Провинциалка

                Судьба исправляет такие наши недостатки,
                каких не мог бы исправить даже разум.
                Франсуа Де Ларошфуко. Максимы

І

Судьба! Загадки океана –
Ничто в сравнении с судьбой:
Судьбина – рок, судьба – Нирвана,
Она ж и ад, и рай земной!..

Ещё школяркой, у экрана,
Она мечтала о кино:
Снималась вместе с Челентано,
Пила с ним терпкое вино;

Была звездою Голливуда,
Купалась в славе и деньгах –
Её, как знатную Гертруду,
Пажи носили на руках;               

Сияли золотом браслеты,
Парила яхта на волнах,
Звучали тосты и сонеты!..
Но … это было всё в мечтах.

В реальной жизни ж: городишко
С вонючей баней в выходной;
Портфель, потёртое пальтишко,
Злой батя с матерью в пивной;

Житьё в родительском домишке,
На узкой улочке с хамьём;
Там в грязной луже ребятишки,
Смеясь, плескались жарким днём!..

Глаза, наполненные грустью,
Она скрывала под фатой.
Ей надоело захолустье –
Москва была её мечтой!

Ему ж она была отрадой –
Он был пресыщен суетой.
Его прельстила плоти младость
С провинциальной простотой:

Её коралловые губы,
Улыбка девы неземной!..
Ему казалось, что он любит,
Что счастлив с кралей молодой!

Он сделал свадьбу с шиком, блеском
В угоду жёнке молодой:
Бледнела юная невеста –
Гордился, рдел жених седой!

Народ плясал, горланил песни,
И было горько молодым!
И лишь школяр – дружок невесты –
Казался всем глухонемым.

Потом, как в те шальные годы,
Когда всё было нипочём,
Муж целовался при народе
И вновь казался молодцом!

Сорил деньгами на Арбате,
Кутил с женою в кабачках;
Забавы ради, стал азартным –
Играл в рулетку, на бегах…

Его тянуло вновь к искусству –
В мир грёз, возвышенных услад:
И в древний Кремль – цвет славы русской,
И в многоликий Ленинград;

В те акустические залы,
Где всех, как бог, пленял рояль,
Где музыкант души кристаллы
Любовно, трепетно ваял!..

Он позабыл хмельных подружек
И те, забавные места,
Где средь пивных пузатых кружек
Вдруг отступала пустота;

Там с закадычными друзьями –
Мог по душам поговорить,
Там под гитару, с чудаками, –
Плясали, пели до зари!..

Жена Лизок в комфорт влюбилась –
До жизни жадною была.
Москва в объятия просилась –
На всю катушку зажила!..

Она была сластёной с детства –
Недоедала в городке…
Теперь, живя на Красной Пресне, –
Купалась в «Птичьем молоке»!

Мелькали яркие витрины,
Маня столичной мишурой,
Кафе, базары, магазины
С их заморочной суетой.

Лизок, как дошлая москвичка,
Ходила в фирменный салон:
Там ей служила «косметичка»,
Как тот лакей-хамелеон.

Там, ублажая её тело,
И не скупясь на комплимент,
Вокруг неё бабьё вертелось…
Там появился … «супермен»!

ІІ

«Если уж стерпится, то слюбится», –
Дочурке матерь говорила…
Мол, дружба с юношей забудется!
Но Лиза в мужа не влюбилась.

Она его лишь уважала
Как бизнесмена, как «отца»;
Она ему принадлежала,
Забыв влюблённого юнца…

«Мен» покорил её нежданно,
Как налетевший ураган!
Он ей казался милым франтом,
Но по натуре был – мужлан.

Она, в душе провинциалка,
Не зная местных мужиков,
Судьбину вверила гадалкам,
Советам магов, колдунов…

Волхвы ж на «трёп» не поскупились,
«Тельца» и «деву» обручили:
Не так, как батюшка, – крестом,
А по-татарски – под кустом!

Так, замороченная Лиза,
Вкусила сладостный порок –
И потемнели в храмах ризы,
И оживился бес-игрок…

Альфонс, деляга, местный фраер
Умел запудривать мозги –
Он праздной жизнью был отравлен,
Имел судимости, долги!

«Мен» походил на итальянца:
Был статен, смугл – хорош собой;
Имел размах американца –
Делишки грязные с братвой…

Он подбирался к д;ньгам мужа,
«Любовью» потчуя жену…
В хмельной, любовной, грязной луже
«Мен» погубил – и не одну!

Потом был выстрел, след кровавый,
Обед по мужу, скорбный страх…
Народный суд (иль сам лукавый?)
Лизок поверг в тюремный мрак!

