Живи, страждущий. Повесть. 80-е годы. Глава 23

            (Реквием по умирающей стране. 1988 год )

    Но к счастью молчание прекратилось и усилиями все того же Парамонова-младшего.
    - Сергей Дмитриевич, подходите к столу. Вы где потерялись? - неуверенно пробубнил он, и сразу все стало на свои места. Веселье вместе с гамом вновь зависли над столом, и Стогова встречали возбужденные от возлияний глаза.
    - Штрафную, штрафную, ваше здоровье... - нестройно неслось отовсюду.
    - Да бростьте, ребят, здоровье у меня и так, дай боже. Сами радуйтесь, веселитесь. - Проговорил он, но со всеми чокнулся и за здоровье выпил, - Я в ваши годы... - он отчего-то не договорил и грузно уселся на уступленное место во главе стола.
    Бокалы опять наполнились, и обворожительная ЛюсИ бодро поднялась с тостом:
    - За знакомство.., давайте, Сергей Дмитриевич! - антипатия к Стогову у нее прошла, из отрицательного типа он с головокружительной скоростью превратился в супермена.
    Люся тут же обернулась к своему другу и с улыбкой спросила:
    - Саш, ты же зла не держишь?
    - Все, хорош об этом, - он неласково оборвал ее и по привычке потрогал больную челюсть. Затем, взглянув на Стогова, восхищенно сказал:- Вообще-то вы здорово деретесь, такое у меня впервые. Ну, давайте, мировую, за знакомство. - он залпом осушил стакан и, чуть поморщившись, начал усиленно закусывать.
    Стогов свою порцию отставил.
    - Ну, раз за знакомство, давайте знакомиться, - вышел из-за стола и, проходя вдоль него, подавал руку каждому. Возле ЛюсИ остановился дольше обычного и по отечески похлопал по плечу:-А ты ничего, шустрая.
    За ней сидел тот самый, сомневающийся. Не Фома, но все же.
    - Андрей Данилов... Можно просто,Дюша...-он чуть покраснел, но глаз со Стогова не опустил.
    Сергей Дмитриевич, неловко приобняв его, рассмеялся.
    - Ну, просто, Дюша, теперь-то веришь, не шучу..? То-то же. - он вдруг стал серьезным, - а вот ты, парень, мне понравился.-Стогов обратился ко всем:-Вы, ребятки, не обижайтесь, но он мне понравился больше вас всех. Себя самого напомнил... И полегчало... И хорошо, что я с вами встретился.
    Он взял полный фужер, к тому же не свой, и проглотил содержимое, и даже не заметил. Тут же приобнял Люсю:- Вот еще ЛюсИ мне нравится... Молодец.., боевая...
    Все снова зашумело. Загалдели, разговорились, застучали вилками, и пьянка покатилась своей, ей только ведомой дорогой.
    Стогов удачно расположился между Дюшей, ЛюсИ и против неустрашимого мозга компании и добавлялся, добавлялся, не тормозя, ни чуть не споря с антиобщественным желанием. Он сейчас чувствовал себя действотельно хорошо, так хорошо ему давно не было, и ребятам не врал об этом. Он как бы помолодел на тридцать лет и оказался в своей дружной, студенческой общажной компании, в насквозь прокуренной комнате, а в голове так светло, и так пусто...Идилия...Блаженство...
    Сергей Дмитриевич разлил еще, себе и ближним соседям.
    - Детки, а я ведь тоже был молодым.., и по рожам хлестал, будь здоров. Любил я пухленькие физи.., да расплывется потом... И подруг приголубливал не хуже вашего, - он смачно ухватил ЛюсИ пониже пояса. Та немного дернулась, должно быть от боли, но смирилась.
    - Упруго, - Стогов подмигнул подруге и невесело вздохнул:-эх, молодость. Кра-со-та...
    Он окинул всех взглядом.
    - Ну, давай, ребят.
    Круг чокнулся, уже не так дружно, и на несколько секунд замолчал.
    - Дмитрич, слушай. Расскажи про батю моего. Знаю, корефанили когда-то, даже фотки где-то дома. - Саня всерьез допытывался у уже хорошего Стогова. - У меня с ним никак. Я и дома-то не живу из-за него. - Он вопросительно посмотрел на Сергея Дмитриевича. - Расскажи... Так вот подумаю, нормальный мужик, а как рядом, не могу, выкаблучиваться начинает, учить, что-то строит из себя... Не берет нас мир.
    - Эт ты брось, отец у тебя, что надо. Больше ничего не скажу, а там разбирайтесь сами. Он и парень был путевый... Сейчас, правда... Да всех нас ломает... - Стогов словно вспомнил что-то, растягивая, добавил:- как бревна в водовороте. Покрепче бревно-дольше крутится, а так, бревешечко, пару витков, и хана, и на дно. Кончилось.
    - Ну, а он, он какое? Ведь я его совсем, понимаешь, совсем не знаю.
    - Он был хорошее... Постой, почему был, он есть... Хороший мужик. Я ж сказал. Сможешь быть как он, будешь мужиком. Давай лучше споем...
    Стогов приосанился, набычился и густым, пьяным баритоном понес:
    - Эх, поля, вы поля,
    Вы широ-о-ки поля, да
    Как на тех, на поля-ах
    У-уро-ожа-аев нэма. -
    Он вдохнул, потом вдруг осекся.
    - Саня, так отец же твой эту песню пел. Давай, не подводи батю.
    - Как на те-ех, на поля-ах
    У-урожа-аев нэма, да
    Только вы-иросла
    Зелена-а-я верба.
    Стогов услышал, что он не один. Чей-то низкий голос ему помогал, да красиво помогал, умело, и они вдвоем уже вырывались из окружающего гвалта.
    - Только вы-ы-иросла
    Зеленая-а-я верба, да
    Как под той, под вербо-ой
    Солдат ру-у-ский лежит.
    - У Сергея Дмитриевича сдавило горло. Ком застрял где-то под кадыком, и ни вдохнуть, ни выдохнуть. И как назло, на самом любимом месте.
    А Саня упорно тянул.
    Стогов невольно заметил:
    - Как отец. Похож.- Затем, набравшись сил, в помощь ему выдавил:
    - Как под той, под вербой,
      Солдат ру-у-уский лежит-ит,
      Он убит не уби-ит,
      Весь изра-а-а-ненный.

