Будто

шрапнелью пробитая дверь - нежный девичий затылок…
Столько развилок дорог, и сколько протертых дырок?
Опыт, анализ, стык, уголок,
то-то ты братец проворен и глаза твои в пол.
Ненависть быстро строит только сгорающий пламенем дом.
хватай документы, бокалы,
в новом месте будешь петь и плясать
Туго затянутый пояс можно уже не держать.
Утрата заботится лучше, чем покорная, лестная мысль
Опираясь на гнилую подпору, не потеряй свой смысл.

_____________
Апология Сократа
автор Платон, пер. В.Н. Карпов
ЛИЦА РАЗГОВАРИВАЮЩИЕ:
СОКРАТ И МЕЛИТ.

Не знаю, Афиняне, какое впечатление сделали на вас мои обвинители; а я и сам от них едва не забылся[1]: так убедительны были речи их! — хотя правды-то в этих речах, можно сказать, нисколько. Но из многих, взнесенных моими обвинителями наветов, особенно изумил меня тот, что они советовали вам остерегаться, как бы не обмануло вас сильное будто бы мое красноречие; B.потому что не краснея говорить такую ложь, в которой я тотчас же могу обличить их пред вами, доказав самым делом, что у меня нисколько нет красноречия, по моему мнению, есть величайшее бесстыдство. Разве человеком красноречивым называют они того, кто говорит истину? Если эта мысль их; то я конечно мог бы назвать себя ритором, — и не таким как они: потому что они, как сказано, вовсе не говорили правды[2]; а от меня вы услышите совершенную истину. Но вы, Афиняне, клянусь Зевсом, не услышите речи расцвеченной и разукрашенной сентенциями и именами[3], каковы речи моих обвинителей: я стану объясняться вдруг, первыми представляющимися мне словами; ибо уверен, что стану говорить справедливо, — иного ничего не ожидайте от меня. Да и не прилично ведь было бы мне, граждане, представ пред вами в таких летах, наряжать свою речь с заботливостию юноши[4]. Напротив[5], я прошу и молю[6] вас, Афиняне, о том, чтобы вы не удивлялись и не изъявляли негодования, если буду защищать себя таким же языком, каким вслух многим из вас говаривал на площади — при столах меновщиков[7] и в других местах. Дело таково, что имея более семидесяти лет от роду[8], я ныне в первый раз явился в суд, и потому вовсе незнаком со здешним наречием. Следовательно, как тогда, когда я был бы в самом деле чужеземец, вы позволили бы мне говорить на том наречии и теми оборотами, которые сродны с моим воспитанием: так и теперь, сколько мне по крайней мере кажется, я имею право просить вас, чтобы вы оставили мой образ выражений — худ ли он будет, или хорош, — а смотрели и обращали свое внимание только на то, правду ли я говорю, или нет; ибо добродетель судьи — видеть истину, а ритора — говорить ее!

Но защищая себя, Афиняне, я считаю справедливым говорить сперва против прежних, ложно деланных на меня доносов, и прежних доносителей, а потом против последних; потому что многие и уже давно, за несколько лет обвиняли меня пред вами, но никто не говорил правды. Прежних обвинителей я боюсь более, чем Анита с его сообщниками[9]. Страшны конечно и эти, — но те страшнее[10]; потому что многих из вас они предубедили еще во время вашего детства и обвиняли меня вовсе несправедливо: есть-де некто Сократ, человек мудрый, который умствует о выспреннем, испытывает всё подземное и причины низшие превращает в высшие[11]. Распространители такой молвы действительно страшные мои обвинители; так как слушающие их думают, будто исследователи подобных вещей и в богов не веруют. При том этих обвинителей было много, и они обвиняли меня в течение долгого времени: они говорили вам еще в таком возрасте вашей жизни, в котором вы, быв мальчиками, а некоторые — и младенцами, могли тем легче верить, — и наветовали вовсе заочно[12], — оправдываться было некому. А что всего страшнее: я даже не могу знать и сказать имена их, кроме имени одного комика. Все те, которые убеждали вас, вооружаясь против меня злобою и клеветою, и те, которые, быв убеждены ими, передавали свое убеждение другим, — все они для меня недоступны. Я не в состоянии ни вызвать их сюда, ни обличить, но защищая себя, принужден сражаться будто с тенями и обличать, не имея пред глазами ни одного ответчика. Итак извольте знать и вы, что мои обвинители были двоякого рода: одни недавно обвиняли меня, а другие, о которых говорю, давно, — и согласитесь, что я должен защищаться сперва против тех; потому что вы сами слушали их обвинения прежде и чаще, нежели последних.



Сократ:
Великую же беду взносишь на меня. Однакож отвечай мне. Так ли по твоему мнению бывает и с лошадьми? то есть, лучшими делают их все люди, а портит кто-нибудь один? или совершенно напротив: кто-нибудь один, или очень немногие, например, наездники в состоянии делать их лучшими, а многие, как скоро начнут водиться и обращаться с ними, портят их? Не так ли Мелит, бывает и с лошадьми, и со всеми другими животными? — Без сомнения так, — подтвердите ли это ты и Анит, или не подтвердите. Весьма счастливы конечно были бы юноши, если бы только один развращал их, а прочие приносили им пользу. Но ты, Мелит, достаточно доказал, что никогда не заботился о юношах; ты ясно обнаружил свое нерадение о них; у тебя не было никакого попечения о том, в чём обвиняешь меня пред судом. Скажи нам еще, ради Зевса, Мелит: лучше ли жить между полезными, или вредными гражданами? Отвечай-ка[34] на вопрос; ведь он не труден. Не правда ли, что вредные делают какое-нибудь зло людям, всегда к себе близким, а добрые — какое-нибудь добро?

Мел. Конечно.

Сокр. Но есть ли такие, которые, обращаясь с людьми, хотели бы получать от них лучше вред, чем пользу? Отвечай, добрый человек; ведь и закон велит отвечать[35]. Есть ли люди, желающие получать вред?

Мел. Разумеется, нет.

Сокр. Хорошо; ты призвал меня сюда, как развратителя юношей, делающего их вредными: волею я делаю это, или неволею?

Мел. Волею.

Сокр. Как же так, Мелит? Ты, человек молодой, гораздо мудрее меня старика; тобою дознано, что злые делают какое-нибудь зло людям, всегда к себе близким, а добрые — добро. Напротив я дошел до совершенного невежества: мне неизвестно и то, что, делая кого-нибудь из своих ближних худым человеком, я подвергаюсь опасности потерпеть от него какое-нибудь зло. И ты еще говоришь, что это-то, столь важное зло, я произвожу волею? Не верю тебе, Мелит; да кажется, и ни кто другой не поверит. Или я не развращаю, или развращаю неволею; так что в обоих случаях ты утверждаешь ложь. Если же я развращаю неволею; то подобных грешников поневоле закон велит не сюда призывать, а учить и вразумлять особо; потому что, вразумившись, я конечно перестану делать то, что делаю невольно. Между тем ты избегал обращения со мною и не хотел научить меня; напротив призвал сюда, куда, по закону, призываются люди для наказания, а не для научения. Да, теперь видно уже, Афиняне, что Мелит, как я говорил, никогда и нисколько не беспокоился об этом.