И лишь в тюрьме она узнала,
Что стала жертвою интриг,
И что за киллером стоял
Её любовник – подлый тип!

ІІІ

Тюряга! Жертвы и тираны:
Убийцы, те, кто кормит их;
Воришки, хищные путаны,
В законе воры, сброд блатных…

В тюрьме Лизок попала к зечкам –
Те стали зверски лютовать:
Её пинали, как овечку!..
Пришлось и ей «повоевать» :

Она вцепилась в рожу «тёлке»,
Что материлась, как мужлан,
Дала под зад худой «метёлке»…
Но, кто банкует – тот и пан!

Ей помогла хмельная «баба» –
Авторитет среди своих.
Скучавшей «бабе» мужика бы,
Но в зоне не было таких.

В тюрьме житуха, как макуха, –
«Свои псалмы не будешь петь»!
Помойну жрачку, бормотуху,
Увы, приходится терпеть!

Лесбийский секс, «чифирь», картишки –
Услада с горем пополам!
«Подружки» курят, как «братишки», –
Им в радость пошлость, вздор, бедлам!

Её крутая опекунша
Мужеубийцею была:
На зоне ей жилось не скучно –
Почёт, «амурные дела»…

В который раз – сменяла волю
На свой тюремный экипаж,
Где можно рвать плоды неволи,
Презрев закон, творя шантаж!

«Сперматозоиды» лихие
В тюремных робах, но «в строю»:
Борьба за жизнь – то их стихия –
Прижились в пекле, как в раю!

Лизок – артистка по натуре,
Смогла пай-девочку сыграть:
Пришлось учиться секс культуре,
Свою патроншу ублажать;

Сменить московскую «кормушку»
На заключённый в клетку мир,
Где гнилозубая пьянчужка –
Твой повелитель, твой кумир!..

Порой в ночи, на жёстких нарах,
Уткнувшись в серый потолок,
Спьянев от горького угара,
Вдруг вспоминала городок:

Благоухал сиренью дворик,
В котором выросла она;
Соседский отрок – трудоголик,
Играл на скрипке до темна;

Зевал ленивый кот на крыше,
Звенел будильник поутру;
Влюблённый, шустренький мальчишка
С ней целовался на ветру!..

То, что когда-то докучало,
Теперь – как райский уголок!
Там так по-детскому мечталось,
Так по-весеннему влекло!

Тому, кто жил средь низких нравов,
Кто срок «мотал», не сдав других, –
Тому свобода от бесправья,
Как брачна ночь для молодых!..

Лизок всё бредила свободой,
Молясь наивно всем богам,
Но неспроста галдят в народе:
«Коль хочешь благ – добейся сам!»

Она легла под коменданта,
Закинув ноги до погон:
Померкли звёзды, аксельбанты –
Всевластна плоть! Что ей закон?!

Потом рождён был пацанёнок…
Пришёл амнистии указ –
Она, судьбою опалённа,
Вольна, как птица в облаках.

ІV

Лизок на родину помчалась
Через бурлящую Москву:
Москва её не вдохновляла,
А навевала грусть, тоску…

Будили боль воспоминанья
О жизни яркой и пустой…
О, как нелепы упованья,
Обременённы суетой!

Когда Лизок с мальцом ступила
На тихий старенький перрон,
Она вдруг сердцем ощутила,
Что здесь изменит жизни тон!..

Пылал восход над тёмным лесом,
Разогревая синеву;
Река под каменным отвесом
Неслась, вскипая наяву!      

Народ простой, радушный, мирный
Уже трудился на земле.
Она, уставшая от жизни,
Вернулась к маме по весне…

Как только скрипнула калитка –
Навстречу выбежал Трезор,
Скуля, гарчал, вертелся шибко,
Являя пёсий свой восторг!

На шею кинулась сестрёнка –
Её (мой бог!) и не узнать!
Схватила на руки внучонка,
Пустив слезу, седая мать!

Уж за столом, в объятьях сада,
Она постигла смерть отца:
Отца сгубила его слабость –
Бутылка крепкого винца…

Так зажила она под крышей
Родного дома своего:
Благоухали, зрели вишни,
Ей не хотелось никого…

А как-то раз, гуляя парком,
С мальцом, уснувшим на руках,
Она, столкнувшись с милым парнем,
Узнала школьного дружка!

После её помпезной свадьбы
Он сник, подался за кордон;
Но не забыл прелестной лады; –
Как прежде был в неё влюблён!

С ним завязалась переписка –
Он грезил, ждал, сходил с ума!
Ей вновь казался он мальчишкой –
Знать, увлеклась она сама!

Несла свой крест – с утра заботы:
Работа, дети, огород…
Жила, как все, презрев невзгоды!
Ждала Его под Новый год…