      Он уби-ит, не убит,    
      Весь изра-а-а-ненный,
      А в ногах у него
      Конь воро-о-ный стоит.
    Теперь песня разлослась, будто действительно в поле, кругом широко-широко, и солдат... Да солдат-то этот- он, Серега, и смотрит на Солнце, рвется к нему, и ни рукой, ни ногой... А Солнце закрывают тени, тени... Крылья.... Темно... Воронье, проклятое воронье...
      - А в нога-ах у не-го
        Конь во-ро-о-ный стои-ит.
        Ах, ты ко-онь, ты мой ко-онь... - На последней высоте он не выдержал, слезы покатились пошершавым щекам, обжигая своей напорочной влагой.
    Было хорошо. Сергей Дмитриевич пел по-настоящему, уткнувшись тяжеленной башкой во внушительный кулак. Спина тряслась, и в такт ей шевелились неясно зачем уцелевшие волосы.
    Стогов тужился и все хотел, хотел достичь: и про коня, и про солдата, и про его бедную жинку, но сил не хватало, и все заглушалось взрывами изнутри.
      - Ах, ты ко-онь, ты мой конь...Вот тебе и конь...А где ж мой конь..?
    Стогов успокаивался. Взял чью-то полную рюмку и вылил в рот.
    "А ведь Аннушка меня тоже совсем не знает, кто я такой, зачем живу..? А я ее знаю? Вот эта ЛюсИ, ее-то что ждет? А Аня.. ? Не-ет, она не такая... А какая..? Я-то что о ней могу? Живем все в одиночку и боимся скорлупку проклюнуть, как бы не простудиться... Я же один. Больше никого. Ни-ко-го...Пус-то-та...
       Конь во-о-ро-о-ный стоит...
    "И никто меня не знает".
    - Да может я, - Стогов неистово прорычал, но сразу вновь ушел в себя: "А сам-то я себя знаю? За каким хреном живу, я ж сам ни черта не смыслю... Смысл, смыл на каждом углу. Все твердят, кричат, помешались все... А кто, кто его знает? Скажите, хоть один. Вылезь на трибуну, рявкни, открой глаза овечкам заблудшим, мол так и так, мол затем-то, затем-то надо жить, для того, чтобы... "
     - Иэ-эх вы, никто не знаете, и вы, пацанва, вы ведь тоже пустота...