Странный хор

встряхнёт  эмалированная  пустота   вокруг  себя - себя,
по  тихому, 
ползком  к  огню  прижмётся,
по  треснутому  звуку  старых  клавиш  напоёт
на  оба  голоса,  на  оба  лая,
снаружи, 
вой  подхватит  скрежетом  пурги,
стуча  копытом  холода  в  стеклянное  забрало,
опять  крадётся  выжившая  из  ума  сова
бить  лёд  о  клюв  ключом  скрипичного  сопрано…

и  только  камни  горным  хрусталём
останутся  лежать  беззвучным  разговором,
и  только  плут,  мертвец,  под  коркой  миндаля,
всплакнёт  над  этим  странным  хором,
с  последнего  соска  вдовы, 
оставшемся  на  высушенном  теле,
спадёт  пласт  любви,  которую  не  сворожить  углями…

а  в  ветвях  мыслей  вороны  начнут  плести  гнездо,
откладывать  личинки  скорлупой  наружу,
здесь  больше  некому  уснуть,  когда  придёт  тепло,
когда  к  губам  прижмётся  флейта  снегом  в  душу,
и  двое  постояльцев  на  одном  лице,
откроют  тайну  заспанного  взгляда,
навыкате  останутся  моргать  сове,
которая,  на  льду,  ключа  сопрано  так  и  не  сыскала…

на  верхней  ноте  днище  выскребает,
мотив  до  примитивности  спасает  чьи - то  уши,
в  засыпанной  листвой  норе  хромает  тихий  стон,
там  крыса,  из  последних  сил, 
отдаться  хочет  богу  в  душу,
и  злоумышленники - черви не имея ртов,
скребли  то  передом, то  задом  по  крестам  могильным,
все,  кто  присутствовал,  не  оставались  в  стороне,
каким - бы  ни  был  этот  хор, – пел  от  души,
пусть  мокрый, 
стылый,
мёртвый, 
грешной  и  заблудший.