колкий холод речи

Потихоньку гребём к февралю.
Дай, родная, руля не касаясь,
я немного судьбой порулю,
осторожным водилам на зависть.
Побезумствую малость, а там
будь что будет, попытки заброшу
и пешком поплетусь по мостам,
покрывая следами порошу,
безлошадным водилой без прав.
Первопуток прокладывать надо,
все законы земные поправ,
как простая земная монада -
проще некуда, нет, не найти.
Но не нужно советов, не пичкай
словесами, а вслед посвети
мне последней, единственной спичкой,
чтобы знал, оглянувшись, что ты
мне простила безумие это.
А за нами дымятся мосты,
и машины сползают в кюветы...

***

Конечно, можно намудрить,
писать затейливо про что-то,
являя бешеную прыть
неправомерного расчёта
на некоторый тайный смысл,
секреты долгих междустрочий.
А там глядишь - и свет не мил
с разноголосицей сорочьей,
боярышником по краям
под снегом дремлющей посадки.
Сорок весёлых тарарам,
как будто знак - остатки сладки,
а мудрствования твои
не смысл, а тень словесных игрищ,
простая строчка о любви -
не проигрыш, но и не выигрыш,
а только текст, короткий срок
январский дней и лютой стужи,
когда за трескотнёй сорок
тоска сжимает горло туже.
Когда ты сам себе изгой,
теряешься в пространстве неком,
где нет надежды никакой,
лишь эти ягоды под снегом.

***

Так ветер вышибет слезу
из глаза - дунет - покатилась
на снега мелкого субтильность,
растягиваясь на весу
в одну коротенькую нить
с отрывом в каплю с подбородка.
Слетает, в снег ложится кротко,
и больше нечего хранить
из этих дней - озноб и дрожь,
и дуновение навстречу.
А колкий холод устной речи
в одном единственном - не трожь
моей слезы, пускай она
летит на снег, укрытый пеплом,
и в нём останется не спелым,
не чувством - чем-то, вроде сна
до пробуждения за миг
в тепле разнеженной постели.
Откуда знать - вопросы те ли?
Hо все ответы - напрямик.
Осталось что-то? Сохраним?
Не знаю... Снег слезами вспорот.
А всё, что есть - горящий город,
и снег, кружащийся над ним.