Жизненные сюрпризы. Глава 2

Глава 2.
А Надя летела на большой скорости по ночной и лесной дороге, пела песню. Да не просто пела, а она орала во всё горло.
Когда ей было грустно или тяжело на душе, обидно ли, она всегда пела.
– Крутится, вертится шар голубой…. Крутится, вертится, хочет упасть…, а вот фигушки вам, я не поддамся.
Произнесла последнее предложение словами  и затем продолжила петь дальше, продолжая мчаться на своём байке.

И сама она не знала, куда мчалась на своей «Эндурочке Зиночке», как называла Надя свой красно-чёрный спортивный байк. Обогнув поле вновь выехала к лесу, что её туда гнало она не осознавала, но вдруг перед ней возникло видение, человек стоял и загораживал дорогу. Мотоцикл сам по себе заглох и проехав какое-то расстояние, остановился почти возле края оврага, где уже вовсю рос лес, посаженный её дедами предками.
Человек или видение, стоял на самом краю оврага. Это видение человека было из её сна, она его узнала. Последнее время он ей часто снился, застенчиво улыбался, брал её за руку и вёл за собой. Видение было таким ярким, что она подумала, что он материализовался. У неё застучало сердце, она хотела уже спросить, «ты кто?», но видение исчезло.

– Что же ты появляешься только во сне или вот так видением? А когда встретимся?
Спросила она уже исчезнувшее видение.

Каждый раз просыпаясь от таких снов, Надя была часто в смятении, к чему ей снится это сон часто, а последнее время, почти ежедневно. Такой сон она видеть стала давно, лет с десяти или двенадцати. В первых снах он тоже был мальчиком, но старше неё, примерно ровесник брату, как она предполагала. Но с каждым годом взрослела Надя, и взрослел и мальчик. И теперь он ей сниться взрослым и красивым парнем, красивым русоволосым с глазами аквамарин необработанный, с застенчивым и нежным взглядом.

Просыпаясь, ей казалось, что она его знает, но не могла вспомнить, откуда она его знает. Для неё это оставалось загадкой. Однажды уже, будучи взрослой, рассказала свой сон брату и сестре.
Брат сначала улыбался, затем стал задумчивым и долго молчал, затем ответил.

– Не торопись Наденька встречаться с кем-то. Ты видишь себе, здесь среди людей окружающих тебя, себе пару?
– Нет, никто мне здесь не по сердцу. А кто и понравится, так тот, что во сне, он мне напомнит о себе, так и смотреть на кого-то кроме, как на друга не могу.
– Вот и хорошо, Наденька. Пока учись и работай, добивайся своих результатов, которые ты хотела достичь, и в работе, и в спорте. А придёт время и твой принц появиться.
– Наденька, к тебе проявится принц из вселенной. – Хохотала сестра.
Смеялись вместе, а сестра вроде и радостно, но чувствовалась её боль. Надя знала, сестрёнка влюблена, но тайну свою не открывала, как  её Надя не тормошила и просила рассказать, но та стыдливо прятала своё лицо и молчала. Знала, что и сердце брата было наполнено любовью, но в кого он влюблён, не вычислила. А когда спрашивала, он ей отвечал.
– Какая мне любовь? Наденька. Когда ты у меня ещё не вручена суженому твоему.

Временами сны такие прекращались, но вновь возобновлялись, как она знакомилась с каким-нибудь парнем, или  её приглашали на свидание, так он являлся во сне и уводил её. А у неё пропадало желание с кем либо встречаться. И отказывалась от свиданий, и даже приглашение сходить в кино всем отказывала.
Вокруг неё были только друзья, свои в доску парни, хоть в конном спорте, хоть байкеры, и так же в спортивной группе Святогора но влюбиться ей не улыбалось. Так и носилась она то на лошадях, то на мотоцикле, да ещё сражалась с парнями в борьбе. И хорошо, что детские забавы, заборы и рогатки остались в детстве, но прозвище атаманка и ещё сорвиголова, так и остались за ней и идут в ногу вместе с ней по жизни.
А она и не сердилась за прозвища, лишь улыбалась, это давало ей стимул рваться вперёд, добиваться следующих побед, и ещё заниматься любимым делом.
А сейчас она сидела на своём байке и думала, какая же судьба у неё  и у семьи, большее покрыто тайной. Тайна родителей, не любили друг друга, но жили, и не любили своих детей, порой ненавидели.

«А мы жили, наперекор всему, выжили и у нас всё теперь хорошо». Думала Надя. Некоторые тайны раскрыты, но ещё и не раскрытых много.
Думала о брате, не каждый сможет вот так воспитывать маленьких своих сестёр. И, что я на него накричала? А может и хорошо, что накричала, Анюта вправит ему мозги, глядишь и даст мне денег, позволит купить «Принца».
С Анюткой и Павликом тоже что-то такое творится не понятное. Что со мной? Почему видения стали теперь и не во сне? Ведь я ни с кем больше не знакомилась, и никто мне свидания не назначал. И Павлику о пузатом кошельке сказала, чтобы только его позлить.
Она сидела в задумчивости, пыталась разобраться в случившимся, как вдруг  вот сейчас снова мелькнуло видение парня из сна. Он стоял перед ней на кухне, а она ему протягивала чашку с кофе.

