Покаяние

ПОКАЯНИЕ
Первые лучи солнца коснулись крон деревьев. Внизу, за огородом, журчала речка. Извиваясь, она убегала вдаль. Поверх речной глади клочьями висел туман. Сонные Профессор и Фара брели с вёдрами к колодцу. Из печных труб поочередно начинал подниматься дым. С ветвей деревьев осыпались последние листья. Казалось, всё вокруг опустело, стало сухим и мрачным без листвы, зеленеющей на лужайках травы… Лишь кое-где перед палисадниками пестрели осенние астры. Природа сменив свой наряд на более строгий, готовилась к предстоящей зиме.
Первые ноябрьские дни выдались солнечными. В Чертовке было относительно спокойно. Появлялось ощущение, что снова мир, деревенская жизнь вернулась в привычное русло. Это ощущение поддерживалось перестуком топоров и шмыганьем пил – солдаты пилили и кололи дрова.
Ближе к обеду в расположение Профессора ввалился Клоп. Он едва держался на ногах, и от него невыносимо тащило сивухой. Пройдя по комнате, он плюхнулся на скамейку рядом с Профессором..
– Клоп, чего это ты напился? Что, у нас праздник?  – возмутился тот.
– Может, и мы с тобой отметим? – добавил Крым.
– Не ваше дело, – промычал Клоп. – У меня бизнес пошёл прахом. Я перестал зарабатывать…
Сидящие за столом бойцы молча с недоумением переглянулись: о каком бизнесе говорит Клоп?
– Ну-ка, ну-ка расскажи нам, что это у тебя за бизнес? – выходя из боковушки, сказал Дед.
Клоп достал из рукава куртки пол-литровую бутылку, вытащил пробку и прямо из горла сделал несколько глотков.
– Я с местными старухами дело имею. Захожу к ним, вроде как узнать, не надо ли им чего, разговариваю о жизни, о маленькой пенсии, о чиновниках, которые бесятся с жиру, а заодно смотрю, какие иконы у них в хатах. Я в них разбираюсь, на гражданке этим  делом занимался. Делаю вид, что подхожу помолиться, а сам выясняю, в каком веке была та или иная написана. Если доска старинная, то всякими способами – и красным словцом какой-нибудь помощью бабушке – убеждаю икону мне отдать. Я бы потом у себя их продал за хорошие деньги. А что? Я так уже не впервой делаю. Если не я, то кто-нибудь другой заработает на этом. А здесь, в этой глухомани, уже ничего не осталось. Всю Чертовку обошёл. Вот и напился по этому поводу, так сказать, с горя.
– Ах ты, сука! Да ты мародёр? Да я ж тебя!.. – накинулся на Клопа Волк.
Крым и Сэнсэй оттащили его.
Сэнсэй, не сдержавшись, сказал:
– Убирайся из нашего расположения, и чтоб мы тебя больше не видели!
Клоп пытался что-то произнести в своё оправдание, но тут от Алтая к нему прилетела затрещина. Бродивший по хате кот бросился к двери.
Алтай и Сэнсэй вытолкали Клопа на улицу. Через минуту следом за ним вылетели его вещи: два рюкзака и сумка.
Клоп, пытаясь поднять свои вещи, несколько раз упал, но, собравшись,  с громкими матюками волоком он потащил свои пожитки к расположению Злого.
Товарищи зашли в хату. Профессор никак не мог успокоиться. Он встал перед иконой Казанской Божьей Матери и начал молиться – было слышно, как он просит прощения за свою несдержанность, ненависть, злобу. Помолившись, он повернулся к своим боевым товарищам и произнёс: Простите меня, братья, за всё! Повисла тишина.
– Что думаете по поводу услышанного? – нарушил её  Профессор.
— А что тут думать! Если я узнаю, что эта гнида выманила, выклянчила или купила у какой-то бабушки икону, то, простит меня Бог, пристрелю, как шакала. Я хоть и мусульманин, но таких кощунственных действий не позволю. Ведь он обманывает пожилых и беспомощных людей, которые и так терпят все невзгоды военных дней, – сказал Шома.
– Поддерживаю тебя, брат, – положив руку ему на плечо, произнёс Волк. Я тоже мусульманин, Слава Аллаху! Ты – даг, я – татарин, а Россия у нас одна, значит, русские мы.
– Все мы братья. Я за веру и многонациональный русский народ! — встав из-за стола, торжественно произнёс Дед.
В этот день отделение Профессора отдыхало. Каждый занимался своими делами. Алтай и Шома писали письма домой. Дед из деревяшки пытался вырезать игрушку, которую в его детские годы ему делал отец. Сэнсэй читал книгу. Шёпот и Профессор чаёвничали и вели бесконечные разговоры, а другие просто пытались выспаться. Так прошёл весь день.
