Ему дарованное слово. О поэзии Александра Чжоу

ЕМУ ДАРОВАННОЕ СЛОВО*

                В прошлом отражается
                Будущего свет.
                А. Чжоу

Если вы полагаете, что писать о близких тебе людях, о поэтах, с творчеством которых ты знаком, что называется, от корки до корки, – легко, то вы глубоко заблуждаетесь. Где проходит граница между лирическим героем и личностью автора и есть ли она? До какой степени должна и должна ли вообще обнажаться перед читателем душа (и судьба) автора? Должен ли автор менять свою стилистику на пути становления? Что такое развитие поэта и по каким признакам можно его «отследить» в творчестве? Должна ли быть преемственность в поэтическом творчестве и как отличить «передачу огня» традиции от «пепла» эпигонства и подражания? Что ценится выше: плод спонтанного вдохновения или произведение, отшлифованное долгим кропотливым трудом? На эти и другие темы мы неоднократно говорили, а бывает, и спорили с поэтом Александром Чжоу. Сразу скажу, что в знакомой поэтической среде он для меня безусловный авторитет.

Глубокая, не просто многолетняя, а «всежизненная» начитанность (в том числе в области поэзии), общая эрудиция и отличное, глубинное знание русской истории не просто делают его интереснейшим собеседником-экспертом, но самым положительным образом сказываются на темах и качестве того, что он пишет сам.
Так получилось, что всех нас, авторов, собравшихся в 2013 году вокруг творческого клуба «Чернильная роза», помимо общности мировоззрения и горячего желания сказать своё слово и расслышать слово другого интересного поэта, объединила одна общая черта – поздний старт. Многие из нас писали стихи в юности: Володя Селицкий, я, примкнувшие к нам издалека Александр Беляков (незабвенный наш дядя Саша), Толя Болгов и таки добравшийся к нам из далёкой Югры поэт-самородок Володя Квашнин... Все пережили значительный перерыв в стихотворчестве лет эдак в пятнадцать, а в один прекрасный день будто проснулись и вновь заговорили своими «повзрослевшими» поэтическими голосами в рифму и без... Причины пробуждения были очень разными: от внешне почти анекдотических до глубоко трагичных – у кого как. Но факт остаётся фактом: мы стали молодыми поэтами во второй половине наших жизней и вместо того, чтобы плавно спускаться с горы, начали резкое восхождение. Опьянённые адреналином творческого процесса, полные наивных надежд на большие тиражи и скорые публикации, казалось, мы все буквально светились от радости. А свет, как известно, притягивает. И мы разделили эту радость с Александром Чжоу, с чуть позднее присоединившейся к нам замечательной поэтессой Викой Бурцевой, с поэтом Славой Михайлиным, с актрисой и чтицей Наташей Ореховой, бывшей одним из организаторов площадки, с актёром и режиссером Виктором Астраханцевым, исполнительницей Светланой Страусовой, композитором Светланой Голыбиной...

Вики и Славы уже нет на земле. Вечная память вам, друзья наши дорогие! С вашим уходом мы осиротели, а мощные крылья, которые несли наше содружество, словно намокли под дождём...

Но мы не потерялись из жизни друг друга, хоть подлый ковид ощутимо сократил встречи и даже просто звонки. В самые изолированные от всего хорошего времена у нас оставалась возможность писать и читать стихи друг друга в интернете... И вот именно за эти последние два года, на мой пристальный взгляд, творчество Александра Чжоу если не вышло на принципиально новый уровень (он остаётся верным себе и мировоззренчески, и творчески), то приобрело ту огранку, то неуловимое звучание, которое сразу отличает почерк зрелого мастера от одарённого любителя.