– Такого мне ещё не снилось. – Оторопело прошептала Надя. – Откуда это? Я же сейчас не сплю.
Она замерла, но видение исчезло, как и появилось.
Надя вздохнула, произнесла.
Прав Унибор, мир наш такой удивительный и не познанный.
Затем она повернула ключ зажигания, «Эндурочка Зиночка» фыркнула и плавно затарахтела.
Вот и хорошо, моя хорошая. Поехали. Завтра много работы и ещё приёмный день работы с детьми, знакомить их с лошадьми..
И Надя плавно тронулась с места. Она считала свой мотоцикл девочкой и называла её ласковыми словами, как девочку. И вскоре она мчалась на конезавод, настроение её после пения улучшилось, и она помчалась на встречу своей уже безоблачной, как она считала, и радостной жизни.

                ***
А Миша, перед тем, как выйти Георгичу, на шум внизу, тоже проснулся. Не осознавая отчего. Шум его не волновал, но естественно, и сюда были слышны отдельные слова, а так, как он привык жить в городской квартире, где шум всех этажей отдавался так, что, как будто всё происходило в его квартире, и ни какой шум  его не волновал. Поэтому и здесь не обратил внимания, повернулся на другой бок, но заснуть ему не удавалось. Что-то его волновало. Не шум, а что-то другое.

В мысли-образе мелькнула девушка на скакуне, в сердце что-то шевельнулось не понятным образом. Он вздохнул, встал и вышел на балкон. Слышался звук мотоцикла, или другой, какой либо техники, но Мише вновь воспроизвёлся образ едва не падающего мотоцикла и на нём девушка со строгим лицом со сжатыми губами, даже прикушенными, обе губы втянуты во внутрь рта, сдвинутые брови. Это врезалось ему, и там, казалось ему, что он уловил её взгляд, он как-то сам сжался и на задержке дыхания смотрел, как она выравнивает равновесие и с оглушительным рёвом мотоцикла перелетает через их машину.
И даже сейчас у Миши сердце пропустило удар, а затем заколотилось быстро, быстро.

– Да-а-а. встретиться бы с ней на яву, а то кажется, это всё привиделось.
Он опёрся на перила, посмотрел в небо, а там бесчисленное количество звёзд, и луна заняла уже свой престол, и Миша залюбовался, произнёс.
Да, уж, в городе такого не увидишь, и ночь такая лунная и звёздная, чудесная, волшебная, лесом окружённая. Благодать!
На душе у Миши стало так спокойно, но сердце чувствует что-то, и даже как-то радостно взбудоражилось, словно, что-то там внутри него открылось. И он почувствовал небывалый подъём энергии.
Да-а-а, вот, что значит жить в лесу. Здесь каждое дерево, каждая травинка излучает энергию. А может Павел так настроил. Интересный малый этот парень Паша, столько всего знает. Хотя по образованию он совсем не тот, и работает совсем в другой сфере.  Но космос и мистика его хобби. И откуда у него такие знания?
Какая здесь красота среди величественных деревьев, которые всё помнят. Как однажды рассказывал о своём любимом крае, Павел.
Да, было дело, плыли на байдарках, а нашу-то и перевернуло, и туго пришлось бы, если не Павел и ночевали возле костра под звёздами, я восхищался ими. А Павел тогда сказал.

«Небо над моим краем не хуже, даже выраженнее, и лес мой величественный».
Он так и сказал ведь тогда, лес мой. И ещё, что-то о предках говорил. А, ведь ещё он сказал, что чувствует и видит всех своих предков, даже слышит их разговор, и то, что говорят. Я тогда ему не поверил, посмеялся. Сказал ему:

«Всяк кулик хвалит своё болото». А он тогда рассмеялся, ответил.
«Верно, но мой край действительно величественный, может, когда-нибудь побываешь, сам увидишь».

И замолчал, завернулся в свой спальник и до утра не проронил ни слова и сколько бы я не тормошил, лишь одно сказал.
«Завтра трудный день, надо будет догнать своих, и надо выспаться». И уже, когда я засыпал, услышал,
«И, что лить слова в пустую, словно в болото, если всё равно не поверят и не поймут. Выдумкой посчитают».
Хотел переспросить Павла, но услышал тихое мерное дыхание, Павел уже спал, а будить его не стал. Так и не узнал, о чём он хотел сказать. И никогда больше не заговаривал о своём крае. А виделись мы с ним несколько раз всего у Георгича. И в гости не приглашал. Удивительно, сейчас-то как пригласил?
Но пригласил нас всех. Хотя, как всех? Георгич сам должен был поехать, да в последний момент, что-то с машиной у него случилось, менять не было времени. Хорошо, хоть ещё в городе случилось, вызвал аварийку и пересел к Тарасычу. Витёк ехал с отцом, тот ему для чего приказал ехать с ним. Наверное, показать хотел своему лоботрясу, как Пашка здесь управляется и какие перспективы у него. А я, узнал, что Витёк едет, сам напросился.

