Вы все

Ну вот, теперь и я еврей,
Гонимый участью своей.
Теряю страхи на бегу,
Остановиться не могу,
А мимо в дикой суете,
Несутся эти, те и те, -
Безликие, без рук и ног,
А воздух, белый как творог,
Все распадается, и вновь,
Сгущается, и эта новь,
Не кажется ни сном, ни злом, -
Мы все евреи тут кругом,
Несемся - только свист в ушах,
Полуулыбка на устах,
И легкость, легкость изнутри,
И ощущение зари,
Восход незыблемо зовет,
И начинается полет...
А там внизу, где нет огней,
В холодной ступе серых дней,
Бредут, стирая следом след,
Изломы, тени буквы Z.
Бесчисленна их череда,
Идут столетия, года,
И месяцы, и вот он, час,
Когда конец увидел глаз:
Простая дырка в пустоте,
Куда вбредают те и те,
А за порогом два лица,
Два автомата-молодца,
Один - японский самурай,
Над бровью иероглиф "чай",
Другой - рванина на ногах,
Наверно, в бывших сапогах,
В комбинезоне ВКС,
Над бровью выжжено "SS".
У самурая быстрый меч,
Он головы им рубит с плеч, -
Едва войдет очередной,
Немедленно башка долой.
Останки падают на пол,
Но пола нет, зато есть стол,
А на столе лежит гроссбух,
Не говоря ни слова вслух,
Но быстро двигая губой,
Второй уверенной рукой,
Выводит в книге жирный знак,
И тело уплывает в мрак.
Как равнодушные часы,
Работают судьбы весы,
Течет людская толчея -
Натоптанная колея
Всегда приводит в этот край,
Где меч и иероглиф «чай».

И вдруг раскол, развал небес,
От звука лопается кровь,
Порыв идущий из сердец,
Лучи, лучи, любовь, любовь,
Восторг, охват, великий взрыв,  
Нет ничего, кроме любви,
Вам не понять, вам не постичь, -
Со мной любимые мои
Вы все