Ре-Оза 18, Предчувствие настоящей поэзии

— Свою личную жизнь вы держите за высоким забором. Даже из мемуарной книги мало что узнаешь. Это позиция?
— Моя личная жизнь в стихах.
— Но тогда читатель должен быть хорошим шифровальщиком! Тот же Евтушенко рассказал о себе все и даже больше, и прямым текстом.
— Может быть, я в этом смысле — антиЕвтушенко? Но мне нечего скрывать. В конце 60-х в Лондоне вышла книга «Тайный любовный дневник Андрея Вознесенского». Его автор, как выяснилось позднее, был двойным агентом. Там больше о политике, чем о любви. Он делает мне в книжке всяческие комплименты. Заканчивалось это сочинение так: мол, какой-то съезд партии Вознесенский встретил лозунгом: «А на х...?!»
/Из интервью "Ъ", 2001

*

...не случайно Андрей Андреевич неточно называет матерную импортную книгу, это значит, что она ему не нравится, как и мне ( http://stihi.ru/2022/12/25/8307 ), да и у него, профессионала-архитектора, вообще случайных слов в печатных изданиях как-то я не замечаю. Я ведь инженер строитель по первому высшему, и в этом близок архитектору.

И ясно вижу в криптограмме последовавшей за "Озой" книге "Ахиллесово сердце" несколько неизъятых автором болевых точек:

"Но неужто узнает ружье,
где,
привязана нитью болезненной,
бьешься ты в миллиметре от лезвия,
ахиллесово
сердце
мое?!"

Далее в книге целая очередь общественнозначимых строк "Помогите Ташкенту", о войне "Неизвестному" и через страницы три в электронной версии, бумажной у меня не сохранилось, настоящее автобиографическое, личное:

"Замерли

Заведи мне ладони за плечи,
обойми,
только губы дыхнут об мои,
только море за спинами плещет.

Наши спины – как лунные раковины,
что замкнулись за нами сейчас.
Мы заслушаемся, прислонясь.

Мы – как формула жизни двоякая.
На ветру мировых клоунад
заслоняем своими плечами
возникающее меж нами –
как ладонями пламя хранят.

Если правда, душа в каждой клеточке,
свои форточки отвори.
В моих порах
стрижами заплещутся
души пойманные твои!

Все становится тайное явным.
Неужели под свистопад,
разомкнемся немым изваяньем –
как раковины не гудят?

А пока нажимай, заваруха,
на скорлупы упругие спин!
Это нас прижимает друг к другу.

Спим."

Вот и всё о личном. Есть ещё о предыдущей Маргарите (хотя - и летящую в Озе над ночным Подмосковьем уже звали Зоя? - но там ночью на метлах такое движение, спросите у диспетчера аэропорта любого), которая упала в лифт и вылетела из Москвы, что для московского бомонда хуже смерти:

Меня не ищи. Ты узнаешь от матери,
что я уехала в Алма-Ату.

Со следующей женщиной будь повнимательней.
Не проморгай ее, женщину ту...»

Не проморгал Озу. Всё-таки она с ним. Спим. Да и реально время к полуночи. И всё-таки обращу внимание читателя на небольшую записочку в тексте "Ахиллесова сердца":

"Записка Б. Яницкой, бывшей машинистке Маяковского

Вам Маяковский что-то должен.
Я отдаю.
Вы извините – он не дожил.
(...)"

Думаю, что эта записка более адресована ведьме Лилии Брик, супруге невенчаной Маяковского, как бы в отместку за... Внимание, что ли? Дело в том, что после "Озы", или в порядке доработки "Озы" было ещё у Вознесенского сочинение "Быть с женщиной", или "Быть женщиной", разные версии текста 1964-го года мне попадались. Именно не Бьют женщину" и не потом обратное - для дам "Бьёт женщина" а простенькое "Быть женщиной."

И Лили Уриевна категорически не рекомендовала к печати "Быть женщиной", по другой версии - просто попросила Вознесенгского не публиковать это. И, как последователь Маяковского, Андрей Андреевич дал такое слово Маргарите-Лилит, вдове русского авангарда.

Но в "Больной поэме" всё-таки есть немного очень откровенного:

"Ты в эти ночи родила меня,
женски, как донор, наполнив собою.

Что с тобой, младшая мама моя?
Больно?"

Такой вот ясный многосмысловой пассаж и о нелюбви мамы к Озе, и о материнском чувстве женщины, жены, которая старше мужа на 9 лет, и ещё много можно было бы расписать, но ведь и так это предчувствие настоящей поэзии достаточно больно...