Лео Липский. Братец оленят

Братец оленят

„День и ночь”- название моего сборника советских очерков; этим текстом*  желаю утолить свою вину- я не был по ту сторону фронта.

___________________________
* очерков о пребывании автора в СССР;
** этим сборником воспоминаний;
автор, будучи парализован, с трудом печатал тексты на машинке, уже будучи в Израиле, прим. перев.

Было это накануне войны, в Кракове. Тамошними улицами ещё ходили Тадеуш Пейпер, профессор Таубеншлаг, Иоахим Металлман.

Улица Медовая, снующие евреи, евреи в магазинах, рыбные прилавки, бакалейные лавчонки, Cинагога и синагоги, досчатые платформы на окованных железом колёсах, торгующие горохом еврейки, еврейки  в каракуле, сутолока, тюки, жилые дома с клозетами обязательно в мощёных щербатой брусчаткой дворах, подвалы, ямы.

В мансарде проживали семеро длинноногих девушек-ланей, красивых зверушечьей красотой. Старшей было восемнадцать, десять- младшей. 

Старшую мы увлекали в дальние прогулки в парк Йордана, на улицы Костюшки, к Тыньцу. Среднюю- двенадцатилетнюю- я учил игре на фортепиано. Если ты жива, прости меня, душа. Я должен был ежедневно подавать тебе шоколад,   одеть тебя что принцессу, и мне недостало воображения предвидеть судьбу твою.
;
Тем временем в доме Эвы верещит  Абик:: „Я боюсь курей, боюсь!”. Мать садит его в сортир, где держит кур.  Оттуда доносился невыносимый вопль из междометий и  : „...гусей!.....гусей!..”

Матушка его была женой скорняка,
который в одной избе трудился, воспитыват Абку и жил с женой- худой мужчина с длинной бородой, не позволявший оценить возраст владельца. На общем крыльце тужила запоры правосторонне парализованная госпожа Розенцвейг:  „Ведь в клозете слишком много комков”.

Муж её был ювелиром, имел магазин в Страдоме, поэтому пара имела квартиру побольше- с кухней. Существование старухи зависело от понимавший её невразумительный шёпот матушки Абки, помогавшей ей готовить.

Однажды Эва заинтриговала меня: „Хочешь увидеть нечто интересное, точнее, некого? Договорюсь с ним на завтра”.

Тот второй мальчик был единственным братом девушек-серн -взимно похожих, словно отлитых из одного металла. Зрачки плавали в лазурном глицерине миндалевидных их глаз. Бронзовая кожа. Точёные шейки. Прямые носы. Алые губы. Девушки отличались просто нечеловеческой грацией. Ему, единственному мужскому потомку, было пять лет.

Ни свет ни заря вставал он к первой молитве, когда из синагоги криком будили мужчин: „Йидлох, йидлох,  вставайте, вставайте”.  Голос смолкающий. Было это между Новым годом и Судным днём. Мальчик будил крепко спавшего отца.

О мальчике знаю мало. Его, королевича всех времён, должен был писать Веласкес. Напрасно силюсь вспомнить его слишком неопределённый, по Гейзенбергу, облик. Помню его бело-землистую как у двухлетки узкую кисть руки. Его рассказ о системе наказаний в хедере: сначала стать под стол, затем забраться под кровать; его фантастический план заменить конфетами мундштук курительной трубки.
Он также рассказывал, как там учат молитвы : „ Шма исраэль” , „Моде ани”  и всевозможные брахот- благословления за едой плодов с земли, плодов с деревьев. За год ученики дошли бы к Книгам царей и Книгам пророков.

Он уже пропадает из памяти- рассеивается что туман. Если с ним это сталось, мы не имеем права существовать- ни я, ни Ты.

И было это на углу улицы Тела божьего, у собора Тела божьего, недалеко от Скалки.

Лео Липский
[запись 1981 г.]
перевод с польского Терджимана Кырымлы
фото автора, Лео Липский ( наст.фам. Липшуц), род.1917, Цюрих, ум.1997 г.Тель-Авив, прим. перев.