Душевный монолог...

Ты прости меня, Таня, родная!
Виноват! Угодил на тот свет
и теперь вот из самого рая
шлю тебе свой последний привет.
Слышишь? Пёс наш тихонечко воет.
Слышишь? В плаче заходится сын.
Видишь? Дождик старательно моет
воробья, что в проёме гардин
бьёт крылом жестяной подоконник
и стучит чёрным клювом в окно,
будто знает, что в доме покойник,
что тебе зарыдать суждено.
Вот хлестнул телефон звонкой трелью,
и тебя от волненья знобит.
Вот сейчас подполковник Савельев
тихо скажет, что я был убит..,
что отряд наш попался в засаду
и что мной был получен приказ
прорываться к кирпичному складу,
под которым заложен фугас.
Он расскажет тебе, что твой Стёпа,
подполковник Степан Удальцов
поступил, как чудак-недотёпа,
пожалев одного из юнцов.
Он, конечно, так прямо не скажет,
поведёт про геройство рассказ.
Дескать, все мы умрём, коль прикажут,
дескать, все мы на то и спецназ.
Только лёгкий налёт осужденья
на красиво звучащих словах
не оставит и тени сомненья
в том, что жалок в его я глазах,
что я зря пожалел мальчугана,
утонул в синеве его глаз,
и, плечом оттолкнув капитана,
сам полез на проклятый фугас…
Перед тем, как ты стала вдовою,
а наш маленький сын сиротой,
понял я, что тебя я не стою,
что виновен я перед тобой
в том, что жизнь молодого сержанта
обменять я решил на свою,
что, увы, не хватило таланта
дать погибнуть ему в том бою…

Я из райского вырвусь чертога,
убегу из него со всех ног.
Недостоин я милости Бога:
я себя для тебя не сберёг.