Душа устроена хитрО

Есть интересный возраст у детей,
Когда их самый воздух носит.
То зеленит, то купоросит.
И сколько ни радей –
Дурен их вид, и мысли, и забавы.
Сполохи тщетные родительской управы:
Я жду. Мой Бог досадливо сердит.
Мучитель мой на месте усидит
Минуту!
И вновь поскачет от меня,
Хотя б и на длину ремня –
Да ну-ты!
Вот наказанье, горе, тяжкий крест:
Не замолчит, не слушает, не ест,
Не учится, не учит, знать не хочет...
И ножик точит.
То свой герой, то шут, то книгочей,
То как чужой, то как ничей;
В слезах нырнув под одеяло;
С утра потом смешинка в рот попала;
Не зря стоял в своем углу,
По-стариковски хныкая: «Умру!..»
А ты, будь добр, на это не поддайся.
Гроза, не грянь, и волк, не гр;;Ызи зайца.
Сказал свое – и делай делово.
Оставь его когда-то одного.

... А что же сверх того?
Родителям. Водителям машин.
Приземистым. Заоблачно большим.
Летающим. И ножками ходячим.
Клубкам щенячьим...

                1990





*

Сто лет тебя не видела!..
Ты в чем-то куртку выделал.
Вон тапочки Володькины.
Я этим идиотикам
Сказала, чтоб не прыгали.
Теперь у них истерика.
Пусть хнычут возле телика.
Пойдем на кухню, с книгами...

Опять посуда копится.
Володька не торопится...
А-ам-ам-ам, спать как хочется...
Когда же это кончится!..
Здоровье наше так себе,
От акселя до акселя.
На льду зайчатам нравится,
Сопливят, но катаются.
Уж я их вывела почти,
Танцуют мои лапочки!..

А мы живем без продыху,
Ни отпуска, ни отдыху.
Бежим через полгорода.
Учиться нынче дорого.
Взяла читать Белова я,
Хочу давать им новое.
Они ж едят готовое
И врут потом с три короба...

А бабушки ученые,
Кукушки нареченные,
Все нету у них времени
Примерить шляпу с перьями.
Возьмите деток! – Ахают,
Звонят и в трубку капают...
А мужнины все родичи
Вздыхают по Володечке,
Как он, несчастный, мается,
Живет со мною, стервою,
С женой своею первою
И жарит хлеб на маслице.

Была тут Тонька. Дура вот.
Родить ребенка? – думает.
Сидит себе, как пленница
И не родит – не женится.
Мы с ней укроп посеяли.
А тут соседи семьями,
Пришли – с живой макакою,
Нет, я на них... Хихикают:
Потомки мои славные,
Опять на кухне, сладкие...
Ушли. Спровадила с трудом.
А в выходной тут был дурдом.

Сто лет тебя не видела!..




*


ЦЕЛУЙТЕСЬ, ЛЮДИ!

Лозунг столь же неуместный,
Сколь и обратный.
Впрочем, нет. Годятся оба. Где? – Повсюду!
Как делу речь, а речи предисловье,
Все поцелуи суть движенье губ. Нелепо
Ни грозить устам замкнуться,
Ни делать вид, что этакой ценой приятной
Распято ханжество и попрано мещанство,
Что идолы повалены с престолов
И брошены к стопам Любви:
Она, свободная, меж ними выбирает.
А не найдя достойного себе,
Дает подчас уроки недостойным...

Судимы ли, к примеру, эти двое,
На самом людном месте, на ходу:
Он, расхрабрясь, она же – с неохотой.
Наверное, поссорились вчера...


Вот поцелуй воздушный, воробьиный:
«Привет-привет, куда летишь? – Лечу!..»
А на скамейке той – безмерно долгий, длинный...
«Примерзли, что ли?..»
Старому педанту (то бишь, хрычу)
Не нравится затянутый сюжет.

А вот дежурный, как служебная отписка.
Глоток лекарства, лишь бы успокоить
Тупую боль, разлитую по телу,
Где нет здоровья, видимость одна.
Однако жизнь...
Двоякой быть должна.
Так верхнее покоится на нижнем,
Бесчувственное – чувства пробуждает,
И что суметь губам – без языка!..

На днях, в толпе, на площади вокзальной
Проезжего видали человека,
Который потерял свой поцелуй.
Престранный тип: не то он опоздал,
Не то не мог дождаться. –
С тех пор его преследует Не то.

О, сколько их! безумных, бесполезных,
Прилипчивых, порывистых, горячих...
Их продают, раздаривают, прячут.
Дурачат очарованных таких,
Как ты. И я.
Мы оба много знали.
Давно привыкли к видам и значеньям,
Как к говору чужому на улице. Однажды
Мы столкнулись. Нос к носу.
Возле спящего фасада.
Увы, окно проснулось.
Ночь прыснула от нас и второпях схватила
Наш краткий поцелуй: как он похож на все!
Но если мы
Хоть раз о том забыли,
Пусть он повторится...




