Феодосия 1919. Вход в AID. 2. 2

Предполагаю уместно в качестве Рождественской истории.




 Феодосия 1919 - вход в AIDs
 
  часть II - не умереть с голоду
  (продолжение)


   Ей несказанно повезло - за всё время пути встретилась только пара-тройка крестьянских телег и одна кибитка, так что приключений на свою бесшабашную голову Мари не подхватила. На окраине города, спешившись, Мари, сдала велосипед на хранение одному из одноклассников хозяина и переодевшись в чистые чулки, направляется на волнорез, где в это время можно было найти перекупщиков рыбы. Город между тем  будто вымер: пару пролеток, какой-то подозрительный отряд вооруженных людей, без опознавательных знаков, редкие прохожие, видимо в таких же поисках пропитания и бытовых проблем - всё навевало одну мысль: "Здесь негде взять денег." И то, что ещё утром казалось каким-то образом разрешимым, теперь теряло всякий смысл - ей не к кому постучать за помощью. Мир ощетинился не на шутку, и таким вот приблудам стало быть  не расположен оказывать участия. Деньги можно было получить только парой способов: подрядиться к кому-то в разовые наймички, или поискать счастья у иностранных офицеров, благо, кроме английских, в порт заходили и французские суда.

   Ноги сами вынесли на серую покрытую цементными плитами набережную, свернув с коей, можно было пройти на мол, где, по мнению  молодой женщины, представлялась  единственная возможность разжиться каким-никаким пропитанием для себя и семьи.

   Пару лодок с рыбаками двигались к молу и от него, кое-где разгружали улов, кто-то торговался с скандальными перекупщиками. Миновав треть мола Майя прошла мимо небольшой группки  матросов в черных от копоти тельняшках, молчаливо и отрешённо сидевших в расслабленных позах на бетоне, подставив приближающемуся к зениту солнцу обветренные щеки и высокие крутые лбы. Мари всегда удивлялась похожести моряков - какой-то артельной головастости и твердолобости, несмотря на личные национальные различия.

   Женщина двигалась к рядам местных торгашей с каким-то слабым чувством надежды на "бог поможет", но лишь ещё раз убедилась в бессмысленности собственного предприятия: сказать, что рыба в феодосийском порту была дорога - не сказать ничего. Цена  была на грани безумия  для  пустого кошелька. Между тем Мари, дойдя до конца мола, остановилась в нерешительности - и что ты смогла получить? А дома мама и Серж.... Голодные глаза каждого посмотрели на неё долго и укоризненно. Вдохнув, неудачница присела на край мола, подобрав повыше подол, дабы не испачкать платье, и стала, прикрыв глаза, вслушиваться крики чаек и буревестников, перемежавшиеся руганью торгашей. Тоненькие дорожки слез чертили влажные узоры на щеках. И как ты теперь?

   - И что, мамзель, не веселится? Есть об чём печалиться? - матросы, видимо из тех, которых Мари только что миновала, проходя по молу, опустились с двух сторон - плотно взяв в кольцо.

   Женщина, не смотря на присутствие столь двусмысленно настроенных субъектов, не смутилась и юбку, поднятую по самые коленки, не одёрнула. Сколько их уже вертелось, заходя то сбоку, то со спины: усталость не давала напряжения мысли, пусть идет - как идёт.

   - А ножки видать чистоплюйские - по офицерам стасковались, - не унимался тот, что слева.

   - Где они офицеры? - бесцветным голосом поинтересовалась русская княгиня.

   - Так о то ж и видать - были да все вышли. И барышень своих побросали - как есть схудала от голодухи, - определил тот самый самый бойкий.

   - Иль я пё, - отозвалась Мари.

   - Вон ты как оно! Француженка, - оживился хрипотцой сосед справа, - Видать из наших из пролетариев - гувернантка поди.

   Кудашева только неопределённо тряхнула головкой, роль человека более близкого этим горлопанам показалась наиболее уместной на этом одичалом пирсе, где в надежде встретить сердобольных соотечественников, она оказалась в положении незащищенной ничем блудной дочери уж и не понять какого мира. Новый мир - то ли приговором, то ли предначертанием рождался сию минуту в пустом порту черноморской Феодосии.

   - Так ты и впрямь оголодала? - матросы заметно сменили язвительность на покладистость, - тогда ты того, держись нас. Имеем тут есть недалеко хибару. Сейчас, значит,  получим расчет за работу и будем свободны. Что ж мы своим не подмагнём. Оно хоть ваши же и буржуйские морды натравливают рабочих и моряков на русских, однако ж это, мы им шеи всё ж таки покрутим.

   Мари не нашлась что сказать - выручка пришла с такой стороны откуда её всего меньше приходилась ожидать представительнице угнетающего класса, на который и обрушились все ужасы русской то ли революции, то ли бунта, то ли смуты. По разному трактовали её знакомые всё, что творилось сегодня здесь и сейчас. Одни думали про рождение нового света, где каждый человек будет вольным и свободным, что слегка удивляло Мари, которой казалось, что свободы в России гораздо больше, чем у неё на родине, под строгими запретами Христианских воинов. Другие почитали Русь вечной избитой и окровавленной девкой, таскающейся по кабакам и притонам, у коей и будущего-то быть не могло. Эти последние  рвались либо в белое движение: поставить на место зарвавшееся мужичьё, либо за границу - к истинным ценностям цивилизации. Третьи отпевали империю в церквях и на погостах, почитая за благо призывать умерщвление богоборческой плоти, которая разом отринула церковь, как институт истины. Много было разных неугомонных течений и влечений. И вот среди хаоса - самым счастливым Мари посчитала возглас: "Держись нас - что ж мы своим не подмагнём".

(продолжение следует)