Александр уверенно демонстрирует своему читателю сдержанное благородство слога и несколько архаичной лексики, строгость к себе, доходящую порой почти до скупости – поэт словно ограничивает сам себя, стараясь лучше не договорить, чем сказануть лишнего и тем разрушить выверенную гармонию своих стихов. Однако ясность мысли, лаконизм её выражения, глубина подлинного чувства и хорошая, добротная простота подачи – все эти качества относимы не только к лучшим стихам Александра, но ко всем его стихам. Александр утверждает, что в отличие от нас не писал стихов в юности, и первые строчки пришли к нему после перехода через пятидесятилетний рубеж. Ну, разве так, по мелочи... Зная Сашу, я думаю, он преуменьшает свои прежние попытки. Но мы обязаны верить поэту и его легенде. А ведь каждый поэт, хочет он того или нет, является творцом, а иной раз и заложником, созданной им самим или создавшей его легенды. Особенность Саши в том, что он свою легенду таит в стороне от посторонних глаз. Но это удаётся ему не вполне: она будто помимо воли проявила себя в его творчестве. Предельно скромный в предоставлении информации о себе, чуждый всякой самопрезентации человек, Александр Чжоу на деле обладает интереснейшей легендой. Его творческая легенда растёт из сложной и яркой истории его рода. Александр – сын видного китайского учёного-экономгеографа, государственного деятеля КНР, много лет трудившегося в продовольственной комиссии ООН, профессора, большого друга России Чжоу Вэя, выпускника МГУ 1959 года, и внук генерала НОАК, героя китайско-японской войны Чжоу Шу-И. Три года назад Чжоу Вэя не стало. Именно отсюда, из редкого сочетания древнейших кровей – китайской, русской и польской (уже со стороны матери), – из поиска культурологического их объединения вырос главный мотив поэта Александра Чжоу: мотив дороги, мотив калик перехожих, духовного странничества и земного странствования в поисках своего призвания, в поисках ответов на главные вопросы жизни человека и народов, мотив пути в поисках Бога. Как настоящий странник, лирический герой Александра хранит память о родном доме, живёт воспоминаниями о нём, верен тем, кого любит, до самого донышка души... Но он пребывает словно в постоянном движении (такой вот оксюморон), перемещается во времени (в веках!) и пространстве, оказываясь и в Древнем Китае, и на территориях Древней Руси, и на фронтах Великой Отечественной войны. Наряду с этим в творчестве Александра звучит мотив возвращения к очагу и матери, тоска по отчине лирического героя, по его «зеленоглазой отчизне», которую он словно постоянно оправдывает, защищает, утверждает в стихах как свою святыню, как конечную цель онтологического, сакрального путешествия по миру, во время которого прозревает и созревает душа. Должен уйти, не могу не покинуть – но иду к тебе, ищу тебя, люблю тебя, родина моя, – так или примерно так выглядит канва многих его стихотворений, богато расшитая историческими, религиозными, человеческими в наивысшем измерении сюжетами.

Надо сказать, что лирический герой Александра Чжоу обладает верным глазом и чутким сердцем. Особенно ярко раскрывается это качество в пейзажной лирике, как это часто бывает у хороших поэтов, вырастающей из пелён описательности до философского уровня и зачастую превращающейся в некий перенесённый вовне автопортрет. Так узнаёт себя душа в минуты печали в картинах осеннего дождя или, напротив, воскресает вместе с прилётом птиц весной. Но это – ситуации достаточно стандартные, а вот Александру удаются куда более сложные, куда более тонкие отражения природы в слове, как, к примеру, в этом небольшом стихотворении:

Луна светила вполнакала,
Туман стелился над рекой,
Душа смятенная алкала
Вечерний обрести покой.

И ночь на мир взирала грозно,
Как темник вражеский в седле,
И перемигивались звёзды,
Что нет покоя на земле. («Луна светила вполнакала…»)

Возвышенная лексика, употребление устаревших слов являются частью его авторского метода. Александр воспринимает мир как некий хор событий из минувших, но живых для истории веков, как лес тонких стеблей, проросших из глубоких-глубоких корней. Его внутренний герой – не только калика перехожий с походной сумкой за плечами и крепким посохом в руке («Я пойду по России с холщовой сумою»), но в минуты внешних и внутренних угроз – воин без страха и упрёка. Он чувствует себя соратником Александра Пересвета, покачивается в седле где-то неподалёку от Дмитрия Донского, является очевидцем битвы при Молодях и вот как пишет о врагах Руси, переходя на «былинный» слог:

А идёт эта сила несметная,
Девяносто тысяч без малого,
Не за данью - за русской землицею:
Города с деревнями и сёлами
Меж собой поделили заранее,
Где кому над Русью господствовать. («Молодинская битва»)