*
                Е.В.

      СОКОЛЬНИКИ
   
Давно ль сей парк был гол,
В нем падал наземь
Листок, а не сокол,
И дуб на ясень
Был дьявольски похож.
И ты скучала,
Вздыхала: « Не легко ж
Весны начало...»
Но вот зеленый блик!
Блестит аллея,
Все ближе солнца лик,
И ветр, теплея,
Встряхнул деревьев вязь –
Ростки пустили,
Расперясь, раскрылясь
В барочном стиле.
Ты машешь: «Эй, мой день
Рожденья празднуй.»
Кричишь: «Меня одень
Листвою разной!»
Творит художник лес
И дарит краски
От всех своих колец,
Тебе, по-братски!..

Я б окружил Парнас английским парком.
Где ведомо про нас Пану и Паркам.
А здесь – гулять бы рад, да негде скрыться:
Следит за мной твой брат, сестра-сестрица.





*

Поздравляю!
                Весна, теплый воздух. Дыши.
Отлучась от зимы, отдохнув от души,
Пострадав во плоти и чуть-чуть полегчав,
Ты согласна со мною? на этих плечах
Можно вынести жизнь, за ступенью ступень.
И в глаза заглянуть можно – в самую темь.
И красивые умные руки держать.
Можно нежить тебя и тебя обижать.
Это складное тело – для нег и для мук.
Эти очи и руки – для встреч и разлук.
Вот твоя нагота, устыдившая свет.
Вот невинности пояс, которого нет.
Ты нелегкая правда, желанная ложь,
Ты когда-то была, ты куда-то уйдешь,
Но за счастьем тебе – не с дорожной сумой,
Но для счастья и меньше давалось судьбой,
Но для счастья достанет тебе бытия,
Если кто-то дерзнет,      
                если он, если я...


               

                Е. М-вой

       НЕЗАДАЧА

         (дилогия)

               1

Увертки женщин рано оценив,
Тебя люблю, не требуя залога.
Я верю, ты – единая из них,
В ком плоть и кровь, и самый грех –
От Бога.
Ты ждешь меня, твой дом свободен, чист,
К  нему нейдет ни ветреник, ни сводня.
Стихи – помеха, жгу последний лист.
Что было там, пусть выгорит
Сегодня.

              11

О страшный день,
                куда только меня
Ты не вела
                в беспечности невинной...
К столу, к друзьям,
                лелея, леденя!..
И на ночлег оставила
                с мужчиной.




*

           «Водолей мой, Водолей!
             Ты с годами все светлей...»

          А.А. 
    
Имен и дат не помню точно,
Но есть в иных такая ясь,
Что поздравляю Вас заочно,
Закрытой почтой, сей же час.

И, веселясь тепло и странно,
Без миру видимых причин,
Я повторяю имя Ан-на,
Как чудо-зеркальце – лучи.

Вот он несется, лучик белый,
Нам оставляя чистый след.
Февраль-отец, что ты ни делай,
Свет не имеет зим и лет.

Представьте, это лучик будит
Цвета, соцветия, черты;
А хлопья снежные не любит;
А любит детство и цветы.

Их из земли поднимет, даже
Придя в страну упавших душ.
И засмеет того, кто скажет,
Что изреченное есть чушь!
 

 

*
                Т.А.Ложкиной


Как мало встреч! Что ты, что он?
А познакомились так мило.
И свой домашний телефон
Дает, чтоб ты... не позвонила.
Но ты звонишь, ты – не из тех.
Да, приболела, это слышно.
И гонит боль веселый смех
Над тем, чего у вас не вышло.
Расстройство – ветхое жилье,
Случайность – резвая молодка,
Вали побольше на нее.
Валил бы сам. Но знаю четко:
Он – это я. А я – другой,
И не такой уж дорогой,
И не до крайности безумен.
Что мне короткий зуммер
Твой...
Так вот же, кротостью – задет,
Задет до крайности бумажной.
Не потому, что жив поэт,
Писака, кляузник продажный.
Я нелюбимым не внимал.
Не ждал короткого участья.
Лишь к ней карабкался средь скал...
А та внизу искала счастья.

Потом я жизнь переживал
В отдохновении дурацком.
И многих женщин задевал
Литературным панибратством.
Любил, как брат, твоих сестер,
Любил, с тревогою во взоре:
«Куда ж нам плыть...» Горит костер,
И дом стоит. А мы – о море.

Как я любил – так мне любить.
Да не пенять, да не стреляться.
А наши встречи, может быть,
Тебе, по крайности, приснятся...




*             

                Геленджик
                Голубая бухта
                палатка на троих

Две пальмы спали на земле,
На бреге выспренно зеленом.
Был отдых пальм, в сосновой мгле,
Наперекор мирским законам.

На перекур – ложился дым,
Пыльца сосновая, сгорая.
И голым семенем своим
Пересыпала холмы рая...