Миша ещё, какое-то время смотрел на небо, за тем на лес и увидел возле калитки человека.
«Кто это?  Подумал Миша. – Чужой? Но собаки не лают и даже не насторожились, бегают возле этого человека и ноль внимания».
А человек поднял свой взгляд и смотрел прямо в глаза Мише.
Миша вздрогнул и удивился, от дома до калитки метров пятьдесят, может даже чуть более, а он смотрит мне в глаза, как будто рядом стоим.
Человек улыбнулся, а взгляд у него какой-то был не земной, мудрый и как бы вечный. На Мишу смотрела сама доброта, какую любовь выражали его глаза, надо увидеть и почувствовать, описать, не получиться и он услышал его слова. Они звучали в голове у Мише.

«Мудрей, если хочешь жить, поворот направо и до средины, там увидишь».
Этот человек какое-то время смотрел на Мишу, и ему показалось, что насквозь пронзил его, как изнутри фотографировал. Или, как выворачивал наизнанку, что просто чуть затошнило. Какое-то время стоял ещё и смотрел, и исчез, повернулся к калитке и пропал. А Миша в необычном состоянии какое-то время стоял и смотрел на это необычное явление, затем пошёл спать. И только лёг, вошёл Георгич.
А утром сидя за завтраком, Валериан Тарасович спросил.

– Павел, что за шум у вас был ночью? Слышал сквозь сон.
– Надежда бунтовала, ничего страшного, но извините, помешали вам.  Разбудили вас. Она не знала, что гости, а потом её удержать было трудно.
– А она приехала? Ночевала дома? – Спросил Георгич.
– Нет, всё утро звоню и бесполезно.
– Может, что случилось?
– Да, что может случиться с ней? Обиделась, звонки сбрасывает, значит, жива и здорова.
– Надя мне звонила, она на работе, у неё завал, а с тобой, Павличек, она сказала, не разговаривает. До препятствовал?
– Ну, и пусть в молчанку поиграет.

Но Надежда всё же позвонила, но не на телефон Павла, на громкую связь домашнюю, которая была в доме только у них. Так, как Анна бывала часто одна, соорудили такую связь, чтобы она могла слышать с любой точки дома, ответить, не применяя никаких усилий.

– Павка, я тебе никогда не прощу. Его купили, уже купили, ведь просила тебя, просила, ты обещал мне исполнить заветное желание, а сам…, а сам обманул.  Знаешь, ты кто?

Но продолжить не смогла, заглушило всё всхлипом, слышно было, как Надя рыдает, всхлипы были такие, как будто она плакала здесь и каждому на ухо. С ней такое случилось впервые, Павел растерялся, Надя никогда не плакала, а здесь разрыдалась.

– Наденька. Я и не знал, что у тебя такое заветное желание. – Произнёс Павел растерянно, но она отключилась. – Трубку бросила. Ничего, успокоиться. Не обращайте внимания, завтрак продолжается.
– Надо было тебе вчера с ней согласиться, Павличек. – Строго произнесла Анюта.
Помоги мне в кресло пересесть, пойду с ней поговорю.
– Вряд ли она станет разговаривать сейчас. –
Ответил Павел, поднимаясь со своего места, подал ей руки, и приподнял её, и Анюта сама шагнула к креслу при поддержки Павла, ответила.
– Со мной она будет разговаривать в любом её состоянии. И потом, надо же ей выговориться. Как она работать будет?
Павел помог ей умаститься в кресле, и она покатилась к лифту.
– Что у вас произошло? – Спросил Валериан Тарасович.
– Так, семейные разборки. Не обращайте внимание. С некоторых пор, девочка привыкла получать всё, а здесь не купили ей дополнительную игрушку, вот и осерчала. Пройдёт.
Ответил Павел, и улыбнулся.

Так прошло несколько дней, однажды позвонила Надя, вновь по громкой связи.
– Павлушенька, я тебя люблю, братик мой родненький. Павлик. А почему у тебя телефон выключен? Или меня заблокировал? Но я тебя очень, очень люблю. Спасибо тебе братик, спасибо.
– За что спасибо? Надя?
– Как за что? За Принца. – Было слышно по её настроению. Радость кипела в ней, и так и плескалась через край, что все сидящие за столом почувствовали это, и сами заражались её радостью.
– За Принца?  – Недоумённо спросил Павел, и задал следующий вопрос. – Надя, ты, когда домой приедешь?
– Скоро, братик, скоро. Целую тебя. – И связь замолкла. Павел посмотрел на свой телефон, он действительно был выключен. – Хм, разрядился.