На ночное небо, словно бисер, что рассыпался из рук мастерицы, выпали звёзды. Ночи стали прохладными. Изредка небо озаряли вспышки работающих ГРАДов. Несколько раз над деревней пролетали вражеские мины, падали в подсолнечник. Таких спокойных суток за время пребывания отряда БАРС-33 ещё не случалось. Но это спокойствие длилось лишь до рассвета.
Артиллерийский дождь обрушился на Чертовку с шести часов. Снаряды падали в огороды, на дорогу, рушили придомовые постройки и дома. Начались пожары. Раздавались крики раненых о помощи. Над деревней повисла густая пелена дыма.
Взрыв ухнул рядом с соседним домом, в котором располагалось отделение Злого. Погиб хозяин дома – в момент прилёта он кормил гусей. Второй попал в летнюю кухню. Начался пожар.
Клоп, изгнанный товарищами по отделению, провёл ночь с бойцами Злого. Его радовало, что никто не допытывался о причинах его ухода от Седого.
И вот он лежал на полу. Лицо и руки его были посечены разбитым стеклом. До него отчетливо доносился из глубины дома крик о помощи.  Его не заглушала даже несмолкающая ни на миг канонада.
Клоп будто выпал из реальности. Привела его в чувство мина, которая пробила потолок хаты и упала в соседней комнате. Судорога ужаса сковала его тело.
– Господи, спаси меня, и я… я исправлюсь, – пытался прошептать он, холодные губы не слушались.
Но мина не взорвалась. Надо было скорей выбираться из помещения. Женский крик и несмолкаемый писк ребёнка висели в воздухе,
Клоп дополз до двери в горницу и толкнул её. Там царил хаос. Матица косо пересекала пространство комнаты, беспорядочно валялись обломки потолочных досок, штукатурка, искорёженная мебель. Ему не сразу удалось разглядеть женщину, в объятьях которой  плакала малышка. Она, скорчившись, сидела за грядушкой кровати в переднем углу.
– Погодите, погодите… Я сейчас… Я помогу... – бормотал Клоп, отбрасывая обломки досок, которые преграждали путь.
– Как тебя зовут, спросил он у девочки?
– Кристина, хлюпнув носом, ответила та, цепляясь за мать.
Клоп вытянул их в прихожую, и тут рухнула часть кровли. Открыв глаза и, боясь пошевелиться, скосив их в сторону, Клоп увидел, что поперечная балка повисла на створке от печи в нескольких сантиметрах от его головы. Он осторожно отполз назад, вытягивая за собой девочку. Потом вытащил мать.
Языки пламени охватили почти весь дом, не горел только фасад – сквозь проёмы вылетевших окон тянулся дым.
– Нам через окно надо вылезать, скорее надо… – торопил Клоп женщину, которая растерянно оглядывалась вокруг. – Ползите за мной под балкой, старайтесь её не задеть…
Первой Клоп протолкнул в оконный проём девочку.  На помощь ему подоспел пожилой мужчина из местных. Вдвоём они вытащили в палисадник и женщину. Едва отдышавшись, она вынула из-под блузки небольшую иконку и протянула Клопу.
– Вот, возьми, солдатик. Это Спас, он нам ещё от деда остался, нашу семью оберегал. А теперь вот пусть тебя оберегает…
Когда обстрел поутих, Злой вызвал перевозку и женщину с дочерью отправили в  санчасть. А Клоп, вбежав в свою прежнюю хату, упал на колени перед иконой Божьей Матери, прося прощения за свои прежние деяния. Поставил на божницу досочку с тёмным ликом и так же быстро выбежал из хаты, как и появился. Бойцы были в оцепенении от такого его поведения.
Вскоре начала работать наша артиллерия, враг вынужден был отступить, о чём Профессор узнал в штабе, куда вызвали командиров подразделений.
Выслушав доклады и ознакомив собравшихся с планами на ближайшие шесть часов, всех отпустили.
Профессор и Злой вышли из штаба вместе. Закурили.
– К тебе вчера дополз ли Клоп? – спросил Профессор.
– Пришёл ночью, — ответил тот.
– Он тебе что-то рассказывал?
– Нет, поздно уже было. Не до разговоров. А ты знаешь, что он сегодня во время артобстрела спас женщину с ребёнком, рискуя собственной жизнью, между прочим?
– Нет. Он только ворвался к нам в хату, помолился, сунул какую-то икону на иконостас и смылся.
– Пошли-ка, Профессор, до вашей хаты. Пусть все узнают, какой герой ваш Клоп, – поплевав на сигарету, предложил Злой.
Рассказ Злого занял минут десять, не больше. Многие не поверили своим ушам.
– Вот тебе и мародёр! – удивлённо произнёс Алтай.
– А мы-то думали, чего это он... А он вон чего! Ай да Клоп! – раздались возгласы.
В этот день Клопа так никто и не видел. Лишь на следующий день стало известно, что всё это время он был в церкви. А сможет ли греховный человек встать на тропу праведной жизни и через покаяние обрести милость Божью – одному Богу известно.