Автор видит почти воочию, как потихоньку начинает собирать силы для борьбы с игом, пока что хитростью и в тайне от всех, Иван Калита: «...Свою игру затей,/И пусть не по нутру,/Ползи на животе/По ханскому ковру./Достоинство забудь/И прикуси язык,/Разбейся, но добудь/На княжий стол ярлык» («Данилович»).
Ярлык на княжение был нужен Ивану Калите для того, чтобы самому собирать дань, часть её оставляя при дворе, и уже за княжеское серебро потихоньку ковать мечи для будущих битв. Получавшая в результате такой политики передышку от набегов Русь «в молитвах и трудах» начала подниматься «с колен»... Образ «встающей с колен» Руси, хлебосольной и широкой душой, праведной и стойкой – сквозной для поэзии Александра. За неё, за Русь-матушку бился с Наполеоном герой-дворянин стихотворения «Письмо из дома», читающий на биваке письмо в «пятнах слёз», и герой-солдат времён Суворовских походов, смиренно и бодро признающий, что «сухари – солдатская еда». Героям произведений Александра Чжоу повстречаются на пути и мифический Калин-царь, и представители Золотой Орды, и Наполеон, и Гитлер, но с ними рядом окажутся Александр Пересвет, Андрей Ослябя, Дмитрий Боброк и сам русский полководец Суворов... В стихотворении «Парад 1914 года», опираясь на воспоминания итальянского скульптора Пьетро Каноники, Александр напишет с достоверностью пережившего:

Багряно-золотой закат
Звучит многоголосным пеньем...
Шеренги стройные солдат,
C молитвой вставших на колени.

Вечерний воздух всё алей,
Рука небесная рисует
Сангвиной тысячи людей,
К земле припавших в поцелуе.

Почти недвижны облака...
Благословенная держава
Хранит величие... Пока
Не пробил жатвы час кровавый.

Земля, достойная поцелуя, земля-матушка, земля-кормилица, заступница и мученица – Россия Александра Чжоу сегодня не всем ко двору, не каждому по вкусу. Такое отношение к Родине нынче не только не в тренде – оно в прицеле. И не вина поэта, что нынче в почёте Россия, больше похожая на утопленницу: одутловатая, с налитыми водкой или кровью глазами, напрочь выжившая из ума, в лучшем случае – тяжко больная на смертном одре. И не вина поэта, что бережное хранение «огня» русской поэтической традиции ныне приравнивается к эпигонству, а верность силлабо-тонике как величайшему наследию, доставшемуся нам от великих поэтов – следованию изжившему себя методу. Каждой строчкой Александр спокойно говорит нам: это не так! И его поэзия не требует никаких оправданий. Она – сама ответ на выпады сегодняшнего суетного дня. И Александр не изменяет себе, из двух выданных ему судьбой путей самоидентификации выбрав русский путь. Достигнув земель Руси, прибывший из далёкого и загадочного Китая калика перехожий становится даже в чём-то более русским, чем иные жители Московии или Рязани, и этот выбор отстаивает всем своим творчеством. Вообще, исторические стихи Александра – это некие поэтические изводы**, где более или менее известные исторические факты оживают настолько пропущенными через его сердце и душу, что будто впитывают его самого как реального участника или свидетеля, неизбежно отражая присущие ему особенности и являясь перед нами как бы в пересказе от первого лица.

Один из важнейших мотивов-спутников духовного и военного поэтических походов Александра – мотив русской природы. Какие краски, какие образы она дарит ему! Но и сама природа у него тоже рядится в исторические одежды. Прислушайтесь, каков образ: «Что нажито, теперь разбазарено:/Изумруды, рубины, парча –/ Красной шубой мздоимца-боярина/Перед плахой сползает с плеча». Или вот, ещё об осени: «Отзвенела червонцами многими, /Да карман оказался с дырой,/ И бредёшь непроезжей дорогою/ В полинялой накидке сырой». Или вот: «Словно ратники дружные,/ вставшие в ряд,/тихо медью кольчужной/берёзы звенят/ И забыв, как сгорают/ дотла октябри,/ мимолётная радость/сегодня царит...». И примеры эти множатся...

Особым, любимым образом является для Александра образ родника. Это вполне понятно: родник – желанная находка любого путника, кем бы он ни был: попить самому, умыться, коня напоить... В том числе и Пегаса, уж позволю себе небольшую шутку по ходу дела. Родник для него – это и сам источник, и символ православной веры, и символ языка – то есть он работает с известными, проверенными коннотациями, но зато как чисто и искренне он это делает и какой поэтической обработке подвергает известную трактовку! А самое главное – его родники живые...