Там солнца ждали среди скал,
Случалось ветрено и тихо,
И дождь до кожи проникал
И прибавлял листвы и лиха.

Мне пальмы пели в унисон.
Тех песен сольно не разучим.
Я видел сон. Мой сон, как слон,
Все припадал к стволам певучим.

Две пальмы грелись, как-нибудь,
В ночлеге пальмово-слоновьем,
Одна – с подпалинкою чуть,
Другая – с божеским присловьем...

Я твердо знал, что осенит:
Растите – женственно и крепко,
О гибкий стан, о гордый вид,
О непослушная пальметка!..

Скала зеленою была,
И безо всякого урона
Давались шляпка и корона.
И сон, и солнце, и зола...



*



«Михайло, не смейте называть меня человеком,
 я – женщина, а не бесполое существо!»
             
                Е.Х.

За Вашу... сласть.
За тьмы иных причуд.
За то, что Вас так женственно зовут.
За то, что смел задеть, каким-то краем.
За то, что мы вдвоем чаи гоняем
В Тишинской незапамятной глуши. –
Бессмысленна вся проповедь души.

За то, что в ней, не пропадом, не так,
Но трепетно минута выгорает,
Теплом по коже полнится другая
И третья улыбается в устах.

Иду на Вы, затем что далеко,
Как далеко от первого свиданья,
Как Вы вольны, упрямое созданье,
И скор мой ангел метить в молоко.

Что Ваша жизнь! – затянутый шнурок.
Чтоб мне Вас впредь не прочить в человеки.
Избави Бог от мелочной опеки,
Пошли Вам лучше: друга на порог.

До той поры, звучит ли Божий глас,
Поет ли хор, орут ли на театре,
Я Вас прошу, не открывайте газ
И золотую дверь не запирайте.

А Вы вольны... 



   
*          

 

Маленький романс

Душа устроена хитро.
Я покупаю серебро,
Так дорого
                и так не нужно.
Но испытав седую прыть...
Но разве некому дарить...
Молчи зачем...   Хочу пожить
                наружно...

Я верю, ты меня поймешь.
Я знаю, ты не обоймешь,
Как прежде,
                в горестной разлуке.

На мой слабеющий фальцет
Кладет серебряная цепь
Серебряные
                эти звуки.
 




*
             Пенза. Кафе «Старый вал».

Вот Старый вал,
Кто здесь бывал,
Спускался в сумрачный подвал,
Друзей за столик зазывал
И все дурное забывал,  –       
Тот не забудет Старый вал.

Я заглянул на всякий случай.
Я был нездешний господин.
С кофейной чашкою тягучей
Дневал за столиком один.
Я пил до дна, до сгустков сути,
Дыша на черное чело,
И в этой горечи и мути
Мне не открылось ничего.
Ни в дух, ни в сон: что было в нем,
Что было днем, что было взглядом,
Когда мы гущу разведем
И будем пить, и будем рядом...
Нам не почудится уже –
Питье питьем, черно и сладко.
И ты вдохнешь, и на душе
Не будет горького осадка.



*

                Москва – Владикавказ


Танюша, праздники – не сказки.
Мы все когда-то родились.
Апрель открыл глаза кавказке,
Апрель из почек гонит лист.
Гляди, земля уже другая,
Там, над потоками авто,
Где струи чистые сбегают
По снежной проседи хребтов.
А выше – солнце, цвет и младость,
Царит на радость, не в укор.
Чтоб нам порою удавалось
Свой дом увидеть с выси гор.
И, опершись скале на плечи,
То пить, то спрашивать родник:
Иль лекарь лекаря не лечит,
Иль мне не надобен язык,
Без нужды, оклика, - без  писем
Все вновь обманывать себя,
Что лучший стих уже написан,
Сию минуту, для тебя.




*

                Т.Кожуховой 

«Мы никого не можем охмурить».

Я написал – и сам в недоуменьи.
Как может хмурь надеяться на прыть
И выпрямлять разбитые колени?
Мы никого не в силах научить,
Как выступать под чох, под «трали-вали»,
Когда в сердцах, под ложечкой стучит
То дважды-два, то вдвое, то едва ли...
Иное действо тоже нам не вновь:
Вовсю, вразнос, по левой – и по роже.
И напоследок вспомним про любовь.
Она слепа, но истинно – дороже.
Итак, к чему нам вздумалось хитрить,
Вилять, юлить, халтурить, в самом деле?
Мы
       никого
                не можем
                охмурить!..

Ну, а расхмурить, все-таки, сумели?





*

ВЕСЕННИЙ ТРОЛЛЕЙБУС

(девушке, освещенной солнцем)

Сидит,.. головку наклоня.
Мой Бог! – и смотрит на меня,
Как парни пялятся на женщин. –
Своих красот не преуменьшим. –
Глазей, девчонка,
Мне блистать
В троллейбусе минуток пять,
Любуясь солнечным восходом...
И я сумею как-нибудь
На прелести твои взглянуть
Еще разок
Перед уходом.

                1994