А гости продолжали отдыхать, Миша ещё не мог никак выведать у Георгича о дочери. Тот никак не шёл на разговор, на вопросы отвечал молчанием, и всё думал о чём-то. И Миша переключился на Анюту. А она оказалась прекрасным собеседником. Его удивило, что она учится в институте, очень эрудирована.
– Откуда ты столько знаешь? – Удивился Миша. – Ты же….
– Инвалид? – Закончила его фразу Анюта, она усмехнулась. – И что? На этом жизнь заканчивается? А, что я должна плакать, если стала инвалидом? И потом, у меня лишь всего ноги повреждены, не голова. Жизнь продолжается в любом состоянии. В борьбе даже интереснее, и я училась всему. А у меня такие прекрасные брат и сестра, хоть они очень заняты, но всегда находят для меня время и уделяют мне его, и всему учили. – Ответила Анюта. –  И потом, в наш век такой развитой техники, знания не закрыты, хочешь учиться дома, пожалуйся, учись. Я не нытик и не люблю нытиков. Мы, Богдановы, такие.

Виктор же снисходительно, чуть с насмешкой смотрел на частые посиделки на террасе или в саду Миши и Анюты. И однажды сказал.
– Смотри не влюбись. – И расхохотался. А сам часто поглядывал и присаживался к ним, увлекался интересным разговором.
Георгич уезжал вместе с Мишей, они занимались делами. А Тарасыч наслаждался природой, бродил по участку, выходил в лес, гуляя по лесу, оживали его  воспоминания.
По вечерам Павел звонил сестре, и удивлялся, почему она не приезжает домой. Однажды она позвонила по громкой связи.

– Пав, ты для чего купил себе телефон, чтобы держать выключенным? Или гостями своими так увлёкся, что о телефоне забыл?
– Надь, в машине оставил, забыл. Сейчас схожу.
– Ты там голову не забыл? Не надо ходить, секретного в моём разговоре нет.
– Надежда! Ты, что на конюшне, что ли ночуешь?
– Нет, Пав. Зачем? В кабинете у себя, в моей комнатке отдыха. Не волнуйся, просто много работы, а здесь ещё скоро соревнования, а мне надо успеть.
– Надежда, я понимаю, надо успеть, но отдыхать-то надо.
– На себя посмотри, тоже мне отдыхающий.
– Наденька, возвращайся домой, мы с Анечкой соскучились.
– Потерпите. Завтра увидимся. Я скоро, Павлик, скоро, просто два значимых дня надвигаются. Ты мне Анюту завтра с утра привези, завтра её день по графику заниматься, я сама ею займусь. Как раз буду свободной и займусь ею сама. Поэтому я и звоню. Пока, я люблю вас, Анюту поцелуй от меня.
Связь отключилась, и в это время в столовую въехала Анюта.
– Анечка, Надя завтра тебя требует с утра. – Целуя её в щёку, произнёс Павел.
– Я знаю, она мне звонила, и очень жду этого. Результаты хорошие у нас.
– Я очень рад, родная моя. – Обнял её Павел.

Миша почему-то был весь внимание, пока разговаривал Павел. Его сердце билось неистово, сам был в удивлении, но голос невидимой Нади завораживал его. Вот и сейчас было интересно, о чём Павел и Анюта разговаривают. Что сестра его врач? А причём тогда конюшня? Но, как бы интерес не рвался наружу, он промолчал, не стал спрашивать.
На другой день уехали почти все из дома, оставались Миша с Виктором. Мише стало скучно. Анюту Павел увёз, объясняя, что её ждут особые процедуры, на которые очень надеется Надя, и после этих сеансов у Анюты пойдёт процесс в лучшее. И возможно клиника будет больше не нужна. Так он объяснял Георгичу. Что-то там Надя новое придумала.
Валериан Тарасович тоже уехал с ними, хотел, посмотреть всё, чем руководит Павел. Сказал, что устал от безделья, пора и посмотреть все владения Павла, и с Георгичем уехали на конезавод. Виктор смотрел какой-то фильм, развалившись на плетёном диване на веранде, а Миша вышел из дома, решил всё осмотреть, к нему подбежали две собаки и произнёс.

– Ну, давайте, показывайте владения вашего хозяина.
Он прошёлся по участку вместе с собаками, затем решил осмотреть старенький дедовский дом, с белёными известью стенами, с широкой завалинкой, и с голубыми ставнями, с маленьким резным крылечком оплетённый цветущей лианой. Миша зашёл  в дом. Обычный деревенский дом, каких не мало по Руси. Как помнил он, ездили в детстве в гости к какой-то тётке. У неё такой же был дом, в две комнаты. И называла она их по своему, а как Миша так и не вспомнил. Кажется, одну комнату называла светёлкой, а как другую с печью, не вспомнил. И здесь, в доме на удивление было светло и чисто. Крашенные деревянные полы из широких досок, на них расстелены были половички. Пол был чист и блестел так, что в нём отражалось всё, и ещё сверкали отражённые солнечные лучи, входящие в окно сквозь тюлевые шторы, что Миша под напором совести снял обувь и прошёл, осторожно ступая, и осматривал всё. Обстановка раритет. Перед печью возле двери не большой закуток, где стоял умывальник, как из сказки «Мойдодыр», только не колченогий и хромой, стоял на ножках и блестел чистотой.
На стенах старинные фотографии,  много салфеток с вышивкой. Всё покрыто ими, они создавали уют и весёлость. Старенький кожаный диван покрыт пледом и на спинке вышитые белые салфетки. Перед диваном стол обеденный и стулья вокруг него. И всё так и блестело, того и гляди из-за печи, где стоял ещё один стол и буфет, выйдет хозяйка и задаст вопрос.

