Сокращённый день

А?!

Махровое светило
в зелёной бахроме
светило и коптило,
и сложно было мне

вставать опять на подвиг
и жизнь по новой жить.
Коробка с чаем, сода,
батона прах лежит,

сбегают тараканы
в подполья и диваны,
алоэ хочет воли
(здесь не живётся, что ли?),

вот след от старых грабель,
вот резкое амбре,
и будто точит сабель
уборщик во дворе.

А я живу на Клязьме,
на Яузе и Уче.
а я живу в фантазме,
что раньше было лучше.

Яичница, хлеб с маслом,
лимона в кружку часть.
Доколе не угасло
светило, надо мчать

куда-то как обычно,
куда-то как всегда.
В набитой электричке
ударники труда

клюют друг другу плечи,
толкают под ребро.
Делами план размечен:
купить жетон в метро

(а, чёрт, уж нет жетонов),
похитить палантир,
из множества вагонов
построить тир-сортир,

слегка облегчить душу,
слегка замучить ум,
тут что-нибудь разрушить,
там – вырастить изюм.

Навстречу – кадка с липой:
"Я чувствую себя
бунтующим полипом,
актинии рубя.

Я чувствую и мыслю,
но что-то здесь не так.
Чего за мной увился,
загадочный дурак?"

Действительно, пойду я
подальше от неё.
Что ж с запада так дует?
С востока так пасёт?

Тревожное предчувство
какой-то суеты:
Где взять в обед мангустов?
Ну что, блджад, за мечты?

Хромают блокировки,
бардак не поборол:
безбожные коровки
устроили футбол –

в полях мозгов останков
их топчется табун,
и ветер между штангов,
и улюлю трибун.

Как сбросить оккупантов
расскажет только он:
диванно-прикроватный
политик-гегемон.

Пока же он вещает,
пора спасать миры
забытыми вещами
из полинялых рыб,

пора бежать в Компотню,
в рассаду бигудей
за километров сотню,
где тысячи идей

об улучшеньи жизни
простых народов стран.
Бежать, бежал, бежи же
сквозь Теноч, сквозь Титлан,

сквозь стены и помойки,
сквозь терема скворцов,
по проводу от плойки,
по гребешкам сосцов,

по бухтам и галерам,
по Васям и Валерам,
по пивам и мадерам,
в уютный уголок,

чтоб спрятаться и скрыться,
чтоб весело искриться,
чтоб выспаться, испиться
в момент без проволок.

Но!

Из-за дома, из-за бани
дуло едет на диване,
дуло свежее, хромое,
дуло наглое, немое,
прихорашивается!

"Сотни лет я гнил в болоте,
сотни лет мечтал о взводе,
о работе и о роте,
и приходит время, вроде!
Можно, спрашивается?"

Можно! Кто же запретит:
целлюлит али отит?
Это всё уже претит,
но уже конец почти.

Или нет. Терпенье, впрочем.
Я, конечно, заморочен,
ритмы эти скачут тоже,
как щека на пухлой роже,

а куда деваться нынче?
Встал, поел, на праздник к Линчу,
и ещё, и снова, дальше
громче марши, больше фальши,

больше мыслей, меньше дела,
больше тело пропотело,
и сюжеты точат пикой –
внутримышечные крики.

Крошка сын приходит к бате:
"Батя, полезай с кровати,
добивая папиросу,
отвечай мне на вопросы:

что такое хорошечно?
Лучше как принять беспечность?
Мы за гранью заграницы?
Мы в Тамбове или в Ницце?

Я тебе свистю, свистаю,
причитаю и врастаю,
не молчи, ответь, отец,
что такое есть потец?"

"Ты по делу или просто
сеешь волнами компоста
по моей родной Компотне,
хриплый, малый, алый, потный?

Мельтешить отставить, парень!
Сделай глуше грохот псарен,
стань спокоен, сеновален,
встань и выйди прочь из спален!

Как скажу, так будет это,
всё, что нужно объяснить.
Хочешь, одарю советом,
только попрошу не ныть!

Есть два цвета, цвет их разный,
синий, белый, жёлтый, красный –
всё неважно, только белый,
только чёрный. Мир не целый,

не частичный, не мокричный,
не первичный, не вторичный,
понедельнично-вторничный
и безмерно не этичный.

Потому-то дай поспать
и не трожь мою кровать".
Мать-мать, мать-мать, мать-мать, мать…
Аты-баты шли гулять.

И?

Вернувшись снова в сагу,
ныряю в мокрый брод.
Эх, мне б ружьё и шпагу,
мне б танк и вездеход!

Но минус у ружьишка –
моральная дилемма:
сметать с земли излишки
адамова колена?

Приканчивать себя,
уничтожая мир?
Мыслёй такой свербя,
сижу, читаю СМИ:

"Всемерно уважаем
в стране электорат".
"Вчера за гаражами
убит мечом прибалт".

"Пора тренироваться
к снегам, к воде, к зиме".
"Для собственников акций
есть горестный пример".

"На всех фронтах стабильность:
на западе, на юге".
"Намедни три подруги
самих себя избили".

"Наш курс на улучшенье
и всем по три зарплаты!"
"Противникам крушенье,
соперникам закаты".

Пожалуй, мне довольно,
хоть недоволен я,
окольно и подпольно
пойду, куплю коньяк,

засяду на балконе,
пусть мир и не спасён.
И пусть гнедые кони
собой захватят сон.

Во чреве чёрной ночи
спит дьявольский сородич,
храпящий по-сорочьи
загробный звон мелодий.

"Мне веки поднимите"
он молвит на иврите,
"Всё тлен и суета,
пусты в морях суда,

бессмысленны просторы,
неправедны уборы,
куда б не мчались люди,
куда б не лезли воры,

мучной пекли бы штрудель,
рычал на хаски пудель,
нам не избегнуть ссоры,
никто нас не рассудит".

Ветра как веник в бане,
дождями льют медузы,
"Скрипящие рейтузы"
поют всю ночь в чулане,

тревожно и печально,
венчально и начально,
случайно и Почайна,
all this is made in China,

all this is vanity.
Лети, лети, лети…
Цвети, цвети, цвети…
Лишь только б прорасти.

Задёргался сородич,
живой, похоже, вроде,
ведь ты ж мечтал о роте,
компоте и о рвоте

(не рвоте, а о травле?)
избушке в Переславле,
мечтал сказать "избавлю",
o, babe, it’s so lovely!

Из тёмной темноты
горел кровавым оком,
теснел нещадным боком
сородич немоты,

молчал, молчал и вскоре
он безоглядно сгинул
где надпись на заборе
"Иммануил вагина".

И снова тишина,
в квартире ржёт жена,
бобры шуршат у речки,
блуждают человечки

по городу кругами,
обутые в носки.
Отдел продаж моргает
эпилептически:

"Купите" – "Не купите"
в нервическом репите.
Я думаю о всяком,
о тёплом и о мягком,

о рваном и съедобном,
о всяческом подобном,
с дарами и с бельём.
Ну что сказать, живём.

Ы!

9-23.11.2022, Мытищи