Однако будет большой ошибкой считать, что отношение к природе исчерпывается у поэта глубоким, почти молитвенным любованием. Александр обладает на редкость сострадательным сердцем. Братья наши меньшие – и герои его злободневных стихов, и преданные спутники по жизни. Четыре приговорённых к исчезновению со света божьего кота и кошки, взятых домой с работы в НИИ органических красителей при клятвенных заверениях сотрудниц помочь в их устройстве «в добрые руки» – да так и оставшиеся у Саши и его старенькой мамы на весь их кошачий век, – тому красноречивый пример. К слову, в этом НИИ Саша успешно трудился более сорока лет... Охотно подтвердила бы мои слова, если б умела говорить не только глазами и хвостом, и Сашина собака Юта, пятимесячным бездомным щенком «постучавшаяся» в его дачную калитку – и не промахнувшаяся адресом! Одно из лучших Сашиных стихотворений этой группы – зрелое, прекрасное стихотворение «О собаках Амундсена». А сколько очаровательных четырёхстрочных коротышек написано им, в том числе, о животных...

Дар миниатюры – особый, редкий дар. Именно в нём я вижу самое явное влияние восточной, китайской и японской, поэзии на творчество Александра Чжоу. От китайских корней в поэзии Саши – некоторая изобразительная статичность, созерцательное начало, внимание к старости как теме в искусстве, особая мудрость, склонность к высказыванию философских сентенций в стихах, графически ясные, внятные и глубокие по смыслу финалы.

ЗВАНИЕ РУССКИЙ СОЛДАТ

Особую страницу в творчестве Александра Чжоу занимают стихи о Великой Отечественной войне. Как ребенку детей войны мне это и понятно, и близко: мои родные сполна хлебнули в детстве и бездомности, и голода, и тревожного ожидания вестей от тех, кто ушёл на фронт. Эта война до сих пор не кончилась: болит в душе. Думаю, то же самое ощущает и Александр. И моё, и его поколения – генетически военные. Некоторые стихи Александра на фронтовую тематику давно уже путешествуют по альманахам и страницам в интернете сами по себе: их постят, копируют, читают наизусть люди. Я была свидетельницей того, как дети школы в подмосковной Лобне по ролям читали стихотворение Александра Чжоу «Красная Поляна», написанное о местах боёв по соседству... На его военные стихи пишут песни, что, на мой взгляд, особенно удаётся а’капелльной исполнительнице Светлане Михайловне Страусовой. Потому ещё так хорошо удаётся, что сама она умудрилась появиться на свет в поезде под грохот канонады, а первое омовение новорожденной свершилось не тёплой кипячёной водичкой, а отцеженным бульоном из солдатского котелка... О, что это было за время!

О нём Саше рассказывала его мама, Нина Васильевна, на долю которой пришлись и эвакуация, и возвращение в родную Москву, ещё только залечивающую свои человеческие и хозяйственные раны... Именно от неё Александр впервые услышал о «голосе стонущем госпиталей» – окна госпитальных зданий в Москве были широко открыты в жару, и словно тихий протяжный вой наполнял собой больничные сады и соседние улицы...

От мамы, географа по образованию (она окончила географический факультет МГУ одновременно с его отцом), Александр воспринял горячий интерес к родной истории, оба они, мать и сын, действующие члены московского Историко-родословного общества, собиратели книг и исследований по многим направлениям русской истории и культуры. Работая в архивах, они оба нашли много интересной информации о своих предках, обнаружив их и на землях Речи Посполитой, и среди новосильских городовых казаков, несших службу на Большой Засечной черте... Нина Васильевна – Сашин первый критик, друг и опора, первый читатель всех подаренных ему сборников. Ей посвящены многие его стихи, и даже такое, неожиданное, с названием «Старость» (впрочем, это только моя догадка):

Старость – это тёплые ладони.
Пряность в доцветающем бутоне.
Старость – это взгляд по-детски ясный.
Осознание, что жизнь прекрасна.

И действительно прекрасно, если это так... Хотя я лично очень ценю такой его поэтический вздох:

Не гляди на пожилых спесиво,
Может старость тоже благодать,
Если б мы умели так красиво,
Как осины нынче, увядать. («Не гляди на пожилых спесиво…»)

Совсем недавно Александр завершил публикацию на своих страницах в интернете первой повести своей матушки, Нины Васильевны Алисовой, «Война глазами ребёнка». Это стало большим событием для них обоих, а мне как читателю стало очевидно, от кого Александр унаследовал свой литературный дар.

