Неопознанная

Тихо,..
Очень тихо,
Налегают друг на друга
Темны, ночные волны.

Последнюю запись оформляет,
Последнюю, вновь он убежден.
И луна не подмигнет, не ахнет
Из-за грузных туч.

Уже в фантазии утопает –
Нашелся бы хороший переплет,
Стали бы теплее воды
«Злосчастненьких» морей.

Луна все же подмигнет,
Тучи станут мягче,
Хоть, и не сразу
То заметит он.

    «Не радуют дневники мои,
    Сколько чую отторжения
    От некоторых выводов своих
    В дневниках зловредных.

    Но не в силах и не в праве
    Отказаться и от строки.
    Ведь никому не далось еще
    Опровергнуть хоть одну из них».

Лампы тускл уже свет,
А ему больше и не надо.
Линии чернил темных
Друг на друга налегают.

    «Да, мне весьма подходит
    «Скучающий» образ человека,
    Попивающего спокойно чай
    На неприступной горе, высокой.
    Пока рушится людское бытие,
    Отовсюду донося: Уж ничего!..
    Как прежде тут не будет.

    Едва ли, радиоактивна пыль
    Способна лишить меня покоя,
                …Разве что,
    Кая-то пыль сумеет опровергнуть
    Хоть бы и одну строку.
    Сильно «громко» сказанул? –
    Восприми как вызов.
    Быть может, того и жду,
    Когда некто, богатством аргументов
    Обремененный, но не уставший,
    Доставит вынужденное то удовольствие –
    Пересмотреть! Картину мира.

    «Наивно-безграмотная», «творческая» форма,
    Прикрытие жанром скользким - Мистика,
    Моя эстетика, мой эзотерический орнамент
    Обрамляющий ту или иную мысль.

    Претендуешь бросить вызов,
    А смущает лишь она, Эстетика?
    - Ты жалок! – сказала бы маркиза,
    Ее средневековье вторило бы смело.
    Но я не маркиза, безразлична мне
    Претензия столь скудна.
    Еще смущает? – оформи лучше».
 
Отвлекся, включил проекцию
Старенького фильма.
Не самого любимого его, но
Раздражающего по более прочих
Мыслями, которые сам и для себя
Сумел в нем обличить.

«
 -  Слушайте, я пришел по делу.
    Прекратим это.
    Если вам хочется изложить
    Свои взгляды на жизнь
                Напишите книгу.
  - Я вам не нравлюсь.
  - И не должны нравиться...
»

Напустил дыму табака,
Даже и не заметил,
Как сам вслух сказал
- Вы мне не нравитесь.

Про себя отметив,-
Предпочел бы сжечь,
Расщепить, так опустошить
Будто и не было вас,
Нигде и никогда.
Если б не те иные
         …обстоятельства.

    «Раз за разом слышать эти доводы,
    Мотивированных стремленьем
    К удушающему самоуспокоению.
    Лицезреть те отчаянные пытки –
    От Вопроса бегство, смена темы.
    «Вы мне не нравитесь,
    И не должны»» …

Продолжали записи неспешные
Тиранить белоснежную бумагу.
Тем, кто сам отказался раздавать
Прямые ответы на вопросы, хоть и
Не из робости.
Преступник, чья душа-златовласа
Утопила Афродиту как-то,
И не спроста.
Ведь его ответ на вопрос изящный –
«В чем сила?»
Оказался чуть более… корректным.
И не унять с тех пор негодование
Божков всех прочих.
А он лишь ожидает вызова,
Не без надменности.

    «Свою книгу написал уже,
    Провоевав тридцать с небольшим,
    Хладнокровных, безутешных,
    Таких зыбких, быть может,
    Иллюзорных лет.

    Таких реальных в мгновения те,
    Когда разума клинок ставил точку
    Неистощимым, как казалось,
    Чувств противоречиям,
    И огонь обращая в стужу.
    Обнаруживая вновь затем,
    Нет особого труда в том -
    Разжечь пламя в, хладом объятых,
    Безутешно мертвых землях.

    Обстоятельство, столь убедительно,
    Наказывающее не оставлять их,
    Обмороженных безысходностью,
    Угнетенных льда глыбами,
    Лишь в снах зрячих перемены,
    Земли обреченных.

