Про две тысячи двадцать второй

Слова превратились в короткие прерывистые сообщения -
Выжимка смысла из суеты.
Все говорят, что мы смертны, но не умирают лишь гении -
Это значит, что даже там выживешь ты.

Мне всё кажется, что смерть витает в воздухе -
Когда проверяют громкоговорители на улицах,
Когда я слышу резкие звуки, когда восход морозный.
Она дышит мне в спину с каждым объявлением, новостью, тишиной.
Но от него приходит сообщение и она отступает. Живой.

Часть меня там. Поэтому не обессудьте. Я делаю что могу.
До меня пули долетают с войны, и я в решето, но всё равно бегу.
Я живу. И душа выползает из дыр и растекается, намочив асфальт.
И оттого внутри меня так пусто. Мне нечего вам отдать. Всё забрал февраль.

Март, апрель, четверг, двадцать второе число…
Она настигнет меня в понедельник, она настигнет меня легко.
Я ухожу - она одним махом в охапку сгребает меня рукой.
Я так хочу, мама, я очень хочу /на войну/ домой.

Его поезд до сих пор бесконечно уходит в ночь. Я не назову имён,
Но Московский вокзал стал перепутьем, распутицей, символом разных моих времён.
Ваше экранное время сократилось на 58%. Вам надоело людское нытьё.
Цены, говорят, выросли. А я не знаю, я на них не смотрю, когда мне надо забыться - да хоть Моёт.

Или водка. Но Хортица в холодильнике кончилась и начинается Хорта,
Ведь все говорят не думать о войне. Но думать - моя работа.
Не думать о войне можно только если в принципе не думать. Жизнь сейчас как кардиограмма,
А ты пьёшь десятый Рэдбулл. Или вдыхаешь дорожку прямо с экрана его открытого запрещённого инстаграма.

Мне говорят не быть на войне, а я уже там. Вместе с ним не едим и не спим, защищаю его от ран.
Я больше не выключаю телефон по ночам. Но молчу, я молчу, а ему запрещаю молчать
Больше суток. И он стал меня слушать, и говорит лишь со мной.
И он просит меня рассказать о хорошем. Я прошу лишь дать знак, что живой.

Амфетаминовая нега окутывает сознание, я ногой отбиваю ритм, за окном восход,
И есть что-то сладостно-лживое в этом восходе. В его розовой красоте что-то отчаянно лжёт!
Сердце колотится бешено, сердце стучит. Стучат зубы, соседи за стенкой, в треке стучат басы.
И колёса его уходящего на войну поезда тоже стучат всю ночь напролёт…
Кто заплачет, когда я умру? Те, кто был честен со мной. А кто за меня умрёт?

Мне нравится, когда люди со мной честны. Я знаю, что белых пальто не бывает.
27 декабря, а тут такие посты. Я ушла от неё, она снова меня настигает.
С потрясающе холодным прекрасным рассветом. Со снегом. С погасшими фонарями.
Мне бы только идти и идти по следу. По снегу. По раскалённой земле. До хоть по воде морями.

Я всегда приносила ему свою душу, изодранную в клочья, кровящую, сломленную, да хоть какую.
Наше время осталось упущенным, наши жизни погублены в омуте, нас вместе зароют в сырую.

Над войной солнце встаёт, небо цветом окрасив розовым, а само белое, как стены в психушке.
Война без снарядов меня убьёт, и я всё зачем-то спешу, но поздно - в меня уже попали все автоматы, снаряды, пушки.
Не полетаешь в розовых облаках, когда работает ПВО, и я сгораю на солнцепёке среди зимы.
У нас тут любовь во время войны, пир во время чумы, бал Сатаны.

Текст не пишется, не пьётся вино, сигарета и та, сука, не курится -
Так я в России снимаю кино про залитые кровью российские улицы.
Так молодые несчастные мы, счастья ища, обиваем войны и Ада пороги.
Забыты, разбиты, распяты, дотла сожжены,
И пустые глаза поднимаем на небо лишь иногда вспоминая о Боге.