Тридцать первое января

-Сдаётся мне, Пёсик, что небо над городом какое-то дырявое, будто холодом сырым тянет из дыр. Могильное, скажу я тебе, ощущение…
Бррр.
-Это ПВО над городом отработало. Ребята смерть от нас отвели, а ты, Медвежонок, уж больно к мистике склонен. Между тем спать пора, спят усталые игрушки, Мишки спят.
-Нееет. Уж слишком ты прозаичнен,  друг.
Кроме того книжки спят, а вовсе не Мишки…
Тут, брат, того, экзистенциальная фрустрация…
-Чего-чего? Какая такая кастрация!? Я, как элитный производитель не подлежу…
Рассердился, было Пёсик.
 -А впрочем, ты что-то совсем плохое промолвил, да ещё на ночь глядя, Кьеркегор ты наш.
Медвежонок вздохнул тяжело.
-В эти чёрные дыры в небе романтику вытягивает… Пушки гремят, музы молчат.
Медвежонок снова горестно вздохнул.
-Не кручинься, добрый товарищ! Это у тебя депрессия метаболическая.
- Какая такая метаболическая? Ты что врачебный? Не садись не в свои сани!
-А такая… Чаю с мёдом хочешь?
-А то! Ещё хлеба с маслом под мёд, побольше!
Хлеб, мёд и чай с молоком стояли на столе,
На настиле, покрытом свежими хвойными лапами лежали овчинные тулупы, буржуйка в углу землянки дышала теплом.
Приближался февраль.