Заглянул в другую комнату, там тоже было уютно. Комод, шкаф, зеркало, несколько кроватей, всё прибрано, и красиво заправлено, и в углу, как и в первой комнате, так и во второй висели иконы, украшенные занавесками с вышивкой. Миша посмотрел изображения и очень удивился. Это были не просто современные фото, лики святых, а старинные, написанные маслом на доске, и сияли чистотой. И как ему показалось, что свет от них шёл. Удивился, лики на иконах славянские.

– Надо же! У Пашки такое сокровище, это даже не 19 и не 18 век, а много дальше, насколько мне видится. Может быть, начало тысячелетия или ещё глубже. Я конечно не знаток, но…. И как его ещё не грабанули разные искатели, собиратели и мошенники. Удивительно.
Как им удаётся содержать два дома в такой чистоте?
Осмотрел комнаты, вышел в просторные сени, где хранилась хозяйственная утварь  и всякая всячина. Полки, шкафы, где каждому предмету было своё направление и место, плетёные корзины с крышками, стояли по ранжиру, но, что там в них, Миша не стал заглядывать.
Ему и так казалось, что кто-то за ним подсматривает. Постоянно, как только вошёл в дом, ощущал на себе взгляд. Не злой и не тяжёлый, но пытливый и проницательный, и почувствовал, что пора уходить.

– Как в музее побывал. – Произнёс Миша, выходя из дома, и прикрыл дверь, как было, и отчего-то продолжил. – Прости дом, не спросил разрешения войти, а вошёл. Нахально и с любопытством.
Нда! Пашка, наверное, и всю родословную свою знает, вон, как дом предков чтит да и хранит. Такое впечатление, там продолжают жить предки.
И целый день Миша был под впечатлением увиденного, и казалось, что все лица с фотографий, развешанные по стенам и стоявшие на полочках с книгами и разными безделушками, что немного рассматривал, ходят за ним попятам.
Сколько ценных старинных предметов там, а дом стоит открытым. Заходи и бери. Как это? Надо же!
Вспоминал и удивлялся Миша. Хотя кто знает? Подумал он.
Всё-таки надо спросить, почему он так держит всё открыто.

А в одно раннее утро, Миша проснулся раньше, чем обычно, но солнце заливало всю комнату. Георгич ещё спал, а Миша спустился на первый этаж, услышал, как  девичий голос напевал песенку.
«Анюта проснулась? – Подумал он. – Так рано? А что, они здесь птички ранние. Одна вообще вся в работе. Интересно кем она работает. Надо у Анюты спросить». И вошёл на кухню, произнёс.

– Привет! – Но увидел, это была не Анюта.

Девушка так резко обернулась, что Миша растерялся, смотрел и молчал. И как он охарактеризовал себя, это было интересно.
Я просто стоял, как вкопанный, как дебил и смотрел в эти красивые большие, если не сказать огромные глаза на бледно-розовой фарфоровой коже, с румянцем на щёчках. В её тоненьких пальчиках с таким же, как она сама, с нежно розовым маникюром был чашка с кофе. Стоял обалдевший, в ней я видел себя, как будто я смотрю сейчас в зеркало. Она улыбнулась и у меня улыбка растянулась до ушей, ее сердце стучит во мне, я чувствую, она это я. Как такое может быть? Сколько я встречал девушек, такого не было. Сейчас я ощущаю самого себя. Протянул руку к ней, такое впечатление я сам взял себя за руку. Моё сердце забилось и как оказывается у неё в груди. Что за наваждение?
–  Вы хотите кофе?
Прозвучал во мне голосочек, но я стоял, смотрел на неё и глупо молчал, лишь в мыслях откуда-то принесло её вопрос.
Сердце моё, сердце, оно набирало обороты, губы растягиваются, я кусаю их, прячу уж больно недозволенное моё восхищение ею, копна её светло-русых густых волос, словно одуванчик ореолом поднят вокруг головы и падает на плечи, на спину.