    Обстоятельство, - лик Учителя.
    Чей призрак одним из первых
    Бросил вызов, петлей грозящий.
    Призрак «неведома» могущества,
    Робко раздающий «неведомы» секреты,
    Сумевшим удержаться на ногах,
    Под натиском смертельной стужи.
    Коей позавидуют пустынны миражи.
    В коей что угодно может быть
    Не тем, чем кажется.

    Обстоятельство,
    Всем ликом сообщающее –
    Это мои земли, как и твои.
    Опровергни это и умри?»

Книга его, вся смердящая той самой стужей,
Неизбежно обращающая в смердов всяких королей,
Пронизана каждою строкой своей проклятием старым:
«Никакая жизнь сама по себе,
 Никакая смерть сама по себе
 Не имеют значенья без научения».

В скромной картине мира его,
Все записанное блуждает по просторам
Незримого эфира, даже и там,
Где нет места нулям и единицам,
Не прописать маршрут.
Словно призрак, неопознанный
Летающий объект.

В скромной картине мира, его книга
Уж вовсе и не плотик из песен и стихов,
Но полноценный корабль-призрак,
Который любит представлять себе
Подводной лодкой с бесконечным
Боезапасом, двигателем.

Награждающей одних жуткою тревогой,
Других «равнодушненьким» покоем.
Рассекающей в безграничном океане,
Где только этот океан и есть.
Всеми радарами и сканером выявляющей
Очередной изыск для охоты дикой.

Кому «повезло» оказаться в свете
Ее все затмевающих лучей прожекторов,
Быть похищенными ее насмешкой
Над зыбким полем притяжения, -
Ожидает преждевременная старость
В вихрях временных петель.
И кровотечение вместе с лодкой
Жидкой ржавчиной противной.

Кому «спасенье» только в том и будет -
Спешно заполняя дневник свой наблюдений
На борту незримом, хоть и материальном,
Установить, отчего махина эта автономна,
Что за соль разъедает без конца ее обшивку.
Пока в каюте капитана, как в последний раз,
Играет мрачная, своенравно терзающая музыка,
Грозящая в концлагерь обратить весь океан.
…Столь необходим ему достойный вызов.



    «И вот, когда тысячеликий кракен
    Пробрался в каждый дом,
    Угрожает дыханием смердящим,
    Дыханием конца времен,
    Уж не воспринимается как шутка,
    Вы пришли ко мне.

    Когда его гибель непременно доставит
    Вам удовольствие разложиться с ним заодно.
    А он при этом сделает все, чтоб выжить
                за ваш счет.
 
    Сколько времени у вас было,
    Чтобы повеселиться под его эгидой?
    Вкушать тех сладких булочек,
    Прокатиться на трамвайчике так лихо?
    Нарадоваться ничтожным мелочам,
    Которыми делился кракен,
    По принципу крошек со стола?

    Пришли, когда многие из вас уже давно
    Лишь продолжение ядовитых щупалец.
    Вас пугает кракен?
    Приглядитесь, – это мой зверек.

    Ожидаете помощи от того,
    Кто щелчком пальцев отменит бытие?
    И кое-кто о том осведомлен из вас.
    Приглядитесь, не вы пришли, а я к вам.
                И выключаю свет.

    Не принимайте мое скучающее,
    Невыразительное подмигивание,
    За предложение погулять в ночи.
    Не делится конфетой призрак,
                Мой призрак.

    Сделаю вид, что забыл где оставил эту лампу,
    Которая работает лишь на крови».


А я, безызвестный повествователь,
Добавлю то, что хотел он утаить.
Норовя окончательно скатиться в прозу,
И захлебнуться жидкой ржавчиной,
Подобной крови и противной.

Все же, блуждала и по лесам
                Нескромная девица.
Коей скульптур наставили немало,
Посвятили неисчислимы, вдохновенны письма.
Искали в каждом шорохе кустов следы ее.

Разрывали все сердца друг другу
За право знать хотя бы имя.
То снимали, то одевали рясы,
Диалога со звездами искали.

Но и звезды ничего не знали.
Некоторые убежденно осуждали,
Не находя другого примененья
Своему раба бессилию.

А причина-то проста была -
Лишь с нею поделился он,
Неведомо зачем, как… отнять
От земли злосчастную ту лампу.

