Колокола хатыни

(Путевые записки. 22 июня 1973 года.)

Через горбатые поля и небольшие перелески, через густые леса раскатывается под колёса автобуса, будто серебристое льняное полотно, гладкое асфальтовое шоссе. Бегут навстречу и пробегают мимо то нахмуренные ельники, то светлые ромашковые поляны… И вдруг справа, на пятьдесят четвёртом километре от Минска, тревожно полоснули по сердцу чёрные, словно из обгорелых головишек, буквы на указателе: Хатынь.

В этой лесной деревне было 26 хат. Жили в ней мирные люди. Сеяли хлеб, ставили новые хаты – звонкие, пахнущие сосновой смолой. Справляли весёлые свадьбы, растили детей… Но и сюда, в лесную тишину, вдруг ворвалась война – пришли и сюда фашисты.

Не покорились люди, не захотели лизать сапоги оккупантам. Многие жители Хатыни ушли к партизанам. И партизаны нередко наведывались в деревеньку. Люди им, как могли, помогали: хлебом делились, раненых лечили – выхаживали…

И проведав о том, уготовили фашисты людям Хатыни страшную муку, как и многим сотням и тысячам мирных жителей Беларуси.

22 марта 1943 года карательный отряд окружил деревеньку. Всех её жителей, от старого до малого, согнали в большой сарай, заперли двери, обложили соломой, облили бензином и подожгли. Пламя взметнулось в небо!.. Тех, кто пылающим факелом пытался из пламени вырваться, когда начали рушиться стены сарая, каратели расстреливали из автоматов…

149 жителей Хатыни заживо сгорели в огне. Среди них 76 детей. Самому маленькому, Толе Яскевичу, было всего семь недель, а его матери Вере – 19 лет…

Вырвались живыми из огненного ада только трое: раненные семилетний Витя Желобкович и двенадцатилетний Антон Барановский, а из всех взрослых – один лишь Иосиф Каминский. Израненный, обгорелый, он чудом выбрался из-под обломков сарая, нашёл умирающего, прошитого фашистскими пулями своего сына Адама, который скончался у него на руках… Долго лежал, обессилев, Каминский возле убитого сына. Лишь на второй день его подобрали, спрятали и вылечили люди из соседней деревни. В памяти у Иосифа Каминского остался неизгладимый ужас того мартовского дня, когда всё в природе пробуждалось для жизни, а Хатынь мучительно умирала…

В память о сотнях и тысячах белорусских деревень, уничтоженных оккупантами, в 1969 был открыт мемориал «Хатынь». Молодым белорусским архитекторам Юрию Градову, Валентину Занковичу, Леониду Левину, скульптору Сергею Селиханову и главному инженеру проекта Василию Макаревичу удалось сурово и мужественно выразить в камне, бронзе, звоне колоколов трагедию Хатыни. И камни заговорили – сурово и гневно!

За три года оккупации на территории Беларуси фашисты превратили в руины 209 городов, уничтожили 9200 сел и деревень; 136 из них – полностью со всеми жителями, так что эти деревни даже некому было возрождать из пепла, в том числе и Хатынь. За три года фашисты расстреляли, повесили, замучили и сожгли свыше 2 миллионов: погиб каждый четвёртый житель Беларуси! Оккупанты уничтожали белорусов за их непокорность.

Дорога обрывается… Из-за поворота навстречу каждому, кто приходит сюда, идёт, держа на руках мёртвого, обугленного сына почерневший от огня и горя отец – бронзовый Иосиф Иосифович Каминский. На его лице – боль и гнев. Натруженные крестьянские руки горестно и бережно держат тело замученного дитяти… И всем своим видом Непокорённый Человек говорит: « Будь проклята война!..» Ему тогда и сорока ещё не было…

Часто приходит сюда старый Иосиф Каминский. Сняв шапку, медленными, тяжёлыми шагами идёт он к месту своего бывшего подворья, туда, где его дети когда-то играли, где была его хата и калитка, что выпустила со двора семью в их последний путь…

Чёрная фигура бронзового Человека – огромная, как боль и скорбь, - возвышается над мёртвыми трубами бывших печей. Одинокие обгоревшие трубы и остатки разрушенных срубов 26 хат разбросаны по цветущему лугу на месте бывшей Хатыни. С болью перекликаются колокола, поселившиеся в чёрных печных трубах: « Жить!..» - как стон, как последний замирающий выдох.

 « Помните!..» - вступают другие…

 У хаты, где рос Витя Желобкович, под бывшим окном горько дрожит на

ветру выросшая потом молодая осинка. У хаты, где жил с семьёй Карабан, словно светлые тени сгоревших детей, льнут к порогу две тоненькие берёзки. Одичалая крапива поднимается над разрушенным срубом, пытаясь в него заглянуть: « А где же хозяева?..»

Июньский ветер дышит пахучей ржицей, цветущими травами. Здесь по траве рассыпаны, точно горячие капли крови, красные цветки луговой гвоздики. Дрожат от лёгкого ветра серебристые « кукушкины слёзки» - или это в траве проросли слёзы сожжённых людей Хатыни?.. Над лугом, над мёртвыми трубами летают молодые скворцы, их щебет вплетается в скорбный перезвон колоколов, от этого ещё более горький и жуткий… И над всем этим в небе серебряным колокольчиком жаворонок – оборванный детский смех!.. Он жив, его невозможно сжечь, как невозможно заставить силой замолчать саму жизнь!..

« Жить!..» - выдыхает обожженным горлом одна печная труба. « Помните!..» - замирают в последнем вздохе другие… И так день и ночь стонут и плачут, перекликаясь, колокола двадцати……

шести почернелых труб… Очень много они говорят нам, живущим под солнцем.

Контрасты здесь так остры и страшны, что душа заходится от боли! Весёлый колокольчик жаворонка и стоны колоколов; цветущий луг с красными капельками цветов луговой гвоздички и чёрные венцы хат с мёртвыми трубами, восходящими гневными восклицательными знаками!..

Плачут от боли колокола… Поют молодые скворцы… Сыплется с неба в травы звонкая песня жаворонка… Жизнь!.. Под скорбный стон колоколов Хатыни она продолжается, торжествует над смертью. Она сильна и непобедима.

« Жить!..» - как бы приказывают колокола. «Помните!..» - предупреждают они. Живите, но помните: есть ещё боль на земле, не забывайте о том огне, в котором сгорела Хатынь! Берегите жизнь от огня войны!.. Живите. Но помните, сколько пролито было крови и слёз, сколько жизней легло в нашу землю, чтобы над безмятежно цветущим лугом звенел в мирном небе жаворонок и рассыпался детский счастливый смех!..

« Помните, люди, трагедию Хатыни и не давайте ей повториться!» - об этом говорят и стонут колокола Хатыни.


Хатынь

 На крышах веснушки зелёного мха,

Дымки вьются в небо – к хорошей погоде…

Но нет больше тех двадцати шести хат –

Лишь память одна, обожжённая, бродит!..


 Врывается в день и в молчанье ночей

Негромкий, но горестный плач колокольный:

Кричат о беде трубы мёртвых печей

И в каждой душе отзываются больно!..


Трём сёстрам-берёзам твоим, Беларусь,

Оплакивать горько могилу четвёртой…

От боли застыл ЧЕЛОВЕК на ветру:

Из пламени встал – и нашёл сына мёртвым.

 

Он слышит, он видит живую Хатынь –

В глазах навсегда отпечаталось пламя…

От выжженной вёски* остался один

Свидетель живой – её грозная Память.

_________________________

*Вёска – деревня (бел.)

Нина ЖИБРИК.