«Одуванчик горный, дунь и разлетишься, глянь и подломишься»
Думал я, и почувствовал внутри себя стебелёк одуванчика, и он качается, а шапка одуванчика в моём сердце. Девушка рассмеялась, произнесла.
–  Сейчас сварю вам кофе. Всем сварить? Павлик сказал, что приехали его друзья детства, какие-то дяди, ещё были друзьями папы. Но не знала, что вы тоже друг нашего отца, или вы чей-то сын из них?
Девушка говорила и говорила, а я был ещё в ступоре, сквозь какую-то пелену проникал её смех.
–  Эй, алло! – Девушка помахала рукой перед моими глазами, я видел это, в моём сознании это отложилось, но никакой реакции не было. Моя память лихорадочно искала момент, тот истинный момент, отчего и почему, она это я, а я это она. Тогда она снова рассмеялась и дунула мне в лицо.
И сейчас же одуванчик в моём сердце распался, и все пушинки вылетели из меня, высоко взлетая, понеслись в космос. А я вместо того чтобы посмотреть ей в глаза, поднял свои вверх, словно и впрямь слежу за семенами одуванчика.
Краем глаза увидел, как девушка недовольно пожала плечами и включила кофеварку. Шум отвлёк меня от созерцания невидимого и обнаружил, что я пришёл к внутренней тишине. Тишина была и в её сердце, лишь слышалась мелодия, напеваемая ею. И вдруг она оглянулась, и две тишины слились в одну. Получилось словно в вакууме. Ни звука.
–  Странно. – Наконец произнесла она. – Вы не находите?
Пронеслись, как громом в этой тишине, её слова.

Она подняла руку вверх, в это время издала звук кофемашина, тонкой струйкой ароматный кофе потёк в чашку. Девушка отвернулась, дождавшись, когда кофе вольётся в чашку, и, взяв её в руки, подала мне, произнесла.
–  Вы видели, как летел одуванчик?
–  Видел, он вылетел из моего сердца, а вы почувствовали?
Наконец-то я смог заговорить. Девушка, как-то стеснительно загадочно улыбалась, ответить, она не ответила, а взяла свою чашку кофе, сваренного раньше, и быстро убежала из кухни.
–  Амазонка. –  Произнёс я вдогонку, не слыша своих слов, но понимая, что это её встретили мы на дороге, она была и на лошади, и на мотоцикле. –  Амазонка! – Ещё прошептал ей вослед, и отхлебнул кофе большим глотком, горячий напиток мгновенно опалил  всё внутри, казалось и до мозга дошло, что вновь увидел её одуванчиком, который понёсся в небеса.
И так не хотелось с ней расставаться. Хотелось догнать её, посмотреть в её глаза, и, поставив чашку, ринулся из кухни. Там на улице слышался разговор. Её голос и Павла на террасе.

– Наденька, я не хочу кофе.
Миша остановился в открытой двери выхода на террасу и увидел Павла, а её уже сбегавшей по ступеням крыльца.
– Зачем ты мне его сунула, рубашку всю облила. Надька! Сама стирать будешь.
Миша вышел на террасу, послышался шум мотоцикла и голос Павла, стоящего уже на ступеньках.
– Ты куда, сумасшедшая? Рано ещё.
Но мотоцикл, набирая скоростную мощь ещё на месте, взревел, рванул к калитке.
– Не путёвая, что ты делаешь?
Залаяли собаки, и всё происходящее отозвалось в сердце Михаила, что и описать невозможно. Как магнитом его тянуло за ней, но услышал едва пробиваемые слова Павла.
– Выпороть бы всё-таки тебя хоть разочек.

«Что со мной? – Наконец он мысленно спросил сам себя. – Я физик-биолог, испытывал много экспериментов, проводили и парами, и поодиночке, выискивали в современной метафизике новые основы встречи пар, слияние, которых происходило в далёком прошлом. Испытания проводил и на себе. Интересно же было, а какого поля ягода я сам. Пробовал со многими потенциальными парами. Загружал данные и лежал в аквариуме, Но ничего сверхъестественного не испытывал. Обычное животное влечение.  А такого, что чувствую сейчас, не испытывал и не читал такого даже в описаниях других испытуемых. Изучал дестинологию, предопределённость очень интересовала, и она очевидна,

Он почувствовал, что какие-то ниточки его тела потекли вслед за девушкой. Ему безумно захотелось быть рядом с ней, как и те раза. Когда встретилась им на лошади, а затем на мотоцикле, не осознанно, но меня и тогда потянуло к ней. Тогда ещё не осознавал, что происходит, а вот сейчас, ощущается моё тело и её тело слитое, и вдруг разрезали пополам. И одна половина, что осталась именно в нём, морзянкой стало отстукивать ей послание. Ещё не ведая слова, не видя их глазами, но внутреннее его посылало ей письмо или телеграмму, в мыслях пронеслось.

«Вот и встретились мы с тобой, навна-лада. Кто ты девочка? Ненаглядная лада любимая? Может ты моя жизнь и моё вдохновение, и заря для меня во мгле, приходящая рассветом в блаженстве в моих снах. Не исчезай, не исчезай, во мне ты вовек, ты вовек во мне. Не исчезай, прошу тебя, не исчезай. Что же ждать вновь мне тысячу лет? Я любил тебя и люблю тебя».

Он вновь и вновь переживал происходящее в нём, не осознавая его. Словно микрокосмос бушует в нём, в его сознании, и он вот, вот осознает пробивающую суть истины и всё логически раскроется.
Не выдержав такого напряжения, тело Миши качнулось. Оно не успевало за тем своим внутренним. Энергии вскипели в нем, и он опустился на ступеньки.

