образующей тёплый гниющий эпидермис на стегозаврическом панцире литосферы. Влажная тишина обволакивает их плотными глянцевыми ифрито-серыми пелёнами, погружая в орхоонерическую меланогаллюцинаторную амнезию. Всё расплывается, кажется сделанным из расплавленного олова. Слышится какая-то негромкая катакомбная музыка похожая на что-то из ранних концертов Pink Floyd.  Внезапно они оказываются возле огромной лужи…