Поделился, в условие поставив,
За небрежную нескромность,
 - Остаться безымянной.
Так она и бродит по местам безвестным
В жутковатом плаще том тишины.

Своевольно, наплевав на расчеты все, статистики,
Решает: кому, когда и как суметь листву земную
Ввысь отправить, вспять.
Но более других страшится вновь увидеть…
                Его призрак.

Что учит сталью загробного клинка.
Клинка с именем нескромным:
«Никому не превзойти красоты небытия».

Пока где-то, в неведомых горах,
Непокоренной высотой блистающих,
Навсегда затерянный листок блуждает.
Фрагмент записи о встрече.

Когда обычный смертный,
Не сосуд, не проводник, - человек,
Все многообразие животного,
«Инстинктов» в его крови,
Обрел способности взметать
Неподъемны каменные глыбы.

Притягательной той ртутью стал,
Что опасаются вдохнуть.
Смертный, вымыслом и правдой
Укрывавший свои тайны.

Чей призрак так страшен деве безымянной.
Уж одно его имя способно погасить
                Всякое светило,
Упокоить в гробик любой миф.

Призрак,
Получивший от «неведомо» небытия
В свое наследство – Все.
«А он его со всеми разделил»,
Пока есть место для скромной той борьбы –
Ухватиться за плащик тишины.

А я, безызвестный повествователь,
Прибегнув к трюку бородатому,
Будто бы лишь дополнил то,
Что где-то видел и подслушал,
Поделюсь фрагментом тем,
Навсегда утерянным в горах.


   «Рожденный смертью и во смерти,
   Кому пеленкой были мерзкие личинки.
   Открывши первый раз свои глаза
   В мертвецки мертвом теле, тушке.
   Объятый трепетной заботой
   Всех тайн мира.

              ( …
                …)

   Встреча, имеющая свою дату, время.
   Не видение, не сон и не причуда.
   И пусть возникнет ощущение,
   Что все это нереальность вовсе.

   Игрушки на ковре дедовском,
   Спокойно и увлеченно…
   В старенькой квартире.
   Маленький «мертвец» играл,
   Что-то строя из больших деталей
   Разноцветных.

   Вошла некая особа на балкон,
   Даже не смотрела через окна
   В комнату гостиную
   С дедовским ковром.

   В блистающих, одеждах белых.
   Волнистыми, золотыми волосами.
   «Глазовыжигательной» обувке,
   Будто бы из того же материала,
   Что и увлекающие волосы ее.
   Все то в старенькой эстетике
   «Старушки» Греции той древней.

   Дверцу балкона открыла,
   В гостиную вошла,
    - Вплыла?
   И не оглядывалась
   По сторонам.

   Напустила вид будто б и забыла
   Зачем пришла, заливая комнату
   Тишиной недвижной, мелодичной.
   Заговорила.

              ( …
                …)

   Положила фантик от конфеты
   В свою красивую ладонь, -
   Он вдруг воспарил,
   Завис в смущенном воздухе.
   Предложила повторить.

   Даже и не смущенный предрассудками,
   Едва ли удалось бы «мертвецу» то повторить,
   Если б не разместила она ладонь свою
   Под хлипкой кистью «мертвеца».

   «Бездарь» перестарался вдохновенно
   И уже думал, как отнять фантик свой
   От потолка…»

              ( …
                …)
 

Быть может, и не хватило ему тогда ума
Скрыть сам факт «зловещей» встречи,
И всяка челядь принимала за священный долг
«Докапаться» до «скромняги пацана»,
Главное утаил он все же.
И вспомнил сильно позже, -
                «Пора выключать свет».


Кто же… ты была?
Златовласка скромная,
Лик первого учителя.
Принудившая родиться
В жизни и самой жизнью.


И я, безызвестный, оставлю тут
Проекцию старенького фильма.
Самого любимого и более прочих
             … воодушевляющего.
В ком мысль сладка и главная
Преподнесена, как на ладони.
Дает понять, что за проклятье
Остается неизменным даже там,
Где что угодно может быть
Не тем, чем кажется.
Даже и там, откуда далеки еще
Желанны берега.

«
- В таком случае выпей за свою погибель.
- За свою погибель и избавление от мук я выпью.
   Я готов, герр комендант, пойдемте,
   распишете меня.
- Ты хоть закуси… перед смертью.
- Я после первого стакана не закусываю.
  …
 »