– Миш, что с тобой? Ты бледный, что случилось? Наша атаманка успела обидеть, наговорить дрянных слов? Ну вот, что за девчонка? Ты прости, Миш, вернётся, я  с ней поговорю. Это она на меня всё обижается за выговор.
– Нет, Паша, нет, ничего она мне не говорила, наоборот даже кофе сварила, я не знаю, что со мной. Наверное, перенасытился озоном, да ещё кофе попил. У тебя же здесь благодатный озоновый рай.
Павел сел рядом с Мишей, рассмеялся.
– Хотел сказать, глубоко вдохни, но ты уже надышался.
Они оба рассмеялись, Павел радостно, а Миша слабо и с дрожанием. Он посмотрел на свои руки, они дрожали, он всё ещё чувствовал рукояти руля мотоцикла, словно он сам их держал.
– Что это у тебя руки трясутся, ну-ка дай пульс посмотрю.

Миша протянул руку, ладонью вперёд, а Павел мельком взглянул на ладонь, положил пальцы на запястье.
– Ты, что это разволновался-то? У тебя пульс зашкаливает. Что случилось Миша? Ты же не в первый раз в лесу. Потри вот этот палец и вот здесь нажми. Сейчас восстановишься. И взглянув на ладонь Миши удивлённо присвистнул.
– Что? – Спросил Миша.
– Да, ничего, просто удивился, эко тебя зашкалило в нашем лесном уголке. И рассмеялся.
– А на, что так сестра твоя обижается?
Выговор ей влепил, как говориться. И домашний и производственный. Лошадь ей отказывался купить, буянила. Сказывается, для чего? Есть же прекрасный жеребец чистокровный, нашей селекции. Своих принцев хватает, так нет же, подавай ей заморского. Ну, теперь успокоится, помчалась навстречу любимому….
– Любимому? У неё есть жених? – Спросил Миша, плохо слушал Павла, и волнение его ещё не давало вникнуть в слова Павла, лишь услышал слово «любимому», и в сердце Миши болью отозвалось сообщение Павла.

– У Нади? Какой жених? Когда она помешана на лошадях, да мотоциклах. И кто  же её такую замуж-то возьмёт? И куда полетела, не знаю, наверное, опять к принцу, тренироваться, скоро соревнования. Классный жеребец ей достался, вот только каким манером? Мне не понятно, мне спасибо говорила. За что? Я не причастен. Странно. Финтила?  Неужели и вправду кошелёк толстый нашла? Точно выпорю! Но сначала проверю ещё одну версию.

«Я бы взял. – Мысленно сказал себе Миша. – Обязательно взял и женился сразу, только вот надо ещё познакомиться. А может она на меня и не посмотрит?
Сознание затуманилось у Миши, он задумался, не слыша, что говорил Павел, вновь подумал. – Но ведь она что-то почувствовала, почувствовала одуванчик в моём сердце. А может, и у неё так было? Не исчезай, любимая не исчезай, прошу тебя».
Миша мысленно послал снова морзянкой в её сердце послание. Сердце его постепенно успокаивалось, пульс приходил в норму. Послышались шаги, и прозвучал вопрос.
– А что здесь у вас происходит? Это уже спрашивали, чуть ли в унисон, старшее поколение гостей, выходя на террасу.
– Что за шум. Кто кого обидел? – Спросил Георгич.
– Не знаю, дядя Олег. Надежда, что-то вспылила и укатила. Ну вот, как в детстве, настоящая сорвиголова. И что с ней делать? Не понимаю.
– Кто-то, вероятно, обидел её. – Произнёс Валериан Тарасович и показал кулак, сунув его под нос сзади стоявшему Виктору.
– А чё я, то? Я вообще только проснулся. Вышел уже, когда ты выходил из комнаты. Я же спал, ты видел.
– Для тебя не составляет труда и притвориться.
– Отец! За кого ты меня принимаешь? Я что тебе….
– За сына и принимаю, и знаю, как ты можешь обидеть, сам даже не заметишь.

– Нет, Валериан Тарасович, он не причём, его действительно не было, да и я объяснить ничего не могу. Всё вроде было хорошо.
– Это правда? Не можешь? И ты тоже не причём, Михаил?
Строго спросил Георгиевич.
Михаил покачал головой что-то не определённое.
– Ребята мы вас предупреждали, что к девочкам даже взоры свои слащавые не обращали.
– Почему сразу слащавые? – Пробубнил не довольно Виктор. – И поговорить что ли нельзя?
– Благодать-то какая!
Произнёс Георгич, сходя с крыльца, он подставил лицо солнцу, свободно раскинул руки, лёгкий ветерок прошелестел вокруг него, едва растрепав его волосы и улетел, стих, спрятался в зелёных пушистых соснах. Яркое солнце осветило лес позолотой. На зелёной листве и хвое отражалось солнце. Утро было действительно благодатное.
– Дядя Олег, разговор есть. – Поднялся с крыльца Павел, и подошёл к нему.
– Что за разговор, Павел? До работы успеем поговорить? – Спросил Георгич и пошёл в сторону сосен, за которыми были хозяйственные постройки, Павел пошёл за ним.