Особенной удачей в корпусе военных стихов Александра является стихотворение «У старой дороги смоленской», своим зачином отсылающее нас и к любимой Александром Цветаевой, и к Булату Шалвовичу, но при этом совершенно авторское, не заимствованное. В нём есть такие строки:

Под Наро-Фоминском и Клином
Залитые кровью снега,
Там люди с геройством былинным
К Москве не пустили врага.
И жизнь отдавая, поверьте,
Не сделав ни шагу назад,
Они обретали бессмертье
И звание Русский солдат.[...]

Как сильно и как просто сказано...
Вполне ожидаемо, что в его лирике присутствуют и посвящения поэтам: нашим классикам и современникам. Несколько стихотворений он посвятил Николаю Рубцову, с которым чувствует, говоря великими словами Николая Михайловича, «самую жгучую, самую смертную связь»... Но абсолютным лидером этих посвящений является недавно ушедшая из жизни талантливая и светлая Вика Бурцева... Последнее время как-то особенно щедро на утраты в поэтическом цеху. Как горько и точно сказал об этом Александр:

Лихо прёт войной по белу свету,
Собирает пышный урожай.
Отчего-то первыми поэты
Покидают нынче отчий край. («Лихо прёт войной по белу свету...»)

Стихи, посвящённые памяти Виктории Бурцевой, мне представляются в определённом смысле прорывом для Александра как автора: достаточно закрытый человек, он смог выступить в них за пределы позволенного им лирическому герою и на полной свободе говорить именно о своих, сегодняшних, реально проживаемых во времени чувствах горечи, тоски, но и огромной благодарности за Встречу с удивительным человеком и поэтом в этой жизни.

Со многими людьми сталкивает нас судьба. Некоторые из них на какое-то время становятся нашими спутниками, кто-то остаётся в наших сердцах навсегда.

Подытоживая свои рассуждения о поэзии Александра Чжоу, я не могу не сказать о её важнейшем аспекте – о духовности. Главным, верховным итогом путешествия калики перехожего по векам и весям стало обретение им глубокой православной веры. Стихи Саши проникнуты истинным, светлым, покаянным духом. Они религиозны без излишней догматики. Им веришь. Он нередко обращается к Богу с молитвой в своих стихах. И такая черта его лирики как каноническая правильность (ну, не знаю, как сказать иначе) практически делает его стихи молитвами. Одним из его учителей на ниве русской словесности стал иеромонах Роман (Матюшин), чьи стихи и песни Саша очень любит. По его признанию, именно стихи иеромонаха Романа побудили его, уже зрелого человека, к написанию первого стихотворения – под таким глубоким впечатлением был Александр от услышанных негромких песен русского поэта в монашеской рясе, такими нужными они оказались ему в непростой период жизни. Получилось, что именно от иеромонаха Романа Александр перенял священный огонь служения Слову – в самом высоком, сакральном смысле:

Не оскорби достоинства чужого
И сам от раболепия не гнись,
И пусть тебе дарованное слово
Не пачкает, а поднимает ввысь. («Не оскорби достоинства чужого…»)

Пронзительны стихи Александра из рождественского и пасхального циклов, сложившихся постепенно. Всё его творчество словно пронизано тихой радостью ожидания Рождества Христова, скорбью Великой Субботы и ликованием Воскресения, напитано распевами «Господи, помилуй нас, грешных!» и безудержным «Христос воскресе из мертвых!»

Да и звучащий в стихах Александра мотив возвращения в родные края на самой своей глубине означает возвращение на небесную родину. И в этом нет противоречия, потому что в Царстве Божьем границ нет. А так как конечной целью Творца по отношению к человеку является его спасение, то всё промыслительно устраивается для нашего прозрения и возращения к Нему, вот как вернулся к любящему отцу библейский блудный сын. Исходя из этой мысли я и выбрала эпиграф к данной статье.
А завершить путешествие по творчеству Александра Чжоу я хочу его же словами о том, что по-настоящему важно в этой жизни:

Драгоценнее призрачной
славы людской
Тихий свет над рекой,
Ив смиренный покой.
Отраженьем небесным
зеркальная гладь...
И душе благодать!
И Творцу исполать! («Драгоценнее призрачной славы людской…»)

14.02.2022


                Ольга Флярковская
________________________________________________

*Статья опубликована в альманахе "ГРАЖДАНИНЪ" N6 в 2022 г.

**ИЗВ'ОД, -а, муж. В филологии: разновидность текста рукописного памятника, устанавливаемая на основании особенностей языка. Старославянская рукопись русского извода (Толковый словарь Ожегова).