– Успеем, дядя Олег, успеем. Сначала вот, что хочу спросить. Дядя Олег, ты причастен к оплате жеребца?
– А что такое, Павлик?
– Я вам задал вопрос, а вы отвечаете вопросом. Я специально тормозил, а вы купили. Для чего так баловать Надю?
– Что это ты, Павлик, перешёл на официальный тон? Выкать стал. Я только передал ваш разговор с Надей владельцу нашей фирмы. Фирма наша общая, тебе объяснял, у меня тоже есть доля в этом. И что такого? Должен же он обо всём знать, а я докладывать. Поэтому я докладываю, всё, что здесь происходит, а о вас особенно.
– Почему дядя Олег? Что в нас особенного?

– Я не знаю, и не могу на этот вопрос ответить, давай повременим. А он сам, вероятно решил, подарить Наденьке этого прекрасного скакуна. Отчего ты волнуешься? Наденька взрослая и состоявшая девушка знает, что она хочет от жизни и жизнь ей идёт навстречу. Наденька любит жизнь, как и жизнь её, и дарит ей, всё, что она заслужила. И уж вовсе Наденька не избалована. Что ты её держишь в ежовых рукавицах, они тебе не жмут?
– Это ещё, кто кого держит? Дядя Олег, вот в этом надо разобраться. Да, на Надьке, где сядешь, там и слезешь.
– Не говори глупости Павлик, Наденька труженица, везде успевает, и учится, работает, тренировки, дом ведёт, с Анечкой занимается. По её делам, так у неё не двадцать четыре часа в сутках, а все сорок восемь, и все без сна. Да и у тебя так с малого возраста. И уж такую мелочь, как ездовой скакун, Наденька заслуживает. Вы все заслужили, Павлик.

– Дядя Олег, ты обещал откровенный разговор.
– Он будет Павлик, будет, повремени немного. Не будем волновать Наденьку, у неё соревнования, вот после них и поговорим, и я соберусь с мыслями. И Файна скоро вернётся.
– Няня приедет снова к нам? Здорово! Девчонки будут рады. Знаешь, дядя Олег, Надя ещё малышкой была, а сказала такие слова, только откуда она их взяла, это случилось, когда дедушка уже ушёл, а мы остались одни, а потом ты появился, к нам приехал. Надя радовалась твоему приезду.
– Какие? Павлик?
– Она сказала: – «Ибо нет другого имени под небом данного нам человекам, которым надлежало бы нам спастись». Я запомнил это. Но откуда это у неё? Мы и Евангелие не читали никогда. Когда была жива бабушка слышали молитвы, но нас она не учила, и не заставляла. Может у неё Надюшка, что переняла. Не знаю.
– Наденька чувствует, Павлик. Я всегда…..
Георгич замолчал, поперхнулся, закашлялся, вспоминая, как он ещё в раннем их детстве, удивлялся проницательности Наденьки, ему казалось, что она уже мылышкой обладалп сверх способностями, так тонко чувствовала родство. Казалось, проявлялось это  даже сильнее, чем у Павла.
– Что дядя Олег?
– Павлик, давай оставим этот разговор. Чуть позже поговорим. Отвечу на этот вопрос, последуют новые. А нам  с тобой надо поспешить с завтраком и до планёрки осмотр следует сделать. Ты не думай, я доверяю специалистам, как и тебе, но осмотреть всё своими глазами всё же следует. Ты же почти ежедневно так делаешь.

– Да. Тогда идём. Завтракать ещё рано, но можно просто чай попить, а после планёрки позавтракаем.
– Согласен, и прошу тебя, Павлик, не будь так строг с Наденькой.
– Что ты о ней так волнуешься, с ней и так всё прекрасно.
– Вы мне дороги оба, и ты и Наденька.
– Оба? Анюта нет?
– Что ты такое говоришь, Павлик? Анюта тоже мне не меньше дорога. И так же, как и вас, я её люблю, но здесь другая история. Помнишь, я сказал, что она и Надя разной крови.
– Помню, и очень жду пояснений.
– Наберись терпения, Павлик. Мне известны твои чувства.
– Чувства? Мои? откуда?
 – Да, Павлик, о твои чувствах мне известно.
–  Но, как? От файны?
–  Я всё расскажу, но чуть позже.
–  Хорошо, дядя Олег. Вздохнул Павел, он посмотрел в глаза Георгиевичу, и в них увидев боль, подумал.

«И что за тайна такая вокруг нашей семьи? Может всё-таки верные подозрения мои в моём рождении. Мама многое чего кричала в тот вечер, выговаривая мне ещё совсем несмышлёнышу, но я запомнил, каждое слово запомнил»
Георгич выдержал взгляд, улыбнулся, похлопал Павла по плечу, и произнёс.
– Все будет хорошо. Идём, Павлик, на объезд пора.
– Поехали, на завтрак позже приедем.
Продолжение следует.....
Таисия-Лиция.
Фото из интернета.